О простых и старых вещах

 

  Далеко не все новое входит в нашу жизнь так тяжело и мучительно, как реконструируемый Гайд-Парк. Я сторонник научно-технического прогресса и верю в него. Мне нравится покупать новую одежду, обувь, книги, технику, гаджеты. Обычно, если это не бытовые мелочи,  желание их покупки возникает не спонтанно, а в результате некоторой подготовительной работы, долгого поиска необходимого, его выбора с большим вниманием и тщанием, борьбы с собственной жабой и волевого усилия окончательного принятия решения.  Это доставляет мне удовольствие, наслаждение моментом обретения предмета моей мечты, ощущения своей взрослости, состоятельности и способности обеспечивать близких. Однако радость обладания и первой влюбленности быстро проходит, сменяясь привычкой, переключением внимания на новые предметы вожделения, раздражением от выявленных в процессе эксплуатации недостатков и несовершенств.

 

  По настоящему я люблю лишь старые вещи, в течение долгого времени доказавшие мне свою необходимость, верность и надежность в самых разных ситуациях, проверенные на прочность и удобство, с которыми связано немало приятных и теплых воспоминаний.  У каждого такого старого и любимого предмета своя длинная и непростая история. Зачастую я хорошо помню время, место, цену и другие обстоятельства приобретения, те случаи, когда они меня выручали или даже спасали в сложные моменты, радовали, развлекали или согревали. Они молчаливые и преданные свидетели наших взлетов и падений, верные помощники и друзья, они не держат на меня обид на небрежное к себе отношение, невнимание и забывчивость, тихо и спокойно дожидаясь, когда снова вспомню о них.

 

   Конечно,  я без особых колебаний и сожалений избавляюсь от ветхого белья, рваных носок, дырявых ботинок, потрескавшейся посуды и вышедшей из строя бытовой техники, но очень трудно психологически отнести на свалку еще вполне прилично работающий старый трубочный телевизор. Это было мое первое семейное приобретение в тяжелые предреформенные и дефицитные годы, который почти 20 лет радовал меня порнухой и боевиками, жену сериалами и мелодрамами, а детей мультиками и играми с давно забытой приставки Денди. Зато кассетные видеомагнитофоны сменяли друг друга почти каждые три года и естественным образом оказались вытесненными сначала DVD, а после и фильмами в файлах,  скачанных из сети. Но разве они уже доставляют такое удовольствие как первые видеокассеты и диски в красивых ярких обложках?   

 

  Сегодня мне почему то захотелось рассказать и о них, ярких в момент обретения  и незаметных в повседневной жизни, сохранивших на  себе следы прошедших лет и тяжелых испытаний, тепло моих рук и терпкую сладость моих несбывшихся надежд. Они стареют вместе с нами, мало кому удается сохранить прежний блеск, они покрываются мелкими трещинами как морщинами и желтеют от времени. Нас уже не смущает их старомодность,  поскрипывания и облупившиеся углы. Когда они приходят в окончательную ветхость,  мы почему то не спешим избавиться от них, зачем-то храня в дальних углах и любовно оглаживаем и перекладываем,  когда вдруг натыкаемся на них снова. Когда же по каким-то причинам мы их теряем или оказываемся вынуждены с ними проститься, то переживаем почти как при утрате близкого и родного человека.

 

  Так был огорчен я, когда вынужденный оставить при разводе на прежней квартире свой старый металлический плафон для лампы, узнал,  что дочки, ничего не сказав мне,  выкинули его при ремонте, заменив на новомодные дизайнерские люстры. А ведь он прошел со мной последние 35 лет, приехав из Самары, где я его приобрел, еще будучи школьником, и страшно втайне от всех гордясь тем,  что ни  у кого больше не видел такого оригинального, похожего на ярко-красную летающую тарелку, светильника. Он верно мне служил в старой родительской квартире, светя на мои студенческие проекты так никогда и не построенных фантастических зданий, освещая встречи с друзьми и угасая при свиданиях с подругами, следуя в дальнейшей малоустроенной жизни за мной по общагам и съемным квартирам. А я его фактически предал, забыв не в тех руках.

 

   Смешно сказать, но за мной уже многие годы верно следует, нисколько не теряя в своих полезных качествах, простая двуручная, но очень удобная мочалка. Я конечно, уже давно забыл, когда и как я ее купил, но испытал острое душевное беспокойство, не сразу найдя ее после своего очередного переезда. Подумав,  что уже утратил ее навсегда, я долго ходил по магазинам, в надежде найти похожую, но все, что мне попадалось лишь отчасти напоминало мою застенчивую серую и непритязательную любимицу, так непохожую на современные ярко-безвкусные синтетические изделия от наших южно-азиатских желтолицых братьев.

Попытки заменить ее на разнообразные губки и терки только подтверждали невосполнимость моей потери. И, лишь, наконец обнаружив ее в дальнем углу последней коробки, я восстановил связь времени и нарушенную гармонию духа и тела.

 

   Еще забавней маленькая монетница, сохранившаяся у меня еще с прошлого века,  в которой так удобно держать под рукой необходимую при частых расчетах в магазине и транспорте мелочь, рассортированную по номиналу в соответствующих ячейках. Разумеется,  уже не все современные монеты идеально подходят в имеющиеся гнезда, но 5 рублевки отлично помещаются в место для 5 копеек,  на место 3 копеек уже помещаются 10-рублевки, рождая недвусмысленные ассоциации по поводу темпов инфляции. Возможно,  именно поэтому теперь почему то больше не делают такие простые и удобные в быту гаджеты? Как бы то ни было, я берегу ее и надеюсь, что когда-нибудь найду ей такую же взамен, пока она окончательно не развалилась  от частого употребления и использования не совсем подходящих по диаметру и толщине монет.

 

   Длинная и тяжелая дубленка, доставшаяся мне после смерти отца,  вынимается мной из шифоньера лишь на несколько самых холодных дней в году, но я не спешу избавиться и от нее, несмотря на изрядно потертый вид, непрактичный фасон, тяжесть и неудобство в использовании. Она хранит память о своем прежнем владельце и, надевая ее на себя, я будто вновь ощущаю тепло и тяжесть отцовской руки, обнимающего меня за плечи. В слякотные московские зимы она была мне не намного нужнее, чем присланные в свое время беспокоившимся о моем здоровье отцом валенки, но я не посмел отказаться и от нее, когда мать надела ее на меня, передав мне как фактически единственное наследство, доставшееся от отца. И пусть те валенки я не надел вообще никогда, и они окончили свой путь на свалке, съеденные молью, но я не спешил до последнего избавляться и от них, ценя заботу и любовь, с которыми их мне подарили.

 

  Теперь я лучше понимаю своих родителей, хранивших в своей библиотеке старые книги, некоторые родом даже из 19 века, напечатанные еще по старым правилам орфографии с ятями и ижицами. Они уцелели в семье матери во время 2х мировых войн, эвакуации и всех переездов, но их было совершенно невозможно, как мне казалось, читать, и многие из них нашли новых хозяев в букинистическом магазине, куда я их таскал ради приобретения модных в те годы виниловых пластинок. Теперь уже залежи винила пылятся в дальнем углу, а я хоть и перешел уже давно на mp3 и FM-радио,  все никак не решусь избавиться от них,  таская за собой увесистые пачки, чье содержание без проблем поместилось бы на одном переносном винчестере. Зато оставшиеся три раритетные книги 19 века оказались единственными свидетелями, связывающих моих детей с их предками,  ценность чего они сумели понять теперь куда раньше меня.

 

   Так лежат у многих в заветном сундучке старые свадебные платья и костюмы, фата  невест и бабочки женихов, пучки волос давно выросших младенцев, детские игрушки и любимые куклы, перьевые ручки, которыми было написано столько любовных писем, пленочные фотоаппараты, запечатлевавшие самые счастливые мгновения юности,  простые и надежные ножные швейные и пишущие машинки, а у кого то даже антикварные патефоны с чудом уцелевшими во всех жизненных перипетиях тяжелыми блинами на 78 оборотов, неимоверно шипящими под толстенными иглами. Все они имеют для своих владельцев некое сакральное значение, придающее им совершенно скрытую от посторонних высочайшую духовную ценность и играющую в их жизни иногда очень непростую и тайную роль. Не будучи знатоком эзотерики, я не буду на том останавливаться надолго, но знать и понимать это считаю необходимым.

 

  Конечно, кому-то мои мысли и чувства по поводу описанных простых и незамысловатых символов былой эпохи могут показаться такими же безнадежно мелкими, устаревшими и сентиментальными, но я не сомневаюсь, что у многих из моих читателей тоже есть в дальних углах верхних полок запыленные и полузабытые, однако дорогие сердцу предметы, которые могут рассказать о себе и своей истории лишь их законному владельцу,  вложившему в них за время совместной жизни частицу своей души и тела. Не стоит бездумно и безапелляционно спешить навешивать ярлыки барахольщика и предлагать, в соответствии с новомодным фэн-шуем, избавиться от всего ненужного старья. Они хранят в себе тепло, запахи и память о событиях,  людях,  встречах не хуже толстых пачек пожелтевших писем и фотокарточек, в  которых мы пытаемся удержать свою  прошедшую жизнь,  молодость и любовь.