Мертвые вишни

Ночь.
В окна трёхэтажного кирпичного многоквартирного дома тянутся, лишь слегка дотрагиваясь до немытых стёкол первых двух этажей, голые ветви мёртвых вишен. Старели и умирали деревья вместе с этим домом, вместе с его первыми жильцами, которые когда-то по весне любовались белоснежным, пышным цветением – теперь же зачахли и мирно покоятся где-то там, на кладбище. А вишни всё стоят и стоят, уродливо торчат из земли – и никто не скроет их, не увезёт, вырубив под корень, никто не найдёт им замену – никто не посадит, не взрастит новые деревца. Когда-то эти вишни убаюкивали по ночам, ласково шелестя своей листвой.
Двор мрачен.
Мрачен, как и весь этот маленький провинциальный городишко, забытый не только Богом, но и многими жителями, которые уехали отсюда в поисках лучшего - разлетелись, кто куда, и оставили своё некогда родное гнездо на попечение захолустью и запустению.
Тихо.

Мало что осталось в родном гнезде…Остались*…Остались…
Остался городской глава. Остались местные торгаши, предприниматели – по совместительству депутаты районного и городских собраний. Остались правоохранительные органы.
Остались пищекомбинат и птицефабрика. Остались больницы. Осталась пара школ. Люди, некогда уважаемых профессий, стали здесь ничем. Их профессионализм куда-то испарился вместе с каждодневным перегаром, отдающим женскими слезами и безысходностью.
Остались верх и низ. Одни процветают, другие существуют. Здесь нет середины, есть только крайности…

Мёртвые вишни всё стоят и стоят… Усилился ветер, и ветви жалостливо скребутся в те самые окна... Город без имени. Улица Ульяновская. Пятый дом.
Ночь. Тихо.

Андрей проснулся. В дверь стучали, настойчиво и сильно. Старенькая и чёрненькая, неизвестной породы, собачка Джесси, привязанная на недлинный поводок к двери, соединяющей прихожую и кухню, визгливо лаяла, надрываясь. Звон её пискливых завываний сливался со стуком во что-то очень противное, раздражая человеческий слух как гвоздь по стеклу или шуршащий пенопласт. Парень нервно поморщился.
- Кто там, мля, - рявкнул Андрей. Из бабушкиной комнаты послышались стоны. Стук становился всё настойчивей и настойчивей, Джесси не переставала.
- Андрюша…Не кричи…Дай умереть…
- Ба, заткнись, - снова, ещё более раздражённо, рявкнул Андрей, - Хватит стучать, мля, открываю…Опять этот кретин припёрся…
Парень, натянув трико, поднялся с кровати и сонно поплёлся к двери.
Собака нагадила. Андрей, чуть не наступив, выругался трёхэтажным матом. Джесси заткнулась.
- Дрей…Дрей, открой, - послышался за дверью всхлипывающий детский голос, - Открой, корей…
- Дима, что случилось? – Андрей открыл, и посмотрел на огромного детину в шортах и розовых тапочках. Это был Дима, по прозвищу Нюхай, сосед Андрея – умственно отсталый двадцатилетний переросток. Нюхай рыдал, захлёбываясь. Жёлтые слюни текли по подбородку, скапливались на самом конце и капали на пол. Слёзы ручьями текли из его детских глаз. Дима то и дело вытирал их своей огромной, могучей рукой. Привычная картина.
- Мама умерла…Умерла… - шмыгая носом, пробормотал Дима.
- Дим, не переживай, - успокаивающе, как ребёнку, сказал Андрей, - Утром мама проснётся. Зайди в квартиру, зайди… С Джесси поиграй.
Дима часто приходил среди ночи. Когда его мать, Анжела, находилась в пьяном угаре или под действием какой-то дряни, он считал её мёртвой (такое уж понятие имел Дима о смерти) – не такой, какой он её любит, и убегал к Андрею.
- Дим, заходи-заходи, успокаивайся, - Андрей похлопал Диму по плечу и улыбнулся, - А я к маме схожу, скажу, чтобы проснулась утром.
- Андрюша… Не кричи! Не кричи! – снова донеслось из бабушкиной комнаты. Андрей уже вышел.
- Баба Клава, это Дыма, - весело сказал переросток, - я к Жессе.
Джесси испуганно съёжилась в углу, среди нагаженного.

- Анжел, ну же, приходи в себя, - Андрей похлопал по щекам немолодую женщину, неподвижно сидевшую в потрёпанном кресле среди захламленной пыльной гостиной, - Ну же, давай.
Без чувств.
Удары стали хлеще.
Безуспешно.
Андрей стал щупать пульс. Мертва.
- Доигралась, сука, - спокойно сказал парень и посмотрел на её безжизненное тело, - Сынишка твой давно понял, что ты труп.
Андрей порылся по ящикам, по шкафам. В одном из них, среди какого-то тряпья, парень нашёл пятилетней давности глянцевый журнальчик. Он спешно пролистал его – среди его страниц лежали тысячная купюра, под ней тетрадный пожелтевший лист.
Андрей аккуратно взял найденное, швырнув журнал куда-то в сторону. Он сложил купюру пополам и сунул в карман. На листе кривоватым почерком было написано:

«Анжела деньги не трогай ты их откладываешь что бы скорей смататься из этой дыры»

Андрей скомкал лист, со злобой сжав его. Было видно, как напряглось его тело и помрачнело лицо. Андрей разжал руку. Комок упал. Парень сплюнул и быстро вышел из квартиры, хлопнув дверью.
Весь их дом вымер. Почти.

Андрей долго стоял в подъезде. Хотелось курить, но он не взял сигарет. Он вспоминал, как тогда, два года назад, его отец, умирая, рассказывал… Стало тошно. Отцовский насмешливый, пропитый и прокуренный голос. Заплывшие глаза. И тут такие новости. Презрение. Нахлынули воспоминания. Больница. Последние отцовские дни.
- Андрюха, издохну скоро! Вот что-то вспомнил, как после твоей мамки, царство ей небесное, трахал соседку нашу, Анжелку. А потом родился этот кретин, - отец противно смеялся, подавляя смехом свой постоянный болезненный кашель, - Ты давай следи за своим братишкой, сынок. Чего так смотришь? Ты из мамкиного пуза вылез, да померла она! С кем мне кувыркаться, а? А Анжелка шлюха порядочная, правда кретинов рожает…Кондом порвался, сука…Как и наше всё – пришли эти, чёрт бы их побрал, депутаты, бизнесмены и прочая шушера, которые уничтожают нас! Сосут из нас все соки! Как высосут, так и съ***тся, как и те, кто умотал отсюда раньше…Остались одни уроды! И мы одни из них, Андрюха!
Андрей стоял как вкопанный. Опять презрение. Он развернулся, чтобы уйти.
- А чего ты уходишь-то, сынок?

Всё поменялось! Перевернулось вверх тормашками! Другие времена настали, ещё тогда, когда вас зачинал! Мы все на*** никому не нужны! Не нужны! Вали отсюда, пока не поздно! Ты видел, что суки творят? Грабят наш город, спаивают, скуривают и наркоту суют! Нет здесь будущего, Андрей…Нет! Всех бы изничтожил, мля… Зуйко, жирная харя, сучара, Ванькиного сына пристрелил… Как и Женьку Кириллова…Что хотят-то и творят, мрази… И ни за что, ни за что убил! А всем насрать! Парней списали, как самоубийц…Суки…
Андрей решительно вышел из палаты. Больше он не видел отца.
Он и без него ненавидел этот городишко и царивший в нём произвол и беззаконие.

- Дима, мама уехала, - с улыбкой на лице сказал Андрей, - скоро и ты к ней. Она просила передать.
- Куда ехала, куда? – тоскливо спросил Дима, вытерев соплю, почти стёкшую на большую красную губу.
- Я сам не знаю, но она сказала, что вы обязательно встретитесь. Ночуй у меня, братишка, - в голосе Андрея чувствовалась надменность и презрение.
- А что такое братишка? – коряво улыбнулся Дима, по-детски потеребив нос.
- Это как лучший друг, только сильнее. Ну всё, Дим, погладь Джесси и ложись на мой диван, а себе я на полу постелю. Давай, иди, иди.
Нюхай поплёлся в гостиную, а Андрей, потеребив Джесси, пошёл на кухню. Там были сигареты. И томительные часы раздумий.

Андрей вышел из кухни часов в семь утра. Вся квартира пропахла табаком. Бабушка сопела в своей комнате, а Дима храпел, раскинувшись на диване. Джесси спала, свернувшись комочком в уголке. Андрей прошёлся по дому и закрыл все форточки. В гостиной он отодвинул полу, достал оттуда скопленные шесть тысяч и доложил к ним Анжелкин «косарь». Он оделся, выбрав лучшую свою одежду. Новые джинсы и гавайская рубашка. Он надел на себя свои солнцезащитные очки-капельки. Парень пошёл на кухню и включил газ. Уходя, он посмотрел на храпевшего Диму и ухмыльнулся.
- Братишка, мама ждёт тебя, - тихонько сказал Андрей, закрывая дверь.


На улице было прохладно и влажно, редко, но противно моросил дождь. Андрей шёл по тротуару и курил сигарету, зажав её в губах. Пустынно. Проехали несколько машин, проковыляла старуха с бидоном, да проскрипел несмазанный велосипед почтальона.
Он шёл по направлению к городскому автовокзалу. Он проходил через мост, под которым протекает грязная речка. Чуть позже сюда набежит ребятня и будет ловить лягушек, головастиков и пескариков. Так делал и Андрей, лет восемь назад. Опять воспоминания и это детство. Андрей ненавидел этот город, изживший себя. Где-то позади остановилась машина. Андрей обернулся. Чёрный «Паджеро». Из него, шатаясь, вышел здешний предприниматель Зуйко, высокий полноватый мужчина в помятом чёрном костюме. Этот человек владел забегаловкой «Русский ТрактирЪ», где по вечерам заседали городские «шишки». Андрей вздрогнул, замерло сердце. Парень вспомнил лицо умирающего отца. Бизнесмен подошёл к Андрею и пьяным, заплетающимя голосом пробормотал:
- Парень…Я тут подумал… Такой вывод для себя сделал… Все мы в душе свиньи, грязные и немытые. Вся разница лишь в том, какая часть свиной туши оголена и неприкрыта. Каждый прикрывает тем, что имеет, что умеет и чем горазд.
Иногда виден лишь только розовый пятачок, а иногда - огромная вонючая жопа. Так вот…Я огромная свинья! И знаешь, мне это нравится…
Ты куда идёшь?
- В Москву собираюсь, - удивлённо и недоверчиво ответил Андрей.
- В Москву? На актёра? – Зуйко пьяно рассмеялся, схаркнув на побитый серый асфальт, - Слушай, сучёнок, а твоё **ало мне знакомо…Это не ты в пятом году скручивал у меня колпаки на джипе, а?
- Н-нет, - Андрей отвечал, как запуганный ребёнок - М-можно я пойду?
- Не ***ди, чмо.
Зуйко неловко выхватил из внутреннего кармана пиджака холёный «Макаров» и несколько раз выстрелил в Андрея. Парень вскрикнул и, покачнувшись, упал навзничь, распластавшись на дороге. Зуйко плюнул ему в лицо и, бормоча что-то под нос, поплелся обратно в машину.
Залаяли собаки. «Паджеро», виляя по дороге, поехал дальше.
Всё равно. Людям всё равно.

После ухода Андрея проснулся Дима - до его ноздрей слабо доходил запах серы. Он вспомнил, как когда-то мама включила газовую плиту, но не зажгла камфорки. Тогда…Это было года три назад - пришёл отец Андрея, дядя Миша, и избил маму, выключив газ и распахнув настежь все окна. Дядя Миша что-то кричал, ругался… Потом они закрылись в комнате. Мама стонала.
«Нужно выключить эту плиту, - врезалось в голову Диме, - а то меня побьют… И я буду стонать, как мама»
Нюхай побежал на кухню и услышал противное газовое сопение из камфорок. Он подбежал к плите и выключил газ. Дима распахнул окно и увидел Андрея, семенящего куда-то в сторону автовокзала. Он хотел что-то крикнуть ему, но отвлёкся на стонущий голос дряхленькой бабы Клавы, тихонько вошедшей на кухню. Старушка опиралась на клюшку, её глаза затянула глаукома.
- Андрей…Газ протекает… Не чувствуешь? Джеська молчит, лаяла бы давно… Старушка…Не учуяла…Пришлось мне вставать…
- Баба Клава, это Дыма! Андрей ушёл! А плиту..а плиту...Я! Выключил! - весело вскрикнул Дима. Джесси проснулась и испуганно залаяла.
- Дима? А куда Андрюшка потащился-то, ни свет ни заря? – слабеньким голоском спросила старушка.
- Не наю! Не наю! – радостно профыркал Дима, его забавлял лай Джесси, - За цыбаретами! Дыма…Дымить!
- Скурится скоро совсем Андрюшка-то, внученька… Я поговорить с ним всё никак не могу, да помру скоро…Димка, как Андрей придёт…Ты скажи ему, чтобы мне подарок перед смертью сделал… Вырубил бы он эти вишни… Шелестели раньше… А сейчас засохли, померли… Пушай деревца пожалеет, вырубит… И мне легче станет…
- А я вырою ямки и положу туда вишнёвые косточки! – задорно сказал Дима, и побежал на улицу.
До Диминых ушей донёсся звук нескольких, не таких уж далёких выстрелов, но он не обращал внимания. Он завороженно любовался мёртвыми вишнями, представляя на их месте новые, молодые деревца.
©Milovanoff  yaplakal.com