Пятьдесят в космосе

        Отметил у себя особенность. Появляется желание писать только тогда, когда раздразнят. Давно хотел в спокойной обстановке написать о своём отношении к нашей космической эпопее. Наверное, даже имею право писать -  к моей космической эпопее. Ведь и институт заканчивал подходящий – авиационный. Когда полетел Гагарин, мы оканчивали четвертый курс.  Нас распирала профессиональная гордость. Ведь это наши  будущие коллеги потрясли мир. Специальность – инженер- механик по летательным аппаратам. Это мы так до сих пор маскируем специалистов по ракетной и космической технике. Соответственно, в дальнейшем,  и  работа была связана с этими бирюльками, включая не только проектирование, но и запуски космических объектов, и управление орбитальной пилотируемой станцией. И сам пытался прорваться в космонавты в 1968 да тормознули ещё в Институте медико-биологических проблем по не очень существенной  причине. Ведь параллельно с медицинской комиссией шла и мандатная. И хотя мы уже тысячу раз были проверены и имели доступ к работам и документам, но к кандидатам в космонавты предъявлялись особые требования, вроде пролетарского происхождения. Не исключаю, что здоровье было лишь прикрытием. Сожалеть, правда, не о чем, так как из этой группы в конторе В.Н. Челомея так никто и не летал в космос. Дразниловка вышла. Но к пилотируемой космической  технике все имели самое прямое отношение.

       Контору Челомея я уже упомянул. С неё началась моя производственная деятельность. И я благодарен судьбе за этот подарок. Это был интересный коллектив в интересное время с интересной работой. Это был труд на переднем краю неизведанного. А то, что я называю родное предприятие конторой, так это скорее из уважения. Ещё может появиться и термин – шарашка. Ведь мы начинали работать с людьми, которые в истинных шарашках работали. На них и лежал основной труд обеспечивший полет Гагарина и всё последующее.

      А раздразнили меня прежним советским подходом к освещению  пятидесятилетнего юбилея первого  орбитального полета человека в космос. Гигантское усилие и успех всей страны опять свели к подвигу одного человека. Наверное, на нас интересно смотреть со стороны. Большой симфонический оркестр исполняет грандиозное произведение. Звучит финал. Оркестранты, молча, сидят. На сцену выходит конферансье и объявляет: товарищи, концерт окончен! И тут зал впадает в неистовство восторга. Все рвутся качать конферансье. Забыты автор, дирижер, солисты, оркестранты. Да здравствует конферансье, лучший конферансье в мире! Казалось, надо бы в этот праздник  развернуться лицом к тем, кто создает космическую технику. Так нет, Президент отпиарился из ЦУПа (что безусловно необходимо), а затем собрал кучу людей в погонах и братался с ними так, как- будто это главное звено творения. Он не поехал в коллектив  королёвской конторы и не поприветствовал тех, кто и сегодня создает космическую технику. Президент предпочел общение с генералитетом при параллельных стонах об обрушении инженерного корпуса в стране. Старая советская болезнь. Поясняю.

          Когда инженерный корпус и власть перестали любить друг друга? Полагаю, что с первых дней советской власти. Не вдаваясь в общую теорию этих отношений, возвращаюсь к космосу. Расскажу байку об отношении передовой части советской инженерии к реалиям нашей жизни. Я оказался в челомеевской конторе по распределению в 1962 году. Обращаю внимание, что это на следующий год  после полета Гагарина. Всего год. Интенсивно разрасталась фирма ВН, ВН – это Владимир Николаевич. Стало быть Челомей. Сергей Павлович Королёв значился как СП. Такова была специфика общения, связанная с секретностью. Предприятия именовались или по аббревиатуре имени и отчества  руководителя  или по его фамилии. Я к Пилюгину поехал. Или … документация пришла от Бармина. Примеры деловых разговоров. Так вот фирма ВНа брала в начале шестидесятых по нескольку сотен молодых специалистов в год. Брали лучших студентов из лучших институтов по всей стране. И селили, естественно, в общежитиях. Осваивались на новом месте. Кругом были однокурсники. В Жуковском  в  ЦАГИ и ЛИИ. В Подлипках у СП. Подмосковье было напихано  нашим братом. Ездили друг к другу обмениваться впечатлениями. Поехали  навестить однокурсников у СП. Из визита вернулись с гимном тех, кто обеспечивал  триумф полета Гагарина. Теперь такие гимны  называют корпоративными. Гимн четко определял оценку отношения  государства к тем, а я никогда не стеснялся называть этих людей цветом нации, кто обеспечил мощь и авторитет  этого государства. 

       Поехали. Авторство слов мне неизвестно. Слова народные. Но в прародителе вы должны узнать Владимира Николаевича  Войновича:

Я верю друзья, караваны ракет

Помчат нас вперед от звезды до звезды.

На пыльных тропинках  далеких планет

Останутся наши следы.

      Музыку, думаю, вы сразу вспомнили.

      А вот как поют припев господа ракетчики:

Я верю, друзья, что пройдет много лет

И мир позабудет про наши труды.

Но в виде обломков различных ракет

Останутся  наши следы.

А вот несколько куплетов из гимна, которые наиболее важны с политической точки зрения  для оценки отношения партии и народа.

                         Наутро с перепоя не двигаются ноги.

                          Ракета улетела. Налей ещё стакан.

                          Мы сделали работу и нам пора в дорогу.

                          Пускай теперь охрипнет товарищ Левитан.

                                                                       Припев:

                          Гостиницы с клопами и пыльные дороги

                          Всё это нам с тобою пришлось друг испытать.

                          Пускай газеты пишут, что мы живем как боги.

                          Давай сомнём газетку и сходим погулять.

                                                                       Припев:

Следующий куплет добавлен в гимн позднее 1962 года.

                          В космические дали ракеты улетают.

                          Героев космонавтов уже не сосчитать.

                          Космические карты в планшеты заправляют.

                          А нас в командировку направили опять.

Итак, я верю друзья, что пройдет много лет и мир позабудет про наши труды… История пишется. Продолжается наказание невиновных и награждение непричастных.

        Отношения между государством и инженерным корпусом осталось советским. Поэтому  ни президенту , ни лидеру страны не стоит удивляться вялому состоянию нашего  военно– промышленного комплекса. И дело даже не в том, что вы делаете вид, что платите нам за работу, а мы делаем вид , что работаем. Просто до сих пор инженер чувствует себя рабом. Инженеры в ваших шарашках до сих пор трудятся под табельным учетом.

А рабство и творчество плохо совместимые понятия. В этом свете, следует отметить одну  навязчивую ложь, что первый спутник и полет Гагарина связаны с нашим  технологическим превосходством над американцами в тот период. Кроме  отдельных частных успехов, мы никогда ни по каким аспектам производства не превосходили американцев. Нашим преимуществом, в данном случае, явилась способность детерминированной системы  управления нашим государством сосредотачивать любые усилия на выбранном направлении. Плюс ещё одна маленькая штучка.

      Успехам первого спутника и полета Гагарина мы обязаны (стыдно сказать) КГБ. И совсем не потому, что они сделали за нас наше дело. А потому, что они так  его прикрыли, что американцы не предполагали нашей готовности к рывку. Со студенческой скамьи помню увлечение чтением англоязычных специализированных журналов. В институтской библиотеке было не менее десятка таких изданий: Flight, Aviation Week, Spaceflight и т.п. События, доклады, результаты запусков и испытаний, состояние производства, планы отдельны фирм и правительства. И не помню никакой нашей информации, Словом, и тишина и мертвые с косами стоят. Распределившись на фирму Челомея, мы даже не знали толком, чем она занимается. Жизнь по анекдоту: совсекретно  в Великобретании: одна фирма не знает, что делает другая. Совсекретно в США: один исполнитель не знает, что делает другой. Совсекретно в СССР: тот кто делает не знает, что делает. В условиях ограниченной информации  супостат недооценил ход событий. Да ещё полет Пауэрса над тюратамским  полигоном, как известно, не принёс результата. Короче, американцы прокараулили. При том, что у них были все возможности не допустить нашего  прорыва. Проспали и опомнились уже после Гагарина.

      А что же было после того, как проснулись? Соревнование продолжилось, но надо признать, приняло уже совсем чисто политический и какой-то антинародный характер. Это,  прежде всего лунные программы. Проиграв два первых самых ярких успеха в освоении космоса американцы потеряли рассудок. Кеннеди объявил полет на Луну главной национальной задачей Америки. Зачем? Никакого разумного объяснения этому нет. Яркий выпендрёш. Как говориться в народе, ребят понесло. И если бы существовала такая наука как экономика, то учёные от этой науки должны были бы поднять такой вой, что надеюсь, разбудили бы свои народы на протест. Но такой науки, по-видимому,  нет. Зато есть политическая целесообразность. Вот с ней и зажили дальше. Американцы свою национальную задачу поставили и начали выполнять. Как всегда, по-американски, успешно. У нас тоже ручёнки чесались, но мы как всегда чесали их за закрытыми дверями. Но очень скоро стало ясно, что нам не потянуть лунную программу. Тем более, что Н1 больше пугал сусликов в тюратамской пустыни, чем радовал успехами. Причём это был первый очевидный проигрыш социализма. Но  не зря же нами управляла ум, честь и совесть нашей эпохи. Перст КПСС, указав на Америку, покрутил у виска. Посмотрите на этих дурачков, они для науки сделали тоже, что и Бабакинские автоматы при тысячекратно меньших затратах. У них картинки Луны  и у нас картинки. У них грунт и у нас лунный  грунт. И никаких особо фундаментальных результатов. И тут партия сказала: магистральный путь освоения космоса это орбитальные пилотируемые станции.

      ЦК провозгласил  этот лозунг, поняв, что лунную гонку мы безнадежно проиграли, но в полной уверенности, что в ближнем космосе мы будем первыми. К тому же у ВНа были определенные предложения по разработке орбитальной пилотируемой станции. Она создавалась как средство глобальной разведки из космоса. Как во всём, в наших делах, она должна была прикрываться  какой – то  научной  программой. Но науке отводилась,  именно, задача прикрытия.  Хотя честнее будет говорить о другом. С этой проблемой я столкнулся за время работы дважды.

        После эйфории первых космических полетов международное сообщество задумалось о путях использования вновь открывшихся возможностей.  Применительно к орбитальным объектам, включая и орбитальные пилотируемые станции,  поиски возможных исследований разделялись на области исследований. Надо было померить большое количество  самых разных  параметров вокруг объекта по траектории его полета, замечательные возможности открылись,  если с орбиты смотреть на  Землю, новые блестящие результаты следовало ожидать от внеатмосферной астрономии. У ребят, которых интересовала разведка,  область исследований сужалась до взгляда на Землю.

Мне удалось поучаствовать в таких исследованиях дважды. Первый раз в  середине шестидесятых, работая у Челомея. Второй раз в начале семидесятых, работая у Келдыша. Помимо должности Президента АН СССР Мстислав Всеволодович возглавлял Межведомственный Научно - Технический Совет по космическим исследованиям. Так вот, как говорят наши военные: докладываю.

       В начале шестидесятых прошла  волна оценок возможностей космической техники. Американцы искали возможности для проектов  MORL  и MOL. Первый проект  пилотируемая орбитальная исследовательская лаборатория, второй – военная орбитальная лаборатория. У Владимира Николаевича мы шли по второй схеме. Но поскольку мы объявляли не те цели, которые преследовали, в наших исследованиях  мы рассматривали все аспекты. Нас, естественно, интересовали и научные и военные исследования американцев. Наши собственные исследования выявили любопытную особенность. В наших перечнях не нашлось ни одного эксперимента, который не мог бы быть реализован автоматическими средствами. Исполнители грустно шутили: единственная задача космонавтов в орбитальном полете – убирать за собой свои собственные отходы. После таких выводов черновики исследований были уничтожены. Ведь партия уже решила, что орбитальные пилотируемые станции магистральный путь. Так что, шаг в сторону приравнивается к побегу. Американцы же после окончания подобных исследований закрыли проект MOL Проект MORL законсервировали. Однако, пилотируемые скачки на этом  не закончились.

       Началось самое интересное. Американцы продолжали успешно, триумфально осваивать Луну. Но уже появилась некая усталость. Главное было сделано. СССР нос утерли. Мы же продолжали идти по магистральному пути благодаря стараниям Челомея. Всё шло  к тому, что пилотируемая орбитальная станция будет за нами. А с ней и рекорды по продолжительности полетов. Другой политической задачи не было, но эта должна была быть выполнена. И вдруг подлянка. Американцы поняли бессмысленность продолжения  программы  Apollo. Сработала американская практичность. И более того неиспользованные гигантские носители Сатурн V решили использовать как орбитальные  пилотируемые  станции.  Это оказалось возможным благодаря простенькому технологическому преимуществу американцев. Они в качестве компонентов использовали жидкие кислород и водород, абсолютно нетоксичные вещества. И опять простенький переход. Выводим на орбиту, с кой- какими доработками в виде шлюзовой камеры, третью ступень. Освобождаем её от остатков компонентов  топлива и окислителя и получаем тысячи кубометров защищенного от космоса объема. Определенное оборудование и получаем объект для длительного пребывания  в космическом пространстве человека. Такого поворота в СССР  не ждали. Намечался очевидный провал. Началось давление на Челомея с тем, чтобы он ускорил запуск орбитальной станции. Это требовало скомкать задуманный проект. Владимир Николаевич уперся. И тут как чёртик из табакерки  вынырнул В.П.Мишин. Предложение НПО  «Энергия» сводилось к тому, что если им передать «железо»  орбитальной пилотируемой станции   уже изготовленное  по документации Генерального конструктора В.Н.Челомея на заводе имени Хруничева, то они обеспечат наш приоритет на магистральном пути. Быстренько вышло постановление ЦК и Совмина. Инициативу  отдали  Подлипкам и станция уже пошла как научная. И здесь судьба снова подставила меня под программу экспериментов на орбитальной станции. Считайте, что это уже элемент мемуаров. Началась спешка. Капать вглубь было некогда. В программу научных исследований включили,  во-первых  очевидные в своей практичности эксперименты, во-вторых эксперименты для которых уже была готова аппаратура или её можно было изготовить в короткие сроки. Вот и вся наука. Поэтому и ярких достижений не было. Была рутина.

     Программа согласовывалась  с академиками- секретарями отделений АН СССР, Генеральными и Главными конструкторами предприятий головных разработчиков космической техники, директорами институтов АН.  И тут,  в частных обсуждениях при согласовании, всплыл старый  вопрос: А не целесообразнее ли почти все из предлагаемых экспериментов проводить на автоматах?  И вывод был почти единодушным, конечно целесообразнее. Особенно резок в этой оценке был Главный конструктор Козлов Д.Ф.      На правильность  этой оценки указывает  то, что главная военная цель – космическая разведка решается автоматами. А деятельность на орбитальных пилотируемых станциях фактически свелась к технологической  по обслуживанию самой станции и жизнедеятельности экипажей. Приплыли. Но политика важнее.