Знайте, каким он парнем был...

Рассказ о Вацлаве Гавле не может быть полным без подробностей о жизни диссидентов в то время. Мы можем придумывать множество мифов о том времени, но, к счастью, оно еще не столь далеко от нас и существуют свидетельства очевидцев.

Вот что рассказывает о тех временах один из непосредственных участников диссидентского движения, к тому же близко знающий Вацлава Гавла Йиржи Вольф: 

Когда Вацлав Гавел по состоянию здоровья бы выпущен на свободу из Бору (Borů) (мне кажется, что произошло это в 1983 году, т.е. в том году, когда меня снова арестовали), в это время я работал на ″Предприятии городского транспорта Метро″ на станции Качеров (Kačerov). Униформа наблюдателя в то время была в красивого коричневого цвета, и я в ней, честно говоря, пользовался успехом у женщин. И вот, однажды после работы, думаю, что это было весной, с большим трудом накупив фруктов, которых тогда было мало, я шёл к Вацлаву Гавлу в больницу Под Петржином (Pod Petřínem). Говорили, что ему уже лучше после воспаления лёгких и ему разрешены посещения семьи и друзей. Об этом я узнал от Анички Шабатовой (Aničky Šabatové).


Больного я нашёл в больничном коридоре, где он сидел на белой кушетке окружённый толпой приятелей и членами семьи, очень худой и измождённый. Мы тихо говорили на самые разные темы, несмотря на то, что вокруг нас ходили два ″тайных″ соглядатая, замаскированных в больничные халаты. Я передал больному фрукты, но явно не обрадовал этим Гавла. Ольга меня попросила, чтобы я заскочил в палату Гавла и очистил его тумбочку и койку от алкоголя. Она дала мне большую пластиковую сумку и сказала ″Йиржи, главное пройди туда незаметно, пусть у Вашка не возникнет никакого подозрения″. Сказав, что мне нужно в туалет, я успешно добрался до его палаты и начал старательно очищать его больничную койку от адского зелья. 


Только под матрасом было больше двадцати бутылочек крепкого алкоголя, под подушкой пять, а тумбочка ломилась от выпивки так, что не хватило сумки, которую мне дала Ольга. В конце концов, я эти ″витаминные подарочки″ от его друзей начал рассовывать по карманам больничного халата. Я уже выходил из палаты, возвращаясь к приятелям, как вдруг возле меня оказался Вацлав Гавел, который каким–то образом сообразил, что мы с его женой в сговоре! 

Я ему сказал: ″Вашек, это твоя душенька Ольга, я за это не отвечаю, ты с ней сам разберись. Согласись, эта выпивка тебя уничтожит, ты ведь серьёзно болен и сначала должен выздороветь″ Гавел поднял на меня молящие глаза: ″Йирко, оставь мне хотя бы одну маленькую бутылочку, прошу тебя, хочешь встану на колени, оставь мне одну единственную″. Нельзя было сопротивляться тем печальным глазам алкоголика и бутылку рома я сунул ему под покрывало. 

Рассказывает Вольф и о еще одной ситуации, свидетелем которой ему довелось стать спустя несколько лет:

Шел 1990 год. Из США мне написал Стюарт Роулингс, соавтор подготавливаемой к изданию книги ″Бравый солдат Вольф″ (Dobrý voják Wolf" Stuart Rawlings), что ему нужны фотографии пана президента и меня ″недостойного″ в книжку, которая должна уже выходить, поэтому он срочно летит в Прагу. Я не слишком был этим воодушевлён, так как книга должна была быть обо мне, а не о Вацлаве Гавле, но Стюарт всё-таки уговорил меня сфотографироваться в Праге.


Встреча с паном президентом произошла очень скоро в ″ Rybárně″. Как только честолюбец выяснил, что фотографии предназначены для американцев, встречу значительно ускорил. ″ Rybárna″ - маленький ресторанчик прямо под окнами дома Вацлава Гавла, прямо на берегу Влтавы. В ресторанчике, который был закрыт для посторонних, уже сидел пан канцлер, личный любимец Сашенка (Sašenka), который после бывшего члена KSČ пани Р.Климовой стал послом в США. Ещё у стола было несколько приятелей пана Гавла и пара горилл (StB) и из его сопровождения.


Вацлав сидел за столом, мило улыбался и аккуратно поедал мороженое из креманки. По нему было видно, что мороженое ему нравится. Мистер Стюарт сделал несколько снимков и заказал кофе. У меня денег не было, и я сидел возле Гавла за пустым столом.

Присутствовала Ольга Гавлова, его жена, которая выглядела очень спокойной оттого, что муженёк был не пьян как полено, а поэтому в семье праздник. Ещё бы, она так присматривала за своим алкоголиком, чтобы он не выпил ничего такого, что хоть немного пахло алкоголем. Вацлав заказал уже третью порцию мороженого и опять было видно, как ему вкусно. ″Посмотри, Вацлав, как тебе хорошо и без выпивки″, - нахваливала своего абстинирующего муженька Олюшка. 


Вацлав меня расспрашивал, что делаю, как вообще поживаю. ″Благодаря твоему приказу, Вашек, по которому Вольф не имеет права получить никакой работы в KC OF (Координационный центр гражданского форума), да и никакой другой службы, живу плохо. Но ведь знаешь об этом, не так ли? Продолжаю жить в пристройке за Едличканой, в одном маленьком помещении без удобств и продолжаю кидать уголь в котёл″, Я сказал ему правду о том, как жил на самом деле.

″Ты хочешь, Вашек, отрицать, что не издал того приказа в отношении меня и других, таких как Петр Цибулка, Руда Батек… , чтобы избегать их, ликвидировать вокруг себя самых лучших людей, да ещё у тебя хватает дерзости спрашивать у меня: ″Как дела?″. Я был в ярости. ″Я ухожу! Если бы не Стюарт, меня бы не уговорили фотографироваться! Чёрт побери, что я тут вообще делаю! Ухожу домой!″


Вацлав между тем поднялся со стула, начал извиняться и что-то лепетал, что должен обязательно куда-то пойти, потом сделал шаг вперёд, однако вдруг свалился через стул, который стоял перед ним. Пан президент валялся там, на полу как мешок овса! Пани Ольна вскочила со стула и ринулась к лежащему муженьку.

Принюхалась к нему, потом схватила ту креманку, обнюхала и всё поняла! ″Кто ему сюда налил водку! Кто это сделал? Я же чётко запретила давать ему выпивку!" – завопила пани президентша, затем бежала на кухню и там собственноручно отхлестала по щекам бедного официанта, который пьяному Вашку носил ″вкуснющее″ мороженое.


Звуки пощёчин были ясно слышны в ресторане. Между тем глава государства покачиваясь и медленно поднялся с пола и уселся на стул, который ему подсунул пан канцлер. Сопровождающие и охранка явно развлекались. Только пан канцлер, как настоящий аристократ (Шварценберг) не смеялся, а с каменным лицом помогал выбраться алкоголику из ресторанчика.

Следом за всей компанией вылетела разъярённая пани Гавлова, которая не уследила за своим Вашком. ″Вот это и надо было сфотографировать, мистер Стюарт″. Как наш ужравшийся президент валяется на полу как свинья. Да и в прошлом, ты, Стюарт, мог видеть не раз в его квартире. Не только пьяного в дым, но и в лужах блевотины.


Но мой друг из Калифорнии в Праге создал своё собственное видение человека, которого обожают во всём мире. О той фотосессии действительно забыл и я даже рад, что, наконец, так случилось. Петр Цибулка однажды на суде сказал ВГ: ″Вашек, ты – свинья!″… и это правда, по сей день.


У меня до сих пор есть майка от Цибулки с надписью ″Вашек, ты – свинья!″ и иногда я её надеваю и гордо ношу в общественных местах. И знаю, почему. Потому что Цибулка очень точно подметил, что представляет собой Гавел с моральной точки зрения.

Но не только рассказами о Гавле интересны свидетельства Вольфа. В своем рассказе он рассказывает и о диссидентском движении в целом и о тех взаимоотношениях, которые существовали внутри него. Но вернемся к свидетельству очевидца:


Почему я говорю об этом. Я не могу представить, сколько валюты, наших денег было истрачено на пьянки, во время которых выпивка в домах ведущих диссидентов текла рекой, на оплату посещений кабаков. Когда ″аристократия″ Хартии пользовалась деньгами, которые выпрашивала за кордоном для наших семей, на посылки заключённым и т.д, она не задумываясь крала и разбрасывалась деньгами. 

Об этом знает и Петр Цибулка (Petr Cibulka) и другие узники совести, которые попадали в тюрьму. Не так много нас находилось в застенках, а вот денег со всего демократического западного мира посылалось очень много. Речь идет о очень больших финансовых средствах, которые диссиденты делили с господствующим режимом ровно пополам! До сегодняшнего дня не смог Вацлав Гавел ответить профессору Яноуху (Janouch) на вопрос: ″Куда же делись все деньги, которые посылал западный мир в тогдашнюю Чехословакию?″ Это бы в первую очередь было интересно политзаключённым. И речь идёт не только о деньгах профессора Яноуха, но и о тех, которые поступали от христианских организаций и т.д.


Мы загибались за решёткой от голода, в рабочие лагеря нас отправляли ослабевшими от недостатка веса, и в результате мы не могли полностью выполнять жёсткие рабочие нормы. Мы посылали во все стороны письма с просьбами о материальной помощи на покупку еды, письма с просьбами о двухкилограммовых посылках с какими-нибудь продуктами, потому что голодаем.

Еды в тюрьмах было мало, а та, что была – никуда не годилась. Половина зубов у меня во рту рассыпалась, я сходил с ума от голода. А кто про меня вспомнил? Я получил за два года только одну двухкилограммовую посылку от Анички Шабатовой. Гавел, и не только он, но и другие ″аристократы″ могли бы послать в тюрьму в Рузынь (Ruzyň) на мой счёт деньги! Могли подделать фамилии посылающих, а я бы получил деньги в тюрьме, только никто ничего не послал. Ни одной бедной кроны!

Но кроме ″рядовых″ диссидентов существовала и ″аристократия″ Хартии 77. Эти люди известны, их имена стоят под воззваниями Хартии к народу Чехословакии. Это они призывали на ″баррикады″, но при этом… Впрочем вернемся к свидетельствам Вольфа:

Ничего нет бесплатного. Ни свобода, и каждый её оценивает по-разному! Меня в полном смысле этого слова оскорбляет, когда кто-то связывает меня с этим бесхарактерным пьяницей и преступником Гавлом! Я никогда не верил этому мерзавцу Гавлу, в конце концов, алкоголикам и мужчинам, который целуются с другими мужчинами действительно верить нельзя. Они легко поддаются шантажу, мораль у них отсутствует. Братьев Гавлов, обычно в Chartě называли ″голубые братья″. Первой об этом заговорила пани Камила Бендова с Карлова намести.


Однажды я пришёл к ней за какими-нибудь деньгами. Мне нужны были средства для покупки фотоматериалов, чтобы я смог сфотографировать некоторые документы и переправить их потом на запад в эмиграционную печать. Я был голоден и просил пани Камилу, чтобы она мне добавила немного и на еду. 

У неё часто в гостях бывали люди с запада, из христианских благотворительных организаций. Она их принимала в комнате рядом со входными дверями. Её муж всегда был исключительно в растянутых тренировочных штанах. Кресла, шкаф – замечательный финт – усиливали впечатление потрясающей нищеты, в которой живет пани Камила с большим количеством детей. Поэтому каждое посещение с запада заканчивалось весьма щедрым пожертвованием. Но на дарованные деньги мебель принципиально не покупалась.

Старая разваливающаяся мебель продолжала верно служить нищенским фоном, в котором должна была бы жить семья! В тот раз христианка пани Камила открыла большой ящик американского письменного стола. Он был набит западной валютой. Вытащила 100 бонов и дала мне их. Потом не могла этот ящик закрыть. Я помог ей с этим, так как он был набит деньгами.


Что дальше случилось с этими деньгами, никто не знает. Оставим это на её совести. Знаю одно, что ″аристократия″ Хартии благодаря денежным дарам ремонтировала своё жильё, дачи и т.д., и понятно, что беднягам за решёткой денег не доставалось. Даже тогда, когда я из тюрьмы через адвоката послал пани Камиле просьбу о небольшой сумме, объяснив свою просьбу тем, что голодаю. Богачка пани Камила – одна из тех в ″аристократии″, у кого был доступ к деньгам – мне ничего не послала. 

Наверное, она думала, что в тюрьме хорошо кормят!

После 1989 года она мне сказала, что если бы под своим именем послала на моё имя деньги в тюрьму, то Charta 77 могла быть обвинена в том, что финансирует противников социализма и это бы бросило тень на Chartu как таковую, и что она сама могла бы попасть в тюрьму.

Когда же я ей сказал, что вообще могла не писать своё имя на квитанции, заявила, что её мог кто-нибудь на почте увидеть:″ Ты ведь знаешь, что у режима длинные руки, везде свои люди, и на почте тоже, могли увидеть, как я посылаю деньги!" Мне было тоскливо от того, какие у диссидентов оправдания. Только они не должны были бы исполнять свои христианские обязанности!



То же самое происходило во всех семьях, где держали так называемый банк, то есть у людей, имевших доступ к деньгам. Я помню как бегал, как сумасшедший по квартирам диссидентов, в поисках денег на посылку для Итки, которая была арестована в связи с группой SRA (Jan Wunsch). В которой она бесплатно переписывала документы польской ″Солидарности″.


Эти документы затем распространялись. Её матушка была пенсионеркой по инвалидности и у неё была ещё одна дочь. На посылку с продуктами у них просто не было денег! Мне повсюду отказывали, в том числе и у Гавлов! Только Аничка Шабатова мне дала денег на посылку. Матушка Итки плакала, тронутая тем, что на эти деньги она может послать целых две посылки с едой. Вот это была настоящая битва! 

Добывать для людей, сидящих в тюрьмах, деньги, на которых сидели гиены! Я ни от кого из них не получил ни гроша для Итки, да и самому мне на свободе частенько нечего было есть. Я все средства тратил на фотографию. Потом я выяснил, что мои фото за границей были подписаны кем-то другим! Меня начинает тошнить каждый раз, как я об этом вспоминаю.

В квартирах ″аристократии″ Хартии еда покупалась исключительно в магазинах Тузекса (Tuzex – чешский аналог советских магазинов Березка, прим. авт.)! В каждый праздник в этих семьях, будь то дни рождения или другие праздники, столы ломились от невероятных деликатесов и выпивки! В то же время доступ к деньгам текущим извне имел очень ограниченный круг людей. Сложившуюся ситуацию партия гиен строго охраняла и никого нового в свой уже сложившийся круг не допускала. Гавел и его приспешники, эти гиены, постоянно клянчили у Запада деньги, объясняя тем, что денег мало, что нужно все больше и больше денег на оплату адвокатов, нам же доставались лишь ex offo – посылки для политических заключенных. Разъедаясь как свиньи, все ″аристократы″ Хартии 77, жили, жирея на нашем голоде и социальной нужде! Этого никогда простить не смогу! Никогда не прощу им этого! Лизоблюды получали деньги с запада на выпивку и девок! Речь шла о деньгах, которые должны были приходить в семьи политзаключённых, для того, чтобы сохранить эти семьи от разводов по финансовым причинам.


Вся эта банда, объединённая моральной коллективной виной, получила от Вацлава Гавла тёплые местечки. Самые же настоящие бойцы против тоталитарного режима после 1989 года не получили ничего! 

Вначале существовали большие ожидания, что эти игрушечные антикоммунисты могут потребовать легального запрет KSČ, согласно документам ООН от 1948 года, и как следствие – требование наказания преступников, конфискации у них наворованного имущества, запрещение работы коммунистам в юстиции, полиции и т.д. 

Но пан Гавел ещё во время своего тайного посещения Москвы - еще до 17 ноября 1989 года – договорился с теми властями, что ничего подобного здесь не случится. Поэтому Москва выбрала пьяницу Гавла новым президентом, человека, который склонен к ″компромиссам″, то есть предательству собственного народа, слабака и мегаломана, способного обманывать, лгать и запираться. Эта моральная деформации присуща в первую очередь алкоголикам!

Я помню, как во время тоталитарного режима тюрьмы объезжали загадочные люди в дорогой одежде с русским акцентом и проводили с нами беседы на тему: ″Если бы в этом государстве произошло изменение режима…″ Зондировали наши моральные устои, сможем ли мы предать от свои идеалы.

Каким же образом трансформировалось это движение диссидентов после ″бархатной революции″? 
Вернемся к свидетельствам Вольфа:


Вацлава Гавла я никогда не считал своим товарищем. Он подлец, а я ним порвал в тот день, когда он вышел из тюрьмы в мае 1989 года по условному освобождению...

Согласно внутриведомственному предписанию министерства внутренних дел – а это предписание распространялось на весь восточный блок – может осужденный быть выпущен из-под ареста, из мест заключения условно-досрочно или же по состоянию здоровья или по амнистии президента, только в том случае, если подписал обязательство о сотрудничестве с StB или другим подразделением Министерства внутренних дел. Не было исключений! Достаточно просмотреть все материалы VONS, сколько диссидентов было выпущено из тюрем по этому предательскому ″пардону″!


Сами же они ничего не делали бесплатно. ″Местечки″ среди диссидентов распределялись по знакомству. Больше всего их получали бывшие коммунисты или дети большевиков. За место пресс-секретаря Charty получали толстую пачку в твёрдой валюте, точно также было и у менее значимых мест. За хорошо оплачиваемые места были драки, поэтому интриг и оговоров хватало. Боже, как мне было плохо от всего этого!


То, что Гавел пьяница, знала вся Прага. Когда возвращался из Германии после 1989 года, подписав договор о мире, всю, тогда ещё чехословацкую делегацию, из самолёта выложили на старом рузынском аэродроме как мешки с картошкой.


Абсолютно все были пьяны в хлам. Во время следующего посещения Германии Гавел вообще попал в больницу. За границей об этом много писали, зато дома молчали. Существовала жёсткая медийная автоцензура! Да, это было отравление алкоголем! Так писали западные СМИ!


Помню, как ещё ло 1989 года однажды я пришёл к Гавлам, чтобы выпросить хоть немного денег для жены Яна Вунша. Верка Новотна осталась одна, муж в тюрьме, получил 3 года, а она с грудным ребёнком и без гроша. От режима помощь она ожидать не могла, поэтому я опять мотался, пытаясь достать деньги.

Пани Ольга Гавлова дома не была, присмотреть за Вашком было некому. Ну, так её Вашичек валялся на полу, весь в блевотине и предавался ласкам с парнишкой, которого потом сделал послом в США. 

Выглядело всё это отвратительно. Я ушёл тогда и снова пришёл где-то через неделю. Он мне не дал ничего. ″Пусть заботится о себе сама!″ Вот что он мне сказал. Это мне прямо в лицо сказал великий боец за права человека!


Гавел, и это хорошо знают о нём за границей, жаждет всех наград и премий. Его пока недосягаемой мечтой остаётся Нобелевская премия за мир или литературу. У него нет ни совести, ни чести. Всё в нём сплошное притворство и замалчивание. Его ego действует только в собственных интересах.


Все те, кто участвовали в HOSu (Движении за гражданскую свободу) вскоре после 1989 года протестовали против того, что на улицах Злате (Zlaté), Карловой (Karlově) и на Карловом мосту (Karlově mostě) пропагандировался большевизм самым наигнуснейшим способом – продажей в общественных местах русского обмундирования, шапок-ушанок, часов, знаков отличия и прочих вещей бывшей Советской Армии. Наш протест никто не услышал, так как говорилось, что нет закона, который бы запрещал такую пропаганду коммунизма.



А потом мы выяснили, что над ″шляпниками″ простирается охранная рука прямо с Града! Каждый ″шляпник″, который хотел в центре Праги продавать ту гнусь, должен был в первую очередь в управе Праги-1 , которая выдавала разрешение на использование места, причём только на одни квартал, показать квитанцию об уплате 30 000 крон, которые проситель должен был отправить в благотворительный фонд Ольги Гавловой. 

Только после представления такой квитанции – ″шляпнику″ было разрешено заплатить Праге-1 за пользование в течение одного квартала чётко выделенным местом и выдавалось ему разрешение на торговлю. Только на Староместске намести (Staroměstské náměstí) таких ″шляпников″ было более 60 человек!

Я получил такую квитанцию от одного из ″шляпников″ за бутылку рома, сфотографировал её и написал критическую статью ″За взятку в Благотворительный фонд Ольги Гавловой будут разрешать продажу наркотиков″ и передал её в конце концов на чешское телевидение, перед этим безуспешно попытавшись статью пристроить в печатные СМИ.


Никто не отважился выпустить в эфир ничего подобного. Народ не хотел слышать правду, как крадётся, как проворачиваются дела, коррумпируется всё общество, наверное, потому, что крал и обманывал в этом государстве, наверное, каждый! Милее была ложь, о том, как мы будем прекрасно жить, а пока необходимо затянуть пояс потуже. Я сегодня говорю: ″Интернет – золото, потому что человек может свободно писать и ширить правду и не должен умолять трусов и лизоблюдов, от которых зависит напечатать ли критические статьи или же нет″. 


Единственный, кто печатал абсолютно всё в то кривое время была ″ Rudé Krávo″, за что огромное спасибо Петру Цибулке. Почему я сегодня пишу о тех ″шляпниках″? Мне написало много людей, что после 1989 года я ничего не делал для борьбы против коммунизма, а только почиваю на лаврах. Когда СМИ отказываются издать единственную критическую статью о правде, которую боится донести до граждан, то народ и не может услышать тех несколько голосов настоящих бойцов. Очень мало людей знает о том, что после 1989 года пришлось продолжать практику самиздата. Автоцензура была повсюду.


Страх журналистов напечатать хоть что-нибудь против Града, самую небольшую критику, связывал руки и всем издателям книг. Книги многих диссидентов (быв. самиздат) печатались частным образом вдали от Праги! Правда печаталась в самиздатах вплоть до 1995 года! Мои книги издавал Пепино Марци (Pepino Marci) из Праги. Он издавал мои статьи и распространял и других ″свободных″ авторов. На самом деле мы оставались в том же состоянии, что и до 1989 года. За границами Чехии люди в эмиграции ещё и сейчас ошибочно и прежде всего, глупо считали и продолжают считать, что после событий 1989 года в Чехословакии наступила свобода. 


Да, свобода слова была, но ту свободу, то есть правду на самом деле никто не хотел слышать, а тем более издавать. СМИ надевали на глаза людям розовые очёчки надежд, а между тем, в тиши раскрадывались миллионы. Только тогда, когда появилась ″жёлтая пресса″, ТВ канал ″ Nova ″ этот народ шаг за шагом просыпается от спячки, хотя скорее стоило написать - выходил из похмелья и с ужасом обнаруживал, как ужасна реальность! Что ему продолжали лгать, что нами продолжают править коммунисты и продолжают быть у власти заслугой Вашка-заики!


Мне рассказывал один человек из уже упомянутого благотворительного фонда пани Ольги, что когда прибывало с запада в Чехию какое-нибудь предложение о помощи - чаще всего речь шла о каком-либо медицинском оборудовании – то все предложения министерство должно было сначала посылать пани Ольге, и только она решала все вопросы о гуманитарной помощи. Только она имела все заслуги в этом государстве, что только ее фонд решил тот или иной вопрос, что только она нашла и позаботилась обо всех детях.

Что-то добавить к словам Вольфа? Пожалуй, что нечего …