(?) - Взамен рождения

Никто не выпал из нашего рода – и появились мы!.. То есть, родились по нелепейшей воле случая. Малейший сдвиг в безостановочном движении наших предков – и вышел бы в мир не «Я», а «Тот», который так и не увидел свет.

Нам не пристало спорить теперь о древности рода, ибо наши прародители так переплетались и расплетались, что уместнее нам признавать себя родственниками всех живых!..

Можно было бы возгордиться своей принадлежностью к стволовой ветви, но не только невозможно практически это установить, а и думать бы об этом не надо; ведь не так давно мы были почками нашего общего дерева – и уж распустились, детей новых дали...

И, конечно, когда-нибудь, во многих, последующих за нами, веках, станем и мы стволовыми клеточками. Такова она, наша широкая полоса жизни, в которой мы, будто бы атомы, совершаем и своё движение...

*   *   *

И понять в каждой нашей отдельной жизни нужно самое главное... Мы, никто из нас, не сможем жить без людей, без человека... А если нет у нас этого или мы бедны судьбой своей, то спасают нас образы, воображение и фантазия. Пожалуй, для этого и существует игра, – единственное средство, как альтернатива сознанию. Этого вполне уж достаточно для того, чтобы жить!

Понимая это всем сердцем, будешь помнить и знать, почему же уныние – есть наш грех первородный.

*   *   *

Сколько бы и как бы ни пытался я разработать эту мысль, ничего не выходило, пока я не призвал на помощь своего главного оппонента, заключавшего в себе веру и идею мою. Звали его, этого коммуниста... Впрочем, узнаете тотчас же, не будем торопиться.

Он без особого труда, как бы измываясь надо мной и моей нерешительностью, объяснял мне суть самым причудливым образом.

*   *   *

Я сидел, как обычно, работал – и только-только собирался лечь спать. Я успел уж нажать кнопку лампы, и встал от стола. Но тут начиналось странное. Я уж думал, что это видение, но не только голос и звук чудились мне. На пороге стоял незнакомец. Неужели я дверь не закрыл? Вот, заработался, чёрт. А за окном всё светлела ленинградская белая ночь.

— Здравствуйте, Геннадий Михайлович, здравствуйте, дорогой! — игриво начинал незнакомец... — Вы тут всё ужасы, ужасы пишете... А они-то у вас краденые! И обо мне вы всё время думаете: чтобы нагрянул я вот так, да и спас вас – вытянул из тягучей вашей трясины. Ну, уж, болотная топь не для всяких повествователей.

Я огляделся в сумеречной комнате – и, наконец-то понял, что нас здесь как будто трое. Но двое пришельцев вели себя так, словно меня здесь и не было. Странное какое-то ощущение, но я как бы начинал раздваиваться, нет, расстраиваться, кажется. Во мне сохранялся ещё живой человек, то есть, я сам. Сознание моё на самом деле дремало, часть мозга уже пребывала во сне. Мне только казалось, будто во мне ещё присутствовал как бы и некто третий... Может, ощущение это и возникло только лишь оттого, что незнакомец принимал меня за этого кого-то другого – вероятно, за Автора.

— А я уже мелькал в вашем повествовании, — продолжал посетитель, — не заметили разве? Как же вы это вместе со своим Автором, (это со мной, наверное) пропустили меня? Нехорошо! — и он горделиво качнул головой.

— А-то, видите ли, получается у вас чёрт знает что. Так вы никогда не выскажетесь – только голову себе заморочите, а то и вовсе с ума свихнётесь, — он покосился на выход. — Я лучше сам вам открою вашу печальную дверь. И тогда, может быть, вы как-то поумнеете сразу – и, наконец, перестанете разные ужасы городить понапрасну.

— А как же тогда рассказать обо всём, — отвечал я ему, — как рассказать, что было?

— Да очень просто. Вы, вместе с Автором своим, — (снова я подвернулся ему на язык) — возьмите, и подумайте хорошенько. Я понимаю, жизнь человека – это не фунт изюма. Но и так же нельзя, побойтесь Бога! Это же все читатели с ума посходят вслед за вами. А вы бы их и пожалели – только «Спасибо» заработали. Эти странные особенности текста, вы, я думаю, меня понимаете, не дают нам чистых страниц. А как бы хотелось, чтоб во всякой книге были пустые листы! Читатель бы лениво и благодарно их перелистывал, листы ваши белые, а сам бы всё думал и думал: «Это и есть моя жизнь!»

Человек сделал приличную паузу – и я захотел объявиться, выразив полное согласие с ним. Я бы ответил, что да, читатель сказал бы "спасибо". Но на том бы и предпочел прервать всякую мистику в своей коммуналке. Но я ничего вслух не ответил. Было три часа ночи – и моя ужасная работа, даже она, просила хорошего отдыха. Бесконечные, бесчисленные нити опутывали моё сознание. Я взглянул на безвестного Автора – с ним творилось нечто похожее. И не лучше ли ему тоже отправиться спать! Но вместо того он угрюмо ответил.

— Не нужно мне никакое «спасибо».

— Вот и хорошо! — живо отреагировал посетитель. — Тогда давайте поговорим о другом. Ну, а дверь заветную вашу мы потом успеем открыть.

*   *   *

— Нравлюсь я вам, Геннадий Михайлович – это уж точно! Хоть и боитесь вы меня – тоже спорить не стану. И это всё так – это к делу никакого отношения не имеет. А, лучше, давайте познакомимся наконец-то!.. Моя фамилия Прядин – запомните хорошенько – Прядин Андрей Аркадьевич!.. Вы потом всё поймёте – не торопитесь только – без меня вам никак не обойтись... А там, и до Автора вашего доберёмся...

— Ну, и что? — Я недобро и тяжело взглянул на вошедшего.

— А то, Геннадий Михайлович, что напрасно вы дурью маетесь. Я – один! И то не существую. А вы, глупчик мой, чуть ли не в каждом хотите меня увидеть. Оттого и злы, мой любезный – а, пуще – печальны...

— Дальше что?..

— А вот что!.. Дам я вам один совет...

Оставили бы вы людей в покое – им и без вас тошно. А если уж невтерпёж вам или там невмоготу, зовите меня – я всегда к вашим услугам. Всего вам доброго!..

Гость исчез. Мне показалось, будто я разговаривал с самим собою. Я огляделся по сторонам – потом на стол... Кто-то включил настольную лампу. Я уж точно знал, что не зажигал над столом свет. Я хотел спать, только спать. А незнакомец пришёл – усадил меня за стол – и включил лампу...

— Всё нормально, — просипел я, — просто какой-то Прядин приходил ко мне...

«Тьфу!» — сорвалось громко, — потом, всё потом!..»

Но дверь зловеще заскрипела – и на пороге возникла прежняя фигура.

— Простите, не удержался. Потому что забыл объяснить вам самое главное. Вы ведь всё равно мучиться будете – и понять – ничего не поймёте. А так, я вам живенько всё растолкую...

Вы, я знаю, хотели роман сочинить?.. Ну, ещё там, такое каверзное у вас название вышло – «Природка»... Так, кажется? Но вы особенно не утруждайтесь – я вам сразу скажу – ничего такого у вас бы никогда не получилось – сколько бы ни начинали... Это – я вам замечу – вообще никак невозможно: чтобы роман такой, да с таким заглавным словом!..

И ещё: куда бы вы ни перебрасывали своё повествование, какую бы колонку ни занимали – читатель вам не поверит, пока забрало своё не сбросите – да так, чтобы загрохотало...

Вы подумайте только, что вас больше всего тревожит, что жить вам не даёт?

— Что же тревожить меня может, если я такой же персонаж, как и вы?

— Такой, да не такой!.. Вы ещё раз хорошенько подумайте. Я стою в сторонке от вашего повествования – оно не душит, не давит мне ни на какие перепонки. Выходит, с давлением у меня всё в порядке – иногда только в ухе свистит, да и то, чаще, в правом...

— Так это же начало – всегда ведь нужно успеть вылезти из собственной шкуры!..

— Ну вот, вы всё и поняли!

— Понять-то понял, но роли у нас разные... Мы с Автором пока что рабы – чёрные чернила на белых плантациях – куда деваться нам?

— А вы потом – чуть попозже – подумайте и об этом... А не догадаетесь, так я просто выгоню вас с вашей дрянной, никому не нужной работы. У нас и так рабов – пруд пруди...Только вас с Автором и не хватало!..

Да и героя вы себе вообразили несусветного – не станет он вас слушаться – ну, уже хотя бы потому, что умнее вас!.. Ваш Илья Дувалов совсем не того теста...

— Что? — скривился я, — вас будет слушать?

— И меня не будет – в разнос пойдёт – никого он слушать не станет...

Поэтому я уж лучше о другом, Геннадий Михайлович... Потому как с другим и пожаловал к вам вторично...

Вы простите мне длинный и, возможно, скучный монолог мой, но что делать? Вам поначалу может показаться, будто он не имеет к делу никакого отношения... Но касается он вас – и это должно быть чрезвычайно интересно и занимательно... Вас он многому научит – через время – когда в кровь войдёт, клеточки ваши все омоет... Поверьте мне хоть в этом!..

Я бы, конечно, какой рассказ придумал по этому случаю, но рассказ ничего вам не даст... Да и не рассказчик я, увы, и в повествователи не записывался. А вот поговорить люблю – роль у меня такая! Но чтобы понять вам меня вернее, то и я поднапрягусь – да пофилософствую вместе с вами. Вы слушайте, слушайте меня внимательно...

Признаться, меня – тоже – затаённое да подноготное прельщало всегда. Там – знаете ли – такой простор для «красненьких» мудрствований, что всякий себе умным покажется. А что ещё бедному да горемычному повествователю нужно – ему талант его подавай! Да если талант есть у него, так зачем подавать, спрошу я вас!..

Вот и мнёт он да жмёт душу себе – тискает всё – чтобы писателем слыть! А это – грех, Геннадий Михайлович, великий грех! Да не только перед Богом, не только перед людьми – паче, перед совестью да бесславным именем своим... Грех сей дик перед жизнью, перед природой, а вы готовы его совершить – не страшно разве?

Вот и удумали вы себе, чтобы природу нашу в жалкую «природку» свою превратить — тоже мне, мичуринец выискался! Таких в огород пусти – так и кочерыжки нигде не спрашивай, ботвы не ищи... Потому и подались вы, Геннадий Михайлович, «во писатели», яко дети несуразные... А на земле-то!.. На земле работы для вас, ребята!.. В жизнь целую не управиться!..

— Вы бы, Андрей Аркадьевич, «с трибуны» сошли... Маловата она для вас, не по размерчику будет, — ехидно отозвался я.

— Да как же без символики можно, помилуйте, дорогой Геннадий Михайлович! Как же крестьянина без серпа, а рабочего без молота в гегемон обратить – вы бы подумали, батенька? Это вам не царский орёл со двумя головами – много ли налетал, с бляхою на груди! Да теперь его снова подвесили, только толку-то?

— Послушайте, Андрей Аркадьевич, давайте лучше Автора пригласим сюда – он поможет вам околесицу поднести – не-то, боюсь, пупок у вас развяжется.

— А вы не переживайте, дорогой! Это вам не серпом по срамным местам – р-раз! – и вы уже не просто писатель, а «член Союза наших славных Писателей»!

— По куриным, что ли, Андрей Аркадьевич? — едко парировал я.

— По вашим, голубчик, по вашим!

— Так он же, «серп ваш», на бумеранг смахивает, Андрей Аркадьевич!

— Вот и смахнул «кудесников» своих!..

— Ниже пояса это, Андрей Аркадьевич.

— Ниже-ниже, дорогой мой! Потому и поясница болит, что ниже. Да и где же ещё прикажете серпом мне махать – над головой, что ли? Так для того кувалда есть – и писатель тогда из вас выйдет уж точно «советский»! Всё продумано, дорогой мой Геннадий Михайлович!

— Хватит, прошу вас. Совесть-то я ещё не терял!..

— А это ещё посмотреть надо.

И тут я вдруг живо представил себе близкого человека, неродного отца, который когда-то, очень давно, умер в моём детском сне. Я вновь испытал позабытое чувство.

*   *   *

— Ну, наконец-то, поняли: покойники – они тоже злыми бывают! Вчера ночью тот же самый ваш батя за мной приходил – про смерть мою пытать. Я, конечно, в ответ: от ворот поворот. Так он вцепился тогда мёртвыми своими зубами в нижнюю губу мою – да так и повис. Ну, я и отдал ему взамен два зуба своих – пусть помнит живых... Такое-вот писательство, дорогой мой Геннадий Михайлович!

Да вы не расстраивайтесь, я ещё к вам наведаюсь. И к Автору вашему как-нибудь заскочу, не волнуйтесь и за это, хлопот у вас поубавится...