Причины распада СССР."К статье Стариков предлагает...Часть 3
Обвал советского государства и коммунистической государственности в России
Он начался с развала КПСС при Горбачеве и завершился приватизацией власти при Ельцине.
Но и эти события, сами по себе грандиозные, были – надо подчеркнуть – вторичными. Они как знаки, за которыми таится нечто большее, нежели то, что они призваны символизировать.
И это "нечто" – окончание исторического социализма.
В первой половине 80-х годов "начало конца" предстало как кризис власти. Несмотря на его глубину и, как теперь принято в таких случаях говорить, структурный характер, на поверхности все оставалось еще тихо и спокойно.
Не было ни забастовок, ни манифестаций протеста, ни даже намеков на возможность чего-то вроде дворцового переворота. На смену одному умиравшему генсеку приходил другой, колбаса за два двадцать еще была, народ, как всегда, "безмолвствовал".
И все-таки дыхание надвигающегося тектонического сдвига уже ощущалось. Оно исходило из самых глубин социалистического устройства. Люди во все больших количествах стали высвобождаться из-под непосредственного влияния власти. Не демонстративно, нет, без заявления протеста, чаще всего даже без осмысленной мотивировки подобного высвобождения для себя. Так, самотеком, не прощаясь, передвигались с более освещенных участков социально-экономической активности в "затемненные", для "властной вертикали" трудно досягаемые – огороды, рынки, "шабашки", склады, лесозаготовки, пункты приема стеклотары, прогулы, незаконное использование государственных средств, "нетрудовые доходы", злоупотребления с целью личной наживы, приписки, усушки.
То же самое – нерассуждающая оппозиция общества по отношению к власти – нашло свое выражение в быту ("политические" анекдоты, беспробудное пьянство), в искусстве (расползавшийся абстракционизм, тупые песенки про "Черного кота" и про "Эх, Андрюшу"), в общественной жизни (скучные партсобрания, оплачиваемая отгулами массовость "от столба и до столба" на встречах приезжавших в СССР иностранных деятелей) и т. д. и т. п.
Власти не просто слышали негромогласный ропот народной массы, но, безусловно, догадывались о его истинных причинах. Однако поначалу, боясь признать даже перед самими собой эти причины, пытались заглушить его привычными мерами: "железной рукой", ужесточением дисциплины, репрессиями.
Но на полномасштабный, "по-сталински", террор сил у режима уже не осталось.
Надо было одновременно: вести войну в Афганистане; удерживать расползающийся "социалистический лагерь", особенно Польшу и Венгрию; поддерживать нарождающиеся "социализмы" в Африке; "дружить" с Кубой; да плюс ко всему этому обеспечивать военный паритет с США на уровне "звездных войн". Многовато получалось...
Поэтому Андропов, ограничиваясь в этом плане полумерами, дал указание на весь Советский Союз ловить прогульщиков по всем скверам, пивным и парикмахерским. Как уже говорилось выше, изобрел "психушки" для диссидентов.
Не помогло.
Потом прогремели громкие "дела": "хлопковое" в Узбекистане и "медуновское" в Краснодаре, призванные покончить с массовыми случаями хищений, приписок, злоупотреблений, извращений "ленинских норм подбора кадров", и т. д. и т. п… В Узбекистане за все эти безобразия Вахиб Усманов – министр хлопкообрабатывающей промышленности – был расстрелян, заменено 90,4 % номенклатуры ЦК КПСС и 76 % номенклатуры ЦК компартии Узбекистана. Провели еще несколько показательных "прополок сорняков" по всему Советскому Союзу.
Не помогло.
Начиная с 80-х годов, поочередно рассматривались и практиковались и другие, даже хирургические, радикальные, с позиций власти, меры. Чтобы избавиться от потребительского дефицита и тем самым поубавить народное недовольство, решили освободить от жесткой регламентации экономические отношения, но при этом сохранить за собой господствующие высоты в политике и идеологии. Это было характерно для "краткосрочного" Андропова и особенно для раннего Горбачева. Временные трудовые коллективы, аренда производственных участков и цехов на предприятиях, кооперативы, общества со смешанным капиталом...
Не помогло.
Тогда решились на крайнюю меру, чтобы сохранить за собой власть: пожертвовать доктринальной девственностью и поделиться политической монополией. Что-то вроде усеченного компромисса с обществом. В этом весь тогдашний Горбачев с его "плюрализмом", "новым мышлением", "гласностью" и "перестройкой". Но в то же время – и с кровавыми массовыми расправами в Баку, Тбилиси и Вильнюсе.
В конце концов не удалось и это.
Однако "процесс пошел", и воспроизвести самые его "судьбоносные" вехи поучительно. Тем более, что таких шагов, на которые власть пошла во имя самосохранения и которые стали роковыми для КПСС, а через нее и для государства, было всего два: "гласность" и превращение партии и партийных органов в субъекты хозяйственной деятельности.
"Гласность" почти мгновенно вышла из дозволенных берегов, разлилась в половодье и достигла масштабов свободного доступа к информации. За сталинскими репрессиями быстро разглядели ленинские, а за теми и другими усмотрели и нечто более существенное – изначальную преступность всего советского режима.
Партия и власть стремительно утрачивали даже видимую легитимность. Официальная коммунистическая доктрина в считанные дни предстала в глазах миллионов людей утопией и ложью, а партия, которая олицетворяла эту доктрину, лишившись стержня, сразу обмякла и скособочилась. Люди быстро научились обретать собственное зрение, перестали воспринимать происходящее исключительно глазами партии.
Не стало путеводной звезды. А с нею пропала – не только у отдельных личностей, но и у всевозможных хозяйственных и административных организаций – всякая нужда в "руководящей и направляющей" (роли КПСС). Появилась возможность для самостоятельности во всем.
Горбачевская "гласность", перерастая в свободу информации, лишь попутно, хотя и роковым образом, коснулась судьбы КПСС и предопределила ее окончательный развал. Теперь можно посмотреть, как уже развалившаяся и разлагающаяся партия разрушала советскую власть вообще и конкретную форму государственности в частности.
Те же 80-е годы ознаменовались и так называемой "дикой приватизацией". У этого явления в целом – приватизации – будет потом, уже в 90-е годы, еще много других этапов, периодов и разных форм. Данный первоначальный шаг в сторону разгосударствления собственности, конечно, по размаху и количественным характеристикам просто меркнет по сравнению с таким, например, грандиозным "свершением" второй половины 90-х, как рассмотренные выше залоговые аукционы. Однако принципиально, с точки зрения выработки механизма окончательного угробления исторического, или реального, социализма, он занимает особое место.
В конце 80-х годов в тогда еще советской печати прокатилась волна публикаций об аферах с государственными дачами, принадлежавшими высокопоставленным чиновникам.
Закреплялись они за партийными и государственными руководителями по должности, условно, а следовательно, временно, на срок исполнения ими определенных функций и пребывания на соответствующем месте во властной Пирамиде. То есть это была одна из многочисленных привилегий советской бюрократии. Но привилегия особенная. Она служила чем-то вроде отличительного, фирменного знака, по которому безошибочно прочитывалась не конкретная должность ее обладателя, но та ступень, которую он занимал в официальной иерархии (как во времена "культурной революции" в Китае фирменный знак, по которому прочитывалось положение в партийной иерархии, определялся количеством авторучек в нагрудном кармане кителя).
С продвижением по этим ступеням вверх (очень редко, в исключительных случаях, вниз) чиновнику меняли и дачу. Чем выше должность, тем престижнее расположение дачи: ближе к центру города, живописный участок на берегу реки, нередко в местах бывших дворянских усадеб (а то и бывшей собственности царского двора); тем роскошнее особняк, больше дачной земли за забором, многочисленнее и разнообразнее оплачиваемая государством прислуга.
Массовая "приватизация" этих дач началась, когда устои социализма зашатались, когда даже генеральные секретари заговорили о допустимости некоторых веяний свободы.
Многомиллионному чиновному люду, в том числе и самому высокопоставленному советскому начальству, тоже захотелось – каждому персонально – отведать вкус свободы, но, желательно, так, чтобы при этом не потерять все "старорежимное" целиком. Они хотели уйти от номенклатурной зависимости, прихватив с собой бывшие номенклатурные привилегии. Пусть не все, но хотя бы самые-самые знаковые. Дачи, естественно, попались под руку первыми. Как в свое время для дворян крестьяне, с которыми получил из рук Екатерины II автономию от власти привилегированный тогда слой общества…
Дачи и землю приобретали в частную собственность, разумеется, не по рыночной стоимости. Откуда ей тогда было и взяться при отсутствии рынка? Основанием для оплаты за приобретение недвижимости была не реальная рыночная цена и не закон, регулирующий само свершение акта "купли-продажи", пусть по сугубо символической цене. Основанием было разрешение какой-то – юридически нигде не зафиксировано, какой именно – чиновной инстанции, а то и вообще какой-то начальствующей в данный момент личности на приобретение фактически в собственность бывшей привилегии – недвижимости и земли.
Речь в данном случае идет не о разнице между реальной рыночной ценой недвижимости и земли и суммой символической платы за них. Хотя, если перемножить многие миллионы чиновников во всем СССР на многомиллионную реальную стоимость всех дач по его необъятным просторам, то совокупная сумма – воспользуюсь самой безобидной формулировкой – "извлечений" из бюджета будет исчисляться многими миллиардами долларов.
Даже беззаконие, сопровождаемое и учреждаемое такого рода "приватизацией", отходит на второй план на фоне еще более важного. На самом деле вся наша история соткана из беззаконий куда более заметных, чем приобретения каких-то там злосчастных дач.
Речь идет о порче идеи.
И об отступлении от многовековой социально-государственной русской практики на основе этой идеи, перманентной практики, из-за которой даже такое эпохальное событие, как Великая Октябрьская революция, "не тянет" на роль грани между прошлым и будущем.
Привилегии – это наша ордынская отметина. Они всегда представляли собой собственность-благо, собственность-функцию. "Вставшую на дыбы собственность" из-за того, что она не мыслилась сама по себе, в свободном сопряжении с личностью, в отрыве личности от государственной должности, от места в Пирамиде русской власти.
И тут вдруг "заземление" этой "вздыбленной" собственности. Бери и за символическую цену владей, пользуйся, распоряжайся. К государству ты вообще можешь не иметь никакого отношения.
Это и есть начало расчленения нерасчлененности государства и собственности, личности и должности, проделанного в 80-е годы при прямом участии и под эгидой КПСС.
Но лиха беда почин: есть дыра, будет и прореха.
Прореха образовалась с фактическим превращением КПСС, ее органов и организаций в юридических агентов хозяйственно-финансовой деятельности на основе частного и смешанного частно-государственного предпринимательства.
В 1990 году на страницах печати, на съезде народных депутатов СССР разгорелся на всю страну скандал: в порт Новороссийск пришел груз, предназначенный для продажи его за границей. Грузом оказались танки, полностью укомплектованные и оснащенные боевые машины, состоявшие тогда на вооружении Советской Армии.
По чьему распоряжению следовал груз? Кто мог разрешить распродажу могущества державы?
Обстановка нагнеталась, дело передали в прокуратуру. Им занимался Комитет партийного контроля при ЦК КПСС… До тех пор, пока не выяснилось, что отправителем и распорядителем груза является некое государственно-кооперативное предприятие АНТ, за которым, как вскоре тоже стало ясно, стояли… "руководители Партии и Правительства", член политбюро, секретарь ЦК КПСС Егор Лигачев, премьер-министр СССР Николай Рыжков и другие.
Деятельность АНТ, включая безлицензионный экспорт, оказалась санкционирована правительственными решениями, функционировало объединение по правилам закрытого государственного предприятия. Здесь имелась даже своя первичная партийная организация: только в московских подразделениях АНТ на партийном учете состояло 110 членов КПСС.
А вело объединение посреднические и торгово-закупочные операции так, чтобы было выгодно и частным лицам, и партийно-государственным структурам. Номенклатурные работники выступали одновременно и как представители партии и власти, и как частные предприниматели, участвующие в прибылях.
Принципиальная схема разгосударствления и приватизации, таким образом, разработана еще до Гайдара и Чубайса. Она прописана, скажем, в законе "Об основных началах разгосударствления и приватизации предприятий", который был принят незадолго до крушения коммунистического режима в 1991 году.
А этому закону в свою очередь предшествовало брожение партийных умов, которое зафиксировано, в частности, в одном документе, текст которого следовало бы вынести на обложку книги-эпопеи с названием "КПСС – вдохновитель и организатор бандитского капитализма". Документ именуется "О неотложных мерах по организации коммерческой и внешнеэкономической деятельности партии".
Цитирую:
"Значительная часть находящегося в распоряжении партии имущества остается юридически незащищенной /…/ Как свидетельствуют уроки компартий Восточной Европы, непринятие своевременных мер по оформлению партийного имущества применительно к требованиям коммерческой работы и включению его в нормальный хозяйственный оборот, особенно в условиях перехода к рынку, неминуемо грозит тяжелыми последствиями для партии". Дальше формулируется задача: "Потребуется соблюдение разумной конфиденциальности и использования в ряде случаев анонимных форм, маскирующих прямые выходы КПСС. Конечная цель, по-видимому, будет состоять в том, чтобы наряду с "коммерциализацией" имеющейся в наличии партийной собственности планомерно создавать структуры "невидимой" партийной экономики, к работе с которой будет допущен узкий круг лиц, определяемый Генеральным секретарем ЦК КПСС или его секретарем".
Затем следует перечень "неотложных мер":
"… Подготовить предложения о создании каких-то новых "промежуточных" хозяйственных структур (фонды, ассоциации и т. п.), которые при минимально видимых связях с ЦК КПСС могли бы стать центрами формирования невидимой партийной экономики;
– безотлагательно приступить к подготовке предложений об использовании анонимных форм, маскирующих прямые выходы на КПСС, в развертывании коммерческой и внешнеэкономической деятельности партии;
– рассмотреть вопрос о создании контролируемого ЦК КПСС банка с правом ведения валютных операций, об участии партии своими валютными ресурсами в капитале оперирующих в международном масштабе фирм, контролируемых хозяйственными организациями друзей[*]. Для обеспечения внешнеэкономической деятельности следовало бы также безотлагательно начать аккумуляцию на отдельном счете КПСС партийных взносов загранучреждений;
– провести консультации с Госснабом СССР по вопросу об использовании для внешнеэкономического сотрудничества партии советского имущества, остающегося после вывода советских войск из Чехословакии, Венгрии, ГДР".
То есть существовали планы заведомо противоправной, нелегальной экономической, хозяйственной, финансовой деятельности. Планировались в качестве юридических лиц, под видом государственных, партийные производственные организации закрытого типа. Планировались массовые экономические преступления точно так же, как до того планировались массовые репрессии. Сущность режима как бы выворачивалась наизнанку и обнажалась окончательно.
Планы не только вынашивались, но и реализовались еще правящей партией, и в этих реализациях осознанная, планомерная преступность материализовалась в потрясающих любое воображение масштабах. Уже тогда было создано Хозяйственное управление делами ЦК КПСС, которое потом разрастется и получит имя собственное "Империя Бородина". В нем функционировали не просто отдельные предприятия, но целые отрасли добывающей и обрабатывающей промышленности с сотнями тысяч работников, с огромными потоками официально не учтенной продукции. Бородин стал "олигархом № 1" постсоветской России ельцинского периода.
К началу 90-х годов только в Российской Федерации существовали сотни предприятий со смешанным капиталом, и все они, как и десятки банков типа "ОНЭКСИМ", "Альфа", "Агро", как и различные фирмы за рубежом, создавались на средства КПСС и ею полностью контролировались.
Здесь снова, как и в случае с дачами, суть проблемы не в том даже, что высокопоставленные чиновники из КПСС, правительства и КГБ не просто оказались втянутыми во всевозможные грязные аферы, но, напротив, сами инициировали перекачку партийно-государственных средств в частные, в том числе собственные карманы. Иными словами, справедливости ради надо повторить: разграбление государства начали не "демократы во главе с Ельциным". Последние тоже, конечно, оставили свой след в истории, немало поспособствовали строительству "бандитского" капитализма в России. Но начинали все-таки не они, а самые что ни на есть ортодоксальные коммунисты из политбюро и ЦК КПСС.
Но и в данном случае главное – порча идеи.
Партия не могла стать одним из агентов финансово-хозяйственной и торговой деятельности, поскольку при этом естественно подразумевается наличие равных контрагентов. С ними пришлось бы строить отношения по горизонтали.
А для такой роли требовалась совершенно иная партия, скорее даже другая организация, не КПСС. Для этого не годилась существовавшая весь советский период партия, которая по своей сути и призванию, хотя именуется партией – от латинского pars (partis) (часть, группа), – отнюдь не была частью чего-то, одним из многих других субъектов общественного организма.
С позиций реального положения в обществе, в государственном устройстве, в хозяйственно-административной деятельности ВКП(б)/КПСС могла быть и была "всё": со своей стратегией, с "принципом демократического централизма", с "ленинскими нормами подбора и расстановки кадров…" "Всё", вбиравшее в себя, подчинявшее себе и растекавшееся по всему телу государственной, хозяйственной и любой иной активности.
Сталин не зря именовал правящую партию "стоящей как утес". Разумеется, он при этом имел в виду не одинокое возвышение на государственных просторах. Под утесом мыслился СССР, а партия в нем как "всё": душа, фундамент и каркас этого сооружения.
Изменение сути партии посредством "гласности", "приватизации" номенклатурных привилегий, превращение ее в один из субъектов хозяйствования приобрело значение факторов, окончательно добивших исторически обреченную КПСС.
Таким образом, осуществленная в 90-х годах широкомасштабная приватизация собственности, предоставление самостоятельности регионам – "берите, сколько сможете переварить" – фактически обернулись (с учетом сказанного выше, надеюсь, понятно, что по-другому не могло и быть) приватизацией государственной власти.
Номенклатура – без номенклатурной иерархии и вне властной Пирамиды, но с бывшими привилегиями в частной собственности.
Директора предприятий – с государственными средствами на счетах, с правом начислять с них свою личную прибыль, осуществлять по своему усмотрению безлицензионный экспорт и международные бартерные операции, и в то же время с правом на коммерческую тайну и без фиксированных обязательств перед государством.
Губернаторы – полновластные хозяева территорий, получили право открывать свои представительства за рубежом, сохранили, по существу, за собой статус секретарей обкомов, но без отчетности, как в былые времена, "снизу доверху", без сбора дани в пользу "хана" (республиканского ЦК) и без всевидящего ока ЦК КПСС и политбюро.
Фактически, такая "приватизация власти" в горбачевско-ельцинский период и подвела черту под определенным типом русской государственности. В этом типе объединились синтез и непрерывность, а сутью стало ордынско-имперское самодержавие в коммунистическом обрамлении.
В 90-е годы разрушение государственности достигло предела. С 1993 года – то есть с момента принятия Конституции Российской Федерации – области, края и республики издали более 75 тысяч (!) нормативных актов, противоречащих Конституции и федеральным законам. Размеры нарушений федеральных норм на практике стали фантастическими. Большинство органов местной власти не заявляют хотя бы о намерении привести неправомерные акты в соответствие с федеральными нормами. Даже прямые предписания Генеральной прокуратуры, обязывающие местных начальников с бόльшим уважением относиться к законам, принятым "Центром", попросту игнорируют[*].
В этом смысле все происходящее в России в последнее время Владимир Путин квалифицировал определенно и кратко, как и положено главе государства: "У нас еще нет, – сказал он, – полноценного федеративного государства… У нас создано децентрализованное государство".
Куда же он намерен выруливать из этого состояния?
Путинское переустройство Государства Российского
Необходимость серьезного административно-территориального (а лучше все-таки сказать – национально-государственного) реформирования России, особенно с учетом сказанного выше о фактической глубине ее развала, сомнений не вызывает.
Можно было бы дискутировать об общей направленности такого реформирования, его поэтапности, о тех или иных конкретных мерах, намеченных или уже осуществляемых президентом Путиным. Среди последних – ликвидация Совета Федерации в том виде, в котором он действовал до сих пор, образование рядом с ним Государственного Совета, формирование на территории России семи округов – более крупных образований по сравнению с нынешними субъектами федерации, преобразование местного самоуправления, а в перспективе – преобразование Думы.
Но большой охоты спорить по этим конкретным мерам нет и не будет до тех пор, пока остаются в тени сам стратегический вектор и конечная цель этого реформирования – зачем?
Чего мы хотим добиться? Что все это даст будущей России?
Признать исчерпывающими или хотя бы достаточными ответы Путина на эти вопросы: "укрепление властной вертикали", "преодоление децентрализации", – значит снова всего-навсего подменить проблему целей проблемой средств.
"Властная вертикаль" – для "централизации". А она зачем? И так далее, как в сказке про белого бычка.
Чтобы хоть как-то для начала прояснить, какие могут быть заковырки с нерешенной и непроясненной проблемой "цели и средств" в государственном строительстве, сошлюсь на наиболее важные, веховые, так сказать, преобразования нашего государства за советское время.
Впервые после прихода к власти большевиков вопрос о государственном устройстве остро встал в 1922 году, на момент образования СССР. Тогда были в очередной раз покорены народы Средней Азии, Северного Кавказа, Закавказья и Украины и предстояло законодательно решить проблему их взаимоотношений с Россией. Здесь позиции заинтересованных сторон сильно разошлись. Наиболее важными и даже, можно сказать, противоположными оказались два способа решения проблемы.
Один из них, совсем уже, казалось, подготовленный к окончательному принятию, разрабатывал и реализовывал – из-за отсутствия по болезни Ленина – бывший в то время генеральным секретарем РКП(б) Сталин. Он намеревался решить национально-государственный вопрос так, чтобы все вновь завоеванные государства, – а среди них были республики, ханства, эмираты – вошли в РСФСР на правах автономий. Доказывал и отстаивал Сталин свою позицию по-русски, хоть он и грузин, с помощью привычного на Руси аргумента – кулака[*]. Совсем как у цитированного Салтыкова-Щедрина: "Вот тебе резон!.."
Цель Сталина – беспрекословное подчинение власти большевиков всех присоединенных к России народов. Средство – унитарное, централизованное русское государство с предоставлением входящим в него другим этносам автономий.
Ленин на фоне мордобоя Серго и имперских амбиций Сталина выглядит почти настоящим демократом. Выйдя ненадолго из болезни, он убеждал всех, искавших оптимальное решение национально-государственного устройства, что все страны, образующие "Советские Штаты", должны объединиться добровольно, а само это объединение должно стать Союзом равноправных государств.
Ленин сознавал взрывоопасность унитарного устройства многонационального государства, усматривал в таком решении будущий "национальный Кронштадт", то есть неизбежное выступление против советской власти по национальным причинам. Видел он и то, что строительство союзного государства станет делом уже сложившегося к 1922 году советского бюрократического аппарата, "делом великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ". В этих условиях, по мнению Ленина, все, что угодно – даже право выхода из Союза – превратится в простую бумажку, прикрывающую великодержавный произвол русского держиморды.
Но в этих справедливых наблюдениях была далеко еще не вся правда Ленина.
Национальный вопрос, как и государственное устройство вообще, он не представлял в качестве самостоятельного. Любая проблема подчинялась претворению в жизнь социалистической идеи, единой не только на пространстве будущего государственного объединения, но и для всего мира.
Он думал, как бы получше, посправедливее объединить всех, чтобы это единство продержалось как можно дольше для реализации – на основе классовой солидарности – мировой пролетарской революции. То есть догмы – одной-единственной на всех – "социалистического обобществления".
Будь ты чуваш, армянин, туркмен, русский или якут, тебе наперед уготовлено определенное в теории единообразное общественное, экономическое и социальное устройство. Независимо от того, где ты находишься, в какой климатической, культурной среде, в какой эпохе по Большому времени ты живешь.
Сплошная утюжка сотен миллионов человеческих жизней.
Так уже в проекте закладывалась кровь. Большая кровь. Но это была не цель, это станет неизбежным следствием реализации ленинского проекта.
Целью же Ленина была мировая революция, а союзное устройство – средство подольше, до самой этой революции удержаться у власти, отвести момент взрыва и уничтожения советского строя изнутри государства. Разница со сталинским проектом, как это видно, существенная, но не сущностная.
Для Сталина – власть во имя власти, для Ленина – власть во имя мировой революции. А для обоих: национально-государственное устройство как таковое – лишь средство достижения какой-то более "возвышенной и сокровенной" цели.
Здесь и лежат глубинные основания развала СССР. На его обустройство так и не хватило ни времени, ни желания, ни ума. Сооружение воздвигли, а можно ли в нем жить – не подумали. Формально созданный монстр был союзом государств, фактически – унитарной многонациональной империей.
В конце 80-х – начале 90-х годов, когда неизбежность развала СССР сделалась очевидной, проблема "цели и средств" в деле преобразования государства снова приобрела максимальную остроту. И хотя выглядела она теперь совсем по-другому, чем в 1922 году, некоторые весьма схожие мотивы с теми, казалось бы, навсегда канувшими в Лету событиями, отчетливо прослеживаются.
Горбачев во что бы то ни стало хотел сохранить Советский Союз именно как единое союзное государство. А средства достижения этой цели он видел и в устрашительных "силовых" "наездах" на несговорчивые столицы союзных республик: Баку, Вильнюс, Тбилиси, – и в новоогаревских играх, где он надеялся переговорить и перехитрить руководителей этих республик.
Его противники – почти все руководители союзных республик и поддерживающее их население (правда, поддерживающее с разной степенью активности) в качестве главной цели добивались выхода из СССР, а средство достижения этой цели видели – для начала – в достижении большей (и прежде всего экономической) самостоятельности и в преобразовании СССР из "союзного государства" в союз государств.
Противниками Горбачева оказались как ближайшее его окружение – почти все члены политбюро, – так и более отдаленное: руководители "силовых структур" и большая часть всей советской номенклатуры.
Они были, конечно, как и Горбачев, за сохранение единого союзного государства и, разумеется, своего номенклатурного положения в нем. Но им не нравились нерешительность и неэффективность Горбачева, а средством достижения своей цели – сохранения номенклатурного положения – они сочли давление на Горбачева, подталкивание его к более решительным действиям против сепаратистов и всех, кто был на стороне сепаратистов.
И здесь, по части тех, кто воцарился на троне, в отношении своих предшественников, русская история весьма поучительна. Достаточно хотя бы вспомнить расправу опричников царя Ивана Грозного с боярами.
Однако воистину прав был и уж совсем во всем решительный Иосиф Сталин, когда и хвалил, и упрекал этого своего любимого русского царя: правильно и хорошо поступал Иван, когда уничтожал боярские кланы, но был не прав и допустил грубую ошибку в том, что уничтожил не всех.
Примерно в том же упрекал, как известно, и Ленин парижских коммунаров: слишком нерешительными они были в отношении врагов, не умели применить, как следовало, силу для своей защиты.
Горбачев не учел горький опыт и полезные уроки ушедших вождей: надо было вырезать всю сталинскую номенклатуру – решительно и под корень. Не решился. Почему, как известно, и пострадал.
И тогда снова разгорелся острый конфликт в связи с государственным устройством – уже на исходе СССР.
А результат?
ГКЧП, возвышение Ельцина, последовавшее одно за другим провозглашения независимости союзными республиками. И снова вместо конструктивного государственного строительства – крушение. На сей раз крушение СССР как второй по военной мощи державы мира, причем в худшей из всех возможных форм – как хаотический развал.
Но последнюю точку в истории Советского Союза поставили все-таки Беловежские соглашения. Здесь главным героем – но не причиной окончания этой истории, а именно, как в драме, героем – стал, безусловно, Ельцин.
Его целью было безраздельное единовластие в России, а средство достижения цели он усмотрел в избавлении от союзных органов власти и той части советской номенклатуры, которая на момент заключения соглашений не успела еще переметнуться на его сторону как на сторону заявившего уже о себе российского вождя.
И снова, как во всех предыдущих случаях преобразования Государства Российского, провозглашенные цели были одни, в данном случае – независимость России. Подспудные цели, они же теперь и средства, совсем иные – ликвидация союзных органов власти вместе с их номенклатурой.
А собственно государственное строительство-то так и не началось. На обустройство России ни времени, ни хотения и теперь не нашлось. Все были по горло заняты думами о себе самих.
Это и есть повторяющийся мотив во всей истории государственного строительства при советской – а позднее и постсоветской – власти.
Сегодня, в свете исторического опыта, можно снова вернуться к вопросу о "цели и средствах" в государственных преобразованиях Путина.
Выше я сказал: ни "усиление властной вертикали", ни "централизация" не исчерпывают проблему цели, потому что и после провозглашения этих задач остается вопрос – "А зачем?.."
Если даже эти задачи воспринимать как средства достижения некой цели, то и в таком случае населению России хотелось бы знать, чего же, главным образом, хотела бы добиться нынешняя власть, например в экономической сфере. Едва ли кто-то сомневается в том, что общий и прочный экономический фундамент – одновременно суть и основа государственного строительства.
Но именно здесь, по самым острым и трудноразрешимым вопросам – полная тишина и загадочность. Они и настораживают, и вынуждают с подозрением воспринимать любые действия властей.
Некоторые из наиболее важных вопросов в отношении, например, порядков проведенной приватизации и последующих действий "олигархов" я сформулировал выше. Прозвучавшие на эту же тему слова Путина о том, что пересмотра итогов приватизации и "атаки на бизнес" не будет, лишь умножили недоумения в обществе.
Надо же хотя бы как-то (а лучше, конечно, вразумительно) объяснить, скажем, уже осуществленные многочисленные "наезды" на самых крупных "олигархов", как и внезапно возбужденные и сразу же прекращенные уголовные дала. Почему все это произошло?
И самое главное.
Если пересмотра итогов приватизации и "атаки на бизнес" не будет, то что же будет?
Например, с палладием в отвалах "Норильского никеля"? Или с 70 % акций на весь российский алюминий у Абрамовича? И десятки других такого же калибра вопросов, от ответов на которые в конце концов уйти не удастся, если управлять страной не как всегда, по-русски: "Вот тебе резон!..", а на основе согласия, по-современному.
А как будут строить отношения субъекты-доноры, которых у нас не то восемь, не то семь, и все остальные, которых около восьмидесяти и которые дотационные?
Может быть, "властная вертикаль" в представлениях президента как-то соотносится, скажем, с проблемой дисбаланса местных бюджетов, когда на 16,6 миллиона человек, проживающих в Москве, Санкт-Петербурге и Самаре, приходится денег в четыре раза больше, чем на двенадцать регионов, переживающих депрессию и имеющих такое же по численности население?
Или, может быть, только с помощью "централизации", и уж никак иначе, можно искоренить порочную практику финансирования субъектов федерации в зависимости от личных симпатий? Как, например, объяснить, что в 1998 году из 76 регионов, имеющих право на получение трансфертов, два получили меньше половины предусмотренного бюджетом, а 14 – намного больше положенного?
Что будет с так называемыми "моногородами" вместе с их населением, которые десятилетия специализировались исключительно на военном производстве? Что вообще будет с такой махиной, как ВПК[*], где "моногорода" составляли лишь малую толику? Как распорядится "сильная вертикаль" в решении советских проблем русского Заполярья? Ведь там, помимо всего прочего, больше десятка городов-стотысячников. Что будет с ними? Прокормим из бюджета? А гигантский всепожирающий советский остров почти во всю Россию под названием АПК?
Или какая такая "вертикаль" нужна для того, чтобы прибыль от экспорта российской нефти шла бы в основном не в карманы Алекперову, Абрамовичу, Березовскому, Ходорковскому, Хуцириеву, Фридману, Шафранику, а, например, на социальную компоненту в российском бюджете? Сейчас все нефтяные компании получают чистой прибыли по 11–12 долларов за экспорт барреля нефти, а налог платят так, как будто прибыль составляет 3–5 долларов. Россия экспортирует около 130 млн тонн нефти в год. По экспертным оценкам, только по нефти частным лицам таким образом уходят ежегодно порядка 7 млрд долларов.
Больше, чем сумма пенсий, получаемых в России.
Знают об этом все, включая Путина.
Вопрос: почему не принимается предложение первого заместителя министра финансов Сергея Шаталова?
"При экспорте мы должны перестать смотреть на те фиктивные суммы, которые декларируют экспортеры. Надо принять закон, по которому мы будем начислять налог на прибыль не по заявленной в контракте цене, а по рыночной, то есть биржевой, как это делается во всем мире".
Все это можно было осуществить давным-давно, еще до того, как появились разнообразные Slavneft-Belgium, Crown-Trading, Rautenhold, United Petroleum, через которые наши нефтяные бароны отладили свои экспортные махинации.
Вопросов много. Ответов нет.
Каждому приходится разгадывать загадки самостоятельно, в меру своих способностей, чем и занимаются все в России: от "мужиков и баб" на завалинках деревенских развалюх до неугомонных журналистов и высоколобых экспертов во всевозможных НИИ и КБ.
Дело неутешительное и малополезное. Но и это все – как стремление понять, так и невежество по главнейшим жизненным проблемам – тоже показатель состояния общества, пребывающего на грани между несбывшимися надеждами и готовностью к социальному протесту.
Моя разгадка путинских упражнений в области государственного строительства сводится к следующему.
Все движения с назначением военных и прочих генералов по семи округам, ликвидация прежнего Совета Федерации, реформа местного самоуправления, предстоящее преобразование Думы, новое партийное строительство (в итоге которого вместо многопартийности скорее всего останутся две партии – "Единство" и КПРФ селезневского разлива), – все это, а также, наверняка, еще что-то из того же ряда "свершений и задумок" потребовалось Путину для окончательного утверждения во власти.
Это и есть его главная цель.
Избрание на должность, даже если оно и всенародное (причем довольно сомнительное…), а не такое узкопартийное, каким было при избрании президентом СССР Горбачева, – по традиции, еще далеко не финиш в таком многосложном деле, как окончательное воцарение в России.
Здесь вам не США: инаугурация – и точка. Ты у власти на избранный срок.
У нас это лишь старт для продвижения к власти.
Горбачев, например, лукавил, когда многократно повторял, что будучи Генеральным секретарем, уже обладал всей полнотой власти.
Ничего подобного! У него не было поддержки ни в ближайшем окружении – в политбюро, ни в отдаленном – у секретарей обкомов, крайкомов, ЦК союзных республик. Сталинско-брежневская номенклатура поддержала Горбачева как своего лишь при условии и с надеждой, что он будет действовать только соответственно их понятиям: блюсти их интересы.
А он главную, по мнению номенклатуры, обязанность переставил куда-то не то на второе, не то даже на третье место и сосредоточился главным образом на каких-то там "перестройках", "гласностях", "плюрализмах".
Этого ему простить не могли. И Горбачев сколько властвовал, ровно столько и боролся за власть. Он очень хотел подчинить себе доставшуюся ему от прежнего режима номенклатуру, но не успел.
По путинским коридорам сегодня ходят в основном ставленники Ельцина, регионами правят бывшие секретари обкомов и кое-где, опять же, ставленники Ельцина. "Олигархи" распухали на советских дрожжах с ельцинской закваской. Совладать с такой номенклатурой, как показывает опыт, весьма трудно. И Ельцин не по воле рока проделал круг из номенклатуры – через "демократа" – в ту же самую номенклатуру, которая ему в конце концов и сказала: "Пшел вон, надоел, своей немощью ты можешь загубить и нас".
Совладать трудно. Хотел посадить в кресло генерального прокурора своего человека, Козака. Не получилось, в него сел нежелательный Путину Устинов.
Не получилось, как хотелось, и с Волошиным, и с Касьяновым, и с питерским Яковлевым…
Да, не совладать. А если избавиться от прежней номенклатуры вообще?
Попробовал с помощью "черного" PR'а на Лужкове с Примаковым, на НТВ, потом "специальными операциями", "наездами" ОМОНа на Гусинского, Березовского, Потанина, Каданникова, Алекперова и других. И снова осечка.
Убедились, что в качестве предвыборных "политических технологий" или, на худой конец, как пробные шары, подобного рода акции могут сгодиться.
Но как радикальное средство – нет.
И шуму много, и Запад отворачивается, и эффект никакой. А самое главное – все теряется, как в дремучем лесу, и сплошная переплетенность и нерасчлененность бизнеса, коррупции, преступности и власти как на локальном, так и на самом высоком, кремлевском уровне.
В этих условиях попытки избавиться от неугодных для Путина чиновников-бизнесменов с опорой на правовые основания – дело затяжное, муторное и, скорее всего, безнадежное. Поэтому задача остается той же – ликвидация прежней номенклатуры и "несвоих" "олигархов". Но для ее решения снова избирается не правовой метод, а административный.
Сейчас он воплощается в форме государственного переустройства России. Совет Федерации, как уже говорилось, практически лишен права голоса. Президент уже сформировал Государственный совет, правда, не обладающий (пока) никакими властными функциями.
Если так дело пойдет и дальше, то можно избавиться и от претендующего на властные полномочия правительства. Его можно сделать "техническим" и de jure.
В семи созданных федеральных округах полным ходом формируются административно-управленческие структуры с прокурорскими, налоговыми и силовыми функциями. Эти структуры при определенных обстоятельствах могут превратиться в полноценные органы государственной власти.
А если учесть форсированное Путиным сближение с Белоруссией и его весьма хорошие отношения с некоторыми другими бывшими союзными республиками (например, с Киргизией), то можно подумать и о том, что через какое-то время проявятся не только совершенно иные субъекты Российской Федерации, но и совсем другие ее общие контуры. Необходимость избавляться от нынешних губернаторов и президентов отпадет, таким образом, сама собой, им в новой номенклатуре просто не будет места.
Итак, по вопросам государственного строительства и отношений с региональными баронами загадок и тумана не меньше, чем по итогам приватизации и в отношении "олигархов".
Предположим, все действия Путина, остающиеся до сих пор непонятными большинству российских граждан, когда-то в будущем пойдут исключительно во благо России. Просто пока еще не время всем ныне живущим россиянам раскрыть, во что им предлагают верить.
Но и тогда остается вопрос: а где гарантии? Ведь уже почти 15 лет власти Россию держат в этом смысле в тумане, приводя те же самые аргументы, и, скорее всего, именно потому страна все время продвигается от плохого к худшему.
Теперь уже можно судить не только о намерениях президента, но и о некоторых конкретных его шагах.
Вся программа государственного строительства, по крайней мере на ближайшую перспективу, оформлена законодательно, а частично и реализована на практике и сводится к трехходовке:
– образование семи федеральных округов и введение в каждом из них должности президентского уполномоченного;
– реформирование Совета Федерации;
– создание инструмента, с помощью которого федеральная власть получит возможность навести порядок в субъектах федерации.
Поскольку конечная цель всех этих мер, как она сформулирована президентом, тоже триедина: построить в России "подлинную федерацию"; укрепить "вертикаль власти"; "навести порядок" на местах, – стоит обратить внимание, как соотносятся указанная цель и средства ее достижения.
Сначала надо ответить для себя на вопрос: если Россия еще не совсем федерация, то какие можно было бы выделить, исходя из мировой практики и теории конституционного права, наиболее существенные критерии федеративного устройства?
В таком смысле федерация – это, по определению, например, весьма авторитетных юристов и специалистов в области конституционного права Дины Каминской и Константина Симиса, – "союзное государство, состоящее из государственных образований (субъектов федерации), каждое из которых имеет строго очерченную компетенцию, систему законодательных и исполнительных органов. Субъекты федерации (будь то штаты в США, земли в ФРГ, провинции в Канаде) обладают строго очерченной по федеральной конституции юридической независимостью. А степень, предел этой независимости определяется, главным образом, тем, как распределены полномочия между центром и субъектами".
Исходя из этих определений и столетиями наработанной мировой практики, надо признать, что федерация в России, по сравнению с типичной западной, действительно неполноценная, главным образом по трем основным позициям. Круг полномочий у субъектов там шире по сравнению с российскими; степень независимости субъектов – значительно выше; полномочия между центром и субъектами разграничены намного четче.
Что же касается предложенных Путиным и более чем наполовину уже реализованных мер, то они, если на них смотреть не с позиций президентской целесообразности и требований момента, а исключительно с правовой точки зрения, реально могут привести к следующему.
Назначенные уполномоченные представители президента в семи округах не смогут на правовой основе ограничить власть губернаторов областей и краев и президентов республик, но реальная власть глав субъектов будет при этом урезана.
Совет Федерации утратит даже ту независимость, которая у него была до сих пор.
При Государственной Думе, в которой президент располагает надежным большинством, это может превратить принцип разделения властей в юридическую фикцию и открыть путь к авторитарной власти.
Полученное президентом право отстранять от должности руководителей региональных исполнительных органов власти действительно может укрепить "вертикаль власти", но за счет того, что независимость субъектов от "Центра" будет сведена к нулю.
Разумеется, можно усомниться в целесообразности такого рода возражений на том, например, основании, что западные модели федерации для России вообще не ориентир. Мы будем заниматься государственным строительством, исходя исключительно из отечественного опыта и своего представления о русской власти и государственном устройстве.
Но и в таком случае, если оставаться в пределах логики, надо бы, во-первых, просто признать, что меры, осуществляемые президентом Путиным, ведут в сторону, противоположную западной модели федеративного устройства. Признав это, не мешало бы тогда объяснить, хотя бы только для самих себя (а лучше и для других тоже), куда же именно и почему мы намереваемся продвигаться в противоположном от Запада направлении?
Во-вторых, в каком бы направлении наш путь ни пролегал, нельзя в вопросе о будущем российской государственности оставлять непроясненными и нерешенными те проблемы, на которых мы уже неоднократно спотыкались и, набивая шишки, дотянули до развала государства.
Напомню, например, о проблеме разграничения полномочий и собственности между "Центром" и субъектами федерации. Большинство из тех полномочий, которые в традиционных федерациях отнесены к компетенции штатов (кантонов, земель, провинций), Конституция России относит к так называемому "совместному ведению" "Центра" и субъектов. Выше я отмечал, к какой неразберихе и конфликтности в обществе уже привел этот предусмотренный Конституцией туман. (Повторюсь, туман, наведенный исходя из сугубо конъюнктурных соображений и президентской, только тогда ельцинской, целесообразности.)
Если к этому добавить, что у субъектов Российской Федерации, в отличие от западных федераций, нет своей судебной системы, своего гражданского и уголовного законодательства, своих прокурорских органов, что они не имеют права устанавливать и собирать налоги и распоряжаться ими по своему усмотрению, то как в таком случае оценить утверждение Путина о том, что Россия является децентрализованным государством?
В том ли его смысл, что Россия децентрализована фактически, а надо бы ее децентрализацию обеспечить конституционно? Или ровно наоборот: и той децентрализации, что есть. (Опять же надо различать то, что пришло в этом смысле в современную Россию в ходе ее развала, так сказать, самотеком, от того, что должно воплотится в ней по праву, конституционно, на сегодня слишком много, и Россия нуждается в более сильной централизации, фактической и конституционной?)
Но ведь западные федерации децентрализованы – фактически и на основании закона – в несравненно большей степени, чем Российская Федерация. Значит – снова для нас особый "русский путь"?
Так куда же мы продвигаемся этим особым путем? От традиционной имперской унитарности к российскому "Миру миров", где федерализм будет даже глубже и последовательнее традиционного, как это диктуют наша евразийская природа и история? Или опять к… "знаю, да не скажу, куда и зачем". Но ведь это "знаю, да не скажу", вопреки здравому смыслу, уже много раз было. От Ленина и Сталина – до Горбачева и Ельцина.
Пока, хотим мы того или нет, все более очевидным становится: Путину, как и его предшественникам, в борьбе за власть "нужна одна Победа". "А за ценой мы", как всегда, "не постоим".
Хотя бы и ценой федерации.
из книги Е Гайдара : "Гибль империи" http://bookz.ru/authors/egor-gaidar/gibel_-i_296/1-gibel_-i_296.html
Проблема страны, столкнувшейся с постимперским синдромом, в том, что разжечь чувство ностальгии по утраченной империи легко. Призывы к ее восстановлению на практике не реализуемы. Сказать: «восстановление империи – благо для народа» не трудно. Этот лозунг обречен на популярность. Но реальность в том, что возродить империю невозможно.
Уникальный случай – восстановление в иных, коммунистических, почти неузнаваемых формах Российской империи в 1917–1921 гг. Это исключение, здесь все дело – именно в иных формах, которые-то и слово «восстановление» строгого исследователя заставят взять в кавычки. СССР возник в результате братоубийственной Гражданской войны, невиданного в истории террора и гибели миллионов людей. В подавляющем большинстве случаев реставрация империй в силу обстоятельств, обусловленных долгосрочными тенденциями социально-экономического развития, невозможна
И. Яковенко справедливо отмечает: «Распад имперского государства не был отрефлексирован, не был адекватно проработан общественным сознанием. В России не нашлось ответственной политической силы, которая отважилась бы заявить, что с точки зрения целей самосохранения и воспроизводства русского народа распад СССР явился самой крупной удачей за последние полвека.
Обнаружились влиятельные политические силы, которые стали подпитывать и использовать ностальгические настроения в политических целях. Особая неприглядность этих манипуляций состоит в том, что имперски-ностальгические смыслы используют люди политически вменяемые, отчетливо осознающие невозможность и катастрофичность любых форм реставрации». [18 - Яковенко И. Украина и Россия: сюжеты соотнесенности // Вестник Европы. 2005. Т. XVI. С. 65, 66.]
Убежденность и властей, и общества в том, что государство способно применить неограниченный объем насилия, чтобы подавить проявления недовольства была абсолютной
В российском общественном мнении сегодня доминирует следующая картина мира: 1) двадцать лет назад существовала стабильная, развивающаяся, мощная страна – Советский Союз; 2) странные люди (возможно агенты иностранных разведок) затеяли в нем политические и экономические реформы; 3) результаты этих реформ оказались катастрофическими; 4) в 1999–2000 гг. к власти пришли те, кто озабочен государственными интересами страны; 5) после этого жизнь начала налаживаться. Это миф столь же далекий от истины, как легенда о непобежденной, преданной Германии, популярный среди немецкого общества в конце 1920 – 1930-х годов.
Задача представленной вниманию читателя книги – показать, что эта картина мира не соответствует действительности. Вера в ее истинность – опасна для страны и мира. К сожалению, это случай, когда миф подкреплен здравым смыслом. Объяснить европейцу XV в., что земля вращается вокруг солнца, а не солнце вокруг земли, было задачей нелегкой. Он мог удостовериться в противоположном, выйдя из дома. Чтобы усомниться в том, что он видит, ему были нужны весомые аргументы.
Когда пытаешься оспорить то, что соответствует здравому смыслу, не нужно скупиться в приводимых доказательствах. Задача представленной вниманию читателя книги показать, что советская политико-экономическая система была по своей природе внутренне нестабильной. Что вопрос стоял лишь о том, когда и как она рухнет. Высказанный тезис, в правильности которого автор убежден, верен. Однако он сложен для восприятия. Именно поэтому приходится использовать немало архивных материалов, демонстрирующих развитие событий в Советском Союзе в 1985–1991 гг. Некоторым читателям объем приводимых цитат из официальной советской межведомственной переписки может показаться излишним. Исхожу из гипотезы, что мы имеем дело со случаем, когда избыток документальных свидетельств – меньший грех, чем их недостаток. Читатель при желании может пропустить цитаты из документальных материалов.
Комментарии