Жизнь прожить...

…Сейчас я буду говорить, как жила. С самого начала.

Как исполнилось 13 лет, пошла я наниматься в «Бабенскую игрушку». Сделали мне подножку под станок – стала игрушки шлифовать. Пять лет там проработала, поступила на завод. Работала с семи до семи, один выходной…

Так начала повесть о своей жизни Мария Николаевна Рогачёва, и я только слушала, не перебивая. Было в рассказе 90-летней жительницы села Акулова столько точности, так ярко рисовала она всё пережитое скупыми и броскими штрихами, что передо мною будто лента кино раскручивалась: военная беда, колхозные будни, судьбы давно ушедших людей.

…Восемнадцать мне было, когда встретила Сергея. Ухаживал. Проводила его в армию, ждала. Когда вернулся, стал работать на механическом заводе. А тут война…

Механический  сразу разбомбили, а мы работали до самой эвакуации. Сергей приходит: бронь от завода  дали, пойдём расписываться. Я – в слёзы: мне-то ехать в Барнаул, уже талон на руках. Нашли мы женщину, которая просилась вместе с мужем в эвакуацию. Договорились  – оставили меня здесь.

Приехали на Покров к родителям Сергея, в воскресенье пошли в сельсовет расписываться, да попали в выходной. Сказали нам приходить в понедельник, а опять отсрочка: помещение отдали для ночёвки беженцев и все документы закопали. Фронт близко был, люди оттуда шли. Снова нам говорят: «Через недельку распишем, не волнуйтесь».

А 9 ноября приходит повестка: общая мобилизация. Ночь не спали, собирали своих солдат. Просился Сергей: «Оставьте хоть на два дня!» Отвечали: «Не волнуйся, будешь недалеко, приедет твоя невеста, распишетесь».

Провожать – в горку идти, и далеко я с ним шла. Говорил: «Только дождись, не уходи от моих родителей. Вернусь к тебе».

Из мужиков в деревне осталось четыре старика. Помню их всех: Подшивалов Кузьма Алексеевич, Карасёв Дмитрий, Абрамов Сергей, Батов Иван Ефимович. Молодых –  на торфоразработки, на лесозаготовку. Там я руку сломала, Гале моей уже 6 месяцев было. Как маханула на нас берёза, Дуся успела отскочить, а мне и деваться некуда. Горе!

Вот и живём в колхозе –  одни бабёнки да четыре деда.

Жили плохо, бедно, голодно. Боялись опоздать на работу. Не успел кусок в рот сунуть – так и бежишь голодный. Косить мы с Дусей не умели, взяли нас сначала на веялку. А с первого мая – овёс сеять, и уж пока все озимые не засеем. Сколько же мы с ней мешков переворочали: горох, овёс, семечки, греча! Накидают нам, а мы их на сеялку. Мешки с зелёным горохом тяжёлые. Измучаемся, сил нет. И на коленку его, проклятый, а дальше-то никак! «Коля, помоги!» Тракторист сжалится, закинет нам мешки.

А там и покос. Днём – косить, ночью – молотить. Днём молотим –  значит, вечером сортировать. И уж всякой работы было полно. Нас со свекровью гоняли всех больше: то на заготовку картошки, то капусты. Пололи свёклу, перебирали картошку. Совсем уж старые бабки коров доили, а мы подвозили корма, сено. Это сейчас машины, а то лошадями. По очереди дворами пасти их в ночное ходили…

Жизнь теперь в селе совсем другая стала. Арендаторы почистили пруды, запустили рыбу, организовали культурную рыбалку. На полученный в конкурсе на лучшее благоустройство села миллион рублей сельчане  провели газ, заменили линию электропередач. Через село прошла хорошая асфальтированная дорога.

…Сумел всё же позаботиться обо мне Сергей. Пришло из 399 полка, где он служил, письмо: считать Рогачёву Марию Никаноровну женой бойца Миронова Сергея Сергеевича. Прописали, дали мне и ребёнку хлебные карточки – по 800 граммов хлеба на неделю.

Никто здесь уже про войну не помнит. Страсть господня!

С Сашкой, братом мужа, заготавливали на зиму дрова. Тут и ему повестка пришла – и всё, больше не вернулся, хоть и связистом был. Двадцать четвёртого он года рождения. А Васька, младший, – двадцать пятого, да записали его раньше, взяли на фронт в  семнадцать лет. Сначала был на торфоразработках, ушёл прямо оттуда. С матерью не отпустили попрощаться, только бумага пришла: «Отправлен в РКК». И похоронки на него не было, так и сгинул без вести.

Родила я Галю 14 августа и тут получила от Сергея письмо: отъезжаем подо Ржев. А погиб он 24 августа.  Пришли одна за другой три похоронки…

Дочь Марии Никаноровны, Галина Сергеевна, не скрывает слёз: «Ездили мы после войны искать могилу отца, нашли в Тверской области. Был он танкистом. Передавали недавно фильм о боях подо Ржевом, смотрели мы его и будто отца своего видели. Как из такой мясорубки выйти живым? В дожди никакому танку по полю не проехать. Вот и вязли они, мишени для вражьих пушек. Сколько же людей погибло!»

...Пришли похоронки, а свекровь плачет: «Не уходи от нас, Маша, не оставляй одних!»

Отец мой говорил: «Выбирай, что делать. Со старыми жить хуже, чем с малыми».  Вот и думала. Остаться со свекровью – замуж не выйду, не приведёшь ведь к ним мужа. С дочкой уходить – только домой, а там и без меня пятеро братьев-сестёр. А без Гали я не пойду.

Гадалка погадает: придёт он. Двое из деревни вот так, после похоронок, вернулись. Ждала. Пенсию-то не сразу начислили, вот и надеялась.

Женихов много было, сватались ко мне. Хороший парень за мной ухаживал, Лёша, из армии пришёл. Встречались с ним, а как сходиться? У меня ребёнок.

Приеду к брату Вениамину в Москву, учёный он у нас. Тоже говорит, обдумай сама, но подожди, пока Галя подрастёт. А Галя сурово всех ухажёров  встречала, понимала уже. Сказала мне: «Если ты уйдёшь, я с бабушкой останусь». Один к ней и так, и эдак: «Я тебе часы дам». А она ему: «Давай, а сам уходи!»

Однажды пришла я к соседке, она лепёшки печёт. Дети голодные возле матери крутятся, двое их у Лизы Подшиваловой было. А за столом Василий – сошлась она с ним после гибели мужа. Гонит детей из дома, приходите, мол, как я поем. Посмотрела я и думаю: кому чужой ребёнок нужен? И всё равно ведь прогнала его потом Лиза!

Мне жалко было свекровь. Четверых детей они поднимали. Семилетняя дочь умерла от сильной простуды, а сыновья, опора и надёжа, сгинули все трое на проклятой войне. Только старший оставил после себя дочку, а те и вовсе жениться не успели. Старики-то души не чаяли в Гале.

Как пришла сюда – 22 года тогда мне было – так и осталась я в Акулове. Работала в колхозе 10 лет.

Сколько моркови, капусты было, пшеница, горох, овёс. Полный амбар семян. Стога какие – клевер, всё было! Скотина в каждом дворе, без скотины считались нищими. Прибежишь, бывало, с работы, деду кашку манную сваришь (без зубов он, руки-ноги трясутся), а сама на огород. Когда спать – а там уж ночи не осталось.

Деда с бабкой схоронила, не бросила их, честь по чести поминки справила…

Протягивает мне Мария Никаноровна трудовую книжку. Три записи в ней. Первая – о работе в колхозе,  а две другие – о приёме на ПМЗ в 1950  году и об увольнении в связи с уходом на пенсию в 1974-м.

 В аккуратной сумочке хранятся книжки «Ветеран Великой Отечественной  войны», «Ветеран труда», медали «За доблестный труд в Великой Отечественной  войне в 1941-1945 г.г.», юбилейные – к 50-летию и 60-летию Победы.

…Галя моя подросла, в школу надо отдавать. Свела в Клёново на рынок корову:  форму школьную купить было не на что. И стала проситься из колхоза – денег там не платили, а жить-то надо. Долго просилась, и дали мне вот эту книжку. Работала я на заводе сначала за 50 рублей, потом перешла на 100. Давали грамоты, в санаторий отправляли. 24 года отработала, не уходя с завода…

Пока  листаю старые документы, Галина Сергеевна рассказывает о буднях того времени. Мать с работы ехала сначала в семью умершей сестры своей Тони. Шестеро детей осталось, и помогала Мария сиротам чем могла: обихаживала, продукты возила. На каникулы забирала племянников к себе в дом.

…Хорошо, свекровь-покойница – добрая душа, разрешала. Да и сама я ни с кем не ругалась, весёлая была. Гостей в доме любила, 18 человек за столом помещалось.

Петь любила. Вот устанем – стога навивали, голодные, еле ноги тащим. Как запоём – куда усталость делась!  Деревня наша была певучая. На покос надевали новые платья, шли как на праздник – и пели! Это сейчас поругались – и не знают друг друга. Поодиночке все живут. А мы, бывало, поругаемся, а на работу идти-то вместе. Запели – и уже подруги, смеёмся идём.

Однажды на лугу затянула песню Шура Драгунова. Голос у неё – что тебе Русланова! Работаем мы, тут к нам подходит мужчина: «Женщины, кто пел?» Мы показываем, и он Шурочке кланяется. Застеснялась она, а мужчина говорит: «В лесу я заблудился. Голос ваш услышал, на него шёл. Спасибо вам большое!»

Лежу вот и думаю, как было, что было. Всех помню, всех вспоминаю.

Тётя Нюша напечёт пироги, сложит в корзинку – и вот она мне пирожка!

Шурка, соседка моя, горячая была. Уставала на работе. Придёшь к ней – рвёт и мечет. Через час уже отошла, смеётся, песни поёт.

Помогали всем. Карасёва Валя однажды завалилась в борозде, мы её поднимали, вместе огород допахивали…

Висят на стене в доме Марии Никаноровны три довоенные фотографии парнишек: Сергея, Александра и Василия.  Имена Мироновых Сергея и Александра выбиты на мемориальной доске  в честь погибших сельчан, что находится в центральной усадьбе Клёновского поселения. Имени Василия там нет – он пропал без вести. Но хранят память о братьях родная семья и благодарные земляки.

…Ушла на пенсию – дел хоть отбавляй. Переехала ко мне дочь с семьёй, стала я сидеть с внуками. У меня корова, у них тоже. Хозяйство, огород. Было такое, что рождались одни тёлочки, так шесть коров держали. И сейчас держим, две коровы у нас  – дочь с зятем занимаются. А как бы жили? С нами правнук, Саша возит его в Вороновскую школу. Вся пенсия только на бензин уходит.

Учу их, пока жива! Я с утра все молитвы прочту, потом уже газеты читаю, книги. Им тоже говорю: читайте! Нет, как уставятся в свой ящик, – кивает она на телевизор…  

Все домашние смеются: «Политически  подкованная у нас бабушка. Все законы знает,  газеты читает, нам новости рассказывает.

...Жизнь прожить – не поле перейти. Как жить будете? Продают кругом землю – не нужна. Даже внуки мои говорят: всё купим. Это пока в погребе есть что взять. А не будет – неужели вялая морковка и картошка из магазина лучше?

Вот с малолетства не люблю дни рождения и свои фотографии. Не люблю цветы. А подарили мне на 85-летие юкку, вырос цвет огромный –   он  мне здоровья прибавляет.

Галина Сергеевна специально считала: приезжают в Акулово к дедушкам и бабушкам 33 внука. Едут из душных городов в деревню, на травку. Есть в деревне место для ребячьих  игр – луг возле реки. 

Соорудили своими силами волейбольную площадку, нынешним летом хотели обустроить место для маленьких,  с горками и качелями. Но идёт разговор, что будут застраивать эту территорию, загородят последний проход к реке. Если продадут луг – куда пойти детям? И ведь это  природоохранная зона!

Приедет к соседке Ольге сын, а у него четверо. Идут гуськом к речке купаться. А застроят, перегородят? Ребятам в футбол играть – куда им ходить? На кладбище? А на лугу и горка рядом, зимой они – на санках.

Этот луг был до меня, он всегда был для народа. Мы его косили, скотину мелкую тут пасли, на речке купались. Пасти стало негде – ладно, смирились. Остался у деревни один луг. Нельзя его отнимать у людей!..

Весна-капельница нынче, как и положено ей от веку, бережно несёт свою девичью красу. Успеют люди налюбоваться её утренним румянцем, порадоваться нежному сиянию дня. Не сгонит она снег одним разом в реки да овраги – сохранит труды хозяйки-зимы, не даст высушить почву холодным майским суховеям. Придёт время, распахнётся жаркая земля навстречу отборному семени, выполняя своё материнское предназначение, и обернётся весна благодатным летом, урожайной осенью. Не зря пройдёт многотрудная жизнь – оставит свой добрый след на свете Божьем…

…Господь даёт до 90 лет, а дальше даст или нет?

Вот не люблю я эти праздники. Но теперь говорю нашим: «Сделайте мне день рождения. Соберутся все свои, посмотрю я на них, спрошу: что передать им там, куда я иду? Всё запомню и передам в точности»…

Задумывается мудрая женщина, смолкают все рядом с ней. Что скажем мы тем, кто уже там?..