КОНСТАНТИН ЛЕОНТЬЕВ О СОЮЗЕ ПРАВОСЛАВНЫХ И МУСУЛЬМАНСКИХ НАРОДОВ

В ряду русских мыслителей религиозно-философского возрождения XIX-XX веков Леонтьев занимает особое место. Его суждения зачастую не воспринимались современниками, но события двадцатого века во многом подтвердили правоту идей мыслителя, в частности роли мусульманского Востока в исторической судьбе России.
Дипломатическая служба Леонтьева в 1863-1873 годах в европейской провинции Османской империи со смешанным христианско-мусульманским населением, а также длительное пребывание в Константинополе после выхода в отставку дали ему богатейший материал для изучения Востока.
В 1868-1876 годах был опубликован цикл рассказов Леонтьева под общим названием «Из жизни христиан в Турции», к которому примыкают более поздние очерки «Мои воспоминания о Фракии». В них Леонтьев впервые открыл русскому читателю бытовые и психологические особенности христианских (греки, болгары) и мусульманских (турки, албанцы) народов тогдашней Османской империи. Особое его восхищение вызывала глубокая поэтичность мусульманской культуры – будь то старинные мечети Адрианополя и Янины, мраморные надгробия и фонтаны с арабскими надписями или живописные сцены народной жизни.Леонтьев, по его словам, «с удовольствием читал Коран», назвав его «прекрасной лирической поэмой», и цветущая культура мусульманского Востока дала ему материал для формирования принципа о «цветущей сложности» самобытных культурных общностей, сформировавшихся на базе мировых религий. Мыслитель противопоставлял ее безрелигиозной «сюртучной» культуре европейского мещанства, явившейся следствием плоского «элитарно-либерального прогресса». В этом плане любопытно замечание Леонтьева о том, что азиатская свирепость Янинского паши гораздо живописнее «Серой свирепости французских коммунаров». Особенно импонировали Леонтьеву глубокая вера и благочестие «старых турок» (не затронутых европеизацией).
Строгое православие Леонтьева, дошедшее в конце жизни до принятия монашества, не привело мыслителя к религиозной нетерпимости, а предопределило его уважительное отношение к любой религиозной вере. При этом ислам оказал самое значительное воздействие на религиозное мироощущение Леонтьева.

Близкое знакомство с исламом и мусульманской культурой и опыт дипломатической работы на Востоке позволили Леонтьеву сделать важные выводы относительно российско-мусульманских отношений. Они были изложены в его трактате «Византизм и славянство» (1875), а также в циклах статей «Восток, Россия и славянство» (1873), «Письма о восточных делах» (1882-1883) и «Плоды национальных движений на православном Востоке» (1888-1889). Вопреки официальной позиции российских правительственных кругов Леонтьев решительно отверг идею панславизма. Он считал ее крайне вредной для России, ибо «чисто славянское содержание слишком бедно для ее всемирного духа».

По мнению Леонтьева, разрушение Османской империи с целью освобождения «братьев-славян» от «турецкого ига» не могло быть главной целью российской внешней политики. Он полагал, что образование чисто этнических славянских государств на месте европейских провинций Турции грозило породить крупный очаг политической нестабильности в центре Европы, чем не преминули бы воспользоваться враждебные России западноевропейские державы. Возникновение «на развалинах Турции» югославянских государств «обеспечило бы за Германией на долгие времена страшный перевес над всем не только европейским, но и ближним азиатским миром», что привело бы к устранению «влияния России на дела Юго-Востока».

Вражда с Турцией, как считал Леонтьев, не могла соответствовать подлинным интересам России: «Не самой Турции, не султану Россия была и должна быть враждебна, она была и должна быть враждебна западным интригам, которые до сих пор так беспрепятственно разыгрываются в недрах организма Турецкой империи». Наоборот, перед лицом этих интриг Турция может стать союзником России: «Всегдашняя опасность для России — на Западе; не естественно ли ей искать и готовить себе союзников на Востоке? Если этим союзником захочет быть и мусульманство, тем лучше. Но если Турцию сила Запада никогда не допускала до этого союза, должна ли Россия смириться перед Западом?»

В противоположность панславизму Леонтьев выдвинул идею «русско-восточного» альянса православных и мусульманских народов, основой которого должен был стать союз России с Турцией.

Он указывал на несколько предпосылок такого союза, прежде всего на духовную близость русских к мусульманским народам, гораздо большую, чем к этническим родственным славянам. Восточный, «туранский» элемент исторически давно уже стал важной составляющей великорусского национального характера, так как в нем «есть очень сильные и важные черты, которые гораздо больше напоминают турок, татар и других азиатцев... чем южных и западных славян».

К таким общим для русских и мусульман чертам Леонтьев относил в частности, «несравненно больше склонности к религиозному мистицизму (даже к творчеству религиозному...), чем у сербов, болгар, чехов и хорватов». Леонтьев подчеркивал, что у турок-мусульман нет органической враждебности к России, которую они, хотя и опасаются, но «уважают как государство. Царь для них понятнее и уважительнее всяких парламентов. Они слышали также и от пленников прошлых войн, и от переселяющихся из Крыма в Турцию татар, что религия их пользуется покровительством в России, знают, что татарские муллы награждаются и поддерживаются русским правительством...»

В свою очередь, «народ России к мусульманам не питает того презрения, которое заметно в общении европейцев». Когда русские войска вошли в Адрианополь в 1829 году врагами и победителями, они вели себя гораздо уважительнее в отношении мусульманских святынь, чем французские солдаты, находившиеся в этом городе в 1854 году в качестве союзников Турции по Крымской войне. Такое различие, по мнению Леонтьева, глубоко запечатлелось в сознании мусульманского населения Андрианополя.

Естественная близость между Россией и Турцией, по мысли Леонтьева, определялась также и тем, что мусульманская Османская империя имела в своем составе обширные территории с православным населением, тогда как Россия включала в себя области, населенные мусульманами. Христианско-мусульманским отношениям в Турции и России Леонтьев уделял значительное внимание, отмечая, что, несмотря на существующие в Турции «стеснения для лиц не мусульманского исповедания», именно владычество мусульманских султанов обеспечило высокий авторитет православной церкви у христианских народов Османской империи.

В период турецкого господства православные христиане Балканского полуострова обрели церковное единство под верховенством греческого Константинопольского патриарха, что способствовало сохранению их византийских культурных традиций.

Хотя православное духовенство в Турции не имело такого внешнего почета, как в России, оно было гораздо более свободнее, потому что «турецкое правительство лишило само себя... прав вмешиваться во внутреннее управление христианской церкви». Православный епископ в Турции, уважительно именуемый мусульманами «дэспот-эффенди», был перед турецким правительством «не только духовный пастырь, но и политический, административный представитель христиан по многим вопросам».

Леонтьев считал, что Россия вместо поддержки славянского сепаратизма в Турции должна «защищать гражданские права христиан и, вместе с тем, умерять по возможности пыл их политических стремлений... Пусть Турция сумеет успокоить и удовлетворить своих христианских подданных и Россия будет ей самый верный друг». При этом он полагал особенно важным сохранить церковное единство турецких христиан. В греко-болгарской церковной распре, когда болгарское духовенство выступило за отделение Константинопольского патриарха, Леонтьев пошел наперекор российской общественному мнению, приняв сторону греков.

Столь внимательный к положению христиан на мусульманском Востоке, Леонтьев не мог оставить без внимания и мусульманские регионы России, поскольку они «обширны, многозначительны по местоположению и весьма характерны по идеям своим, и при каждом политическом движении своем Россия должна неизбежно брать в расчет настроение и выгоды этих драгоценных своих окраин». Будучи глубоко православным, Леонтьев тем не менее выступал против христианизации и руссификации российских мусульман, считая, что «упрямое иноверчество своеобразных окраин» является полезным для России, ибо способствует сохранению ее неповторимого духовного облика.

Союз православных и мусульманских народов, обеспеченный союзническими отношениями Российской и Османской империй, мог бы, по словам Леонтьева, стать подлинным разрешением «Великого Восточного вопроса», послужив основой «независимой, многосложной и новой Славяно-Восточной цивилизации, долженствующей заменить романо-германскую».

Высказанные Леонтьевым суждения о российско-мусульманских отношениях не нашли поддержки в правящих кругах России. Более того, они вызвали резкое недовольство руководства российского дипломатического ведомства, что стало одной из причин его ухода в отставку. Развитие исторических событий пошло по иному пути, но в настоящее время наследие великого русского мыслителя приобрело актуальность ввиду исключительной важности отношений России с мусульманским миром.

Ю. Андреев, А. Григорьев