Воля и представление 1

Personal integrity,- счастливое основное свойство, способность «крепко сидеть на себе», по выражению Ницше, или умение «себя поставить», по общеупотребительному выражению.

(Почему я предпочел иноязычное понятие, почему не сказал, например, «личностная целостность»? В целях просвещения и развития языка стоило бы так сделать, т. е. просто перевести, произвести «кальку» с английского, с ориентацией на устойчивый оборот «(он очень) цельный человек». Но в целях познания, вовсе не автоматически совпадающих с самого начала с целями популяризации, полезно начать с начала (origin), с оригинального английского (или французского, латинского, западного?) выражения, и отметить мимоходом тем самым отсутствие аналога в русском языке и необходимость его введения. Остановиться на этом означает обратить внимание на недостаточность русского словаря сравнительно с западным,– т. е. недостаточность ментальной разработки существенных феноменов и моментов «бытия», или человеческого существования. Проще говоря, по-русски об этом говорили и думали на протяжении веков меньше, чем по-английски. Грубо говоря, это соответствует отсутствию в китайском языке слова «свобода».)

Оно определяет самоощущение в повседневности, в (элементарном) общении, поведение среди «себе подобных», уровень притязаний, и, в конечном счете, судьбу человека. Еще синонимы: «высокая самооценка», «развитое чувство собственного достоинства», «самоуважение», и т. п. (также кальки западных выражений типа self-esteem – понятия, впервые использованного – факт весьма знаменательный – великим Джоном Мильтоном [“Self-esteem”, Wikipedia], столь несчастным в личной жизни).

Здесь почти каждое слово требует комментариев и истолкования (интерпретации). Здесь мы находимся близко к средоточию всей человеческой проблематики. И здесь становится яснее, насколько жизненная практика зависит от практики языковой, или ментальной, т. е. от количества и качества слов, словосочетаний, сентенций, рассуждений, диспутов, дебатов, споров, и т. д.

Самооценка и интеллект, воля и представление находятся в сложных отношениях, в пределе взаимоотрицательных. Почему? Воля не позволяет представлению заходить за некоторые пределы, целесообразно в соответствии с конкретной жизненной практикой интуитивно устанавливаемые. Выходя за эту околицу, «на свободу в пампасы», представление расшатывает, размывает, подтачивает единство индивидуальной воли, т. е. ментальную сосредоточенность индивида на своих жизненных интересах. Именно таким образом, «дав волю», так сказать, этому процессу, предлагает элиминировать волю в мировом масштабе Шопенгауэр, и на следствия этого процесса жалуется Ницше, обсуждая свою личную проблему под рубрикой «объективный человек».

Воля интимно связана с эгоизмом, эгоцентризмом, с моральным солипсизмом (solus ipse, «только я»), классически выраженным в т. н. готтентотском моральном принципе: «хорошо – это когда я забрал жену (или вообще какое-нибудь добро – подразумевается, видимо) у соседа, плохо – когда сосед забрал жену у меня». Имея в виду реальную жизненную практику, этот кодекс мог бы быть сформулирован еще конкретнее: хорошо, когда я пожираю другого, плохо, когда другой пожирает меня». Воля целесообразно индивида ограничивает в его стремлении понимать реальность. «Готтентотская мораль» (google it :-) дает индивиду уверенность в себе и в своих целях, символически делает его хозяином реальности, которая вообще как бы состоит при этом только из «единственного и его собственности». По мере того, как этический солипсизм опровергается постоянно в жизненной борьбе, он модифицируется в различных формулах, от таких умеренных, как «своя рубашка ближе к телу», до лагерных, как «умри ты сегодня, а я завтра», и т. п.

Отсюда – противостояние практики и теории. Реальное постижение не является личной целью участника академической дискуссии, поскольку она является одной из форм жизненной конкуренции.

Ничтожество гуманитарной науки как в России, так и в Израиле связано с этим.