18.11.2011 04:00

Питер Тиль. Конец будущего

На модерации Отложенный

Мой перевод статьи Питера Тиля «Конец будущего».

Питер Тиль
КОНЕЦ БУДУЩЕГО

«И когда Он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей. И слышал я голос посреди четырёх животных, говорящий: хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай».
(Откр.6:5-6)

I.
Современная цивилизация Запада основана на науке и технике. Лишь эти две взаимосвязанные области человеческой деятельности дают нам повод полагать, что длящаяся с XIX века история непрерывного прогресса продолжается и сейчас. Без науки и техники все аргументы, свидетельствующие о переживаемом нами культурном упадке – от кризиса искусства и литературы после 1945 года до мягкой тирании политкорректности в СМИ, научных кругах и даже развлекательных телепередачах, – получили бы гораздо больший вес. Либералы часто утверждают, что наука и техника практически здоровы, на что консерваторы иногда возражают, говоря о том, что такие мнения – ложная утопия, но все они сходятся в точке зрения, согласно которой ускорение разработок инноваций и их внедрение продолжаются быстрыми темпами.

Большие ожидания от науки и техники с момента начавшейся в 2008-ом году Великой рецессии сменились осознанием отчаянной необходимости развития этих областей. Нам нужны высокооплачиваемые рабочие места, чтобы не думать о том, как конкурировать с Китаем и Индией на низкооплачиваемых работах. Нужен быстрый рост, чтобы удовлетворять пенсионные нужды и обеспечивать растущие государственные социальные пособия. Наука и техника нужны, чтобы вырваться из глубокой экономической и финансовой ямы, хотя отнюдь не всякий может отличить науку от суеверия или технологию от магии. И сердцем, и умом понятно, что отчаянный оптимизм нас не спасёт. Прогресс редко происходит сам по себе. В самом деле, уникальная история Запада является исключением из правила, согласно которому большинство человечества оставалось в практически первобытном, почти неизменно бедном состоянии. Но нет правила, согласно которому развиваться должен исключительно Запад. Поэтому лучше следовать достаточно широко распространённому мнению о том, что Америка находится на неверном пути (и была на нём достаточно долгое время), чем пытаться принимать какие-то исключительные меры, предотвращая регресс в других областях, удивляясь тому, что прогресс науки и техники не так хорош, как его рекламировали.

Состояние науки – ключ к пониманию того, что в США является действительно слабым местом, что прогнило. Но любая оценка ситуации встаёт перед почти непреодолимой проблемой – кому описывать истинное состояние всей расширяющейся вселенной человеческих знаний, учитывая, насколько многие отрасли науки и техники стали специализированы и вместе с тем взаимосвязаны? Когда в любой области полжизни уходит только для приобретения учёным необходимой квалификации и достижения уровня необходимых знаний, кто сможет сравнить, сопоставить и оценить темпы прогресса нанотехнологий, криптографии, теории суперструн и 610 остальных дисциплин? В самом деле, как мы можем узнать, не являются ли так называемые учёные всего лишь замаскированными политиканами и законотворцами не только в нескольких областях (изучение изменений климата, эволюционная биология, эмбриональные исследования стволовых клеток), как полагают некоторые консерваторы, но и почти во всех остальных сферах науки, как подозреваю я? Пока признаем вышеизложенную сторону проблемы – вернёмся к ней позже – и продолжим наше исследование современности.

II.
Рассматривая технический прогресс с точки зрения ожиданий и надежд 1950-1960-ых, нужно отметить, что он их во многом не оправдал. Самый наглядный пример: мы больше не движемся быстрее. От многовекового процесса повышения скорости перемещения по планете – от делавшихся со временем всё стремительнее парусников XVI-XVIII веков и железных дорог XIX века к ещё более быстрым самолётам и автомобилям XX века – мы пришли к выводу из эксплуатации сверхзвуковых «Конкордов» в 2003-м году и кошмарным задержкам в аэропортах, связанным с поразительно низким уровнем технологий безопасности, введённых после терактов 11 сентября. Сегодняшние апологеты космических кораблей, лунных экспедиций и пилотируемых исследований Солнечной системы представляются нам людьми с другой планеты. И название статьи из давно выцветшего номера «Popular Science» за 1964 год – «На чём вы будете летать на скорости 3000 км/ч?» – это не более чем напоминание о мечтах ушедшей эпохи.

Официальное объяснение феномену замедления скорости нашего перемещения – высокая стоимость топлива, а это уже указывает на гигантскую неудачу инноваций в энергетике. Сегодняшние цены на нефть превышают цены 1979-1980 годов. Призыв Никсона в 1974 году добиться полной энергетической независимости страны к 1980-му теперь превратился в призыв Обамы 2011 года добиться независимости от нефти на одну треть к 2020-му. Ещё до Фукусимы атомная индустрия с её обещанием «энергии слишком дешёвой, чтобы её учитывать» уже давно была пожертвована в угоду защиты окружающей среды и ядерного нераспространения. Никто не может теперь с чистой совестью поощрять студентов в 2011 году на изучение ядерных технологий в качестве хорошего начала карьеры. «Чистые технологии» стали своего рода эвфемизмом для «энергии слишком дорогой, чтобы её себе можно было позволить», в Кремниевой долине же это стало синонимом почти стопроцентно убыточного вложения денег. Без прорыва в технологиях альтернативой нефти могут служить гораздо более дорогие источники – ветряная, солнечная энергия, биотопливо на различной основе – которые могут оказаться ещё и никак не «чище» в эксплуатации, или, что более вероятно, менее дорогой, но гораздо более «грязный» уголь.

Уоррен Баффет, очень много – 44 млрд. долларов – инвестировавший в энергетику, в конце 2009 года сделал важный выбор, вложившись в железнодорожную BNSF Railway, которая стала самой большой нефинансовой компанией в портфеле его холдинга Berkshire Hathaway. Понятно, что Оракул из Омахи этим как бы провозгласил, что делает свои ставки на экономическое будущее Соединённых Штатов, и призвал не преувеличивать сомнения, которые бы он мог испытывать на этот счёт. При этом следует отметить, что 40% железнодорожных перевозок составляет транспортировка угля, и что железные дороги преуспеют в том случае, если схемы энергопотребления и передвижения в XXI веке регрессируют к прошлому.

В последнее десятилетие нерешённые энергетические проблемы 1970-ых превратились в общие товарные проблемы (ставшие даже тяжелее по сравнению с периодом резкого роста цен за период двух мировых войн), которые практически свели на нет все достижения прошлого века. В случае же с сельским хозяйством технологический «голод» может привести к реальному голоду в его буквальном смысле слова. Угасание темпов Зелёной Революции, позволившей увеличить урожайность зерновых на 126% в 1950-1980 гг., но в последующие годы давшей прирост только на 47%, едва поспевая за глобальным ростом населения, привело к другой, более громкой «зелёной революции», имеющей уже политический характер, хоть и не вполне чётко определённый. Можно приукрашать Арабскую Весну 2011 года, преподнося её как продукт современной информационной эпохи, но нельзя преуменьшать влияния повысившихся цен на продукты питания на людей, в которых в итоге голод победил их страх.

Инновации в медицине и биологии ещё рождаются, но и здесь можно найти достаточно признаков замедления прогресса и уменьшения ожиданий от отрасли. В 1970 году Конгресс обещал победить рак через 6 лет. Спустя 41 год мы, может быть, и стали ближе к этому, но на самом деле данная победа остаётся недостижимой и даже кажется, что она сейчас дальше, чем была. Сегодня политикам будет намного тяжелее убедить скептически настроенную общественность начать серьёзную кампанию против болезни Альцгеймера, несмотря на то, что треть американцев в возрасте старше 85 лет страдает той или иной формой слабоумия. Средняя продолжительность жизни в США продолжает расти, но этот рост всё более замедляется – с 67,1 года для мужчин на 1970 год до 71,8 лет в 1990 году и 75, 6 лет по состоянию на 2010 год. Оценивая перспективу, нельзя не заметить отсутствия новых лекарств, получивших бы широкое распространение – возможно, из-за непримиримой позиции Управления по контролю качества продуктов и лекарств, возможно, из-за безответственности современных учёных-биологов, возможно, наконец, из-за сложности человеческого организма и трудностей в его изучении. Три последних года крупные фармацевтические кампании теряют треть доходов по мере прекращения действия своих патентов, что побудило их пойти порочным путём массовой ликвидации научно-исследовательских отделов, принёсших так мало прибыли за последние полтора десятилетия.

III.
Огромные ожидания в сфере технологического прогресса возлагаются на компьютеры. Развитие в области информационных технологий резко контрастирует с повсеместной рецессией. Закон Мура (согласно которому удвоение числа транзисторов, которые можно разместить на одном микрочипе, а с ним и удвоение вычислительной мощности, происходит за время от 18-ти до 24-ёх месяцев) по-прежнему справедлив и действует, что кто-либо, включая самого Мура, вряд ли мог себе представить в 1965-ом. Мы плавно перешли от мейнфреймов к домашним компьютерам и Интернету. Мобильные телефоны в 2011 году обладают большими вычислительными возможностями, чем вся космическая программа «Аполлон» в 1969 году. Если смотреть на положение дел из Пало-Альто, то возвращение в докризисный 1999 год не так уж и невозможно.

Сейчас золотом кажется всё, что блестит. Тысячи Интернет-стартапов запускаются каждый год, оценки перспектив этого бизнеса только повышаются, что отнюдь небезосновательно: от 2-ух до 6-ти этих новообразованных компаний в год выходят на уровень капитализации в районе 1 млрд. долларов. В духе новой экономики Google за три последних года удвоил заработную плату для своих талантливых программистов. Помимо финансовой стороны вопроса, на примере недавнего фильма «The Social Network» можно увидеть, как Facebook с его 750 миллионами пользователей сумел овладеть самим духом нашего времени.

Фактическая экономическая независимость мира компьютеров от всего остального порождает больше вопросов, чем ответов, лишь намекая на то странное будущее, к которому могут привести современные тенденции. Будут ли суперкомпьютеры необходимыми двигателями для чудесного создания совершенно новых форм экономического развития, или же просто станут мощным инструментом по манипулированию уже существующими структурами? Какова перспектива каждой из этих возможностей?

IV.
Попробуем решить данную сложную проблему оценки с иной точки зрения. Если происходит научно-технический прогресс, то разумно было бы ожидать роста экономики (хотя, конечно, это может быть осложнено действием других факторов). Верным должно быть и обратное: если ключевые показатели экономики свидетельствуют о её спаде, прогресса науки и техники также ждать не стоит. Таким образом, т.к. экономический рост легче оценить, чем научно-технический прогресс, экономические показатели дадут косвенные, но важные ответы на наши вопросы.

Важнейшей экономической тенденцией в последнее время было падение реального уровня доходов с 1973 года, когда цены на нефть выросли сразу в 4 раза. Можно сказать, что прогресс в компьютерной области и проблемы энергетики компенсировали друг друга.

Как Алиса в Зазеркалье, мы (и наши компьютеры) были вынуждены бежать быстрее и быстрее только для того, чтобы остаться на прежнем уровне.

Если верить экономическим показателям, наши представления о всеобщем поражающем воображение прогрессе окажутся далёкими от истины. Если верить экономическим показателям, не следует доверять оптимизму научного сообщества. Действительно, разделяя широко распространённое мнение, что правительство США, вероятно, занижает истинный уровень инфляции (возможно, замалчивая безудержную инфляцию, порождённую политикой самого правительства в образовании, где увеличение расходов не дало никаких результатов, и здравоохранении, где почти такие же расходы привели к мизерным улучшениям), нельзя не относиться самым серьёзным образом к непрерывному росту цен на золото и не делать логичного заключения, что реальные доходы снижаются ещё быстрее и сильнее, чем свидетельствуют официальные данные. Такой печальный вывод порождает ряд других важных вопросов, которые, впрочем, все касаются основной тенденции, идущую ещё с 1973 года:

Средний доход превышает статистическую медиану доходов (в обоих случаях измеренных с учётом инфляции), и существует тенденция к их ещё большему расхождению. Медиана доходов возросла только на 10%. Средний доход вырос на 29%, что также свидетельствует о затормозившемся темпе роста только на 0,7% в год – намного меньше, чем в предыдущие четыре десятилетия.

Различные социальные выплаты и льготы, в основном на здравоохранение, увеличились до 2600 долларов на одного работника, всего лишь на 0,2% в год с 1973 года. Так что если правительство США ошиблось с расчётом инфляции всего лишь на 0,9%, то средняя зарплата и социальные льготы окажутся даже понизившимися по сравнению с 1973-им.

Корпоративные прибыли увеличились с 9% ВВП до 12% – опять-таки, величину хоть и значительную, но которой так же легко манипулировать.

Если женщины пошли работать в 1980-ых, то в 2000-ых уже увольняют мужчин.

Выпускникам колледжей стало лучше, выпускникам высших школ – хуже. После 2000 года хуже стало всем, при этом следует помнить о быстро растущих государственных расходах на образование.

Эпоха глобализации повышает уровень жизни, делая рабочую силу и товары дешевле, но одновременно осложняет жизнь, заставляя конкурировать за ограниченные ресурсы. Сторонники свободного рынка полагают, что положительная сторона данного процесса компенсирует отрицательную и преобладает над ней.

Экономический прогресс, конечно, может отставать от научно-технических достижений, но не в течение такого большого срока, как 38 лет.

Экономическое будущее по-разному представляли в 1960-ых. В бестселлере 1967 года «Американский вызов» Жан-Жак Серван-Шрайбер утверждал, что ускорение технического прогресса увеличит разрыв между США и остальным миром, что к 2000 году «…постиндустриальное общество будет состоять из следующих стран в таком порядке: США, Япония, Канада, Швеция. И это всё». Как утверждалось в книге, разница между Соединёнными Штатами и Европой будет такой же, как и разница между Европой и Египтом или Нигерией. В результате этого отрыва, автор прогнозировал, что американцы будут наиболее конкурентно способны при наименьших трудозатратах:
«За 30 лет Америка станет постиндустриальным обществом… Рабочий день будет составлять 7 часов при 4-ёхдневнорабочей неделе. Календарный год будет включать 39 рабочих недель и 13 недель отпуска. С учётом выходных и праздников это будет означать 147 рабочих и 218 нерабочих дней. Всё это произойдёт в течение жизни одного поколения…»
Мы должны не поддаваться искушению разочароваться в «космическом» оптимизме Серван-Шрайбера, а лучше понять причины, из-за которых будущее, по сравнение с тем, каким оно представлялось, оказалось настолько ужасным, что для многих американцев данная Моисею ветхозаветная Четвёртая заповедь «Помни день субботний, чтобы святить его» – абсолютно ничего не значащая фраза.

V.
Как финансовая технология, кредит также предъявляет свои претензии на будущее. «Я с удовольствием заплачу вам доллар во вторник за то, чтобы съесть гамбургер сегодня» – такая схема работает, только если этот доллар действительно возвращается во вторник. Кредитный кризис начинается тогда, когда доходы снижаются и настоящее не оправдывает ожиданий прошлого по отношению к будущему. Нынешний кризис финансов и на рынке жилья на самом деле поднимает очень серьёзные вопросы, касающиеся перспектив научно-технического прогресса. С одной стороны, отсутствие прогресса делает кредитование более рискованным, потому что в случае, когда что-то пойдёт не так, макроэкономический рост не сможет предложить средств исправления ситуации; время не может повысить ликвидность или платёжеспособность в мире, где рост и прогресс малы. С другой стороны, отсутствие движения вперёд делает кредитование выгодным бизнесом, в то время как некредитные, реальные доходы падают ниже запланированного пенсионными фондами и многими другими инвесторами уровня.

Вышеприведённый анализ объясняет странную связь между «мыльным пузырём» технологий 1990-ых и появлением «мыльного пузыря» недвижимости 2000-ых, когда большие ставки на технологический рост не оправдались, инвесторы попытались не только возвратить, но и приумножить свои средства путём массивного кредитования, казалось бы, безопасного рынка недвижимости. Это тоже не сработало, т.к. главная причина возникновения «мыльных пузырей» на рынках технологий и недвижимости была одна и та же – предположение о лёгкости развития и успеха. Без фундаментального прогресса в производительности труда (который должен быть обусловлен, очевидно, технологией) стоимость недвижимости никогда не поднимется. Кредиты же научного прогресса никогда не заменят.

VI.
Упадок технологий угрожает не только финансовым рынкам, но и всему современному политическому порядку, основанному на безостановочном неуклонном росте. Сегодня компромисс демократий Запада зависит от идеи, что мы выработаем политические решения, позволяющие выиграть больше времени. Однако, в стагнирующем мире на каждого, добившегося успеха, будет приходиться один неудачник. Многие подозревают, что успешные победители занимаются чем-то вроде рэкета, и поэтому следует ожидать всё больше опасных крайностей в политике. Мы можем стать свидетелями зарождения такой системы с нулевой суммой в политике Соединённых Штатов и Западной Европы, когда вероятности улучшений становятся меньше вероятностей ухудшения, и наши лидеры отчаянно изыскивают средства решения макроэкономических проблем, имеющих давнее неэкономическое происхождение.

Все знают про кейнсианство с его неуместным акцентом на макроэкономику. Несмотря на весь свой блеск, Джон Мейнард Кейнс всегда был чуть-чуть мошенником, как всегда есть немного обмана в массивном финансовом стимулировании и в связанном с ним печатании денег (могучий научно-технологический поток XX века принёс и много экономически бредовых идей). Даже во времена Великой депрессии 1930-ых инновации создали и развили целые отрасли, такие, как радио, кинематограф, авиастроение, бытовая техника, химия полимеров, вторичная переработка нефти. Несмотря на все свои ошибки, проводники Нового курса Рузвельта придали сильное ускорение технологическому прогрессу. Недостатки и заблуждения Нового курса легко были скомпенсированы и преодолены ростом в последующие десятилетия. Во время Великой рецессии 2000-ых, напротив, наши политические лидеры с большой эрудицией дискутируют на узкоспециальные финансово-фискальные темы, при этом приняв на вооружение концепцию о спасительном инновационном будущем. Годы проходят, это будущее не настаёт, и мы начинаем сомневаться, наступит ли оно вообще. Эра монетарных «мыльных пузырей» заканчивается в очень суровой обстановке.

В политической жизни мы видим переход от оптимизма Джека Кемпа к пессимизму Рона Пола, от экономики предложения к движению чаёвников, от идеи, что мы можем соединить уменьшение налогов с увеличением расходов, к идее, что деньги бывают как твёрдыми, так и фантомными. Кто-нибудь язвительный может даже спросить, не является ли «экономика предложения» просто синонимом кейнсианства. В настоящий момент достаточно лишь заметить, что понижения процентной ставки может и не случиться, и это в любом случае никак не заменит сотен новых ядерных реакторов.

VII.
Мы увидели, что даже простой вопрос, не находятся ли технологии в упадке, далеко не так прост. Принципиальный же вопрос о причинах спада, похоже, ещё сложнее, и в рамках данной статьи нет места для поиска ответов на него. Ограничимся связанным вопросом: «Что делать?» И ещё более определённее – может ли наше правительство перезапустить и перенаправить зашедшую в тупик машину прогресса.

Государство может успешно развивать науку, это отрицать нет никакого смысла. Манхэттенский проект и программа «Аполлон» напоминают нам о такой возможности. Свободный рынок не может финансировать фундаментальные исследования в необходимом для них объёме. На следующий день после Хиросимы «New York Times» могла важно писать о превосходстве централизованного планирования в научной области:
«Как результат: изобретение [ядерной бомбы] было совершено в течение трёх лет, по сравнению, возможно, с половиной столетия, которая была бы потрачена на этот процесс в случае, если бы мы положились на исследования пусть и великих, но работающих в одиночку учёных».
На практике, однако, чувствуется, что такое отношение осталось в прошлом. Подавляющее большинство наших политиков не были инженерами или учёными, и они не прислушиваются к мнению инженеров и учёных. Сегодня письмо Эйнштейна президенту США не дошло бы по адресату, затерявшись в комнате для корреспонденции в Белом Доме, а Манхэттенский проект в наше время не был бы даже начат, не говоря уже о его реализации за три года. Я не знаю ни одного политика – будь то демократ или республиканец, – который был бы готов пойти на серьёзное сокращение социальных расходов, чтобы освободить средства на большие инженерные проекты. Роберт Мозес, великий строитель Нью-Йорка 1950-ых, или Оскар Нимейер, великий архитектор бразильской столицы, принадлежали к прошлому, в котором люди всё ещё имели конкретные идеи и мысли о будущем. Избиратели сегодня предпочитают дома в викторианском стиле. Научная фантастика умерла как литературный жанр. Человек добрался до Луны в 1969 году, и тогда же тремя неделями спустя был проведён первый Вудстокский фестиваль. Сегодня задним умом мы понимаем, что именно тогда хиппи захватили страну, и война за Прогресс была проиграна.

Сегодняшние хиппи не понимают, что есть разница между выбором первого чернокожего президента и созданием дешёвого способа использования солнечной энергии, в их сознании движение в сторону больших гражданских прав означает параллельное движение всеобщего прогресса. Из-за идеологических предположений, ставших общепринятыми, Прогрессивных Левых 1960-ых теперь нельзя спросить, может ли сегодняшняя ситуация ухудшаться и дальше. Я поражаюсь, насколько долго из-за бесконечных политических войн игнорируется технологическая стагнация.

Как бы то ни было, после 40-летних блужданий нелегко найти путь назад в будущее. Если мы хотим, чтобы это будущее всё-таки наступило, очень важно думать о нём гораздо больше, чем все эти годы. Первый и самый важный шаг для этого – увидеть, что мы все сейчас находимся посреди пустыни, а отнюдь не в заколдованном лесу.

Питер Тиль, основатель и генеральный директор PayPal, американский предприниматель и венчурный инвестор. Будучи студентом Стэнфордского университета, издавал газету консервативно-либертарианского толка «Стэнфордское обозрение»