Глава 16. Исполнение желаний, или беги, а то умрёшь

"ПРОВИНЦИЯ", роман без вымысла

 Часть 1 ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ИГОРЯ ДЕДКОВА ИЛИ БЕГИ, А ТО УМРЁШЬ

       
 Мы шли по проспекту Мира. Володя иногда целовал меня, и тогда падала моя шляпка.  Я предложила оставить её здесь или перестать целоваться.  

Тогда он начал говорить о Ней. Какая она чудная. У меня-то свои представления о её чудности - чудно водит за нос Володю, но это мнение лучше держать при себе. А попросить Володю "вон до того перекрёстка не говорить о Ней" - можно.  

О Ней бы больше не говорили вообще.   

На Сковородке взяли такси и скоро были дома. Ужинали, а скорее, завтракали - ведь накрытый стол ждал нас.

И Володя сказал, что нет и не могло быть на свете женщины, с которой бы он был близок в то время, когда существует Она - любимая и любящая.   

- Но ты - что-то особое, женщина с душой, равной таланту и подвигу - говорил он почти с ужасом, - я не могу преодолеть...  

Утром на кухне он читал и говорил. Я слушала и жалела, что мы теряем время на что-то другое, когда надо только это: чтобы он говорил, а я слушала и росла, как дерево под дождём и солнцем. Ну, в перерывах, ладно, - мы бы любили друг друга. С каждым разом всё более страстно. И тогда бы я забыла, возможно, что Володя просто единственный мужчина, с кем я могу быть близкой, когда на свете есть Мастер - любимый и любящий.  

 А Володя просто перепутал женщин. Рассказывая о Ней - рисует мой портрет. И ещё удивляется, что не может "преодолеть". Он когда-то придумал и полюбил в ней другую женщину. И упорно в таковую в ней видит, хотя её поступки рисуют совсем другого человека. Для него пока сие скрыто - слишком много жертв он принёс во имя её... Пусть видит, что угодно - не моё дело объяснять.  

Но оба с Володей мы останемся без наших любимых. И спасение утопающих дело рук их самих.  

Он предложил: давай выйдем на улицу?  

Пошли вдоль берега Волги, поднялись по крутому склону к мосту. Он легко перемахнул через метровое заграждение, протянул через перила руки и перенёс меня так, словно я ничего не весила.  

Пришли в библиотеку в надежде найти записные книжки Володи, которые он где-то оставил и переживал из-за них.   За столиком у Арминэ долго пили бутылку "Киндзмараули", и снова светились имена Окуджавы, грузинских поэтов, Чуковских, Дедкова.

  Потом гуляли по набережной. Я показала два сросшихся дерева: вот это модель любви. Если деревья разделить, одно, может быть, выживет. Как заворожённый, Володя смотрел на эти деревья, а я сказала, что если потерпеть семь лет...  

Почему семь, спросил Володя. Потому что это биологический срок любви. И он сразу поверил. Потому что это правда. Стал высчитывать, сколько ему ещё осталось. Оказалось - много, больше пяти лет.

 

К Радченко шли пешком. Володя надеялся, что книжки, возможно, там. Но позвонил Соловьёвой и успокоился - она их "прибрала" ещё в библиотеке.  

 Радченко был так весел, так приветлив, так счастлив нас видеть, что показалось - это всё вымучено. А я не могла смотреть ему в глаза - словно он слепил меня. Потому что когда-то он говорил: "Ты молода, у тебя обязательно будут мужчины, а я стар... и не вынесу измены". А я клялась: "Никогда! Никогда не будет других".

 

Пока Володя говорил по телефону, мы с Мастером сидели напротив друг друга, и я прикрывала глаза ладонью. Вот когда узнала, как стыд "ест глаза". Ещё стыд грыз сердце - я слышала хруст. А он оставался веселым и приветливым, шутил, называл солнышком и подсовывал под руки то, что надо было порезать на стол - сама не соображала.   

Почему вчера не было стыдно?

 Потому что вчера я спасалась. Мне было плохо так, как только может быть плохо человеку, пока не пришла сюда. А сегодня уже другое дело.  

Мы распивали "Хванчкару", когда пришли заказчики. Появилась водка. Пришёл Салмов. По примете: водка на стол - Салмов в дверях. Радченко стал показывать гобелены, комментируя содержание.

О "Моём озере" сказал только: это часть моей биографии. Вот был бы ужас, если бы молодому покупателю, которого привёл сюда отец, приглянулся этот гобелен, и его купили при мне. К счастью, этого не произошло.  

У меня буквально гас в глазах свет - но крепилась из всех сил. Мне было нужно, чтоб никто не заметил полуобморочного состояния. Но пить вино и участвовать в разговоре не могла.

Наконец, Володя что-то сообразил: пойдем?..  

Я моментально встала.

Не помню, как попрощались, как вышли. Мы держались за руки, но мысленно я была не с Володей, а он, видимо, не со мной.   

В последнем письме я писала: "Хочу гулять с тобой по зимним улицам, а зима кончилась. Но гороскоп на будущей неделе пророчит исполнение всех моих желаний. Значит, снег выпадет. Одевайся теплее".

Конечно, я шутила - какой снег, весна пёрла вовсю, стояли солнечные дни, уже впадающие в лето.  
Но когда мы вышли от Радченко, валил густой снег. Всё вокруг было белым-бело.  

Дурнота понемногу уходила. А Володя мрачнел. Очевидно, он затосковал по Ней. Впрочем, это никак не выражалось, разве в нашем молчании. На остановке "Дружба" он сказал: давай встанем между киоском и деревом? Спросил: что ты будешь делать завтра?  

Жить, ответила я.

 Он молчал.

Поинтересовалась: не утомила ли я тебя своим обществом?  

- Не то, что бы так, но...

-  Тогда иди! - не дала я ему договорить.   

Но он стоял. Стоял. Стоял. Стоял.  Прошла вечность, а мы все стояли молча друг с другом рядом.

Наконец, он словно вспомнил что-то - вдруг притянул к себе, зацеловал моё лицо и побежал прочь. Наверное, вспомнил, что кроме меня, есть ОНА, и надо звонить Ей. Правильно, уже пора.  

Шёл густой снег. В моём кармане, кроме проездного на автобус, не оказалось ничего. А как назло, один за другим приходили троллейбусы.

Деньги Мастера я отдала Володе у Арминэ, когда расплачивались, и обнаружилась пропажа его денег. Сдачу отстранила.  

Он тогда спросил: почему ты не берёшь деньги?  

-  Мне не нужны деньги.  

Ну, действительно, зачем деньги, если рядом мужчина?  

Деньги нужны, когда одна.  
На такси.   

  Едва войдя в дом, я тут же выскочила за дверь. В квартире была такая тишина и тоска, что поняла: сейчас повторится вчерашняя пауза. И она может стать смертельной. Сегодня сочинять рассказы нет сил.  

И я пошла на Северную, за ребёнком, хотя обещала забрать его только завтра. Но пошла - за его милым говорком, теплыми ручками, за его любовью. Шла и думала: как это мудро и милостиво, что у человека есть родные, семья. Его могут лишить права войти в казённую дверь на чаепитие за казённый счет, лишить общения, но никто не лишит его семьи, если он сам того не захочет. Думала, что останусь там.

Представляла, как обрадуется Сергей, как будет счастлив накормить меня, постелить мне постель. И видела в этом спасение.  

Но в спальне, моей камере-одиночке, где я протомилась ночами осень и зиму, пока созревал развод, орал телевизор. А Сергей пьяный спал и не слышал.

Выключила звук и прошла через кухню и столовую, где было темно, в гостиную. Там, у другого орущего телевизора в кресле сидела мама, тепло одетая - в доме было прохладно. А Ромка прыгал рядом - с голыми ногами и попкой. Я протянула виноград, который всучил Радченко, когда уходили: "Возьми для ребёнка, тут не пригодилось..."

Мать была грустна и недовольна.

Встал Сергей и начал подавать суп и чай, но я не могла есть. Вид пьяной дури, торчком стоящей в его глазах после определенной дозы спиртного, отвращал от всего.   

Мне так хотелось суеты вокруг себя и тепла. Суета была, тепла не было. Собрала ребёнка и пошли. Сергей увязался провожать против моей воли. Проводил до прихожей и, не получив приглашения пройти, ушёл, хлопнув дверью.  

Ночью обнаружилось, ребёнок простужен. Сутки вытаскивала его из болезни.   

Завтра снова на работу.

Туда, где нет ни одного доброжелательного лица, кроме Дедковского - он смотрит с портрета на стене.

И потому надо собраться с силами: вспомнить и сохранить в памяти счастливого Мастера, когда он с книжкой над головой по-детски радостно: "Смотри, что я для тебя..." Его вымученную приветливость, когда мы пришли во второй раз - урок, как надо переносить боль. И те слова Володи: "не могу преодолеть...", и всё, что было потом между нами. Потому что это самое сильное средство от одиночества, на которое я обречена - с раннего детства и до сих пор моя жизнь происходит от события к событию, а между ними - одиночество. Одиночество, как нож к горлу - беги, а то умрёшь.

А куда бежать?               

                     конец первой части