Синяя майка лидера

Через холмы к речке - главная и ежедневная летняя дорога. Рывок туда из избы, где еще шкварчит на керосинке бабушкина яишня, а ты с куском хлеба во рту натягиваешь голубую майку и ноешь: не хочу есть, так побегу, - стремительный рывок. 

Я несусь вниз, вниз с холма к речке и от росы мокрые выше колен ноги у меня блестящие, коричневые и очень легкие. Только переставляй.

Фотография Сергея Мостовщикова // © Сергей Мостовщиков

У вира под бугром уже полно пацанов. Наших - ни с Пролетарской, ни с Интернациональной не видно, чужих же - с Заречья, полным-полно. Штук несколько. Хрен с ними. Скинул майку и - ух! - разом обожгла вода: столько в виру под бугром бьет ключей. Около тридцати на улице, а вода тут вечно холодная. Зато чистая. Раки к осени - ого-го. Большие и черные. Выныриваешь с таким в кулаке - как с олимпийской медалью. А глаза круглые и полны веселого ужаса. Да, обрыв тут для прыжков - лучше не придумать.

За пару лет до того случая, в городе, отдала меня мать в секцию плаванья. Чтобы не слонялся хиляком по двору. Да и в деревню ей отпускать меня спокойней, когда рассекать официально - под мужской разряд - стану.

Теперь я на речке король: сотка кролем - это не к тому берегу саженками. 

Уделать зареченских особая радость. Они коварные: на своей территории наших поодиночке метелят. Стоит мост пересечь, так сразу и вылазят. Меня, правда, не трогают. Покровские - учителя. А потому вся взрослая деревня их уважает. Бабке с дедом мужики по очереди огород под картошку пахали. Сами приходили и пахали. И к осени выкапывать придут. Это уж обязательно.

Свет популярности и высокой недеревенской духовности Покровских падал на городского внучка. Наглого и быстроплавающего. Просто так (как другим) ему и вправду морду не набьешь: батя или матка потом, когда всё вскроется, вожжами отходят. А городской обязательно трепанет: как городскому слюнями не брызгать? 

Но и простить его за то, что городской, нет у зареченских сил и возможности.

Я ношусь по водной глади туда-сюда, ныряю с обалденной высоты, а враги сидят и ухмыляются. 

Чего ухмыляются?

Наконец, в гусиной коже вылезаю на берег и спешу туда, где оставил закатанные по колено шаровары и синюю свою майку. Колотит оттого, что отталкиваясь от верхушки бугра не только лихо кричал в полёте, но и старался пронырнуть как можно дальше, не появляясь совсем на поверхности. Такая тактика должна была смять наблюдателей. Куда им до меня? Совершенно счастливый, прыгаю на одной ноге, не сразу попадая другой в штанину, поднимаю с травы майку. А она узлом завязана. Пошутили наблюдатели, так затянули, что узел только зубами растянуть можно. Я вцепляюсь зубами в синюю, мокрую и остропахнущую ткань, и слышу сзади хохот зареченских. Восторженный, дружный, прямо победительский хохот.

И тут до меня доходит: пока нырял и напоказ кролем рассекал, они майку узлом связали, а узел - обоссали! Как мафия - все по очереди ножичком в мертвого тыкали. Повязаны теперь подвигом.

Их подлянка удалась на все сто. На кого мне кидаться? Какой гад это все сотворил? - не понять. Лыбится разом вся компания. 

Я бреду к воде, долго и униженно стираю майку в холодной воде вира, вновь вцепляюсь зубами в теперь уже безвкусный, но все еще не развязанный узел. Узел, не сразу подается, а звонкий смех - все звучит над речкой, над полем, поднимается высоко в синее небо под самые облака-клёцки и преследует меня везде. И в избе преследует. И в маленьком закутке за печкой засыпаю под этот, бьющий прямо под дых, смех. 

Снится мне тот же обрыв, те же зареченские. Снится, как смело подхожу к ним и хлестаю по хохочущим харям той обоссанной синей майкой. Вижу, как они нагнули головы вниз, слышу, как хором просят прощения... А солнечным утром следующего дня я вновь спешу через холм на речку. Буду метелиться - так я решил ещё во сне. Не поняв, что сон этот - продолжается. Обзову по всякому. Не смогут они стерпеть и станут со мной драться. Хорошо бы один на один. Но это зареченские! Они кодлой привыкли.

Я наголову разгромил всех в счастливом том сне, безоблачным летом, которое утекло с водой реки за горизонт. К Днепру и утекло. Я приезжал в тот райцентр недавно. Через сорок лет. Вы удивитесь: там асфальт с заплатками - как у людей - на Пролетарской улице положили. И нет больше зареченских. 

Высохла речка совсем, вот и не стал