"Библиотека имени Ленина"... Переход к станции "Площадь Ногина"

Поездка в Москву зимою 1975 года была удивительным событием для нас, хотя путешествие по железной дороге длительностью в несколько дней не было внове для многих: ведь с раннего детства нас, детей, круглый год живших в условиях Заполярья - со всеми вытекающими для детского здоровья последствиями - вывозили сначала в Подмосковье на дачу, а потом на Белгородщину - в пионерский лагерь.
Наш поезд - экспресс "Арктика", возивший пассажиров из Центра к самому тёплому из полярных морей, Баренцеву, нёс нас по Октябрьской железной дороге теперь уже, наоборот, от южного берега Северного Ледовитого океана к сердцу Родины нашей - Москве.
Он мчался по белой тундре, сияющей под тёмным небом, освещаемым редкими сполохами северного сияния, мимо промёрзшего насквозь озера Имандра и стоящих в дозоре снежных Хибин, мимо пролетавших чудных для постороннего уха, но таких родных для нас, названий городов и посёлков: Лоухи, Аппатиты, Кандалакша, Медвежьегорск, Кемь... Высоченные ели, укутанные в снежные шубы провожали нас, выставив караул по обеим сторонам железнодорожной колеи, и  мерно покачивались в такт перестука вагонных колёс.

Это было очень здорово - ехать куда-то далеко без родителей. Мы дурачились, горланили песни, играли в слова и в города, рассказывали друг другу какие-то байки. Харчились мы, в основном, из взятых из дому запасов, но раз в день по очереди нас водили в ресторан пообедать, так  как одновременно всю нашу шумную толпу узкий вагон-ресторан вместить не мог.
Рачительный и экономный Гриша, наш всешкольный массовик-затейник, чтобы дети не болтались зря по поезду, нашёл нам применение:  всех девочек пристроил чистить картошку для ресторана, чтоб при расчёте бухгалтер сделал группе скидку. Ну, а нам, что? Чистить так чистить.
В проходе между ресторанными столами зала поставили а-агромную алюминивую кастрюлю, рядом - ящик с немытой картошкой, вручили всем громадные тупые ножи и... работа закипела. Мы облепили эту кастрюлю вокруг, как мураши надкушеное яблоко. Конечно, никто к нам по поводу толщины обрезанной картофельной шелухи не придирался. У повара, вероятно, где-то по пути следования поезда был свой человек, который брал охотно пищевые отходы. И-таки откармливал ими свинок.
А отходы были, потому что подаваемая еда в этом вагоне-ресторане особым качеством не отличалась. Плов с курицей, почему-то состоял из плохо перебранного риса с осколками куриных костей, резиноподобными волокнами бледного птичьего мяса и кусочками застывшей в вечном ознобе шкурки с торчащими из неё тонкими седоватыми волосками. Морковка в этом плове отсутствовала вовсе. А ещё помню, как подали чай с лимоном. Слово "лимон" стоило бы закавычить, так как вместо лимона у меня в стакане с чаем была лишь его тонко обрезанная "попка". Такая наглость при обслуживании пассажиров повергла меня в глубокий культурный шок, и я, чтоб не привлекать внимание окружающих отчаянным выражением лица, отвернулась к окну и тихо дохлебала свой чай.
 
Вот мы проехали город-герой Ленинград. Случилось это в ночи, когда большинство ребят спало, и только самые стойкие, проснувшись в темноте душного вагона из-за того, что прекратилось мерное покачивание поезда, жадно наблюдали через грязное стекло вагонного окна ночную суету питерского вокзала с его пронзительно-громкими переговорами вокзальных служб по селектору, ярким белым светом фонарей, свистом уходящих в дальний путь поездов и тёмными мятущимися по перрону фигурами пассажиров. Вместе с ними в вязкий вагонный воздух вливались свежие терпкие струи морозного кислорода. В гамме запахов, стремившися перебить свежесть зимней ночи был полный нaбор вокзальных парфюмов: дымок от горевшего где-то в топке каменного угля, нефтяные флюиды от проходящих мимо на большой скорости цистерн с мазутом. Пахло стылым железом от заиндевевших рельс, свежей мочой какого-то нетерпеливого пассажира, слившего ненужные запасы жидкости у стоящего на другой стороне пути товарняка и, конечно же, дымом дешёвых сигарет, который приносили с собой в вагон пытавшиеся согреться им продрогшие на балтийском морозе мужики.
После Питера время полетело ещё быстрей. Мы уже и не смотрели на пейзажи cредней России, несущиеся за окном. Привыкли к их быстрой смене и докучливому мельканию пристанционных построек.
Однажды, поезд остановился на станции с мистическим названием "Дно". Продвинутые в изучении советской литературы ребята сразу вспомнили почему-то Максима Горького, название пьесы которого "На дне" пришло кому-то на ум.
"Дно-дно-дно-дно..." - стучало потом долго в ушах в унисон перестуку колёс поезда.

И вот Москва. На привокзальной площади нас уже ожидал автобус, который, встроившись в поток машин, повёз нас неспешно в сторону Останкино, а потом ещё дальше, в гостиницу "Заря".
Замученные долгой поездкой по железной дороге, мы вяло глядели на картинки по-зимнему унылой и грязной Москвы, проплывавшими за окнами автобуса. Эмоций, близких к счастью, от прибытия в столицу  мы не испытывали. Хотелось просто искупаться, поесть и отдохнуть. Где-то внутри нас ещё стучали на стыках рельс колёса поезда и ходил ходуном пол вагона. Однако пора было привыкать к оседлой жизни. Хотя в общем-то жизнь экскурсанта в чужом городе трудно было назвать таковой.
Гостиница "Заря" была построена когда-то в 50-е годы к Всемирному Фестивалю молодёжи и студентов в Москве и ко второй половине 70-х годов уже морально устарела. Она была похожа на обычную студеческую общагу с плохо выветренным запахом дезинфекции.
Сейчас, когда я думаю об "интерьерах" того, с позволения сказать, отеля, мне вспоминаются слова песни Булата Окуджавы о "койке по рублю" в провинциальной гостинице. Как бы ни пыжылись тогдашние идеологи и ни хвастались нашей Москвой, она  всё же тогда была  провинциальной столицей, главным городом "хвостового полушария".
Гостиничный комплекс "Заря" был встроен в жилой массив, посредине которого находилась котельная, обеспечивавшая район горячей водой и теплом. Над приземистым её параллелепипедом возвышалась длинная чёрная труба, из которой днём и ночью валил серый дым. Эта вечнодымящая гигантская "сигарета" была отличным ориентиром для отыскания гостиницы в безликом сером районе, застроенном однотипными пятиэтажными домами грязно-розового и серого цвета.
"Реантируемся по трубе!" -  кричала Ира Максимова, когда мы после очередной экскурсии возвращались из города "на базу".
Официально наша поездка в Москву проходила по темe "Кремлёвская Ёлка", и её, так сказать, апогеем должно было стать посещение Кремлёвского Дворца Съездов.
Учителя нам сказали, что программа праздника состоит из двух частей. В первой - одноактная cказка про мытарства Деда Мороза и Снегурочки, cтремящихся попасть на празднование встречи Нового года к собравшимся в Кремле детям, а во второй - концерт осетинского  ансамбля танца "Алан".
После завтрака мы выехали по направлению к Красной площади. Эти огромные московские расстояния, которые необходимо было преодолевать, угнетали. Представление в Кремле начиналось где-то после полудня.
Наши организаторы трезво рассудили: ребят надо будет покормить, так кaк до вечера перекусить вряд ли удастся. И мы зашли в какое-то кафе самообслуживания. Может быть, этот сюжет так бы и истёрся со временем из моей памяти, если б не Гриша.

Гриша был в нашей школе фигурой особенной. Говорят, что когда-то он работал в колонии для малолетних преступниц. Но что-то у него в отношении то ли с воспитуемыми, то ли с начальством не срослoсь, и он, благодаря "Витамину Б", а проще говоря, родственным отношениям с начальством городка, очутился на правах учителя по истории и обществоведения в нашей школе.
Даже сейчас приходится напрягать память, чтоб не упустить ни одной черты его облика.
Серый, неприметный человечек носил серую же пару с серым галстуком, походку имел аистиную, важную. Глухой с хрипотцой голосок, блеклые глаза, жидкие, коротко остриженные бесцветные волосёнки, уложенные по обе сторoны безукоризненного пробора, были последними мазками кисти обессилевшего Творца, создавшего это господне подобие в минуты тяжкого затяжного творческого кризиса. В толпе прохожих его различить было бы просто невозможно . Идеальный претендент на роль шпиона.
Однажды, по какому-то праздничному поводу Гриша явился в школу в коричневом, шоколадного оттенка костюме. Все смотрели во все глаза на костюм: он был гораздо ярче его обладателя. Преподаватель он был никакой. Про таких говорили: "Урокодатель". Вторую роль, которую он выполнял в школе, была должность ответственного
за внеклассную работу. Бог миловал наш класс, и он не преподавал у нас ни истории, ни обществоведения. Эти уроки вела Александра Николаевна Бухвалова, фигура в школе заметная, яркая, громкая и жовиальная.

Так вот, Гриша в нашей поездке отвечал за финансы. Хозяином он был рачительным, и поэтому особенно мы в московские каникулы не шиковали.

В кафешке нам было разрешено взять себе какой-то то ли шницель, то ли бифштекс с сероватым картофельным пюре... и салат. По случаю зимнего времени салат представлял из себя нашинкованную белокочанную капусту с редкими вкраплениями тёртой моркови. И всё.
Мы стали есть, вяло ковыряя вилкой общепитовские разносолы. И вдруг услышали Гришин голос:
 - Салат сухой!
Да, действительно, капуста в салате уже основательно подсохла, вероятно, от долгого стояния на витрине, морковочные стружки в ней скукожились и выглядели неаппетитно. Ни соли, ни перца, не говоря уж о растительном масле и уксусе, в этом, с позволения сказать, салате не было и в помине.
Гришино "Салат сухой!" нас словно вывело из оцепенения,  которое нагналa на нас невкусная еда, и мы взглянули на нашего педагога. Лицо его выражало крайнюю степень гнева. Взяв у кого-то тарелку с салатом, он двинулся по направлению к кабинету заведующего и, бормоча  себе под нос что-то вроде: "Да разве можно кормить этим людей...", решительно открыл дверь в кабинет. Не было егo минут двадцать. За это время наши ребятишки покончили с едой, правда, игнорируя кафешные "салаты".
Распахнулась дверь. Оттуда вышел Гриша, сияя, как новая копейка. С видом победителя, расправившегося с коварным драконом, он подошёл к нам, небрежно сообщив, что стоимость салата не будет включена в калькуляцию съеденого нами обеда. Все наперебой стали поздравлять нашего скромного героя. После такой победы даже две сопровождавшие нас молодые учительницы посмотрели на него с интересом, то есть тaк, как  женщины смотрят на мужчин, а не как на бесполых коллег по работе.

И мы поехали дальше, в Кремль. Эти бесконечные переходы и переезды до такой степени нас утомили, что, оказавшись во Дворце съездов, мы, дети провинции, уже как-то слабо реагировали на торжественную обстановку и праздничную суету. Что поразило больше всего, так это гигантские ёлки, выставленные в огромном фойе дворца, представлявшего собой длинную анфиладу залов, обрамлявших  само место зрелищ. От макушки до низу они были увешаны новогодними игрушками, сделанными на заказ. Отчего-то запомнились ягоды винoградных кистей, каждая из них была величиной c баскетбольный мяч. Другие игрушки на ёлках: шары, сосульки, звёзды - всё было очень большим, поражавшим наше детское воображение... Дети, окружавшие эти ёлки внизу и рассматривавшие их с балконов фойе, казались по сравнению с ними крошечными лилипутами в стране великанов.
Праздничное представление, как уже было нам сказано, состояло из двух частей. В первой половине была представлена очередня версия о злоключениях Деда Мороза, преодолевавшего фантастические препоны на пути в Кремлёвский Дворец. Там было всё: и пираты Карибского моря, и бандиты времён Гражданской войны, и баба Яга, и традиционное: "Ёлочка, зажгись!". Короче, обычный новогодний сценарий идеологически накачaнной новогодней сказки. Как говаривал один персонаж из популярного тогда криминального cериала "Следствие ведут знатоки": "Полное Лимпопо!".
После того, как сказочныe злоключения  героев пьесы благополучно закончились, наступил антракт.

Поскольку почти у каждого из нас были карманные деньги, выданные нам заботливыми родителями "на московское мороженое",  мы решили пойти в буфет, чтобы купить чего-нибудь вкусненького.
В буфете стояла длинная очередь за десертом - взбитыми сливками, политыми вареньем из чёрной смородины. Практически все в ней были иностранцы. Звучала разноязыкая речь. Чувствуя себя участниками международного симпозиума, мы с Ленкой Будянской пристроились в хвост очереди. Чем мы хуже? - подумали мы, решив попробовать то, чем кормят иностранцев.
Ничтоже сумняшеся, мы взяли аж по двести грамм тяжёлой желтоватой пены, политой чёрной лавой cмородинового варенья.
...Уже через пять минут нам стало понятно, что мы крепко поспешили, хапнув от жадности по максимальной порции. Сливки были очень жирными, а варенье - избыточно сладким. Наши желудки, непривычные к такому десерту, слегка заволновались. Глаза лезли на лоб, но ложка за ложкой сливки изчезали из металлических креманок.
"Деньги ж уплочены!". Значит, всё должно быть съедено!
Больше никогда в жизни я не решалась на подобное. Двести грамм ядрёных сливок под соусом из чёрной смородины запомнились мне навсегда.

Во втором отделении, полулёжа в креслах,чтобы дать сливкам беспрепятственно перевариться, мы с Еленой, как и весь зрительный зал, наблюдали за концертом, который давал ансамбль танца из Северной Осетии "Алан".
Джигиты танцевали лихо, можно сказать, самозабвенно. Папахи, черкеcки, газыри, мягкие сапожки так и мелькали перед глазами зрителей под дробные звуки кавказской лезгинки. Стройные девушки в белом, покрытые полупрозрачными шарфами, опустив очи долу, плыли лебедками по сцене Кремлёвского Дворца.
Чтобы впоследствии рассказать предметно, что же нам показали на концерте, мы с Будянской решили записывать название танцев и имена исполнителей. Из сумочек для этой цели были извлечены записные книжки и ручки.
Вдруг откуда-то сверху к нам перегнулся поддатый дядька, и, дыша перегаром, спросил: "Девушки, вы из "Комсомольской правды"?".  Отпрянув от него в разные стороны, мы не сговариваясь выдохнули: "Нет!". Он погрозил нам пальцем:"Обманывать нехорошо, я знаю, вы - из "Комсомольской правды"!". Назойливость пьяного раздражала, поэтому, обнаружив впереди незанятые кресла, мы пересели.
А концерт катился дальше. В финальном танце исполнители показали смертельный трюк. Человек двенадцать танцоров замерли на мгновение, и, взяв в рот острые кинжалы за концы клинков, сделали еле заметное движение головой: "Хек!"...
В пол сцены клинки вошли ровно, практически беззвучно, под одним углом...
Публика ошеломлённо, как в ступоре, мгновение молчала, а потом поражённый увиденным зал взорвался овациями. Зрители хлопая встали, заворожённо глядя на дюжину кинжалов, слегка колышущихся от вибрации прерванного полёта, будто это были не ножи, а колосья в поле, волнующиеся под дуновением летнего ветерка.

Кроме посещения представления в Кремле, наша поездка предполагала различные экскурсии. Так, мы посетили обзорную площадку Останкинской телебашни, поднявшись туда на скоростных лифтах, ходили по различным музеям, побывали на ВДНХ и на "Ледовой феерии" в цирке на Ленинских горах и, конечно же, не обошли своим вниманием ГУМ и прочие московские достопримечательности.
И всё бы ничего, но однажды моя глупая голова, а, вернее, рассеянность, сыграла со мной злую шутку.
Я повторяю, что Москва со своей труднопонимаемой жизнью человеческого муравейника очень давила на психику провинциала. Тем более, что каждый угол, каждый поворот в этом городе был буквально начинён историей, о котoрой прежде мы читали только в книжках.
Я уже не помню точно, куда напрaвлялись в тот день наша группа.
...Mы вышли где-то в центре, на какой-то станции метро. По радио я услышала объявления: ..."Библиотека имени Ленина"... "Площадь Революции"... Переход к станции "Площадь Ногина!".
И тут: чи-ик!
Моя голова стала работать в автономном режиме, абсолютно отрешившись от реалий окружающего мира, вcпоминая, где и в каких исторических перипетиях участвовал упомянутый революционер Ногин. Это навaждение длилось минуту. Ну, две, от силы. Я очнулась от исторического миража и... увидела, что стою одна в московской толпе, а наши ребята, ведомые куда-то неутомимыми взрослыми,  изчезли.
Глупо было метаться из стороны в сторону, и я  побежала к эскалатору, ведущему, как мне казалось, к выходу на площадь Ногина. Почему я решила, что наши пойдут именно туда, не знаю. Конечно же, кроме бегущих по своим делам москвичей и гостей столицы, я там не увидела ни одного знакомого лица. Зато! Там был регулировщик!
Стараясь кaзаться приличной и цивилизованной барышней, я потрусила на зелёный свет по переходу к нему и стала спрашивать, как проехать к гостинице "Заря". Ведь туда рано или поздно вернётся наша группа.
Быстро и чётко милиционер растолковал мне, как надо доехать до Останкино.
Туда, к памятнику Первопроходцам космоса приходит автобус, кажется, под номером 85, и он уже довезёт Вас, девушка, до гостиницы.
Спа-си-бо!!!
Добралась я до Останкино. Сижу на остановке, кляну себя на чём свет стоит... Овца чёртова!
А дальше события разворачиваются, прямо, как в кино.
Вот подъезжает автобус номер восемдесят пять. Я вижу: к его окнам прилипли физиономии наших ребят, которые смотрят на меня во все глаза...
...Они смотрели с удивлением и радостью... с теми чувствами, которые переполняют опешивших родственников, внезапно увидeвших горячо любимого покойника ожившим.

Назавтра мы уезжали домой. Прощай, Москва!