Когнитивный опыт вхождения в религиозное мировоззрение

Поскольку речь в нашей беседе пойдет о религиозном мировоззрении, а оно, как мы знаем, неоднозначно, необходимо выделить из всего многообразия тот сегмент, о котором мы будем говорить. Мы останавливаем наш выбор на православном мировоззрении, поскольку оно является наиболее традиционным для России. И сразу же ставим вопрос: а что такое православие?

Несмотря на то, что большинство славянского населения России считается православным, среди множества опрошенных респондентов, искренне считающих себя православными, многие из них, на поставленный вопрос дали весьма туманные и расплывчатые определения, а многие вообще затруднились с ответом.

К великому сожалению, даже у многих представителей религиозной общественности наблюдается весьма поверхностное отношение к основам своей веры и религиозной культуры, к богатейшему потенциалу, содержащемуся в них. Зачастую, религиозная жизнь сводится лишь к следованию обрядам и традициям без глубокого осмысления их сути. Что еще печальнее, такая позиция нередко преподносится как добродетель, в противовес, «заклейменным пороком», образованности и учености. Однако, как справедливо заметил выдающийся пастырь и мыслитель XX века, митрополит Антоний Сурожский: «Чего, конечно, не хватает Русской Церкви - это образованности рядового верующего в вопросах веры…»

А тем временем, многие серьезные, искренние, думающие люди, в процессе религиозных поисков, соблазнившись наличием невежества, суеверий, полуязыческих мифов, бытующих у некоторых «представителей» православной веры, выносят православие «за скобки» своих поисков, уходя, в лучшем случае – в христианство гетеродоксального образца, в худшем – во всевозможные псевдорелигиозные и оккультные сообщества.

Но вернемся к нашему изначальному вопросу, так что же такое Православие?  Если мы заглянем в историю, то обнаружим, что термин «православие» возник как предикат Церкви (т.е. сказуемое о Церкви как субъекте, свойство субъекта), которым она отделила себя от всякого покушения на чистоту богооткровенной истины. Термин "orthodoxia" в христианском контексте встречается в сочинениях апологетов II века (в частности, Климента Александрийского). Евсевий Кесарийский, первый историк Церкви, во второй половине третьего века говорит об Иринее Лионском и Клименте Александрийском как о послах Церковной ортодоксии. В широкое употребление термин входит в IV – V веках. Стоит заметить, что речь идет о той исторической поре, когда и в помине еще не было какого-либо деноминационного деления в его современном понимании.

Таким образом, мы видим, что понятие «православие» включено в понятие Церковь. Это очень важный момент. Говоря о православии, мы должны всегда связывать его с Церковью, Церковью Христовой, поскольку именно в Церкви, как мы отметили, это понятие и родилось. Когда православие начинают рассматривать в отрыве от Церкви, это приводит к полному искажению его сути. Под Православием начинают понимать, например, особенную форму культурно-этнической самобытности. У кого-то это слово ассоциируется лишь с обрядностью, у кого-то с выражением национального самосознания. Сегодня случаются такие казусы, что православными называют себя люди, которые к Церкви не имеют вообще никакого отношения. Так, неоязычники, Православием называют «исконно русскую веру пращуров», то есть, возрождаемое ими язычество.

Итак, поскольку Православие относится к Церкви, перед нами возникает необходимость дать дефиницию (определение) каждому из этих понятий в отдельности и затем рассмотреть эти эксплицированные понятия во взаимосвязи друг с другом. Предлагаю начать с анализа предиката и разобрать значение нашего понятия «православие»  в его греческом оригинале – ortho-doxia. На греческом, как и на русском, это слово двукоренное, где первый корень: «ortho» – означает «правый», «прямой», «верный», «истинный», - с этим все ясно. А вот второй корень: «doxa», имеет несколько значений:  мнение, учение; путь, направление, смысл; слава, честь. Обратим внимание на последнее значение, поскольку именно оно наиболее соответствует русскому переводу. Само слово слава – неоднозначно. В одном случае оно может означать сияние, блистание. Например, евреи различали две формы явления славы Божией: «шехина» и «гавод». Под первым подразумевался эмпирический феномен (огненный столб, сияние над ковчегом в Святая Святых); под вторым – внутреннее озарение Божией славой. В этом смысле слава означает самораскрытие Бога, Его откровение, теофанию. Но слава это и ответная реакция человека на явление Божией славы. Знаменитая молитва Иоанна Златоуста провозглашает: «Doxa se o Theos/ Слава Богу за все». И в этом смысле слава будет означать прославление, хвалу, воздание чести.

Если мы теперь рассмотрим слово doxa во втором значении, как  направление, путь, смысл - то в нашем контексте оно будет указывать на осмысленный опыт человека, путь приобщения через откровение к Божественной славе. И, наконец, в последнем случае, doxa указывает на учение, выражающее Божественное откровение, преломленное и осмысленное в человеческом опыте.

Следует заметить, что все три, рассмотренных нами, смысловых оттенка являются неделимыми составляющими одного понятия, лишь в своей совокупности они являют то, что мы называем «orthodoxia» или «православие». Утрата, выпадение одного из значений неизбежно приведет к искажению всего понятия «ортодоксия».

Таким образом, понятие «orthodoxia» в совокупности значений будет означать подлинное (истинное) откровение, явление Божией славы; достодолжная реакция на него, выраженная в виде благодарения, хвалы; усвоение этого откровения, путь претворения его в жизнь и неискаженная передача его, в виде опыта и учения. Но неизбежен вопрос, а какими критериями мы можем определить подлинность откровения, неподдельность опыта, неискаженность передачи? Ведь из посланий апостола Павла мы знаем, что откровение может быть ложным: «не всякому духу верьте…», «но, если бы даже мы или Ангел с неба благовествовали вам не то… да будет анафема». Ложным может быть опыт: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я - медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею [дар] пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что [могу] и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы».

Ложным может быть учение: «есть люди… желающие превратить благовествование Христово».

Исходя из обнаруженного нами в определении ортодоксии единства откровения, опыта и передачи (трансляции, рецепции и ретрансляции) можно пока только предположить, что подлинность откровения должно поверять через опыт и учение, подлинность опыта - через откровение и учение, подлинность учения через откровение и опыт. Но к этой, вроде бы логически стройной схеме, напрашивается риторический вопрос: «а судьи кто?» Мы пока что говорим лишь об абстрактных понятиях: откровение, опыт, учение. Необходимо привязать их к среде, в которой открывается возможность их конкретного существования. И я бы сейчас заявил, что этой средой является Церковь, к определению которой тут же и следовало бы перейти. Но ведь мое заявление о Церкви пока еще совсем неочевидно: из чего оно исходит, на чем основывается? Мы должны найти какие-то предпосылки, основываясь на которых, заявим о том, что именно Церковь и является той единственно возможной средой, в которой такие абстрактные понятия как откровение, опыт, учение обретают свою конкретность. Поэтому, давайте и займемся этим прежде, чем будем давать определение Церкви. Для этого вернемся к рассматриваемой нами триаде и попытаемся привести к конкретности наши понятия. Начнем с Божественного откровения, поскольку оно в нашей триаде является первичным по отношению к другим.

 Во-первых, что подразумевается под божественным откровением? Само слово откровение предполагает нечто, бывшее сокрытым, неведомым, которое вдруг обнаруживается, открывается, постигается.

  Соответственно, в Божественном откровении обнаруживается или, вернее, являет Себя Сам Бог, а акцептирующим субъектом является человек. Если между человеком и Богом предполагается установление хоть каких-то взаимоотношений, то откровение становится той единственно возможной точкой соприкосновения человека и Бога. Оно является тем сопредельным рубежом, на котором Бог достигает предела Своей открытости, а человек – предела своих возможностей. Таким образом, через откровение Бог определяется для человека, а человек определяется по отношению к Богу.

Во-вторых, следует обозначить основные формы откровения, ими будут откровение естественное и откровение сверхъестественное. О естественном откровении говорит, например, ап. Павел в послании Римлянам: «Ибо, что можно знать о Боге, явно для них, потому что Бог явил им. Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы…» (1:19-20). Законы, которые открывает человек в процессе познания мира, существовали в мире и до того, как человек их открыл. Вся природа (материя) во всем многообразии своем подчинена закономерности, свидетельствующей о наличии Законодателя. Но значит законы мироздания – это мысль Божия, Божественный замысел, логос. Когда человек своею мыслью обнаруживает эти законы, усваивает их посредством рефлексии, он усваивает не что иное как мысль Божию. Таким образом, через познание естественных законов мироздания, человек опосредованно соприкасается с Божественным откровением. Наиболее последовательно эту идею развивал преп. Максим Исповедник, которая (идея), в изложении авторитетнейших исследователей его творчества, Флоровского и Епифановича, звучит так: «Весь мир есть откровение Божие, все в мире таинственно и  потому символично. Весь мир обоснован в мысли и воле Божией. И потому познание мира есть раскрытие этого символизма, восприятие Божественной воли и мысли, вписанной в мире». (Флоровский «Восточные отцы Церкви»). «Божественный Логос открывается нам в природе… в ней Он воплотился Своими энергиями или идеями. Внешние формы составляют Его одежды, под которыми таинственно скрываются Его идеи, а в них и Сам Логос. По таинственным озарениям Логоса, достойные могут созерцать под этими символами Его идеи». (Епифанович «Преподобный Максим Исповедник и Византийское богословие»).

Но, помимо законов мироздания, естественное откровение дается так же и во внутреннем моральном законе. Об этом пишет ап. Павел: «ибо, когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую» (Рим. 2:14-15).

Естественное откровение по характеру является всеобщим, доступным всем, а значит – объективным. Но это – абстрактная объективность, не ставшая конкретным содержанием отдельного индивидуума. Человек знает, что Бог есть, но ничего не знает о том, Кто Он есть, каково Его отношение к человеку и есть ли это отношение вообще, а если и есть, то содержит ли оно какие-то определенные цели и замыслы.  Но это и невозможно в силу ограниченности тварного сознания, поэтому возникает необходимость Само-сообщения Бога разумной твари, которое мы называем сверхъестественным Откровением. Итак, естественное откровение Бога в силу своей абстрактности нам не подходит, ведь мы ищем конкретики, поэтому мы переходим к откровению сверхъестественному. 

Всякое сверхъестественное откровение Бога является исключительно адресным обращением к конкретной личности (Авраам, Моисей, ветхозаветные пророки, апостолы Петр, Павел), в этом смысле откровение конкретно, но субъективно. [Имеется ввиду откровение как СЛОВО, в отличие от откровения как явления (события) того же сверхъестественного характера, (например, то же самое блистание фаворского света или сияние огненного столпа над пустыней, египетские чудеса или чудеса Христа), но все эти сверхъестественные явления остаются внешними по отношению к человеку, как некое принуждение. Поэтому то Христос и старался скрывать Свои чудеса, не покушаясь на свободу твари.  Такое откровение недалеко от абстрактно-объективного, о котором мы говорили выше.] Но, Откровению, для того, чтобы быть подлинным, чтобы приобрести статус легитимности, необходимо преодолеть границы субъективности, выйти из них и стать всеобщим и объективным, но при этом, сохранив свою конкретность. Вопрос: как сверхъестественное откровение, из субъективного может стать объективным?  Выход опыта из субъективной ограниченности возможен посредством интерсубъективации этого опыта, которая есть узнавание одного и того же опыта в соборном разуме. Но само это узнавание возможно только в области действия Духа Святого. Приведем пример. Когда Христос спросил Петра: «за кого вы почитаете Меня?», и Петр исповедовал его Сыном Божиим от лица всех учеников, Господь сказал ему: блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах (Мф.16:17). Узнавание в странствующем проповеднике Сына Божия было возможно лишь посредством откровения. Тот же Дух Святой, Который вдохновлял апостолов на проповедь, отверзал сердца внемлющих, дабы те узнавали в словах апостолов действие Того же Духа, Который коснулся их. Но и апостолы узнавали наличие богооткровенного опыта в своих последователях по схожести со своим опытом. Ведь даже в плоскости обычных человеческих отношений возможно подобное «узнавание». Так опознают друг друга поклонники одного и того же кумира, приверженцы одного и того-же направления искусства, фанаты одного и того же хобби. Именно причастность людей чему-то общему для них, позволяет им опознавать друг друга. В нашем случае «опознавательным признаком» служит для людей их общая причастность Духу Святому, служащему источником внутреннего откровения для каждого. Но, Дух Святой является внутренней жизнью Тела Христова, в которое Он погружает покоряющихся Ему. «Все мы крестились Духом в одно Тело и все напоены одним Духом». Поскольку речь здесь уже идет о Церкви, настало время прейти к ее определению.

На греческом εκκλέςιά – означает призванное собрание и в этом, упрощенном смысле можно подразумевать какую-нибудь общину последователей Христа. В данном случае слово ЦЕРКОВЬ имеет частно-прикладное значение, относящееся к вполне определенному кругу людей, отсюда и латиногенное слово церковь (от circus – круг).

Во-вторых, ЦЕРКОВЬ имеет значение метафизическое – Тело Христово, в котором все, входящие в него, соотнесены друг с другом как члены единого организма, связаны узами взаимозависимости.

В первом случае слово «церковь» имеет значение институционального феномена (явления), во втором – значение онтологической формы.

Люди, живущие в пространстве Церкви, находятся как бы на границе двух миров. С одной стороны – они причастны реальному эмпирическому бытию, с другой – мета-бытию, царству Духа и в них оба эти бытия приходят в  единство. Многообразное множество, представленное в эмпирическом бытии, в мета-бытии превращается в единый организм, в котором индивидуальные особенности не аннулируются, не стираются, но благодатно преображаются и из взаимоисключающих трансформируются во взаимодополняющие. В Церкви, как Теле Христовом явлено неслиянное и нераздельное единство бытия и мета-бытия, природы и Духа. Почему это единство нераздельно? Потому что воплощением Христа, Его крестной смертью, воскресением и вознесением преодолен онтологический разрыв, человеческая природа вознесена на небо и включена в Божеское естество. Каждый, причащающийся в Церкви Христу, приобщается Его богочеловечества, и через Его богочеловечество делается причастником Его божества. Но это и неслиянное единство, потому что каждый индивидуум остается свободным и его свобода не подавляется Божеством.

Теперь попытаемся синтезировать наши знания, полученные в результате экспликации понятий православие и церковь. Православие как тождество откровения, опыта и учения – это Сам Богочеловек, Иисус Христос, Который и стал выражением этого тождества. Как Сын Божий, Он есть откровение Бога; как Сын Человеческий, Он есть опытное воплощение откровения, как Божий помазанник – Христос, Он есть провозвестник, глашатай откровения. Поэтому-то Он есть истина, путь и жизнь. Всякий другой человек может лишь приобщиться к этому единству вхождением в богочеловечество Христа посредством присоединения к Его Телу, которое есть Церковь – столп и утверждение истины.

Церковь - единство Божией благодати, живущей во множестве разумных творений, свободно покоряющихся благодати. Это краткое, но очень емкое и точное определение, данное русским философом XIX века, славянофилом, Алексеем Степановичем Хомяковым, вполне вписывается в наш дискурс. Здесь есть явление Божией славы – Божия благодать. Здесь есть ее индивидуальная и коллективная рецепция, трансформация и ретрансляция, осуществленные через свободное подчинение этой благодати.

 Субъективная рецепция божественного откровения, поскольку исходит из принципа свободного воления, всегда преломляется через призму личностных особенностей, в ней всегда остается место свободному творческому акту. Поэтому откровение неизбежно распадается на герменевтический спектр. Т.о., гносеология откровения должна исходить из синтеза всех этих спектральных форм. Благодать, явленная в многообразии индивидуальных прочтений, остается единой в себе самой и поэтому, сохраняет в единстве всех, причастных ей. При этом важно отметить, что Церковь есть первичность Божией благодати, живущей во множестве разумных творений,  свободно покоряющихся благодати, но не первенство разумных творений, стремящиеся прихватить свою долю от «благодатного пирога».

В эсхатологической перспективе Церковь мыслится как совершеннейший замысел Бога о творении, где всякая тварь будет приведена в свободное поклонение Богу, где все небесное и земное будет соединено под главою Христом, где Бог будет все во всем. В этом случае, Церковь приобретает уже значение мета-онтологического события. И об этой конечной из возможных, открытых для познания целей необходимо помнить, чтобы ею поверять нынешнюю реальность.

Итак, возвращаясь к нашему первоначальному вопросу, попытаемся подвести итог: Православие есть одна из основных характеристик Церкви, означающая ее внутреннее содержание – Благодать Божию, благодатную жизнь, являющую себя в эмпирическом пространстве бытия через Предание (трансляцию, рецепцию и ретрансляцию).

 Проведенное нами краткое исследование показывает, что объем понятия Православная Церковь намного шире того, который пытаются представить сегодня, выдавая его за православие. Современная девальвация понятия превращает его из идеи церковной универсальности в средство конфессионально - национальной замкнутости. Но универсализм понятия разрушает конфессиональные барьеры.