К истории казачества.

К истории казачества.

(опубликовано в Голосе Казачества 11 октября 1911 года)

Часть I.

Предки казаков.

Глава I.
(Объяснение слова „казак”)

Вызывать в воспоминании минувшее
есть своего рода способ
заглянуть в будущее.

Многомиллионный народ, населяющий в настоящее время берега Дона, Кубани, Терека, Урала, Нижней Волги и другие места юговосточной Европейской и Азиатской Poсии и с гордостью называющие себя в течение многих веков „казаками”, едва ли может правильно понимать носимое им имя, а тем более объяснить его значение.

В русской исторической литературе хотя и были многократные попытки к объяснению этого слова, но они, как увидим ниже, не привели ни к какому положительному результату. Задача действительно не легкая, тем более, что название народа „казаками” тесно связано с вопросом о их происхождении.

Если мы станем на точку зрения российских историков, объясняющих, хотя и бездоказательно, происхождение казачества от гуляющих, бездомных людей и беглых преступников из разных областей Московского и Литовско-Польского государств, „искавших дикой воли и добычи в опустелых улусах орды Батыя” (Карамзин), то название „казак” будет происхождения сравнительно недавнего, явившееся на Руси не ранее XV века и данное этим беглецам другими народами, как имя нарицательное, с отождествлением с словом вольный, никому неподвластный, свободный. (Отождествление это будет объяснено ниже), но тогда явится на сцену coвсем необъяснимый вопрос, а именно: почему беглецы эти, скопившиеся на Днепре и Дону и по низовьям Волги, стали сами себя в XV и XVI в.в. именовать казаками, названием чуждым, для них совсем непонятным, и с гордостью носить это имя в течение четырех веков, совсем отрицая какую либо связь с московскими и литовскими областями, кроме связи по религии.

Русские и все славянские народы издавна называют германцев немцами, т. е. немыми, неумеющими говорить на их языке: французы называют их аллеманами, англичане, как и древние римляне – германцами, шведы и норвежцы по своему и т. д.; сами же немцы, считая эту кличку для себя обидной, называют себя Дейтш, а страну свою Дейтшланд. А. Вельтман (Дон, Москва. 1866 г,), слово „дейтш” производит от имени готского народа Дациан, Даков, дунайских готов, каковое название, т.е. „Дейтш”, явилось в истории не ранее VIII в. нашей эры.

Арабы, pyccкие и южные славяне турок называют: турки, тюрки и турци, от арабского слова туркур, что значит разбойник, следовательно, прозвищем бранным, которое турки не любят; сами же себя они именуют османами (османли). от султана Османа, и оттоманами.

Подобных примеров можно было бы привести тысячи и все они будут ясно свидетельствовать, что каждый народ носит с гордостью только то имя, которое он сам себе дал, а не то, каким его называют другие народы, часто даже в насмешку или как бранное.

Освобожденные от рабства американские негры в 1821 г. основали на западном берегу Африки самостоятельную республику и назвали ее Либерия (от лат. слова liber – свободный); почему же русские и литовские беглецы, почувствовав в южных степях вольную волю и свободу от гнета бояр, не наименовали свою общину и себя одним из этих названий, а каким то неведомым им словом „казак”, объяснить которое лингвисты даже до сего времени никак не могут, и все это происходит от того, что все историки стоят на ложной дороге в вопросе о происхождении этого, как будто бы всем известного, но на самом деле загадочного народа — казаков. Были ли когда в истории примеры, чтобы бежавшие в одиночку холопы и преступники за тысячу верст от своей родины, среди чуждого и враждебного им народа могли основать особое государство, составить сильную демократическую, свободолюбивую и религиозно-идейную общину, целый народ, с его своеобразным правлением, где старшего не было, а младший равен всем, с особыми воинскими приемами, с особенным говором, другими нравами и обычаями, а главное — рыцарской идеей лечь костьми за обиженных и угнетенных, за свои родные земли и православную греческую веру, на удивление всему миpy и на славу своим потомкам. Пример в истории редкий, если не сказать — единственный. Исключительным его назвать нельзя, так как в истории подобного рода исключений не было и быть не может.

Казаки отстояли для Poccии весь юг, покорили Сибирь, проникли на Амур за 200 лет до его присоединения, открыли Берингов пролив за 100 лет до Беринга (казак Дежнев) и даже проникли до островов Новой Сибири, в Ледовитом океане.

На покоренных и отнятых у татар и турок родных землях они стали твердой ногой по Дону, Тереку, Кубани, Уралу, Иртышу, Амуру, даже до Камчатки, сохраняя повсюду свои особенные, мало понятые историками, нравы, обычаи и своеобразное воинское устройство. Сделали ли что либо подобное прославленные западом алжирские пираты и итальянские бандиты, существовавшие, как известно, более тысячи лет? Ничего подобного.

Казаки-некрасовцы, ушедшие от гнева Петра Великого, в числе 600 семей, с атаманом Игнатием Некрасовым, сподвижником Кондрата Булавина, в 1708 г., на Кубань, а потом в Турцию, в течение 200 лет неизменно сохраняют древний общинно-казацкий строй, нравы и обычаи XVI и начала XVII в., выбирают, как и прежде, атаманов и есаулов и решают все свои общественные дела войсковым кругом.

Могли ли так поступать потомки всякого рода беглых из разных мест, случайного, как думают некоторые историки, сброда, не имевшего общих традиций и не соединенного одним идейно-рыцарским духом, если бы все это им не было передано издревле от славных предков. Я думаю, что случайно или поневоле попавшие в степи беглецы скоро ассимилировались бы в среде чуждого им народа и в течение веков утратили бы свою национальность, так что от них не осталось бы и следа.

Не то мы видим в среде казачества, разбросанного волею судеб по всем окраинам обширной России. Везде мы видим одну общую казацкую идею, один мощный казацкий дух.

Западное средневековое рыцарство, прославившееся грабежами, насилием и угнетением мирного земледельческого люда, ничего общего с идеей казачества не имеет. Казачество стояло за свою свободу, за права обиженных и угнетенных, за свои земли и за свою веру, никому не навязывая ее и насильно не обращая в нее неверных, между тем как в западном рыцарстве цель была совсем другая, а именно — порабощение мирных и беззащитных граждан и распространение католицизма мечем среди славян и литовцев, т. е. цель отрицательная.

Казаки прежних веков, как это не странно звучит для историков, не считали себя русскими, т. е. великороссами; в свою очередь и жители московских областей да и само правительство смотрели на казаков как на особую народность, хотя и родственную с ними по вере и языку. Вот почему сношения верховного правительства с казаками в XVI и XVII в, в. происходили через посольский приказ, т. е. по современному — через министерство иностранных дел, через которое вообще сносятся с другими государствами. Казацких послов или, как их тогда называли, „станицы”, в Москве принимали с такою же пышностью и торжественностью, как и иностранные посольства; об этом нам подробно говорит русский публицист XVII в., современник царя Алексея Михайловича, Григорий Котошихин.

С Петра Великого, с 1721 года, войско Донское перешло в ведение военной коллегии. С этого времени вместо царских грамот, адресованных „на Дон, в верхние и нижние юрты, атаманом и казаком и всему великому войску Донскому”, и отписок казаков прямо к царю, на Дону стали получаться приказы коллегии и указы Сената.

Если же мы будем смотреть на казаков как на исконных обитателей берегов Азовского и Черного морей, Дона и нижнего Днепра, о чем я приведу доказательства в следующих главах, то происхождение имени „казак” объясняется очень легко и значение этого слова было понятно как для самих древних казаков, так и для соседних с ними народов.

Но прежде, чем приступить к этому объяснению, которое тесно связано с вопросом о происхождении казачества, я здесь приведу мнения о том некоторых историков, а мнения эти, как увидит читатель, иногда доходят до крайней нелепости, если не сказать — до смешного.

Фишер в своей Сибирской Истории, изданной нашей Академией Наук в 1774 году, слово „казак” относит к языку татарскому. Оно означает, по его мнению, такого человека, у которого нет семьи или который не имеет постоянного жилища. Название это первоначально приписывалось собственно казачьей орде, т.е. ордынским казакам, жившим в начале ХVI в. по нижней Волге, ныне Киргиз-Кайсаки, которые своими набегами и наездами славились перед прочими народами. Название „казак”, продолжает Фишер, от татар перешло к русским и полякам.

По мнению Сталенберга слово „казак” означает вольный, живущий на границе и всегда готовый служить за деньги.

Но ни Фишер, ни Сталенберг не указывают от каких именно татарских корней они производят это слово. В современных же наречиях татарского языка слово „казак” нет; следовательно, оно не татарское, а заимствовано ими от другого народа и отождествлено по характеру и исторической жизни казачества с понятием вольный, никому не подвластный, служащий за деньги и другими проявлениями военного быта пограничных стражников, подобных древним нашим предкам.

Болтин в своем примечании к истории Леклерка в 1788 г. писал, что в отдаленные времена на юге России жили татарские, сарматские и славянские племена; что от них отделялись разные толпы в степе, разбойничали там или питались звероловством. Татары называли их казаками, т.е. сбродом. Люди эти, увеличившись, стали известны в нашей истории под именем половцев, существовавших до нашествия татар.

Вл. Броневский в своей „Истории Донского войска”, составленной, как известно, по чужим рукописям и изданной в СПБ, в 1834 г., каковой труд серьезного исторического значения не имеет и притом репутация этого автора сильно пострадала от критических статей известного донского историка В.Д.Сухорукова („Донской Вестник” 1867 г. №№ 27-29), ничто же сумняшеся, говорит о казаках, что царь Иван Васильевич, видя размножение по Руси бродяг и разбойников, приказал, выражаясь просто, отворить южные заставы государства и турнуть их вон из отечества на Дон.

В.Д. Сухоруков в составленном им в двадцатых годах прошлого столетия, при участии других авторов, „Историческом описании земли войска Донского” (2-е изд. Обл. Ст. Ком. 1903 г. ), говорит, что слово „казак” известно было в России гораздо раньше этого времени: оно, по мнению некоторых на языке монгольском означало пограничного стража и вообще военного человека; но рассматривая наши летописи тогдашнего времени, видим, что казаками назывались и такие люди, кои не только вовсе не составляли стражи, но даже разоряли Украину.

По смыслу слов, в летописях и современных актах встречающихся: „На Поле ходят баловни казаки... живут своим казачьим обычаем” и т.д., нельзя не согласиться, что имя казак применялось однозначительно разбойнику, но в отношении ремесла оно не было столько поносным и преступным, как разбойник, ибо этот род жизни и поведение были в духе тогдашнего времени. Таким образом думать надобно, что слово казак означало отважного наездника, живущего набегами и войною, не привязанного к земле и домовитости”.

Известный наш журналист, критик, беллетрист и историк Н.А.Полевой, в своей статье „Взгляд на историю России от кончины Ивана Калиты до кончины Ивана III”, напечатанной в библиотеке для чтения в 1834 году, говорит: „кажется нет уже сомнения, что имя казаков есть азиатское название легкого конного вина. Тут не нужно прибегать ни к Косогам и Казахии Константине Багрянородного (Х в. по Р.Х. ), ни к косе, ни к козе, ни к козявке, от чего выводили имя казаков Гирбинии, Писяцкие, Заморовичи (Ист. Молор. Бантыш-Каменского 1830 г.). В Азии доныне целая орда турецкая называется казаками (Киргиз-Кайсаки). Татары и русские принимали в ХV в. имя казака в смысле бездомного, странствующего удальца-воина. Так разумел и Иоанн III в ответе хану Зинебеку в 1477 г. Но то, чем порицали казаков неприятели, составляло их славу, и имя казаков осталось именем собственным целого народа, ибо они гордились им. Некоторое число сих народов, избегшее меча монголов и не хотевшее соединиться с ними, сделались казаками”.

Барон Брамбеус (О.И. Сенковский), знаток восточных языков, в 1834 году (т. VI „Казаки) писал:

„Мы не думаем, чтобы можно было рассуждать о происхождении слова казак без пособия ориентализма и его исторической критики. Слово казак есть собственное имя народа, который мы ныне называем киргизами. Кажется, что это поколение, издревле известное в Азии отвагою, хищничеством и ловкостью всадников, с давнего времени

придало имя свое отрядам легкой конницы, употребляемой восточными властелинами для разных воинских назначений, подобно тому, как народное имя швейцарцев превратилось в Европу в наименование известного рода служителей. То верно, что у монголов, завладевших Россией, оно означало, кроме киргизов, еще вооруженных всадников, не приписанных ни к какому улусу, не составлявших собственности никакого хана, ни бека, бежавших от своих кочевых владельцев, коротко сказать — „вольных” воинов из разных поколений, соединяющихся в летучие отряды. Слова „казак” и „вольный” были как бы однозначущие и поэтому первое из них, соединяющее в себе притом понятие о войне, так нравилось беглецам из России и Литвы, поселившимся на Днепре и на Дону”. Вот все, что при нынешнем состоянии ориентальной исторической критики можно сказать с некоторою достоверностью о происхождении слова „казак”; оно, по-видимому, ничего не имеет общего с именем Касогов (по Нестору. Авт.).

Не должно, однако-ж, думать, чтоб понятие „казачества” не было известно на севере гораздо раньше слова „казак”. Оно кажется очень древнее и в некотором отношении может быть названо коренным обычаем северных народов, проявлявшимся в разные времена под разными именами. Здесь мы позволим себе одно сближение. Хотя слово казак есть собственное имя огромного народа, но оно очень давно сделалось уже нарицательным и притом имеет правильное производство от известного корня. Как нарицательное, в восточно-турецких языках оно означает — бесприютный, скитающийся, никому не подвластный, вольный. Бабер часто употребляет в своем джигитайском наречии слова „казаклык, казакламак” в этом смысле. Как производное, оно происходит от „коз” — гусь и значит гусак — „свободный, как дикий гусь”, говорят турки.

Название черкесов, которые сами себя именуют „адигами”, происходит от персидского слова „серкеш”, испорченного грубыми устами горцев, и тоже значит: — неподвластный, бунтующий, вольный. Новгородцы же еще до нашествия монголов славились своею „вольницей”. Присовкупите к этому венгеро-славянское: гуса, гусар — „свободный всадник, бродяга, разбойник”, происшедшее от слова гус (гусь) с его производными — „гусарити”, т.е. разбойничать на море, „гусарица” — разбойничья лодка и т.д., и вы получите четыре однозначащие названия, четыре разные перевода одной и той же идеи. Вот почему Донские и Малороссийские казаки назывались попеременно то черкасами, то казаками, вольницей, то даже, как например, новосербские их соседи и нередко товарищи, гусарами*).

Остатки ордынских казаков, не присоединившиеся к киргизам, своим соплеменникам, образовавшим новое ханство, могли быть первым ядром, около которого копились русские беглецы. Скоро это ядро могло исчезнуть от безженства, преобладавшего в скопище, и русское поколение, беспрестанно умножавшееся новыми пришельцами, остаться хозяином союза. Таким образом, говорит в заключение Сенковский, первоначальное соединение двух разнородных племен нисколько не мешает нынешним донцам быть сынами славянских предков”.

Устрялов в своей „Русской истории” говорит, что донцы составляют чудную смесь разноплеменных народов; что язык их состоит из разных элементов; что в чертах их лица есть нечто азиатское и что казаки гордятся своим происхождением от черкесов и даже сами называют себя черкесами.

Д.И. Иловайский в „Истории Рязанского княжества” (Москва, 1884 г. стр.203) приходит к заключению, что „в ХV в. с одной стороны образуется в Рязанском княжестве особый класс служилых людей из передовой украинской стражи, а с другой в Придонских степях собирается вольница из русских беглецов-разбойников”.

То же самое о донских казаках говорит и Костомаров, признавая их не более как беглецами, а не какой либо партией, стремившейся сделать изменение или переворот в обществе (Русская История, гл. ХХI, Ермак Тимофеевич). Как тот, так и другой не делают серьезной попытки к объяснению этого загадочного для них слова „казак”. Впрочем Иловайский в своих „Розысканиях о начале Руси” (1882 г. Москва. стр. 242), цитируя соображения проф. Бруна, помещенные в записк. Од. Общ. Ист. и Др., т.ХII, приходит к заключению, что „название казаки, вопреки всем попыткам объяснить его из татарских языков, есть, вероятно, то же, что Казары с его вариантами: Казахи у Константина Багрянородного (Х в.) и Касоги в нашей летописи”.

М.О. Коялович, известный исследователь по истории западной Руси (умер 1891 г.), высказал вообще о казаках, что это испорченные силы русского народа, питомцы неестественно натянутой русской жизни времен Иоаннов III и IV, негодные люди (?) испорченные „злыми началами управления”.

Мнения историков Забелина, Соловьева и Ключевского о происхождении казаков я приведу после, а также попутно укажу и на взгляды по этому вопросу историков малороссийских и донских.

Историограф Карамзин, мнение которого я нарочито привожу после других, как более полное, говорит (т.V гл.IV), что летописи времен Василия Темного, в 1444 г. упоминают о казаках
рязанских, как особенно легком войске. Казаки были не в одной Украсне, где имя их сделалось известным в истории около 1517 г.; но, вероятно, что оно древнее Батыева нашествия и принадлежало торкам и берендеям, которые обитали на берегах Днепра ниже Киева. Там находим и первое жилище малороссийских казаков. Торки и берендеи назывались Черкасами, а также казаками. Вспомним Касогов, обитавших по нашим летописям между Каспийском и Черным морями; вспомним и страну Казахию, полагаемую греческим императором Константином Багрянородным в сих же местах; прибавим, что Осетинцы и ныне именуют Черкесов казаками. Столько обстоятельств вместе заставляют думать, что торки и берендеи, называясь Черкасами, назывались и казаками, что некоторые из них, не хотев покориться ни монголам, ни Литве, жили как вольные люди на островах Днепра, огражденных скалами, непроходимым тростником и болотами, принимали к себе многих россиян, бежавших от угнетения, смешивались с ними и под именем казаков составили один народ, который сделался совершенно русским, тем легче, что предки их с Х в. обитали в области Киевской и уже были почти русскими... В истории следующих времен мы увидим казаков Ордынских, Азовских, Ногайских и других; сие имя означало тогда вольницу, наездников, удальцов, но не разбойников, как некоторые утверждают, ссылаясь на лексикон турецкий; оно, без сомнения, не бранное, когда витязи мужественные, умирая за вольность, отечество и веру, добровольно так называлися”.

Далее, в т. VIII гл. IV Карамзин собственно о Донских казаках говорит: но важнейшим страшилищем для варваров и защитою для России между Азовским и Каспийскими морями сделалась новая воинственная республика, составленная из людей, говорящих нашим языком, исповедующих нашу веру, а в лице своем представляющих смесь европейских с азиатскими чертами, людей неутомимых в ратном деле, „природных конников и наездников”, иногда упрямых, своевольных, хищных, но подвигами усердия и доблести изгладивших вины свои — то были донские казаки, выступившие тогда (в половине ХVI в.) на театр истории.”

Карамзин прямо не называет этих „природных конников и наездников” российскими беглецами, а лишь говорит, что они считались таковыми, т.е. кем то, по ходячему мнению, не основанному ни на каких серьезных исторических данных, а это обстоятельство имеет много шансов к более вескому утверждению его первого положения о том, что казачество на южной окраине нынешней России было известно ранее Батаева нашествия, что оно выступило в Х в. на театр истории то под именем торков и берендеев, то черкасов и просто казахов или казаков.

Этот взгляд Карамзина с нашей точки зрения надо считать более правильным.

В следующих главах я постараюсь доказать, с приведением подробных исторических данных, что казачество, как лихие конники с копьями и саблями на суше и отважные мореходцы и пираты на море, было известно под тем или другим именем в глубокой древности, за много веков до Рож. Христова; что оно обитало почти в тех же местах, которые занимает ныне; что оно в ХII в. до Р.Х. на 30 кораблях с берегов Дона, Днепра и Днестра ходило на защиту Трои, потом часть его проникло в Италию, а впоследствии основало Рим; что начиная с VI в. до Р.Х. и до ХIII в. по Р.Х. оно наводило страх на персов и мидян, на греков и арабов, боролось с татарскими ордами и в конце концов осталось победителем над всеми своими многочисленными врагами на славу великих предков и в назидание грядущему несокрушимому и гордому потомству.

(Продолжение следует)

Е. Савельевъ