Как работали плотницкие артели до 1917 г.

Плотницким артелям дорога к Волге, Оке, Унже и Ветлуге была хорошо знакома. Годами ее сюда торили. Канун белых мух прощались плотники с семьями и шли подряжаться на строительство расшив, барок и сборку белян. Топоры стучали по берегам рек неумолчно.

Но перестук топоров сменили звучные удары клепальщиков, зазвенел металл, реки огласились не боем корабельных колоколов, а зычными гудками, и настала для плотников тревожная пора поиска работы. Сошли они на берег, проклиная адские паровые машины, и ничего им не оставалось делать, как идти рубить дома.

Артельщиков знали на реках. «Аргуны» и «якуши» — эти из соседней Владимирской губернии. Артели у них маленькие в пять-шесть человек, не более, но сбитые, крепкие. Приходили они со своими резчиками и мебельщиками, так что от подряда ничего на сторону не уходило. «Якушей» так тех «домовиками» позже начали звать. Их артели первым делом приглашали дома ставить.

«Плотников заработки на стороне», «С топором весь свет обойдешь».

Из Ярославской губернии подтягивались «захарьинцы» и «сицкари». Этих знали поменьше. Обычно зимний путь уводил их в верховья Волги, там они главенствовали, а под Нижним были гостями, поэтому особо и не выделялись.

Самыми юркими были костромские «галки». Они разлетались по всей Волге, никакой работы не чурались и с легкостью соглашались на все, что предложат.

Добирались до волжских берегов даже «плотницкие дружины» из новгородских земель. Артели новгородцев так и звали — «дружинами», помня о былинной славе Великого Новгорода.

«Топор — всему голова», «Кабы Бог не дал топора, так бы утопиться давно пора».

Владимир Иванович Даль, составляя толковый словарь, был в растерянности, занося туда слово «плотник». Вообще-то это сборщик плотов, он их сплачивал, а потом гнал по реке.

Тогда собиратель слов вышел из положения, дав такое толкование: «плотник — аргун, древодел, рабочий для лесных поделок и строений». Так что, если Хотите узнать, кто такой плотник, смотрите на аргуна, яркого представителя мастера-древодела.

Путешествующий в XVII веке посол Голштини Адам
Олеарий увидел Нижний Новгород деревянным

Тут же Владимир Иванович давал перечень плотницких инструментов, среди которых кроме топора было долото, грубый наструг, наверток, нитка, отвес и драч. Заметим, пила чужда была плотнику, и он ее всячески обходил. Считалось, что пиленые доски легче впитывают влагу, опиленные бревна «дерет ветром», Они трескаются и быстро разрушаются. От удара же топором волокна древесины уплотнялись, торцы бревен «запечатывались»,и ни дожди, ни ветра их не брали.

Арабский писатель Ибн-Мискавейх, описывая русского воина, отмечал наличие у него наряду с оружием и плотничьего инструмента. Воинственное слово «рубить» до сих пор означает для плотника «строить». Рубили города, церкви, дома ...

«Лесная сторона не одного волка, а и мужика досыта накормит», «И клин тесать — мастерство казать».

 В народном календаре с деревом были связаны четыре месяца: «сухий» (март), «берёзозол» (апрель), «листопад» (октябрь) и «сечень» (февраль).

 В феврале рубили, «подсекали», деревья на участке, отведенном под поле. В марте срубленные деревья подсыхали. В апреле их сжигали, получая плодородное удобрение — древесную золу. Чаще всего такие поля устраивали на месте бывших березовых лесов. Зола березовой древесины и дала название весеннему месяцу — «берёзозол».

А осенью человек поражался чуду — листопаду.

Такой предписывалось быть деревне XIX века. Рисунок Тимма

Этнографы сокрушаются: в былые годы, когда были Живы народные сказители и песенники, все внимание сосредотачивали на них. Записывали и в тетради, и на магнитофоны старые песни, сказки, былины и упустили деревенских мудрецов — плотников. Им тоже было что сказать, да не каждый разговорить их мог. Плотник, как Известно, топором думает. Вот и приходится вослед идти, крохи собирать. А край наш волжский для этого дела благодатный был, сюда каждая плотницкая артель со своим уставом шла, да за долгие годы все перемешалось, и не разберешь сейчас. кто чем копилку мудрости пополнил, кто какие заповеди принес.

Строительство дома всегда было делом хлопотным, но заодно и праздничным. Хозяева это хорошо знали и загодя обзаводились съестным при пасом на угощение плотницкой артели.

«Красота и мера» подсказывали дому быть таким. Дом Коротковых, деревня Черная, Балахнинский район.

Когда сговаривались насчет условий, праздновали «заручное». Происходило это ранней весной, когда только-только начинало пригревать солнышко и можно было начинать рубить сруб. Опытные плотники отбирали «дерева», выбраковывая сухие или с «пасынком» — сучком, идущим из глубины ствола. Считались эти бревна «гиблыми», приносящими несчастье.

Начинался дом с первого венца, который называли «окладным». Тут уж веселье для плотников, всей семьи и соседей. Окладные бревна подбирали из толстых сосен или лиственниц, которые везли с Унжи. Считалось, что это самый крепкий лес в основание дома. Возились с окладным венцом долго. Выверяли, подгоняли, выравнивали ...

Ставили венец на вкопанные под углы дубовые столбы или крутолобые валуны.Тут нет путаницы с северными постройками. До сих пор на валунах — «стульях» стоят дома в заволжскои стороне по Керженцу. Может их северяне и рубили. Удивляешься, как только эти кАни, при несенные некогда ледником, передвигали да перевозили. Ни одна телега не выдержит, да и лошадь не сдюжит такой груз.

«Хозяину доброе здоровье, а дому стоять пока не сгниет», «Хозяин в дому, что медведь на бору, а хозяйка в дому, что оладья в меду».

После «окладного» угощения плотники не покладая рук работали. Они выводили «костер» — сруб под крышу, и тут наступал очередной ответственный момент — врубали матицу, бревно, на котором должен держаться потолок. Матицу обязательно «обсевали»: хозяин ставил в красном углу зеленую веточку березы, а плотник половчее обходил верхний венец и рассеивал по сторонам хлебные зерна и хмель. Так отгоняли от дома нечистую силу. А хозяйка уже спешила с угощением.

И само собой праздновали, когда крыша уже стояла, тут угощение называлось «коньковым». По завершении строительства — пир щедрый и буйный. Это было в начале осени.

К этому времени готовы были рамы, наличники, все это устанавливал ось и навешивалось. Любуйся хозяин сделанным. А уж если оказался хозяин скупердяй да попрекнул куском хлеба или угощение какое пропустил, то пусть на себя пеняет. Плотники ему такое устроят ... За ними ведь и чертовщина водилась.

Упоминавшийся нами ранее писатель и этнограф Сергей Викторович Максимов собрал «шалости» плотников, какими они «награждали» не понравившихся им хозяев.

Плотники засовывают в пазах между венцами во мху щепочки, которые мешают плотной осадке. В этих местах всегда будет продувать и промерзать. Точно так же иногда между концами бревен, в углу, кладут в коробочку камни: не вынувши их, нельзя плотно проконопатить, а затем и избы натопить. Под коньком на крыше тоже прилаживается из мести длинный ящичек без передней стенки, набитый берестой: благодаря ему в ветреную погоду слышится такой плач и вой, вздохи и вскрики, что простодушные хозяева предполагают тут что либо одно из двух: либо завелись черти-дьяволы, либо из старого дома ходит сжившийся с семьей доброжелатель домовой и подвывает, просится в новый дом, напоминает о себе в тех случаях, когда не почтили его перед зовом на новое пепелище, а обзавелись его соперником.

Даже такие невзрачные избы имели свой украс. Дом Лоховых, деревня Вашкино, Чкаловский район.

Дом для человека был всегда маленькой вселенной. Красный угол — восходящая заря, потолок — небесный свод, матица — Млечный Путь ... У народа была своя философия, которой он следовал, и своя жизнь. Плотники, древоделы мастерили эту вселенную: «небо — терем божий, звезды — окна, из которых вылетают ангелы». Все это долго не замечалось. Но пришло время, разглядели. Журнал «Зодчий» писал:

Многие даже не подозревали существования самобытной русской архитектуры, и никто не заботился о сохранении разбросанных повсюду памятников русского зодчества.

На политехнической выставке (1874 год. — В.Ф.) в Москве впервые явилась значительная коллекция рисунков и чертежей архитектурных памятников русской старины. До тех пор если и получали сведения об этом предмете, то эти сведения сообщались газетами, с целью указать на варварское отношение общества к остаткам построек наших предков.

Эти публикации породили интерес к народному зодчеству. Сформировалась группа архитекторов, которая использовала элементы оформления сельских изб в пригородном и дачном строительстве. Под Москвой и Петербургом появились домики-пряники и сказочные терема. Спрос на них был велик.

Дом Авакимовых в Городце поражал богатой резьбой.

Но оказывается, самое пристальное внимание к старинным русским постройкам было...

у французских архитекторов. В Париже выходит сразу несколько книг-исследований русского народного зодчества. Конечно, эти книги подвергаются критике, но со многим, изложенным в них, и соглашаются. Следовало признать, что это направление русской самобытной культуры было упущено.

Французы делают следующий шаг, они приглашают русских плотников в Париж на всемирную выставку.

По инициативе Министерства государственных имуществ была изготовлена образцовая крестьянская изба с крытым двором и флигелем. Рубили ее под Петербургом, а потом пронумерованную, как и полагается, переслали в Париж, где ее снова собрали русские плотники.

 В избе была представлена типичная обстановка сельского жителя: киот с образами, зеркало с полотенцем и медным гребешком на шнурке, кровать с пологом, лубочные картинки на стенах, русская печь с принадлежностями — ухват, кочерга, помело, лопата для сажания пирогов в печь, горшки, чашки.

Комиссар русского отдела В.г. Шварц отмечал:

Цивилизованная Франция удивилась, что варваров есть стиль, да при том еще оригинальный, и множество публики постоянно толчется перед русскими избами.

Французский архитектор А. Норман писал:

Орнаментация русских изб полна такой прелести, что большинство художников и людей вкусом поспешили отдать ей полную справедливость, а что до конструкции, то она также очень любопытна и заслуживает изучения.

Дом Дурантиных в деревне Высоково Ковернинского района. На границе с Костромской губернией строились дома северного типа, более сдержанные и строгие по внешнему облику, чем поволжские.

Российская «варварская» экзотика так понравилась французам, что они стали приглашать русских плотников на всемирные выставки постоянно.

И если в первый раз за пышностью экспозиции самих мастеров и не заметили, то в 1900 году разглядели. Свои воспоминания о выставке оставил архитектор Илья Бондаренко. Сегодня мы имеем возможность узнать о плотниках той поры немало интересного.

Начались сборы. Нужно было отобрать с собой пять старших плотников и десятника: володимирца Дмитрия Вилкова. И вот мы отправились в Париж. С Варшавы начались курьезы:

артель плотников никак не желала садиться в коляску извозчика, «пароконного», на резиновом ходу. «Нет, говорили мои ребята, — нам бы лучше пешком, мы не баре, чтобы в колясках ездить». Иных извозчиков не было. Жались друг к другу и не отходили от меня, спрашивая на немецкой границе в Торне: «Значит, это ихняя заграница, а зачем в чемодан-то глазеют? Ишь, ведь, все им надо знать». На нас смотрели и пожимали плечами таможенные чиновники. По Западной Европе, вероятно, впервые ехали такого картинного вида путешественники. Одетые в дубленые желтые и оранжевые полушубки, один в белых валенках с мушками с «пещурами» из лыка за плечами, с красными кушаками — эти солидные, бородатые плотники держали себя сдержанно. Я говорил им еще в Москве, что нет надобности в Париж ехать дубленом полушубке, что там тепло, но в ответ получал упорное: «Нет, нам так сподручнее, дело-то идет к зиме».

Дом в селе Хохлома в Ковернинского района украшен богатыми резными наличниками.

Как и в прошлые годы, на выставке в Париже демонстрировался уголок русской деревни с крытой галереей, изображавшей старую русскую ярмарку. В арках ярмарочной лавки красовались деревянные, окованные жестью и расписные сундуки, раскрашенные дуги, кафтаны, кушаки, рукавицы, масса деревянных изделий в виде прялок, коробочек, сундуков и прочего щепного товара. Все это переехало сюда с городецкой ярмарки. Из Твери и опять же из Городца доставили сюда фигуристые пряники, Французы разбирали фигурки всадников, лошадей, петухов, барынь.

На выставку наведывались специалисты по городскому строительству и сразу же шли к русской экспозиции. Как не силились, они не могли понять ни «щепок», ни плотничьих работ, а неведомую им архитектуру называли «доисторической».

Их мнение нисколько не заботило и не огорчало русских плотников, они делали свое дело и не изменяли своему укладу жизни.

Каждую субботу наши рабочие ходили в баню, где мылись в ванне и ругались, что нету жару и нельзя попариться ...

...В день Рождества, после обедни, все они пришли ко мне. Консьержка выбежала и изумленно глядела, как желтые дубленые полушубки и валенки пошли подниматься по устланной ковром «парадной» лестнице.

Дом Колчиных в деревне Гумнищи Балахнинского района. Таким он был в 1949 году.

 — А мы к вам Христа прославить, позвольте.

И вот вся ватага чинно вошла в «салон»; поискали глазами икону, не нашли, пожевали губами и запели истово: «Рождество Твое, Христе Боже наш ...» Пели так старательно и громко, что из соседней квартиры выбежали какие-то женщины и мужчины послушать неслыханное словословие.

Поздравили с праздником, жена приготовила им чай, и прислуживала француженка Селестина, поражаясь неурочному часу для чая. Плотники выпивали по лафитнику водки. «Свое, родное», ~ крякали от удовольствия, закусывая сыром и бисквитами, Расселись осторожно в столовой, на краешке кресел, обитых светлой рифленой кожей. Любо было смотреть на довольные, раскрасневшиеся лица и на обильно смазанные прованским маслом головы наших родных рабочих.

Селестина, видя радушие, с каким мадам и месье угощали таких оригинальных людей, принесла из комнаты букет свежих фиалок и начал а расставлять перед каждым плотником.

 — Нет, — сказал Вилков. — мы эфтого не употребляем.

На площадке, где монтировались павильоны, за артельщиками из России наблюдало много любопытствующих. Плотники ничего ни от кого не скрывали: учись, насколько ума хватит, жалко что ли. Переводчики путались, переводя русскую систему мер: локоть, большой локоть, косая сажень, малая пядь, стопа шага. А уж когда пошли волоковые, красные, судные да косящатые окна, переводчики развели руками. За топорниками лучше было смотреть, чем разбираться в этих мудреных привезенных на французскую землю словах.

В 30-х годах прошлого века одни из ворот в Городце были украшены львами. Сейчас грозные звери перекочевали в музей.

Конечно, хотелось взглянуть и на парижских древоделов. Архитектор Игорь Бондаренко отметил в своих записках:

Наблюдался мной метод работы у французских рабочих.

Каждый французский рабочий имел в кармане своих бархатных штанов обязательный складной метр, карандаш, кусок бумаги; каждый знал определенно свое место и объем своей работы. которую выполнял с необыкновенным упорством, быстро и добросовестно.

Наши русские рабочие вставали по привычке до света; подкрепляли себя чайком, картофелем и кашей, которую комиссар выставки предусмотрительно завел для русских мастеров, устроив для этой цели на самой территории русского отдела кухню с русской печью и выписанными из России двумя бабами. Бабы пекли рабочим черный хлеб из ржаной муки, варили им щи и кашу, к великому изумлению французских рабочих, привыкших обыкновенно завтракать в ресторанах, которых было множество около самой выставки, как и везде раскиданных по Парижу.

...Французские рабочие не могли понять, как можно ограничиться обедом, который совпадал с французским завтраком, обедом, состоящим из щей с мясом и каши, без всякого сладкого и, главное, без обязательной полбутылки вина, без чего никогда не садился французский рабочий за обед.

Российские плотники быстро освоились на выставке. Разрядившись в кумачовые рубахи, они принимали гостей, играли им на гармошке, пели народные песни. Но, по единодушному признанию, тосковали по семьям и работе, торопились домой.

К воспоминаниям архитектора Игоря Бондаренко, сопровождавшего артель плотников в Париже, можно добавить цитату из выставочного отчета, опубликованного в журнале «Зодчий»:

Французы-плотники много дивились ловкости топора наших ребят, потом стали покупать запасные топоры у наших плотников, а так как наши плотники неохотно расставались со своим единственным инструментом, то французы, не задумываясь, крали наши топоры, так как в Париже их нипочем не достать.

Но это частности, на которые можно было бы и не обращать внимания. Что топор — мелочь во вселенском масштабе. Это для плотника он «всему голова». Да и был один секрет, который к топорам прилагался. Утаили его все же русские плотники в Париже. Невольно утаили, не ведая того. Предки завещали им ставить избы, «как мера и красота подскажут».

Так они в точности и делали.

Федоров В.В.

Ф33 Нижегородская домовая резьба. — Нижний Новгород: «Литера», 2008. — 160 с.,
24 л.ил.: ил. — Библиотека им. И.П. Склярова «Народные художественные промыслы Нижегородской области».