Русский огонек

 

В этом году исполнилось 75 лет Николаю Рубцову. Великому русскому поэту. Наше удивительное поюще-пляшущее  телевидение не вспоминало об этом событии. Правда, день юбилея был уже давненько – в начале года, третьего января. Может, и была пара передач.  

Но поэта такого масштаба, в год его 75-летия, можно было вспоминать хотя бы раз в месяц. Ведь по таким, и даже менее значительным, случаям неоднократно вспоминают всевозможных литературных, эстрадно-театральных, аншлаго-кривозеркальных и прочих гог и магог, как и макак. А коренного русского поэта как бы не помнят.

Впрочем, это и понятно. Во времена, когда Илью Резника, сочинителя убогих текстов к убогим песням убогого шоу-бизнеса на разных каналах телевидения называют гениальным поэтом, настоящему поэту на таком телевидении места не будет. Потому что на фоне таких поэтов как Рубцов убожество «гениальных» изготовителей текстов для таких же гениальных «певцов», типа Пугачевой, Киркорова, Баскова и всей их тусовки, станет таким очевидным, что даже телезритель с отбитыми молотом массовой культуры мозгами, может заметить это убожество.  

И, конечно, не место Рубцову на телевидении, где поэтами, кроме Резника считают еще Бродского и Мандельштама и занимаются их бесконечным пиаром. Ведь они – «борцы» и «жертвы режима». А Рубцов – просто жил и со смирением принимал свою нелегкую судьбу. Стихи Рубцова по-настоящему опасны для пропагандистов творчества Мандельштама и Бродского. Поэтому телевидение, если и говорило о Рубцове, то не столько о его бессмертной поэзии, сколько о его сложной биографии: детский дом, алкоголизм, гибель от рук женщины, с которой он жил. А стихи почти не вспоминались. Чтобы, не дай Бог, сверкнувшая ослепительным сиянием гениальная строка русского поэта не затмила всего унылого Бродского.

В восьмидесятые годы мне довелось несколько раз встретиться с одним из замечательнейших людей того времени – литературоведом, историком, мыслителем Вадимом Кожиновым, сыгравшим большую роль в прижизненной и посмертной в судьбе Николая Рубцова. Кожинов написал о Рубцове статьи, которые ввели этого талантливого поэта в русскую литературу и сразу определили его высочайшее место в ней. Кожинов и чисто по-человечески помогал Рубцову, выручал деньгами и жильем. После ухода Рубцова из жизни Кожинов продолжил писать о Рубцове и способствовал публикациям его стихотворений в журналах и изданию его книг.

Встречи проходили в квартире Кожинова, заставленной книжными стеллажами и поэтому похожей на библиотеку. И, кстати, я сидел на том самом диванчике, на котором когда-то спал Рубцов. А хозяин ходил между книжными стеллажами, был явно в ударе, и говорил. А я слушал. И это было счастье – слушать вдохновенно говорящего Кожинова. Он говорил так, как будто перед ним полная студентов большая аудитория Литинститута. А слушатель был всего один. Это отличительная особенность истинных русских интеллигентов – не видеть разницы, сколько перед тобой слушателей: один или сто. И дарить знание одному точно так же ярко и сильно, как целой аудитории. Речь в блистательных кожиновских монологах, изредка прерываемых моими вопросами и репликами, шла, конечно, не только о Рубцове. И не только о литературе.

Эти встречи в чем-то изменили мои представления о мировой истории, об истории России, о русской поэзии и прозе.

В чем-то я остался не согласен с Вадимом Валериановичем. Но во взгляде на значимость Рубцова, которого открыл для себя еще в школьные годы, еще более утвердился. Кожинов помог понять, что это не просто талантливый поэт, а поэт великий, творчество которого станет вехой в русской литературе и будет востребовано читателями будущих поколений.

Так я думал тогда. Так я думаю сегодня. А телевидение так не думает. Но телевидение исчезнет. А интернет останется. И в интернете всегда можно будет найти стихи великого русского поэта Николая Михайловича Рубцова. Например, здесь http://www.litera.ru/stixiya/authors/rubcov/all.html

Одно из лучших его стихотворений называется «Русский огонек». Поэт Николай Рубцов и есть этот негасимый русский огонек, который всегда будет светить в бескрайнем времени и пространстве русской поэзии.   

 

РУССКИЙ ОГОНЁК

Погружены
                         в томительный мороз,
Вокруг меня снега оцепенели!
Оцепенели маленькие ели,
И было небо темное, без звезд.
Какая глушь! Я был один живой,
Один живой в бескрайнем мертвом поле!

Вдруг тихий свет (пригрезившийся, что ли?)
Мелькнул в пустыне,
                               как сторожевой...


Я был совсем как снежный человек,
Входя в избу (последняя надежда!),
И услыхал, отряхивая снег:
- Вот печь для вас и теплая одежда...
Потом хозяйка слушала меня,
Но в тусклом взгляде

Жизни было мало,
И, неподвижно сидя у огня,
Она совсем, казалось, задремала...

Как много желтых снимков на Руси
В такой простой и бережной оправе!
И вдруг открылся мне
И поразил
Сиротский смысл семейных фотографий:
Огнем, враждой
Земля полным-полна,-
И близких всех душа не позабудет!..
- Скажи, родимый,
Будет ли война? -
И я сказал: - Наверное, не будет.
- Дай Бог, дай Бог...
Ведь всем не угодишь,
А от раздора пользы не прибудет...-
И вдруг опять:
- Не будет, говоришь?
- Нет,- говорю,- наверное, не будет.
- Дай Бог, дай Бог...

И долго на меня
Она смотрела, как глухонемая,
И, головы седой не поднимая,
Опять сидела тихо у огня.
Что снилось ей?
Весь этот белый свет,
Быть может, встал пред нею в то мгновенье?..
Но я глухим бренчанием монет
Прервал ее старинные виденья...
- Господь с тобой! Мы денег не берем!
- Что ж,- говорю,- желаю вам здоровья!
За все добро расплатимся добром,
За всю любовь расплатимся любовью...

Спасибо, скромный русский огонек,
За то, что ты в предчувствии тревожном
Горишь для тех, кто в поле бездорожном
От всех друзей отчаянно далёк,
За то, что, с доброй верою дружа,
Среди тревог великих и разбоя
Горишь, горишь, как добрая душа,
Горишь во мгле - и нет тебе покоя...
1964