СИУКАЧИ начало

В человеке всё должно быть прекрасно...

А. П. Чехов

1

Нынче люд русскоговорящий А. Чехова почти что не читает. Да и в советское время читали через пень-колоду, выбирая, в основном, хрестоматийные прозаические произведения да изредка перелистывая пьесы. А уж при жизни, то бишь при Александре Третьем и Николае Втором, годы правления которых совпали с расцветом творчества великого писателя, читать его книги имела возможность от силы пара тысяч человек, которые его книги покупали и даже подписывались на ряд журналов только потому, что в них мелькали псевдонимы: А.Ч., Антошща Чехонте и другие. То есть в нищей и практичсески неграмотной России рубежа 19-20 вв всенародной любовью назывался интерес не более 20 000 человек к автору гениального "Хамелеона", бывшего в "конкурентной борьбе" среди той же группы читателей с такими титанами мировой культуры, как живущие рядом с ним Л. Толстой и М. Горький, не говоря о десятках тысяч графоманов и просто завистников его весьма скромных, надо признать, гонораров.

И потому писалось на Антона Павловича великое число доносов во все возможные и невозможные инстанции: и по поводу прототипов его сатирическаих шедевров, и по поводу неправильно веденной им отчетности в качестве земского врача, и по поводу его неправильныхз высказываний о членах императорской фамилии, и по поводу неправильного его брака на артистке МХТ с нерусской фамилией, и даже по поводу того, что в доме его на Садово-Кудринской в прихожей было оставлено 34 пары калош, а приглашенно было на музыкальный вечер ровно тридцать человек, из которых двое не явились.  За писателем, за которого в конфликте с издателем Марксом вступились все члены Императорской Академии Наук, велась вполне официально слежка филлерами Третьего Отделения (Жанджармского корпуса), переписка его перлюстрировалась, творчекские и прочие связи отслеживались по территории не только Российской империи, но и в Европе. За отдельные доносы на А. Чехова платили из государственной казны премии. Соответствующие документы сохранились.

Знал ли об этом Антон Павлович?

Конечно, знал.

Так почему нам неизвестно практически ни одного литературного произведения, где бы не косвенно, а прямо функционировал и был показан во всей его страшной наготе типичный стукач "серебряного века", погубивший ни одну литературную карьеру и загубивший не одну человеческукю жизнь?  Неужто дореволюционное общество России относилось к такого рода иудам с пониманием и заботилось о том, чтобы имена их остались тайной для их потомков?

Мне думается, объяснение здесь несколько иное. В отношении А. Чехова оно звучит несколько странно для современного уха пережившего перестройку русского человека: писателю было одновременгно и противно, и жалко стукачей. И свидетельством тому может служить рассказ, который в марксовском собрании сочинений А. Чехова (вариант в бумажном грязно-оранжевом переплете) называется "Донос", а в десятитомнике издательства "Художественная литература" от 1961 года зовется "Кошмар". Позволлю себе не пересказывать сюжета, а просто процитировать часть концовки ракссказа:

"Тут вдруг Кунин вспомнил донос, который написал он архиерею, и его всего скорчило, как от невзначай налетевшего холода.

Это воспоминание наполнило всю его душу чувством гнетущего стыда перед самим собой и невидимой правдой..."

То есть А. Чехов дает шанс доносчику увидеть свое нравственное падение внутренним его взором, дабы тот ощутил СТЫД  за совершенный им неискупляемый хрех. И со стыдом этим в душе Кунин проживет весь остаток жизни, хотя автор и жалеет свой персонаж, завершая ракссказ такого рода по-своему бескомпромиссной мыслью:

"Так началась и завершилась искренняя потуга к полезной деятельности одного из благонамеренных, но чересчур сытых и нерассуждающих людей".

Донос богатого помещика на нищего сельского священника архиерею вряд ли мог иметь большие последствия, ибо в нищий приход желающих квалифицированно заботиться о душах вымиращей от глада паствы не очень-то найдешь - и доносчик знал о бесполезности этого доноса и для церковного прихода, и для сельской общины, и даже для себя самого. Ибо написал он донос из чувства раздражения при виде одетого затрапезно сваященника, не давшего ему стакана чаю , и из-за неудовлетворенного чувства честолюбия, желания обратить внимание на себя архиерея - церковного священника не то уездного, не то губернского масштаба. При этом Кунин знал - и знал твердо, - что его донос на священника обрекает этого, как оказалось святого, человека на страдание и житие в юдоли до самой его смерти. 

Насколько тема эта была болезненна и насколько документален этот рассказ, может служить та самая деталька с чаем, на покупку которого даже для себя, не говоря о гостях, у священника просто не было денег, ибо почти все свое жалование он раздает еще более нуждающшимся окружающим, являющимся "кормящей его паствой".

Тут надо отметить одну немаловажную деталь... Именно на чае отец А. Чехова сделал состояние в Херсоне. даже не просто на чае, а на спитом чае, который он за полкопейки фунт скупал у выносящих мусор на свалку служанок богатых господ, потом сушил в тенёчке на чердаке своего дома, мешал со свежим низхкосортным чаем и потом продавал нищему люду, как чай товарный, но не бай-хо, а просто низкосортный по цене до двух копеек и порой выше за фунт. То есть торговля самым дешевым в дореволюционной России продуктом питания при изрядной хитрости приносила купцу третьей гильдии доход, достаточный для ращения, воспитания и обучения до старших классов гимназии шестерых детей, но оставила в душе одного из них - Антоши - чувство вины за этот жуликоватый достаток, основанный фактически на грабеже бедных. То есть Антон Павлович не мог донести на отца и не желал этого, но на уровне подсознания о вине отца проговорился в рассказе, о котором сейчас мало кто знает.

А в 1886 году. когда рассказ увидел свет, он "поднял переполох в Петербурге" (по выражению самого А. Чехова), от которого Антон Павлович "угорел, как от чада" (письмо Ал. П. Чехову от 10 мая 1886 г), а редакция журнала "Новое время" было буквально завалено письмами читаелей, утиверждающих, что они знают описанных писателем персонажей воочию. То есть в конце 19 века тема доносительства в России была настолько актуальной и волнующей общество, что отозвалось в сердце едва ли не каждого умеющего читать россиянина.

Кроме стукачей, разумеется. Которых, как показывает история человенчества, во все века и во всех углах планеты Земля было великое множество.

(продолжение следует)