Это – еврейский народ

Когда шофер отсановился на красный свет, какой-то пешеход просунул голову в открытое окно. "Скажи, сколько стоит такая машина?" - cпросил он. "Ты доволен? Приятные особенности? "

Это был классический израильской момент – совершенно незнакомый человек задал вопросы, которые в других местах задают родственникам или друзьям. Это общество с небольшим разрывом между общественным и личным.

В попытке понять, почему Израиль решил обменять более 1000 палестинских заключенных на одного израильского солдата, удерживаемого ХАМАСом в течение 5 лет, следует напомнить, что в Израиле, в пределах еврейского большинства, понятия "незнакомец" не существует.

Когда израильтяне говорят, что они рассматривают захваченного солдата, старшего сержанта Гилада Шалита как их собственного сына, они говорят это серьезно.

Это слияние частной и общественной жизни, нежелание различать, что хорошо для государства и что хорошо для личности, по мнению многих здесь рассматривается как величайшая сила Израиля, а по мнению других – как величайшая слабость.

"Основным активом Израиля в отношении личности и безопасности, является чувство взаимной ответственности, которое его граждане и солдаты испытывают друг к другу", - пишет Ари Шавит, обозреватель газеты Haaretz, объясняя, какие преимущества он видит в рискованном обмене пленными, к которому он не выказал особого энтузиазма.

“Без этого чувства, - говорит он, - нет никакого смысла в нашей жизни здесь. Без этого чувства, у нас нет ни армии, ни безопасности, ни способности защитить себя. Справедливо или нет, но Шалит стал символом взаимной ответственности. И поэтому его предстоящее освобождение есть не только выкуп пленного, но и сохранение жизни и возвращение сына. Возвращение Шалита – это реализация израильской солидарности”.

Палестинцы и некоторые критики Израиля, как правило, презирают подобные разговоры: они утверждают, что израильтяне слишком любят думать о самих себе, но что на самом деле они не такие - они просто больше говорят об этом.

Между тем, некоторые израильтяне говорят, что неспособность проводить различие между государственными и частными интересами, не мудрая политика. Они беспокоятся, что освобождение 1000 заключенных, в том числе убийц, воспримется как слабость и поощрит больше таких похищений в будущем.

Такие критики говорят, что спрашивать, как человек бы себя почувствовал, если бы его сын попал в плен - это неверный путь для принятия решений для более широкого общественного интереса. Подразумевается, что, в конечном счете, у израильтян отсутствует эмоциональная дистанция, необходимая для принятия жестких решений для общественного блага.

"Данная сделка является наградой за терроризм", - пишет Бен-Дрор Ямини в газете Maariv в особом комментарии об этой сделке. "Данная сделка является потрясающей победой ХАМАСа. Это - не сделка. Это - капитуляция ". И добавил: "Возвращаются старые стандартные фразы - "А что, если бы ваш сын", "Заплатить любую цену", "Мы должны принимать трудные решения". И это срабатывает. Это всегда срабатывает. И это нас доканает".

Одной из причин подобных аргументов в том, что взаимная поддержка и солидарность были основой общества в первые десятилетия существования Израиля. Израильтяне чувствовали себя в осаде, и до появления Интернета имели очень ограниченные контакты с внешним миром, чему руководство страны не препятствовало. Известный пример произошел в 1965 году, когда правительство отменило запланированный концерт группы Beatles, опасаясь ее разлагающего влияния. До 1968 не существовало телевидения, и оно было под строгим государственным контролем в течение двух десятилетий.

Авиабилеты на международные рейсы облагались большим налогом в 1980-х.

 В последние пару десятилетий, израильтяне расправили крылья. Глобальная экономика, основанная на информации, очень хорошо подходит для многих из них. Но экономический успех создал большое неравенство и приходит за счет чувства тесного общения, которое многие считают жизненно важным.

Стремлением вернуться к солидарности отчасти объясняется социальное движение за справедливость, которое возникло здесь летом с сотнями тысяч людей, вышедшими на улицы в знак протеста против высокой стоимости потребительских товаров и жилья. Протесты быстро переросли в движение, целью которого было частично вернуть потерянный коллективизм.

 Как сказал Амос Оз, самый знаменитый писатель страны, в газетном эссе в августе, "Первое, что эти демонстранты говорят до лозунга «социальная справедливость» и «долой правительство», это – «Мы братья».

Во многом, это справедливо также и для движения, которое развернулось год назад, направленное на получение от правительства премьер-министра Биньямина Нетаниягу больших действий для освобождения сержанта Шалита. Эти усилия, включая палатки и шествия тысяч людей, стали, по сути, генеральной репетицией протеста лета прошлого года. Оба - затрагивают идеологию. Оба - отражают растущую уверенность в том, что правительство не в состоянии признавать и уважать жертвы своих граждан, тем самым способствуя потере общности. Наум Барнеа, обозреватель газеты Едиот ахронот, приветствовал решение Нетаньяху обменять палестинских заключенных на сержанта Шалита. Он сказал, что альтернатива - "позволить ему умереть в неволе - неприемлема". "Она не отвечает минимальным условиям израильского племени" - добавил он.

Сима Кадмон, другой обозреватель газеты Едиот ахронот, писал об ожидаемом возвращении сержанта Шалита, как о "национальном костре" и упомянул  родителей солдата по их именам, как все здесь делают.

Кадмон сказал, что вся страна желает "принять участие в волнении и радости, видеть лицо Авивы, слышать Ноам, узнать обо всех мельчайших подробностях: оборудовали ли они комнату для Гилада в Мицпе Хила, что они приготовят ему поесть, и как здоровье его дедушки Цви, который боялся, что он не увидит его возвращения?

"На протяжении пяти лет мы были с ними там на дорогах, в уличных шествиях, акциях протеста и палатках напротив дома премьер-министра. Теперь мы просто хотим переварить новый момент, воспринять его и вытереть слезы".