Моя бабушка всегда очень гордилась своим братом. Этот уроженец бессарабского местечка, до пятнадцати лет вообще не говоривший по-русски, закончил (в самый разгар космополитизма!) МГУ, защитил в Институте мировой экономики и международных отношений кандидатскую и всю жизнь проработал в этом достойном учреждении, занимаясь ренегатской позицией западногерманской социал-демократии.
Институт славился в Москве респектабельностью и либерализмом; должно быть именно поэтому туда трудоустраивали иностранцев, обретших в Москве политическое убежище. «Экспаты» тогда, в 50-60-е годы были еще экзотикой, потому рассказы об американцах, выбравших самый передовой общественный строй, дошли — через 20 лет — и до меня, причем во всех подробностях. Подробно рассказывалось, например, о Владимире Дмитриевиче Казакевиче, который будучи эмигрантом первой волны, возненавидел «американский империализм», сотрудничал в просоветской русскоязычной газете и в конце 40-х годов вернулся в СССР вместе со своей женой — американкой Эмили. Мой двоюродный дедушка не без злорадства рассказывал, как только что прибывший репатриант, одетый в модный костюм, весело иронизировал по поводу американских порядков, а директор института Гульянц с парой своих сотрудников похохатывали, с завистью глядя на соотечественника, которому посчастливилось более четверти века прожить в США.
Через несколько лет Казакевич поблек, обносился и над США уже не смеялся. Говорил он примерно следующее: «Я всегда был левым. В Америке я мог показать это в своих статьях и докладах. А вот как здесь показать свою левизну?» И правда, это было невозможно. Он пытался переломить себя, подладиться, написал в стенгазету статью с призывом повышать трудовую дисциплину в институте. Но ткань тоталитарного общества неумолимо выталкивала Казакевича. С ним предпочитали не иметь дела: бывший эмигрант, жил в США, жена американка, — лучше держаться от них подальше. Да и сам он внутренне все больше тяготел не к русским, а к выходцам с Запада: бывшим советским шпионам Маклину, Берджесу, безымянному американцу, который работал в институте под псевдонимом Стюарт Смит. Их объединяла ностальгия по брошенному, прежде столь ненавистному, а теперь манящему, но уже недосягаемому миру.
Был и более курьезный случай: в тот же институт был прислан американский ученый по имени Морис Гальперин. И он был в США левым, просоветским. Больше того, Гальперин прямо сказал: «Я не могу вернуться в США, против меня там возбуждено дело о шпионаже». Этот вообще не смог вытерпеть жизни в Советском Союзе и добился того, что его отправили на Кубу. «Какая здесь всюду отсталость, — говорил он. — На что похожи здешние институты. Масса людей, а никаких возможностей серьезной работы. Нет, в Америке иначе!»
Ничто не излечивает так радикально от симпатий к обществу реального социализма, как жизнь в нем.
Тем не менее, люди, не просто сделавшие сознательный выбор в пользу Советской власти, но и рисковавшие ради нее свободой и даже жизнью находились. Такой неординарной личностью был Жорж (Георгий) Коваль.
Жорж Коваль был сотрудником советской разведки, действовал под псевдонимом «Дельмар» и даже удостоился упоминания (причем под своей настоящей фамилией!) в романе Солженицына «В круге первом», как один из участников попытки выкрасть у Пентагона секрет атомной бомбы. Коваль умер в январе 2006 г., а 2 ноября 2007 ему было посмертно присвоено звание Героя России.
Жорж родился в Су-сити (Айова, США) в 1913 г. в семье выходцев из Белоруссии. В конце 20-х годов появился биробиджанский проект: там, на сопках Маньчжурии был создан еврейский национальный район, рассматривалась возможность образования автономной республики. Левые, просоветские, еврейские (в Америке тех времен эти слова были почти синонимами) горячо приветствовали перспективу создания «Красного Сиона». Отец Жоржа стал активистом местного отделения «Амбиджана» — американского комитета в поддержку Биробиджана. В 1932 г. семья переселилась на Дальний Восток.
Жоржу было в то время 18 лет. Он нашел работу на лесопилке, можно предположить, что амбициозного юношу это не устраивало. Через два года Жорж поступил в Московский химико-технологической институт имени Менделеева, который закончил в 1939 и тут же был призван в армию. А в Красной армии в то время творились интересные вещи: великая сталинская чистка как раз подходила к концу. Офицерский корпус был настолько сильно «прорежен», что открывались интересные перспективы для карьеры. Как раз в то время резидент ГРУ в Нью-Йорке Ахиллес (Артур Адамс) был вызван в Москву и получил «десять лет без права переписки» (в большинстве случаев это означало: расстрел). Коваль представлялся идеальной кандидатурой для замены Ахиллеса. Жоржу присвоили кличку «Дельмар» и приступили к его обучению.
Но вот незадача: выяснилось, что Ахиллеса оставили в живых и вновь забросили в США. Дельмар тоже отправился в США, но в более низком статусе, чем предполагалось ранее. В 1945 году Дельмар был переведен в Дейтон, штат Огайо. На новом посту в секретной физической лаборатории он получил доступ к самым секретным сторонам проекта Огайо. Дельмар проинформировал Москву о ходе исследований, благодаря чему и удостоился упоминания в романе «В круге первом».
После капитуляции Японии штаб-сержант Коваль был демобилизован. В то время советский агент Гузенко стал перебежчиком и проинформировал Соединенные Штаты о советских успехах в шпионаже за Манхеттэнским проектом. Это привело к усилению мер безопасности в США, а Дельмар, опасавшийся разоблачения, просит советское руководство о том, чтобы вернуться в Союз. В 1948 году его пожелание было удовлетворено. Через год после возвращения Коваля, в 1949, была взорвана советская атомная бомба. Труд Коваля не пропал даром.
Соседи по дому на Фрунзенской набережной помнят Жоржа Абрамовича Коваля как вежливого интеллигентного человека. Он умер в Москве в 2006 году в возрасте 92 лет. Третьего ноября 2007, решением президента, ему посмертно было присвоено звание Героя Российской Федерации.
Комментарии