ДОГМАТ О ПРИМАТЕ ПОЛИТИКИ НАД ЭКОНОМИКОЙ В ЭПОХУ ДИКТАТУРЫ ПРОЛЕТАРИАТА.

1. ДОГМАТ О ПРИМАТЕ ПОЛИТИКИ НАД ЭКОНОМИКОЙ В ЭПОХУ ДИКТАТУРЫ ПРОЛЕТАРИАТА. ГЛАВА 1. ЧАСТЬ 1.

Догмат о первичности политики в эпоху диктатуры пролетариата не был голым оправданием насилия и уж тем более не был связан с марксистским тезисом о диктатуре пролетариата. Он отражал скорее сложившиеся в России реалии: страна не имела устойчивых внутренних источников для необходимого темпа развития. Темпы приходилось подхлестывать политически. Обусловлено это было географически: с одной стороны страна постоянно отставала от передовых стран Запада, с другой, находясь рядом с ним, вынуждена была учитывать западные достижения в своем развитии. Отсюда в России постоянные насилия политики над экономикой ( реформы царя Петра, реформа 1861 г. и т.д. ). «Наследниками» этого курса и стали большевики и главный из них отлил свое понимание этого в чеканные фразы политического лозунга, изложенного на марксистском жаргоне.

Большевики, захватывая власть, исходили, между прочим, и из национальных интересов России: догнать и перегнать передовые капиталистические страны. Но на деле планировался просто новый скачек по типу петровского или реформы 1861 г. Как мы помним, в первых двух актах этой российской драмы политика шла впереди экономики ( вспомним хотя бы о «варварских методах борьбы с варварством» или сам факт проведения реформы 1861 г. «сверху» ). Тогда речь шла именно о том, что отстающая Россия должна «подтянуться» до уровня западноевропейских друзей-соперников. Но с каждой новой реформой становилось все яснее, что они не дают нужного эффекта и не имеют долговременных последствий. Это мы характеризуем как «обратную перспективу». Что это значит ? Короткий внешний эффект от преобразований сменяется длительным мучительным разложением достигнутого, движением вспять, реакцией и т.д. Все это происходило из-за отсутствия внутреннего источника для самостоятельного развития: источник этих преобразований находился не внутри России и он заключался не в отсталости страны, а в сравнении отсталой России с передовым Западом и последующих умозаключениях по этому поводу, т.е. он носил чисто внешний, надстроечный ( как сказали бы марксисты ) характер. Поэтому реформы увязали в толще «народной жизни» и не охватывали достаточных сфер для своего расширенного воспроизводства. И все возвращалось на «круги своя» ( то бишь к «духовно-хозяйственной константе», как любят ныне выражаться наши новоявленные господа консерваторы ).

Россия не могла выдвинуть достаточно веские основания для своего самостоятельного развития, поэтому разрыв всегда вновь начинал увеличиваться. И когда на Западе опробовали новые формы и технологии, Россия дралась из-за уже изрядно прогнившего наследства недавних преобразований и через энное количество лет снова обнаруживала свою отсталость, и вновь была вынуждена заимствовать новые формы и технологии в готовом виде, что при отсутствии внутренних возможностей для их переваривания и укоренения, приводило только к новому витку отсталости, при одновременном нагромождении новых противоречий.

Декабристы, например, были «дворянскими» ( т.е. феодальными ! ) революционерами, т.к. никто другой в стране кроме «просвещенного» на рационально-либеральный манер дворянства ( даже т.н. «нарождающаяся» буржуазия ) не хотели никакого буржуазного строя, понятия даже о нем не имели, а отчасти даже осуждали «заморские» ( в первую очередь, естественно, английские ) порядки !

Буржуазия в стране была не просто слаба, что предполагает чисто количественные отличия от положения в других странах, и как пишут в один голос все наши отечественные исследователи, она просто не имела внутренних, достаточно прочных источников развития и поэтому редко пыталась выступить как самостоятельная сила ( «труслива» ). Это приводило к смещению политического спектра в стране «влево», т.н. «красное смещение», что характерно только для стран с большим грузом неразрешенных проблем. Достаточно сказать, что в России первыми оформились т.н. мелкобуржуазные и пролетарские партии ( социалисты-революционеры, социал-демократы ), а только затем партии буржуазии ( октябристы и партия т.н. «буржуазной интеллигенции» – кадеты ), т.е. наблюдалась обратная последовательность при формировании политического спектра в стране. Тоже своего рода обратная перспектива. Ничего подобного ни в одной западной стране никогда не наблюдалось. Слабость буржуазии даже позволила Ленину выдвинуть лозунг гегемонии пролетариата в буржуазно-демократической революции. И это была не простая болтовня, а своеобразное отражение политических реалий России начала XX века, а именно, смещенный социальный спектр общества, в котором преобладало крестьянство, а некоторым отрядам пролетариата противостояла непосредственно государственная власть, а не буржуазия.

Это было следствием того, что Россия была страной ОТСТАЮЩЕЙ, не отсталой, как нам пытаются навязать марксистские историографы, а именно отстающей. Отсталая страна – это состояние, отстающая – это процесс. Не имея внутренних источников, Россия все больше и больше отставала от развитых стран, а попытки «догоняющих» реформ, модернизация в современных терминах, которые затрагивали только внешнюю сторону, приводили к образованию новой реальности – параллельному сосуществованию разновременных структур, т.к.

новые структуры не могли вытеснить старые на всей территории страны. Создавались передовые центры и отсталая периферия, между которыми возникали кричащие противоречия.

Более того, передовые центры самим своим существование консервировали старые отношения, что приводило к новым очагам социальной напряженности. При этом не нужно думать, что передовые центры концентрировались исключительно в городах, а отсталые – исключительно в деревне. Старое и новое соседствовало подчас на одной улице и даже в одном доме ( например, граммофон или даже телефон в избе, а удобства на улице ).

Путем создания передовых центров решалась проблема внешней ( фасадной или парадной ) параллельности развития России и стран Запада, но это была лишь видимость, реальность была другой. Но для большевиков это был не указ и тогда на свет божий родился тезис о России как среднеразвитой капиталистической ( империалистической ) стране. Для чего нужен был этот тезис большевикам ? Чтобы подтянуть Россию до среднего европейского уровня и сделать вывод о ее готовности к «социалистической революции».

Но «среднеразвитость» предполагает хотя бы относительную однородность развития внутри страны. Россия в этом отношении не была страной среднеразвитой, а была страной контрастов ( извините за избитость выражения ), вспомним хотя бы знаменитое ленинское выражение о самом передовом капитализме и самом отсталом сельском хозяйстве. Все это подтверждает мысль об отсутствии внутренних источников для развития и неспособности всех реформаторских движений к переработке толщи народной жизни.

Все это характеризуется мною как «горизонтальный сдвиг». Горизонтальность в данном случае означает одновременное ( синхронное ) сосуществование разновременных ( диахронных, последовательных ) явлений ( институтов и т.п. ). Например, сосуществование таких укладов как империализм ( монополистический капитализм ), домонополистический капитализм ( классический ), мануфактурный и даже домануфактурный капитализм. При горизонтальном сдвиге одна или несколько сфер общества вырываются вперед по сравнению с остальными. Природа горизонтального сдвига по большей части искусственна, т.к. он навязывается обществу под предлогом модернизации, а ведет на деле только к внешнему соответствию данной сферы некому западном стандарту, консервации гигантских массивов других отношений и появлению новых, невиданных ранее противоречий между модернизированными и старыми секторами экономики ( например, рост нищеты в старых секторах при одновременно улучшении положения в модернизированных – противоречия между люмпен и «голубыми воротничками» или ненависть т.н. рабочих к интеллигенции и .т.п. ).

Внешне ( социально ) это выражается в сосуществовании одновременно ( параллельно ), например, крестьянского и рабочего вопросов. Все это придает дополнительную остроту социальной ситуации в стране, что, как известно, готовит почву для «радикальных» решений, т.е. наиболее оторванных от реальности.

А эти наиболее «радикальные» способы ведут к наибольшему насилию над страной. И в этом смысле большевики, конечно, превзошли все мыслимые и немыслимые до этого «варварские» способы. Но вот только вопрос: боролись ли они с варварством ? Ведь большевистская модернизация была, как впрочем, и петровская, очень односторонняя. Наряду с техническими знаниями, навязывание т.н. марксистско-ленинского мировоззрения и т.п.

Извечная необходимость России в силу своего географического положения что-нибудь заимствовать и догонять в силу отсутствия внутренних источников для развития, подвергаться насилию со стороны политики, была использована большевиками с весьма низким коэффициентом полезного действия – гора, что называется, родила мышь. Верно подмеченная Лениным, но без раскрытия механизма образования, особенность развития России, не была использована большевиками с достаточной степенью мудрости именно в силу природы большевистского режима – монополии одной партии на власть, подавления всякого инакомыслия, выбивающегося за рамки единственно верного «социалистического» выбора. А ведь именно в условиях диктата политики над экономикой, эта самая политика должна быть очень осторожна в своих действиях, т.к. у нее нет под ногами никакой опоры ( она как бы витает в облаках ). Народ, который еще в это время не готов к преобразованиям, не может составить такую опору, он часто даже мешает, особенно в своей т.н. передовой части ( разночинцы, студенты, интеллигенция ). У политики нет доминанты, и поэтому она должна быть чрезвычайно осторожна. Но большевики поставили на голую силу и довели страну до настоящей национальной катастрофы.

Таким образом, догмат о примате политики над экономикой – это, всего лишь, идеологическое обоснование необходимости насилия в условиях модернизации. В связи с отсутствием объективных тенденций к переходу к современному обществу необходимо сильное вмешательство субъективного фактора, несвязанного напрямую с экономической ситуаций.