Индейское лето

У нас тут индейское лето, а я замерзла. Я уже безнадежно сплю под ватным одеялом. Скоро пойдут опасные сосули, гололед и толстые женщины в зимнем. Это (страшно) я по лету тоскую.
 
Я еще помню зиму возле Тихого океана: там такая влажность и ветер, что сосули растут не вниз, а вбок. Кстати про бок. Соседская собачка Жулька как-то боком к метели встала, так её по гололеду в соседний двор унесло. Вернулась, хотя соседка надеялась.
Юного папеньку сослали родину защищать в приморский край, в гарнизон с труднопроизносимым названием. Мама пошла на санках кататься и тут вдруг я родилась. Ну не в снег, конечно родилась, а рядом. В соседнюю казарму. С тех пор там моряки заикаются. Вру, конечно. С тех пор там предание есть, про ребенка который родился в тельняшке (вырастет, всех мичманов перекусает и сразу превратит в офицеров, минуя стадию личинки курсанта). Просто рубашки к тому времени у завхоза закончились, одни тельняшки остались.В общем, холод я не люблю.
Поэтому я вам расскажу, как замерзла в Крыму летом.
 
Однажды я закончила школу. Последний год в это не верил даже оптимист папа. Конечно, эпохальное событие непременно надо было отметить. Наивный родительский комитет снял пансионат, где-то в районе Качи аж на неделю. Дети запаслись солидным запасом еды, воды и (водки) настольных игр. Выгрузились на побережье, с разгону забежали в воду по вторичные половые признаки. И вдруг синхронно заорали: - (бляяяяя) Аааааааа! - И рванули назад. Потому что вода была холодная. Июньские течения такие коварные.
 
Вода была не просто холодная. Её температура приближалась к абсолютному нулю. При засовывании ног в воду, в туловище переставал поступать кислород. В человеке сжималось всё: пищевод, сфинктер, легкие, оба желудочка… Все выпуклые части организма скукоживались и норовили спрятаться вглубь. Обострялось все это иезуитство ландшафтом из жизни африканской пустыни-сахары. Солнце палило нещадно. Было понятно, что запасы настольных игр придутся как нельзя кстати.
 
Да, дети взяли с собой очень много запасов, на целую неделю. Но настольные игры кончились наутро. А когда лагерь перестало мутить, закончилась и еда.
Через два дня, при слове «колбаса» в пансионате наступала тревожная тишина. Дочь повара Сергеева наизусть декламировала Кухню народов мира. Днем. А ночью бредила вкусным шопотом на трех языках: «чахохбили, рыба по-мюнхенски, рольмопсы». Дети слушали ее как список новогодних подарков. Под утро она стала бредить особенно заковыристой кухней: «мямми, калекукко».

- О, финская пошла, - сказал отличник Мешковский. И с удовольствием посмотрел на упитанного Матвеева. Матвеев вздрогнул и на всякий случай ушел спать на веранду.
На следующий день голодные пионэры кидались камнями в чаек. Те хохотали нам в лицо и сыто отрыгивали рыбу. Стало понятно, что отдых подошел к концу.
 
Нас всех спасла Танечка. Оказалось, что у самой тихой девочки в классе есть тайная личная жизнь. Личной жизни было под сорок, почтенный возраст. Но был один явственный плюс. У Танечкиного пенсионера имелась личная яхта, колбасный заводик и сотовый телефон. Очень зажиточный был пенсионер.
 
Яхта пришла утром. Пришла и припарковалась прямо в водичку метров за сто, ну не было тогда у этих берегов пирсов. Зажиточный пенсионер с мостика делал любимой зазывные жесты. Танечка хотела броситься, как Ассоль, в воду прямо по пуп. Наступила в море  и отпрыгнула козочкой. От абсолютного нуля пуп сморщился и уполз куда-то в голову. Недоступная роскошная жизнь стояла пришвартованной рядом и манила. В голове ощущался пуп. Хотелось шампанского и шезлонг. Но, откровенно говоря, больше всего пионэрам хотелось есть.
 
Колесо сансары повернулось. Это были самые холодные сто метров в моей жизни. Краем глаза я видела Матвеева. Он плыл со скоростью командирского катера. Мне казалось, что он по воде бежал. Фиолетовые пупырчатые дети по одному десантировались на судне. Вещи на матрасах доставили толстокожие яхтенные морячки.
 
Конечно, на борту я расслабилась. Думалось как в буржуазном кино: подставлять голову ветру, лицо солнцу, а большой круг кровообращения шампанскому… Лучше б я голову под самурайский меч подставила, честное слово. За время хода судна дети были похожи на негативы вымирающих панд. Да и чувствовали себя соответственно. Потому что, незаметно для себя и вселенной, мы сгорели. Совсем. На наших лицах, цвета Божоле, наблюдались большие бело–зеленые круги по форме очков. Через час нас выгрузили на пирс городского пляжа. Нечеловеческими усилиями мы еще смогли изобразить покер-фейс, потому что там (пил водку) играл в настольные игры параллельный класс. Правда недолго, подвывая и шипя мы разбрелись по коттеджам.
И наступила ночь. Вся в сметане, я просила папу сделать мне сеппуку. Папа давешней чайкой хохотал мне в лицо и по телефону ябедничал в воспитательных целях родным и близким.
Это были самые жаркие восемь часов в моей жизни.
 
Как бы с индейским летом тебя, дорогая редакция. Не болейте)