Что подпитывает российскую государственную машину

 

Почему мы так часто вспоминаем об особой российской ментальности?

Причина проста – после демократической революции (условно назовем ее так) в России началась реставрация определенных порядков.

Чем объясняется этот факт?

Если всему виною русская ментальность, тогда ничего сделать невозможно  – значит, судьба.

Если это некий переходный процесс, то надо просто понять, каким образом изменить ситуацию. Правда, придется учитывать то обстоятельство, что результаты голосования на последних выборах практически повторяют соответствующие опросы Левада-центра, проведенные перед самыми выборами.

В общем, есть над чем поразмыслить.

Думаю, многие из нас убеждены, что Россия заслужила лучшей участи, нежели повторение того, что уже было – если не при большевиках, то при царе-горохе.

Если сравнивать русских, американцев и немцев, то все мы примерно одинаковы, все представляем примерно одну и ту же культуру и цивилизацию.

Но есть одно отличие, которое лично меня очень беспокоит. Почему государство нас так магнетизирует? Чего мы боимся и откуда это рабское отношение? Не уверен, что это так, но почему-то сразу вспоминается Иван III. А также ряд следующих правителей, вбивавших в народное сознание идею, что государство – это наша истинная вотчина, а мы все его холопы. Впрочем, мне представляется, что на ментальность нужно смотреть как на более сложное явление.

Когда говорят об успешных примерах модернизации, часто упоминают в этом ряду некоторые дальневосточные государства, указывая на конфунцианскую ментальность как на причину успеха. Я прочитал, кстати, несколько китайских авторов, утверждавших, что китайская цивилизация победит европейскую, потому что конфуцианство с любой точки зрения превосходит традиционную европейскую культуру. Особого энтузиазма в отношении перспектив Китая это не вызывает. Когда подобные заявления появляются так рано – это знак того, что китайцы теряют критическое отношение к самим себе. Конечно, конфуцианская культура и весь строй китайского общества – производная от высокой и древней цивилизации.

Кстати, также быстро развивается и Индия – тоже страна с богатым культурным слоем.

Если мы посмотрим, как складываются дела в Африке, картина будет другая.

Конфуцианство исторически несло в себе идеологию бюрократии, очень развитой, но в то же время очень эффективной. Чиновники считались не ворюгами, как в России, а учёными мужами. И это отношение сохраняется до сих пор.

Я не возражаю, в конфуцианской философии многому можно поучиться, например, умению созерцать природу. Но я бы предостерег от очарования успехами, которые, прежде всего, основаны на дешевой рабочей силе, на рисовой культуре, приучившей людей к тяжелому повседневному труду. Пока эти резервы ещё не исчерпаны. Но когда они исчерпаются, там возникнут те преграды, которые сегодня стоят перед нами.

По-моему, позитивные сдвиги в российском менталитете всё-таки происходят. Хотя и довольно незаметно. Однако есть определенный тренд, связанный с рыночными реформами, которые каким-то удивительным образом ещё не до конца убиты. Простой пример – когда моя жена была на рынке, ей понравилась баранина у одного продавца. Она подошла к нему и спросила, что нельзя ли на следующий день заказать у него лопатку. Конечно, ответил он, все, что вам будет нужно – вот мой телефон и визитка, звоните, когда захотите, всё привезем. Он просто фермер, а не олигарх. Но из таких людей и складывается рыночная экономика.

В конце августа я был на встрече, организованной Львом Пономаревым, где выступали многие наши известные либералы и демократы. И все в один голос – «рыночной экономики в России нет». Вообще ничего не произошло.

Я же поинтересовался, сколько людей сегодня работает в компаниях, занимающихся мобильной телефонией – 450 тысяч человек. Сколько людей работает в автосервисах? 760 тысяч человек. Просто хотелось бы напомнить, что при Советской власти таких отраслей вообще не существовало. Можно найти и другие примеры.

Там, где рыночные отношения не сталкиваются с государственным ручным управлением, почему-то всё как-то получается. Пока не доходит до вертикали, до страха, до отношений господства и подчинения, которые живут глубоко в сознании наших граждан.

Я не знаю, историческое это наследие или наследие сталинских времен, но именно оно подпитывает всю нашу государственную машину.