Как спасти российскую науку?

На модерации Отложенный

Известно: в России мало сильных ученых, потому что их некому учить; и их некому учить, потому что мало сильных ученых. Профессор Павел Певзнер, приехавший в Россию из Калифорнии по президентской программе мегагрантов, придумал особый рецепт для решения проблемы курицы и яйца

Когда триста лет назад обсуждался вопрос о создании в России академии путем привлечения заграничных ученых, Татищев писал Петру I: «Учить некого, ибо без нижних школ академия оная с великим расходом будет бесполезна». Вся суть российской ситуации в том, что сегодня страна располагает бесценным ресурсом, «нижними школами», который она не может использовать: например, физико-математическими спецшколами, готовящими победителей международных олимпиад, и несколькими вузами, готовящими отличных бакалавров и магистров. Но чтобы в стране работала и воспроизводилась наука, этих молодых людей необходимо обучать в аспирантуре: ведь главная рабочая сила, которая способна осуществлять проекты вроде Сколково, — это так называемые постдоки, то есть, говоря по-русски, молодые кандидаты наук. Проблема в том, что посредственный ученый может подготовить отличного бакалавра (и даже магистра), но подготовить аспиранта мирового уровня ему не под силу. Это приводит к замкнутому кругу: поколения посредственных ученых порождают следующие поколения посредственных ученых.

Проблему курицы и яйца можно решать двумя способами. Оба освоены странами вроде Сингапура и Китая, оба предлагаются сегодня для России и оба обречены здесь на большие трудности, поэтому я предлагаю рассмотреть третий путь.

Первый путь — отправлять аспирантов учиться в лучшие мировые университеты; недавно был озвучен план российского правительства отобрать для этого 2000 выпускников вузов; это будет стоить всего лишь порядка 100 миллионов долларов в год. Проблема в том, что, если не создать в России рабочих мест для них, они не вернутся. Но рабочие места к 2016 году не возникнут, потому что для этого нужны сильные профессора, которые будут вести такие лаборатории, а их нет.

Второй путь — это попытка решить проблему таких рабочих мест: пригласить профессоров из-за границы, по программам вроде нынешних мегагрантов, чтобы они учили аспирантов на месте. Это пытался делать Петр I, но с важными нюансами. Когда он начал приглашать иностранных ученых в Россию, быстро стало понятно, что первоклассный состав набрать не удается: именитые ученые считали поездку в Россию мероприятием сомнительным (хотя им и предлагали невиданные 1000-рублевые оклады). Попробовали вместо именитых ученых приглашать их детей (в надежде, что способности к науке передаются по наследству). Дети и ученики именитых ученых (такие как великий математик Леонард Эйлер) и осуществили Первую Российскую Модернизацию.

Современные мегагранты отличаются от петровских: Эйлер приехал в Россию на 30 лет, в то время как мегагрантщики, будучи состоявшимися профессионалами, не торопятся оставлять позиции на Западе (они проводят в России только четыре месяца в году в течение двух лет). На подготовку аспирантов мирового класса нужно гораздо больше времени. Взлет сингапурской науки в последнее десятилетие во многом объясняется тем, что ученые перебираются в Сингапур на постоянную работу. Плюс в Сингапуре теплый климат, англоязычная среда и отлаженная система поддержки науки, чего не скажешь о России.

Я вижу третий путь, которого ни у Сингапура, ни у Китая не было, когда они начали преобразовывать науку 10 лет назад. Решение, на мой взгляд, должно опираться на уникальный ресурс, который отличает российскую ситуацию: несколько сотен ученых мирового уровня, которые разбросаны по стране в рамках двух систем — РАН и университетов. Собравшись вместе, эти ученые могли бы сформировать современный университет мирового уровня, что в России сегодня, к сожалению, отсутствует (даже МГУ не входит в сотню лучших в мире, Сингапур далеко впереди). «Единственный» вопрос, который осталось решить, — это как собрать российских научных звезд под одной крышей и обеспечить их приличным  финансированием, чтобы их лучшие студенты оставались в России, а не уезжали за границу.

В мировом опыте известен способ, позволяющий объединять рассредоточенный таким образом людской ресурс в элитную организацию. Приведу пример Медицинского института Говарда Хьюза (HHMI): по этой системе 300 ученых (включая 13 нобелевских лауреатов) из десятков университетов и исследовательских институтов по всему миру получают гранты на пять лет, которые полностью финансируют работу их лабораторий и подготовку аспирантов.

Эта система никак не привязана ни к городам, ни к конкретным организациям, она выстраивает некое интеллектуальное сообщество; эти ученые сотрудничают друг с другом и продуктивно общаются на конференциях.

Если создать по этому образцу некий «Российский национальный университет» (РНУ), который объединит оставшихся в стране активно работающих крупных ученых, предложить им основать 200 лабораторий мирового класса и мирового уровня финансирования в разных городах и учреждениях и вменить им в обязанность подготовку 2000 аспирантов за пять лет, здесь может быть двойная выгода: такое обучение будет дешевле, чем за границей, аспиранты останутся и будут работать в стране, а за время своей аспирантуры послужат рабочими руками для лабораторий. Вместе со Сколковским институтом науки и технологий (совместный проект Сколково и MIT) РНУ имеет шанс войти в 100 лучших университетов мира и создать предпосылки для новой русской модернизации.

Говоря о потенциальном корпусе российских профессоров мирового уровня, нельзя не упомянуть несколько ключевых проблем, которые возникнут при его создании. С одной стороны, России есть чем гордиться: в математике и физике она была (и в некоторых подобластях остается) великой научной державой. Ситуация гораздо более печальна в computer science (информатике) и биотехнологии — двух ключевых дисциплинах, которые сегодня диктуют моду в Кремниевой долине. Например, в списке 500 ведущих computer scientists из 22 стран нет ни одного российского ученого. Если хотим построить Сколково, нужны тысячи таких постдоков, воспитанных учеными мирового уровня. Если эта цель недостижима, Сколково станет зоной аутсорсинга, где недоученные российские ученые будут работать под удаленным руководством западных — и не над хай-теком, а над чем-то рутинным.

Другая проблема — необходимость высоких стипендий для аспирантов (по крайней мере в таких дисциплинах, как computer science, которые являются ключевыми для современной модернизации), которые позволили бы им целиком отдаться научной работе. В России по-прежнему бытует миф, что российские computer scientists и программисты — лучшие в мире. К сожалению, это миф, в который верят только в России: поскольку стипендии невелики, а зарплаты для молодых программистов относительно солидны, все, кто хоть как-то умеет программировать, как правило, подрабатывают, учась в аспирантуре. Как же они могут конкурировать с аспирантами, например, MIT, которые 100% своего времени посвящают исследованиям?

Самый важный момент, необходимый, чтобы идея РНУ сработала: надо будет выбрать 10-15 специалистов из каждой дисциплины, чтобы сформировать исходные кафедры. Это непростая задача, поскольку в России сложно найти экспертов для оценки годности кандидатов, не создав конфликта интересов. Существующая сегодня в России система раздачи грантов не вызывает доверия у большинства ученых — они видят тут форму «распила»; поэтому для выявления исходного корпуса из годных 200 профессоров годится лишь индекс Хирша — формальный критерий, который используется во всем мире и вычисляется на основе количества ссылок на работы данного ученого в публикациях других ученых. Правда, индекс Хирша не идеален и выручит не во всех областях: в «отставших» областях (как компьютерные науки и биотехнология) придется полагаться на совсем молодых российских звезд, у которых индекс Хирша еще не вырос, или даже, подобно Петру I, завозить их на постоянное жительство из-за границы. Для независимой оценки таких кандидатов, конечно, нужен совет из международных экспертов.

Развитие такого сообщества может идти параллельно с происходящим сегодня «нашествием варягов», привлечением мировой профессуры в рамках очень полезной программы мегагрантов — путем, опробованным Китаем, Малайзией, Саудовской Аравией. Но у России есть собственные научные традиции, ученые мирового уровня и талантливые  студенты — и их надо использовать. Только стоит поспешить: еще лет десять — и аспирантов, как и профессоров, придется приглашать из Китая. Так что главный вопрос: есть ли в России сегодня Хьюзы, Стэнфорды и Вандербильды, готовые не только приглашать в Россию футбольных звезд из Нигерии, но и заложить основу для российских интеллектуальных центров?