Без права сдохнуть

Отношение к курильщикам становится в нашем мире важнейшим показателем доверия государства гражданам. В этой и других подобных мелочах лучше всего отражается реальная степень свободы того или иного общества.

Я не хотел писать про подготовленный Минздравсоцразвития законопроект «О защите здоровья населения от последствий потребления табака». Во-первых, недавно уже говорил о наступлении на курильщиков, во-вторых, очень полно высказался о законопроекте М. Бударагин. Обратил свой взгляд к общественно-политической тематике... и наткнулся на то же курение. Оказывается, на сайте министерства общественность горячо поддерживает законопроект. И на сайте РЖД посетители ратуют за драконовские меры против курильщиков. Всенародные обсуждения – это сейчас модно и будто бы демократично. Мнение народа надо знать и учитывать (жаль, Минздрав в разделе «СМИ о проекте ФЗ» не упомянул статью Бударагина, но это, разумеется, чистая случайность). Надо бы еще Минюсту с Минфином спросить читателей, не разделить ли имущество богатых между бедными. Только боюсь, что реализация соответствующего законопроекта не понравится в конечном итоге не только тем, кто затеял голосование, но и тем, кто в нем участвовал.

Спрашивать человека, как должен вести себя его ближний, – это не демократия, а охлократия, которая тем более опасна, что мнением самого ближнего никто не интересуется. Сегодня тебя спросили, должен ли твой сосед курить на улице, – завтра соседа спросят, не слишком ли роскошный у тебя автомобиль. Именно поэтому отношение к курильщикам становится симптомом болезни общества.

Похоже, все больше людей начинают понимать, что борьба с курением превращается в открытую травлю несчастных курильщиков. В самом деле: современный мир, с маниакальной последовательностью бросающийся на защиту всевозможных прав, даже таких, о существовании которых нормальный человек ни за что не догадается, ведет себя по отношению к курильщикам так, будто те принадлежат к низшему сословию. Установив полное равенство и сделав мир «плоским» в социальном и культурном отношениях, цивилизация тотчас назначила официальных «лишенцев».

На это можно возразить, что «право» на курение невозможно, поскольку курильщики мешают окружающим. Но любое право мешает окружающим! Разумеется, государству было бы удобнее защищать безопасность граждан, если бы у тех не было права, например, на тайну вкладов или неприкосновенность жилища. И такие рассуждения на тему «для вас самих же лучше» приходится слышать часто. Но свобода начинается там, где государство и общество со своими представлениями о том, что для тебя «лучше», идут на три буквы и не возвращаются.

Именно так и происходит в ряде случаев, причем государство и общество решаются порой на серьезные жертвы, лишь бы сохранить в неприкосновенности принципы либерализма – например, когда заботятся о правах преступника, то есть человека, который по определению действовал как раз против государства и общества. Фактически получается, что ограбленный уличным громилой налогоплательщик должен еще и обеспечить безбедную жизнь в тюрьме напавшему на него грабителю. Эта ситуация странна сама по себе, но она становится совсем абсурдной, если вспомнить, как мало церемонится государство с курильщиком – существом заведомо менее опасным, чем грабители и убийцы. Почему так происходит? Почему государство в одних случаях, когда, казалось бы, можно и власть употребить,  ведет себя как завзятый либерал, а в других, где следует пройти мимо, оборачивается совершенным держимордой?

Принцип довольно прост. Если мы возьмем защиту прав преступника, то это допустимо – и ты не смеешь считать иначе. В случае же с курением получаем то же уравнение, только записанное чуть иначе: это недопустимо, и ты не смеешь считать иначе.

В более общем виде эта формула записывается так: ты не должен ругать то, что государство и общество считают нормальным, и хвалить то, что они нормальным не считают. Человеку позволительно ходить с оголенной задницей, прилюдно тискаться с представителем его же пола на улице, материться и так далее – но нельзя показывать, что у тебя есть представление о грехе, о добре и зле, о достойном и недостойном, о какой-либо ценностной разнице. Права на ценности, отличные от установленных государством и обществом, у тебя нет – чай не XIX век на дворе, нынче все серьезно и по-взрослому.

Человека, который, пусть даже не афишируя этого, оставляет за собой право быть личностью, хотя бы отчасти независимой от общества, вычислят сразу. Византинист Сергей Иванов описывал свое первое впечатление от лекции Гаспарова в середине 70-х: «Он говорил о каких-то строго академических вещах, но мой приятель шепнул мне: «Такое ощущение, что сейчас воронки приедут», – и я чувствовал то же самое». В каком-то смысле в 80-е годы иметь свое мнение было безопасней, чем сейчас. Впрочем, сейчас не нашлось бы и людей, способных оценить живое слово и живую мысль. Нет и не может быть представлений о «верхе» и «низе», кроме тех, которые разрешены государством и внедряются через рекламу. Шкалу ценностей может определять только государство, и этот леденящий душу тоталитарный подход особенно хорошо ощущают представители традиционных идеологий.

Было бы неверным утверждать, что прежде государство представляло меньшую опасность для личности. Точнее будет сказать, что государство просто не догадывалось о возможности вмешаться в право родителей на воспитание детей или в право человека распоряжаться собственным здоровьем. Эту ситуацию прекрасно охарактеризовал Дюма, сказав, что прежде были времена меньшей свободы, но большей независимости. Остававшиеся у человека участки «независимости» постепенно сдавались под натиском «свободы». В 60-е годы, то есть в момент, когда перезревшая и отжившая свое идеология гуманизма менялась на потребительскую, а вера в Космос – на веру в ширпотреб, один из ключевых героев Стругацких, Владимир Юрковский, вразумляет отсталых капиталистических шахтеров: «Вы что же, думаете, вам так и дадут сдохнуть? Это вам, голубчики, не XIX век!.. Человечество приняло закон, по которому запрещается загонять себя в гроб». Догадывались ли Стругацкие, что изображают переход к новому, потребительскому обществу, в котором у человека действительно нет права распоряжаться своим здоровьем? Понимали ли они, что фактически цитируют горькую поговорку «даже сдохнуть спокойно не дадут»? Наверное, чувствовали. Недаром Юрковский, душой оставшийся в предыдущей, героической эпохе, погибает в той же повести. Но его слова дают почувствовать, что такое право распоряжаться своим здоровьем. Позволяют понять, что нынешняя борьба с курением – это не медицинская частность, а важный исторический рубеж.

До этого рубежа (границы условны, но они есть) в мире были условия для формирования независимой личности, нынешняя же ситуация ей препятствует. Теперь, случись личности заявить о том, что она личность, государство мигом разъяснит заблудшему, что здоровье, дети и даже убеждения – не его собственность, а государственная. Разумеется, государство ни за что не согласится с таким определением и укажет, что дети будто бы принадлежат сами себе, но на самом деле последним ребенком, который мог открыто и честно заявить, что он ничей, а «свой собственный», был дядя Федор. Так ведь это ж сказка.