Мужество: связанные одной целью

Характерная, но не слишком позитивная примета нашего времени — молодые ветераны. Предыдущий период истории государства Российского, когда их, почитаемых всем советским народом, можно было встретить повсеместно, пришелся на первые две-три пятилетки после Великой Отечественной войны. Но так ли уважаемы своими соотечественниками сегодня они, изрядно понюхавшие пороха, как их отцы и деды? Увы… Хотя иногда кажется, что именно на них все и держится. Вся армия, а значит, и держава. На таких, как братья Игорь и Олег Родионовы, гвардии подполковники Российской армии…

Голубые каски на «голубых беретах»

Игорь:
В 1995-м из Гарболово меня перевели в Тулу командиром разведвзвода в отдельную разведывательную роту 106-й воздушно-десантной дивизии. Боевой опыт, полученный в горячих точках, сыграл со мной злую шутку: я учил людей действовать в нестандартной ситуации, а сам был невыездным. Потихоньку делал карьеру — стал командиром роты 51-го парашютно-десантного полка, того самого, в который мы с Олегом прибыли младшими сержантами из РВСН, готовил ребят к Абхазии. Подготовил: рота улетела в Сухуми, а сам опять остался. Прибывшее молодое пополнение немного взбодрило, но с Кавказа приходили дурные вести, и мы понимали: не сегодня-завтра — война. Передвижение по полю боя, наблюдение, оказание первой медицинской помощи, тактика, разведка местности, инженерно-саперная подготовка — все это могло стать жизненно важным для бойцов в любую минуту.
А 24 марта 1999 года американцы сбросили бомбы на Сербию. Услышав об этом по радио, мой заместитель Вадим Пастух предрек: «Скоро в бывшую Югославию отправят и нас». Как в воду глядел: в июне три роты воздушно-десантных войск из Иваново, Пскова и Тулы авиация перебросила на Балканы.
Только немного обжились в Слатине, как через трое суток моей роте приказали перебраться в зону ответственности немецкой армии, в албанский район Баня. Ехали и удивлялись масштабам бомбардировок: развалины, оставшиеся от городов и сел, наводили тоску, таких руин я нигде не видел, даже позднее — в Чечне. По обочинам дорог, стараясь держаться к ним поближе (виноградные поля были заминированы), шли толпы беженцев. Тут же валялись трупы коров, коз, над которыми вились полчища мух. Словом, то, что мы наблюдали, оптимизма не внушало.
Как выяснилось вскоре, наш приезд в Сербию тоже не воодушевил и не обрадовал местных албанцев, которые постоянно подставляли нас, провоцируя на силовые действия. Особенно на первых порах — до прибытия нашего усиленного батальона. Какое-то время мы сохраняли ледяное спокойствие (во всяком случае — внешнее), но после двух совсем не демонстрационных ночных обстрелов, да еще и с метанием гранат, пришлось поиграть мускулами и принять контрмеры, поприжав обнаглевших самодеятельных «коммандос». Подействовало: толпы митингующих с плакатами «Мы не доверяем русским!» и «Русским не место в Косово!» рассосались бесследно.
С немцами и голландцами вылетали на операции по разоружению албанских боевиков — членов Армии освобождения Косово. К счастью, обходилось без стрельбы: брали напором и уверенностью в своем превосходстве. Албанцы не желали лезть под пули даже за идеи свободы и независимости, предпочитая сдавать оружие.
Отношения с германцами, шутливое начало которым положили расхожие фразы «Гитлер капут!» и «Хенде хох!», вскоре из напряженно-отстраненных переросли в товарищеские. Особенно с многочисленными выходцами из бывшего СССР, отдававшими воинский долг новой родине в Косово. А с «русаками» из немецкой разведки, родившимися где-то в Поволжье, просто подружились: толковые и решительные парни. Одному из них наш боец «продал родину»: махнул на два натовских сухпайка политическую карту канувшего в Лету Советского Союза.
Впрочем, в одночасье завязавшаяся дружба так же быстро и кончилась. Как-то вечером немцы остановили на блокпосту микроавтобус, окружили его и объявили, что поймали известного политического преступника. Я не остался в стороне от ситуации. Оказалось, что из сербского анклава под Ораховцем муж вез больную жену на срочное переливание крови в ближайший к административной границе Косово сербский город, о чем заранее, как и полагалось, все блокпосты были оповещены. Однако немцы явно пошли на поводу у албанцев, собравшихся на митинг у поста, и, не поверив документам сербов, буквально вывернули наизнанку микроавтобус в поисках запрещенных к провозу предметов.
Отчаявшиеся сербы обратились за помощью ко мне. С немцами удалось договориться без особых проблем, насторожило другое: подозрительно быстро исчезла куда-то беснующаяся до той минуты толпа местных жителей. Вадим Пастух согласился со мной: если мы не поможем братьям-славянам, албанцы расправятся с ними позднее на немноголюдной трассе. Я предложил немецкому командиру вместе сопроводить сербов до безопасного места, на что тот сказал как отрезал: «Не наша компетенция». Плюнув на «фрицев», а заодно на все их компетенции и договоренности с натовцами, я, несмотря на возражения немцев, выделил сербам БТР сопровождения.
Прошло совсем немного времени, и как-то на совместном патрулировании я услышал истошный женский крик, доносившийся из глубины двора, и тут же бросился на помощь. «Союзники» мой порыв не поддержали. Крик оборвался на высокой ноте прежде, чем я вбежал во двор: он был пуст, и только в груде мусора валялся сербский паспорт. Передав находку военной полиции, попросил провести расследование. Но после этого эпизода любые контакты с представителями НАТО я ограничил обязательными стандартными процедурами, не ощущая никакой потребности в приятельских отношениях с западноевропейскими коллегами: от доверия и симпатий не осталось и следа.
Немало времени и сил уходило у нас на разминирование сербских дворов и огородов в анклаве: не было случая, чтобы мы кому-то отказали в избавлении от взрывоопасного подарка американцев.
Приезжал к нам режиссер Сергей Говорухин со съемочной группой, поездил по Косово, походил на патрулирование, снял неплохой фильм о геноциде сербского народа. Наведались и журналисты популярных германских изданий «Шпигель» и «Фокус», покатались на русском бронетранспортере, поинтересовались моей оценкой событий в бывшей Югославии. Еще не остыв после конфликта с их соотечественниками, я ответил с вызовом и неприкрытой иронией, разумеется, не на полном серьезе. Но немцы армейского юмора не поняли и перевели мою фразу дословно. Так и опубликовали: «Русский десантник в Косово: если такая политика Запада в Восточной Европе будет продолжаться, ждите танков с красными звездами в центре Берлина!». Долго потом особисты искали дерзкого десантника, осмелившегося пригрозить всей Европе, и, не найдя никого, запретили российскому контингенту общаться с иностранными журналистами без особого разрешения.
За неделю до Пасхи православные отмечают праздник Вход Господень в Иерусалим, или Вербное воскресение. Решив не отходить от славных традиций русской армии, мы отправились в знаменитый сербский мужской монастырь под городом Призрен. Побывали на могиле почитаемого сербами князя Душана, собирателя сербских земель и создателя южно-славянского государства, пообщались с монахами, высокими и плечистыми мужчинами, больше похожими на сотрудников спецслужб, чем на слуг господних, исповедались, причастились… А на обратном пути, переполненные мыслями о вечном, проезжая городок Сува Река (Сухая река), остановились у разрушенной до основания церкви. Заглянули и на эти развалины, зажгли свечи, помолились. Уже уходя, я заметил, как что-то блеснуло среди обломков кирпичей. Потянул, а это — крест! Вернувшись на базу, мы передали его как символ единения всех православных представителю Русской православной церкви в Слатине.
Осенью 2007 года в храме во имя преподобного Ильи Муромца, что во Власихе под Рязанью, крестный отец моего младшего сына Миши — кавалер ордена Мужества отец Михаил – продемонстрировал нам церковную реликвию. «Он доставлен из Косово неизвестным русским офицером!» — тихо проговорил отец Михаил, держа в руках… найденный мной крест. Я перекрестился.

«Оставляю тебе Чечню…», или минимальных потерь не бывает

Игорь:
В августе 1999-го на Кавказе началась очередная контртеррористическая операция. Значит, и мое место было там. Командующий российским воинским контингентом генерал-майор Валерий Евгеньевич Евтухович, прочитав рапорт, предложил мне остаться в Косово на должности заместителя командира батальона. Пришлось отказаться от повышения, и в январе 2001-го я, начальник штаба батальона, уже был в Моздоке. Первые впечатления: мрачные здания, толпы голодных неприкаянных пехотинцев, как зомби, шатающихся по аэродрому, грязь.
Выхожу из вертолета в Хатуни, а в вертушку уже торопятся возвращающиеся на Большую землю десантники под руководством какого-то сурового широкоплечего офицера. Смотрю на него, глазам не верю — Олег! Обнялись. «Оставляю Чечню в твоих надежных руках, брат! Береги солдат!» — прокричал он на прощание и улетел. С той минуты Чечня стала моей…
Командовал полковой тактической группой Николай Сергеевич Никульников, офицер грамотный и авторитетный, глыба ВДВ. Благодаря его опыту, тактическому потенциалу и организаторским способностям полгода в Чечне стоили нам минимальных потерь. Хотя я до сих пор не понимаю, какие потери считать минимальными?! Странное стечение обстоятельств или совпадение, но погибают, как правило, те люди, которых ты не просто знаешь — на которых рассчитываешь и надеешься. Коноплев в Азербайджане ехал со мной в одной машине перед самой отправкой в Баку. Потом вместе с ним в самолете рядом сидели, общались. Он выделялся своим поведением, говором, какой-то собой уверенностью в том, что мы никому не по зубам… Мне бы тогда такую уверенность!
А прапорщик Денис Соловьев, первым из моего батальона погибший в Чечне? На его счету не было никаких впечатляющих боевых эпизодов: он просто был очень порядочным и ответственным человеком, с которым я бы пошел в разведку. При ночном обстреле сторожевой заставы пуля снайпера попала Денису прямо в сердце…
22 февраля батальон получил задачу обеспечить прохождение от села Агишты до села Макхеты колонны с грузом для подразделений группировки. Боевики очень умело подорвали мост через реку Баас: на машине проехать было можно, а вот на бронетехнике — нет, танки и БМП не проходили по ширине и срывались вниз. Пришлось оперативно менять маршрут, выставлять на дороге новые блокпосты, перераспределять людей.
Один из блоков бандиты из минометов, гранатометов и противотанкового ружья обстреляли сразу с трех сторон. На БТРе, экипаж которого успел покинуть машину и схорониться в окопах, позднее насчитали с десяток пробоин, на БМД осколками срезало антенну и повредило радиостанцию. Похоже, боевики знали о подходе колонны — слишком уж плотным и прицельным был огонь. Смертельное ранение получил рядовой Вячеслав Сибагатулин: осколок минометной мины, пробив бронежилет, буквально разрезал его надвое. Командир первой роты Вячеслав Засимов сделал все возможное для спасения бойца, но чуда не произошло — он погиб. Немногим позднее осколок достал и Засимова: свитер разорвало в клочья на уровне сердца, но бронежилет сберег жизнь офицера. Замкомбата Юрий Терехов был ранен целым роем мелких осколков в голову. Я оказал ему первую медпомощь и эвакуировал.
Геройски действовал пулеметчик рядовой Егор Романов: благодаря ему мы сумели поменять позиции и отбиться от противника. Еще минут через десять наводчик-оператор БМД по прозвищу Шайтан прицельным огнем из пушки заставил боевиков заткнуться. А завершили бой вовремя подоспевшие пара вертолетов
Ми-24 и звено штурмовиков Су-25.
Через неделю мы сошлись ночью в схватке с бандитами, обстрелявшими заставу внутренних войск из полуразрушенной фермы на окраине села Макхеты. Огонь пушек трех БМД рассеял нападавших. Утром мы осмотрели их позиции и нашли брошенный ГАЗ-66 с колесами от бронетранспортера, грузовой парашют, медикаменты и оружие. Парашют подтвердил догадку контрразведчиков о доставляемой воздухом «гуманитарной помощи» из Грузии.
Март мог стать последним месяцем моей командировки в Чечню, если бы не Роберт Исламов, разминировавший фугас, предназначенный моей машине: боевики заложили 152-миллиметровый снаряд в колею у сторожевой заставы, куда я вез подарки к Пасхе. Частичку этого фугаса я и поныне храню на память в кармане парадного кителя.
Как-то пришло сообщение по рации, что после очередного подрыва бронетехники в «мирном» селе пострадало пять бойцов. Подняв гвардейцев в ружье, я поскакал на своем «коньке-горбунке» к месту происшествия. Раненые и контуженые бойцы молча сидели в огромной луже посреди дороги неподалеку от развороченного взрывом БТРа и растерянно оглядывались по сторонам. Кучка селян, стоя у своего КамАЗа, громко собачилась с каким-то офицером, привлекая аллаха в качестве свидетеля того, что они понятия не имеют, чьих это рук дело. Мой экипаж, едва спешившись, двинулся к эпицентру разборок, на ходу открыв огонь по КамАЗу. От боевого духа чеченцев не осталось и следа, а через минуту — и от них самих тоже: бросив грузовик на дороге, они скрылись за высоким заборам. Погрузив раненых на броню и подцепив бронетранспортер тросом, мы вернулись на базу. Справедливость восторжествовала: за наш БТР село расплатилось своим КамАЗом.
Правда, на следующий день мне крепко досталось от Никульникова за самоуправство: оказалось, чеченцы пожаловались на нас командованию в Ханкале. Но подрывы в селах, слава богу, прекратились. Получив указание урегулировать конфликт, я поговорил с хозяевами грузовика и свел их имущественные претензии на нет. На вопрос: «Кто заплатит за ремонт КамАЗа?», ответил: «Я. Сразу после того, как вы заплатите за лечение подорвавшихся у вашей ограды ребят!». Инцидент был исчерпан.
В апреле боевики подкинули в эфир дезинформацию о Басаеве: мол, одноногий в селе. Время подобрали подходящее — ни нас, ни спецназовцев 45-го полка на базе не было, все ушли на войну в горы. В Киров-Юрт отправили БТР с тыловиками, не нюхавшими пороха, и взрыв мины МОН-50 унес жизни нескольких военнослужащих. Ночью я вывел к этому месту группу спецназа ФСБ, которая и провела спецоперацию. Самостоятельно.
Потери — это всегда трагедия, но больнее всего терять людей в последние дни командировки. Уже и счет идет на часы, и вертушки на подходе, а бойцы, спускаясь к источнику за водой, подрываются на мине.
Много было на войне и непонятного, мутного, необъяснимого. Яснее ясного, что мы, десантники, не за медали и ордена в Чечне порядок наводили, но бывало обидно за боевых товарищей, совершавших настоящие подвиги, которые командование упорно «не замечало». А порой случалось и обратное: награда находила человека, абсолютно не причастного к боевым действиям, но сумевшего в нужное время в нужном месте сказать нужные слова. Кстати, боевики тоже этим грешили, козыряя немыслимыми победами и невероятными цифрами перед своими забугорными спонсорами. Помню, как в Макхетах они ранили одного моего бойца, а в эфир передали: скажите Хаттабу, эмир такой-то уничтожил в Макхетах 30 собак и взорвал 5 машин и БМД. Знали бандиты толк в информационной войне!
А иногда нас удостаивали своим посещением начальники, которые всю службу до этой героической для них поездки щелкали каблуками по паркетам в Арбатском военном округе. Приезжали, строили боевых офицеров по линейке и учили воевать по книжкам, напрочь отказываясь участвовать в разведывательно-поисковых действиях или даже просто переночевать с бойцами в палатке. Позже сталкивался с ними и в академии, и на парадах: кителя их буквально провисали от орденов, а у нас медали порой получали совсем не те солдаты, на кого после боестолкновений мы писали наградные. Такова жизнь…

Из огня да в полымя

Игорь:
После окончания Академии имени М. В. Фрунзе в 2004-м вернулся в Тулу начальником разведки дивизии: работа была интересная — как раз по мне. На следующий год вернулся в Чечню направленцем ВДВ в отдел специальной разведки. Ханкала удивила новыми модулями, чистыми дорожками и ровными газонами — ни грязи по колено, ни крысятников, ни гари, першившей в горле. Грозный строился бешеными темпами, дороги закатывали в асфальт, мамаши гуляли с детскими колясками. Но мой путь лежал в горы.
Откровенно повезло с коллегами. Коллектив офицеров-разведчиков под руководством Юрия Самойленко подобрался замечательный: умница Виталий Кузнецов, мудрый, как философ, Александр Жигарев, душа-парень Анатолий Белов, пробивной Евгений Дрожжин… Каждый — неординарная личность, а вместе — надежная команда.
Не мною замечено, что именно в экстремальной обстановке характеры людей открываются новыми удивительными гранями.

Помню, как познакомился с экипажем вертолета Ми-8 под командованием майора Владимира Бакоты. Не скрою, в первую командировку у меня в душе остался неприятный осадок от общения с вертолетчиками. Так уж получалось, что они редко оказывались в небе в нужный момент боя, когда поддержка с воздуха была жизненно необходима: то непогода им мешала, то приказ на вылет запаздывал, то ландшафт местности не устраивал… Как-то в Элистанжи мы лоб в лоб встретились с уходящими в горы боевиками. Итог — скоротечная, но жаркая схватка, два тяжелораненых бойца, требующих немедленной эвакуации, и бессонная ночь в ожидании железной птицы. А она так и не прилетела, и рядовые Артем Агафонов и Аяс Монгуш скончались от потери крови. Позднее я попытался разобраться, почему наш зов о помощи остался гласом вопиющего в пустыне, однако так и не докопался до истины. Кто знает, не исключено, что кому-то в этот момент вертушка была действительно нужнее, чем нам. Но ребят можно было спасти.
С Бакотой я встретился в Буденновске, долетел с ним до Моздока, где мне повезло несколько часов поговорить с офицером за жизнь в спокойной обстановке. Он просто и незатейливо поведал о тяжелом хлебе вертолетчиков, и я понял: его мужики — настоящие асы и достойные люди. А вечером Володя добросил меня до Ханкалы. Расстались друзьями, чтобы встретиться еще не раз в этой командировке.
Как-то в горах спецназ провел операцию по ликвидации одного особо жестокого полевого командира. Стоим, ждем вертолетную поисково-штурмовую группу, чтобы добраться до места и изучить результаты боя. Садятся два борта: я, естественно, подхожу к вертушке Бакоты, а он — сам не свой, мрачнее тучи. Крепко пожал мне руку и обронил: «Друг, ты давай не со мной сегодня». Не стал задавать вопросов — время поджимало, просто занял место в другом вертолете. А делегация собралась звездная: два генерала, знатные чеченцы в белых штанах и лакированных туфлях, полковники из Генерального штаба, значительные и таинственные, как агенты ФБР. Думаю, что-то многовато «шишек» собралось — плохая примета. И потому, пока летел, не мог избавиться от тревожного чувства, да еще постоянные противозенитные маневры не прибавляли оптимизма. Но все обошлось: выполнили задание и вернулись на базу.
Прошло несколько дней. Сижу, чищу оружие и вижу: бежит генерал-майор Ларченко. А это еще одна плохая примета: то, что генерал бежит — уже само по себе ЧП! И точно: подобрав пограничников с поста радиоразведки у горы Рогкорт в Итум-Калинском районе, потерпел крушение вертолет майора Владимира Ивановича Бакоты. Только тогда я понял, почему Володя не пустил меня к себе на борт: вероятно, чувствовал неладное. Вечная ему память…
Начальников не выбирают — это аксиома. Но дилетанты и хамы в руководящих креслах на Большой земле воспринимаются, согласитесь, иначе, чем на войне. Здесь люди и так постоянно на нервах: к чему накалять и без того до предела напряженную обстановку? И тысячу раз были правы те командиры, которые считали своей святой обязанностью похвалить подчиненных даже за небольшой успех, приободрить, поддержать. К счастью, таких хватало. Но были и иные — вечно недовольные, постоянно ищущие повода для очередного разноса, уверенные, что день, в который они не прошлись траками по чьему-то самолюбию и достоинству, даром прошел.
Было дело, по решению руководства, мы провели абсолютно бестолковую акцию. Понагнали вертолетов со всей округи, обложив одно маленькое горное селеньице мощной вооруженной армадой из сотен единиц бронетехники и попутно сведя на нет всю агентурную работу и недельное сидение в засаде спецназовцев ФСБ и 29-го отряда внутренних войск. Постреляли из пушек по воробьям и скрутили ватагу плохо понимающих суть происходящего подростков. Этот маскарад большой начальник преподнес всем, включая СМИ, как внушительную победу.
В другой раз нам удалось в результате сложной спецоперации ликвидировать так называемого эмира Шалинского района, а на самом деле бандита и убийцу Дук-Ваху Губашева по прозвищам Батя и Хамзат. Вернулись в приподнятом настроении: еще бы, матерого зверя завалили! А большой начальник, выслушав доклад, вдруг набросился на подчиненных с криками: «Это не результат! Мало одного эмира! Ни черта воевать не умеете!». Театр абсурда, ведь Губашев тогда считался правой рукой Доку Умарова и наряду с Саид-Эмином Дадаевым, Вахой Умалатовым и Тарханом Газиевым делил олимп руководителей бандформирований горной Чечни!
Кроме того, неподалеку от места ликвидации Губашева, за селом Асланбек-Шерипово в Шаройском районе, мы нашли большое количество оружия, боеприпасов, средств спецсвязи, а также подробные инструкции по изготовлению взрывных устройств и другие ценные документы. По нашим данным, совместно с арабскими головорезами Губашев не только минировал дороги и обстреливал блокпосты в Шатойском, Итум-Калинском и Шаройском районах, но и активно вербовал молодежь. Новичков уводили в горы, где учили «уму-разуму», принимали в «моджахеды», а фактически — жестоко обманывали, привязывали к себе кровью и подставляли под пули, укорачивая жизнь.
К середине лета участились подрывы военнослужащих на противопехотных минах, гранатах и различных самодельных фугасах, установленных на тропах в горно-лесистой местности. Боевики виртуозно маскировали эти «гостинцы», использовали пластик и дерево, чтобы затруднить работу миноискателей, мобильные телефоны и пейджеры, дабы подрывать заряды с определенного расстояния. Известно, что на войне и рациональные люди позволяют себе порой быть суеверными. К примеру, никогда не стоит даже мимоходом допускать возможности нежелательного развития событий: мысли материальны. Но однажды, когда я возвращался с очередного разминирования, мне в голову под впечатлением беседы с раненым товарищем втемяшился навязчивый вопрос: о чем успевает подумать человек в момент подрыва? Увы, очень скоро я узнал: ни о чем, слишком уж неожиданно и молниеносно все происходит… Вот я медленно иду вверх по тропе, а вот я уже лежу и ничего не понимаю: голова гудит, перед глазами круги. Даже взрыва не услышал…

На войну, как на работу

Игорь:
Подлатали, перевели в Новороссийск заместителем командира 108-го парашютно-десантного полка по боевой подготовке, и начались служебные будни, сводившиеся в основном к обучению солдат армейским премудростям на Раевском полигоне.
Но затишье было недолгим: к весне 2008 года резко обострилась обстановка на абхазско-грузинской границе. Провокации — обстрелы приграничных сел, полеты грузинских беспилотных летательных аппаратов над абхазской территорией, наглые выходки полицейских и военных по отношению к российским миротворцам — вынудили наше политическое руководство принять соответствующие меры. Батальон подполковника Александра Вишнивецкого вместе с командованием полка убыл в очередную горячую точку — в Очамчирский район, а меня придержали в тылу по веской причине: сын родился!
Через месяц, услышав, что режим Саакашвили готовит вторжение на абхазскую территорию, грозящее обернуться войной, я добровольно вызвался поехать в Очамчиру. Наслушавшись от друзей, в свое время отдыхавших в Абхазии, о местных красотах, был поражен не природой черноморского побережья, а полным развалом некогда мощной инфраструктуры отдыха и развлечений. Разрушенные жилые дома, пустые глазницы окон здравниц, настороженное отношение местных мужчин к российским военным вызывали ощущение дежавю. Причем неприятное, отсылающее к первой чеченской кампании.
Полковой лагерь разбили на месте бывшего тепличного хозяйства, по слухам, самого передового в советское время, а потому любимого товарищем Шеварднадзе. Заняли рубежи вдоль приграничной реки, выставили два поста контроля на дорогах, затащили туда по гаубице Д-30 — не столько для стрельбы, сколько для обозначения серьезности наших намерений. Командующий ВДВ генерал-лейтенант Валерий Евтухович, посетив свежеиспеченную базу, остался доволен ее обустройством и состоянием боеготовности личного состава.
Начальник штаба коллективных сил поддержания мира в зоне грузино-абхазского конфликта генерал-майор Ачалов, в прошлом начштаба 104-й гвардейской воздушно-десантной дивизии (а бывших десантников, как, впрочем, и офицеров, не бывает), показал себя подлинным знатоком местного менталитета, Тактиком с большой буквы и постоянно ненавязчиво подсказывал, как вести себя в различных ситуациях. А два наших парашютно-десантных взвода, выделенных батальонам миротворцев на усиление, сократили число грузинских провокаций и попутно укрепили дружеские взаимоотношения мотострелков-контрактников и десантников-срочников. Вместе мы стали силой, с которой грузинам пришлось считаться.
Вскоре во время прочесывания леса разведывательная рота обнаружила тайник с оружием, что, разумеется, внесло коррективы в мои повседневные планы, и впоследствии мы вместе с «особистами» нарыли еще немало интересного. Хорошие плоды принесли и добрососедские контакты с местными пограничниками, главой районной администрации и заместителем министра обороны Абхазии. В том, что в мае грузины так и не решились на захват Ингурской ГЭС и поход на Сухуми, безусловно, есть и наша заслуга.
В июле я вернулся в Новороссийск, для подготовки и проведения на Раевском полигоне батальонных учений. А 8 августа, когда Грузия атаковала Южную Осетию, полк получил задачу сформировать и отправить в Абхазию еще одну тактическую группу на базе второго десантно-штурмового батальона подполковника Сергея Рыбалко. Прямо с полигона мы рванули в порт для загрузки на большие десантные корабли. Я был старшим «Урала» с зенитной установкой на прицепе, что не являлось привилегией, напротив: начальник автомобильной службы выделил мне эту машину потому, что молодой солдат признался ему, что водительское удостоверение получил в подарок от родителей и за руль грузовика садится впервые. Для храбрости солдат попросил в кабину командира построже, чтобы не расслабляться. Наверно, можно было подыскать кого-то и построже. Желательно — из холостяков, ибо, когда мы оказались за воротами части, в городе, застывшем в автомобильной пробке, я понял, что так сильно своей жизнью еще никогда не рисковал. Просто чудом мы добрались до порта. Хотя в последние четверть часа, когда уже спускались с горы к морю, солдат сделал все от него зависящее, чтобы угробить нас, вместо тормоза со всей дури надавив на газ. Пришлось от слов перейти к делу, частично взяв управление на себя. Выжили. Повезло, наверно…
Переход до Сухуми морем на больших десантных кораблях «Цезарь Куников», «Саратов» и «Ямал» занял чуть меньше суток, а разгрузка оказалась не менее сложным делом, чем погрузка. Помогал и местный ландшафт: на скользком берегу техника постоянно «разувалась», теряя гусеницы на покрытых илом камнях.
На следующий день, когда вся группировка подтянулась к грузино-абхазской границе в районе населенного пункта Хурча, я, заручившись начальственным «добро», решил, прежде чем провести колонну, обследовать с саперами мост. Вместе с начальником инженерной службы Сергеем Бирюковым, комвзвода Ильей Шанским и командиром абхазского СОБРа мы первыми ступили на грузинскую землю, будучи готовы к любым неожиданностям. Но неожиданность оказалась приятной: на огневых точках, оборудованных для прикрытия моста, не было ни единой живой души. Если бы эти позиции обороняли обученные военному делу солдаты или, например, боевики Басаева и Хаттаба, нам пришлось бы несладко.
Двинулись дальше: мы — своим путем, 45-й полк спецназа — своим. И сразу пропала связь. Жители сел, стоя вдоль дороги, приветственно махали нам руками, крестили, не выражая никакой агрессии. Беспрепятственно заняли шлюзы и железнодорожный мост. Пустые помещения, брошенная полицейская форма и разложенный на столе в бытовке обед — вот что мы увидели на этих стратегических объектах. На въезде в город Поти, на развилке у хлебозавода, получил приказ на четырех БМД разведать расположение и систему охраны грузинской воинской части, находящейся где-то поблизости. Но где!? Стало ясно, что, помимо молчавших раций, у нас появилась еще одна проблема — отсутствие карт. Ничего не попишешь — поехали наобум.
Часть нашли, точнее, территорию, на которой она раньше дислоцировалась. В казармах — ни одного военного, только беженцы — грузинские семьи с абхазских земель. Вместе с картой получил задачу осмотреть склады вооружения — огромные железобетонные ангары советских времен, рядом — капониры, вокруг — бетонные дорожки. И никого! А внутри мы обнаружили штабеля гробов! Для кого приготовили? Или напугать хотели? Не стали ломать голову, пошли вперед. На пути — оборудованный пункт приема раненых, сложенные носилки, санитарная машина без номеров: значит, планировали воевать, а сами разбежались. И правильно сделали. Бойцы извлекли из какого-то закутка врача, который сразу согласился проехаться с нами и показать, где стоит зенитно-ракетная бригада. Вернее, стояла, поскольку база тоже была пуста, и повсюду виднелись признаки панического бегства грузинских военных. В штабе рядовой Игорь Белоусов обнаружил карты — новые, натовского образца, и старые, советские. На одной из них обозначался порядок построения колонн для совершения марша по маршруту Поти — Новороссийск. Во куда нацелились, наивные!
Едва загрузили документы, как поступил приказ: срочно назад! Рвем к развилке, а там уже колонна выстроилась, только нас и ждут: пора в Абхазию возвращаться…
Мне всегда везло и по-прежнему везет на хороших людей. Надеюсь, как-нибудь доведется рассказать и о них: о бойцах 173-й отдельной разведывательной роты, о капитане Денисе Кузьмине, старших лейтенантах Гальцове и Хабарове, Калитенко, Маловике, подполковнике Олеге Дьяконе. А об Алексее Кузине можно целую книгу писать — он сейчас в разведывательном отделе ВДВ, целый иконостас наград, а подвигов — еще больше… Есть еще Михаил Матросов из уссурийской бригады спецназа, бойцы красноярского ОМОНа Виктор Шишкин и Николай Гапонов и многие, многие другие, о честном служении Отечеству которых следовало бы знать молодому поколению.

Молодые ветераны

Теперь о дне сегодняшнем. Совсем недавно гвардии подполковник Игорь Михайлович Родионов был выведен в распоряжение командира дивизии, что традиционно означает последующее увольнение со службы. Выведен вместе с другими опытными боевыми офицерами. В очередной раз, как после первой чеченской кампании, командование вооруженными силами объявляет о модернизации армии, а на деле — просто избавляется от профессионалов, порядочных, грамотных, имеющих свою, не всякому начальству приятную точку зрения на происходящие события и открыто ее высказывающих. Считают: нет войны — значит, и настоящие воины не нужны, в отличие от послушных, «карманных» исполнителей команд, готовых по первому зову «реформировать» все и вся.
Свежи в памяти сидящие занозами в сердце истории с Героями России полковником Валентином Полянским и сержантом Дмитрием Никишиным, другими молодыми ветеранами недавних войн, в свое время защитившими страну, а после оказавшимися на обочине жизни…
А что, если завтра, не дай бог, снова в поход? Нет, полководцев у нас, конечно, хватает. Даже с лишком. А кто воевать будет? И где командиры взводов и рот, ползавшие под перекрестным огнем на площади Минутка? Те, кто выжил и даже дослужился до пенсии? Получили ли положенное законом жилье? Глядя на моих друзей, ютящихся на съемных квартирах, сильно в этом сомневаюсь.
К слову, офицеры, проходящие службу в Чечне сегодня, в большинстве своем не попали под премиальный четырехсотый приказ и получают денег на руки меньше, чем их коллеги, например, в Подмосковье или Ростове. Вряд ли при этом парни служат хуже или меньше рискуют жизнью. Верно, жить в Ханкале и Шали дешевле, чем в Питере или Новочеркасске, только почему-то жены с детьми оставляют мужей и быстро возвращаются на родину к родителям, ибо не выходить за территорию воинской части месяцами и чувствовать себя при этом свободными неимоверно трудно.
Реформа, перевооружение, удобная форма от Юдашкина. Где все это? В Чечне я видел только старые «калашниковы» и удивленные глаза разведчиков, не знающих, что ответить на вопрос о боевом применении пистолета ПЯ «Грач» или снайперской винтовки СВ-98 — оружия, которого они никогда и не видели. А новая форма «с погоном на пузе» продается на рынках, покупай, боец, на складе все равно не получишь. При упоминании же нашего «Хаммера» — ГАЗ-2330 «Тигр» — заместители командиров по технике и вооружению неизменно чертыхаются или, напротив, преданно молчат: машина пригодна для парадов и работы на чистом асфальте, да и то с большим «но»… Неужто все так плохо?
К счастью, нет, ибо остались еще в строю настоящие солдаты Отечества. Не всех списали подчистую…