"Пасха харам": Приезжий сосед из соседнего подъезда нанял головорезов, чтобы сорвать пасхальные украшения с жилого дома

Ленты, вербовые ветки, надувные яйца, которые мы с соседями бережно развешивали, исчезли, будто их и не было. Вместо них — запах чужой еды, долетающий из соседнего подъезда, и чувство, что мой дом больше мне не принадлежит.

Мечта о празднике

Этот дом стал моим три года назад. Дибуновская, 34 — место, где я хотела растить детей, встречать друзей, украшать подъезд к праздникам. Я всегда любила, когда парадная оживает: зимой — ёлочные шары, весной — цветы, осенью — тыквы. Мы с соседями, особенно с Димой с третьего этажа, каждый раз придумывали что-то новое. Пасха 2025 года должна была стать особенной. После долгой зимы хотелось тепла, света, ощущения, что жизнь снова расцветает.

Всё началось за неделю до Вербного воскресенья. Мы скинулись с соседями, заказали декор: яркие ленты, надувные пасхальные яйца, корзинки с вербой. На моём пятом этаже я поставила маленькую икону — ту, что досталась от бабушки. Дима, наш главный вдохновитель, бегал по подъезду, помогал вешать украшения, шутил, что наша парадная теперь краше Эрмитажа. Консьержка тётя Валя улыбалась, глядя, как дети из дома трогают ленты и смеются. В тот момент я чувствовала, что мы — настоящая семья.

Но не все разделяли нашу радость. Из соседнего подъезда всё чаще доносились недовольные взгляды и шепотки. Новый сосед, которого звали, кажется, Рахмон, переехал год назад. Высокий, с аккуратной бородой, он всегда держался особняком. Говорили, что он из Таджикистана, что у него большая семья и что он быстро стал «своим» среди рабочих, которые то и дело появлялись в нашем дворе. Я не придавала этому значения — мало ли, люди разные. Но вскоре я поняла, что Рахмон не просто сосед. "Пасха харам" - повторяет он.

Запах плова и чужие шаги

Вечером 13 апреля я вернулась домой после работы. Уже в лифте меня встретил густой запах плова, специй и чего-то ещё, будто кто-то готовил ужин на весь дом. Я улыбнулась — люблю, когда в подъезде пахнет едой, это как-то по-домашнему. Но, выйдя на площадку, я замерла. Мои вербовые ветки лежали на полу, икона исчезла, а ленты были смяты, будто по ним топтались. Я кинулась вниз, к консьержке, чувствуя, как подступает паника.

Тётя Валя, бледная, как мел, рассказала, что видела двоих мужчин. Они ворвались в парадную, как вихрь, срывали украшения и бросали их в мусорный пакет. На её вопрос, что происходит, один буркнул: «Так велел хозяин из второго подъезда». Консьержка пыталась их остановить, но те только отмахнулись и ушли, оставив за собой пустоту. Всё, что мы создавали с такой любовью, оказалось на помойке за углом.

Я побежала туда, не веря, что это правда. И правда: в контейнере, среди пакетов и бутылок, лежали наши пасхальные яйца, раздавленные, и ленты, порванные в клочья. Веточки вербы валялись рядом, будто кто-то нарочно их растоптал. Я стояла, глядя на это, и не могла дышать. Кто мог так поступить с тем, что для нас было святым?

Сосед, который стал хозяином

Позже я узнала от Димы, что за всем этим стоит Рахмон.

Он не раз говорил, что церковные праздники ему чужды, что они «не по его вере». По словам тёти Вали, он называл Пасху «харам» — словом, которое я потом гуглила, пытаясь понять. Рахмон, как оказалось, не просто ворчал. Он собрал вокруг себя людей — рабочих, которые чинили трубы во дворе, грузчиков, что таскали мешки в его квартиру. Они слушались его, как старшего, и, похоже, готовы были сделать всё, что он скажет.

"Пасха харам" - вторит сосед

Конфликт с Рахмоном тлел уже год. Всё началось, когда мы украсили подъезд к Новому году. Ёлка у лифта, гирлянды, снежинки — ничего особенного, но он тогда впервые пришёл к Диме и попросил «убрать это». Дима пытался объяснить, что это традиция, что детям нравится, но Рахмон только покачал головой. Потом была Масленица — наши чучела и блины во дворе тоже его раздражали. А в мае прошлого года, когда Дима повесил над входом звезду и триколор, Рахмон написал жалобу в УК. Звезду сняли, а мы почувствовали, что он берёт верх.

Теперь же он, похоже, решил действовать напрямую. Двое мужчин, сорвавших наши украшения, работали по его указке. Тётя Валя слышала, как один из них упомянул «заказ» из второго подъезда. Когда Дима звонил в полицию, трубку брали, обещали приехать, но никто не появился. Он написал заявления в МВД, Следственный комитет, даже губернатору Беглову, требуя разобраться по статье об оскорблении чувств верующих. Но я видела, как он устал. Рахмон, кажется, стал в нашем доме главным, и никто не знает, как с этим справиться.

Мой дом, который пахнет чужим

На следующий день я решила проверить, что творится в соседнем подъезде. Запах плова там был ещё сильнее, почти удушающий. На лестничной клетке второго этажа стояли мешки с рисом, коробки с овощами, а у одной из дверей — пара мужских сандалий, будто кто-то только что вышел. Я заметила, как несколько человек, переговариваясь на незнакомом языке, спускались вниз. Они несли пакеты, смеялись, и я почувствовала себя чужой в своём же доме.

Квартира Рахмона, как шептались соседи, превратилась в настоящий хостел. Там всегда было людно: мужчины в длинных рубахах, женщины в цветастых платках, дети, бегающие по коридору. На подоконниках сушились травы, а из-за двери доносилась музыка — незнакомая, с протяжными мотивами. Я не против традиций, но почему они должны вытеснять мои? Моя Пасха, мои вербочки, моя икона — всё это оказалось ненужным в доме, где я хотела жить.

Я вернулась в свою парадную, которая теперь выглядела серой и пустой. Дети больше не трогали ленты, тётя Валя боялась поднять глаза, а Дима ходил мрачнее тучи. Мы пытались говорить с УК, но там только разводили руками: «Частная собственность, ничего не поделаешь». Рахмон же, как рассказали, улыбался, когда его спрашивали про украшения. «Не надо ваших праздников», — бросил он и ушёл, хлопнув дверью.

Праздник, который не вернуть

Я сижу в своей квартире, глядя на коробку, где лежат остатки пасхального декора. Одно уцелевшее яйцо, кусок ленты, пара листочков с вербы — всё, что осталось от нашей мечты. Я думаю о том, как вернуть свой дом, свою Пасху, своё право украшать подъезд так, как хочу. Но каждый раз, когда я слышу шаги в соседнем подъезде или чувствую запах чужой еды, я понимаю: это будет непросто.