Комсомольские богини

Сергей ЕВСЕЕВ

Вскоре что-то разладилось и в оставшемся «кружке», в котором в центре троицы, что называется между двух огней, оказалась их комсомольская богиня Леночка. Третий здесь явно, как в известной эстрадной песне, был лишним. Кто знает, что уж там между ними произошло, какая кошка пробежала, да только троица эта тоже очень быстро распалась, оставив по себе только смутный шлейф девичьих пересудов по школьным углам.

Но, ко всеобщему удивлению, Дамир с Юркой и после этого «недоразумения» как были закадычными друзьями, так ими и остались, пройдя через очередное испытание давнишней своей, чуть ли не с пеленок тянувшейся дружбы, и успешно выдержав его. Хотя в классе поговаривали, что дело чуть было не дошло до драки, во что почти невозможно было поверить, глядя на них. Но кто ж знает, к чему может привести слепое увлечение симпатичной девчонкой. Взять тех же классиков: Тургенева, Лермонтова, Толстого — какие страсти вскипали и интриги закручивались вокруг отдельных представительниц «слабого» сословия, что аж мурашки по коже. Но то классика, как говорится, дела давно минувших дней, преданья старины глубокой, а тут… 
— Марина? — недоуменно, но довольно строго воскликнула Леночка, нахмурив свои белесые бровки, ну точно как в школе, перед началом собрания или какого другого важного общественного мероприятия. И осеклась, — видимо, от ответного взгляда Марины, которая, пока Игорь с Леночкой застыли в немой сцене, как статуи, судорожно обдумывая сложившееся положение и как быть дальше, успела за эти одну-две от силы минуты метнуться на кухню и вернулась оттуда с большой эмалированной тарелкой желтого цвета, в таких перед большими праздниками хозяйки замешивают «оливье» или винегрет. В эту тарелку были свалены вперемешку конфеты и печенье разных сортов, в том числе Игоревы заиндевевшие пряники, плюс квадратная пачка чая со слоном на обертке. Марина властным движением сунула этот «таз» с яствами в руки Игорю.
— Ну, что Марина, что? — зыркнула она вызывающе на сестру, — девятнадцатый год уж Марина! И что с того? Вон, парня в дом привела. Хорошая, между прочим, примета. Хочешь не хочешь, а кому-то суженый.

Говоря все это, девушка ловко сунула свои ноги в черных чулках в войлочные чуни, в каких обычно ходят по дому пожилые женщины, и, как была, в своем длинном сиреневом свитере до колен, направилась к двери, взглядом увлекая за собою и Игоря: дескать, за мной! И он покорно двинулся за ней к выходу. И уже на пороге, пока та возилась с замком, Игорь все же оглянулся на Лену — и сразу же отвернулся, юркнув в приоткрытую Мариной дверь, в холодный сумрак подъезда. И оттого что на площадке первого этажа было совсем темно — тусклый свет лампы пробивался откуда-то с верхних этажей — на его глазной сетчатке (вспомнил термин из курса анатомии человека) четко запечатлелся весь Леночкин трогательный облик в пятне света. Она застыла в узком коридорчике, как стебелек саженца, только что воткнутого в землю, в своем темно-синем платьице почти до колен, выгодно подчеркивавшем всю ее стройную девичью фигурку. Платье это было очень похоже на то, в котором она ходила в школу, только без форменного фартука и белого подворотничка. «А может, это оно и есть!» — подумал Игорь. Но, главное, этот трогательный растерянно-удивленный и немного сердитый взгляд… И золотистые, словно бы шелковые, слегка вьющиеся локоны, упавшие на лоб и виски…
— Ну, что застыл, идем, — мягко тронула его за левый локоть Марина.
— Куда? — растерянно спросил Игорь.
— За мной! — выпалила девушка и выразительно глянула на него снизу вверх. Глаза ее, темные, глубокие, женские сверкнули в темноте, как у кошки. Во взгляде этом были и интерес, и вопрос, и еще что-то такое — особенное, словно бы у них была какая-то общая тайна. Игорь невольно затаил дыхание в ожидании: что же дальше? И в этот напряженный миг он снова всем своим чутким, натянутым как струна существом почувствовал тепло, исходящее от этой девушки, из ее глаз, от всего ее тела, от тихого дыхания… И так близки они были в этот затянувшийся миг в полутемном и стылом подъезде, — только этот дурацкий таз со снедью и отделял их друг от друга. Игорь уже не понимал толком, чьи это кошачьи глаза так пристально, так внимательно изучают его в темноте: Маринины или, может, Леночкины. Ведь перед мысленным взором его все еще не растаял светлый Леночкин образ, согревая сердце и в целом все его существо. И это тепло он ощутил физически, и оно в конце концов устремилось наверх — к вискам его и ушам. И невыносимо уж стало Игорю от этого девичьего пронзительного взгляда. 
— Куда идти? — хрипло выдавил он, едва разлепив пересохшие губы. 
— Иди за мной, — глухо повторила Марина, резко отшатнувшись от него, и легко и бесшумно припустила вверх по лестничному пролету. Игорь покорно двинулся следом, наугад ставя ноги в кромешной темени на ступеньки и крепко держась за это нелепое блюдо со сладостями — недоставало еще споткнуться и грохнуть его прямо на лестнице, рассыпав все его бесценное содержимое. Тогда уж точно: пиши пропало. И пощады не жди, особенно от Леночки, которая и без того вон как строго нахмурила свои белесые бровки и сердито сомкнула губы, едва только увидела его на пороге. Оттого он изо всех сил старался твердо ступать на ступени, хотя и ни бельмеса не различал под ногами в кромешной тьме подъезда. 
— Ну где ты там? — услышал он сверху Маринин требовательный голос. 
— Иду, — отозвался он негромко, машинально прибавив шагу, и тут же споткнулся перед самой площадкой, тускло освещенной блеклым серебристым светом из окна.
И чуть было и впрямь не вывернул содержимое тазика на пол, чего только что мысленно опасался. Прямо чертовщина какая-то, ей-богу! Он вспомнил купринскую Олесю и все те ведьмовские фокусы, которые она демонстрировала герою повести, и тотчас подумал, что вот и в Маринином взгляде есть что-то такое, потустороннее, колдовское. Может, у них там, на Украине, и впрямь все женщины ведьмы, — где-то он это когда-то вычитал: у Пушкина, кажется. Или, может, опять же у Гоголя… Слава Богу, следующий пролет лестницы за счет окна просматривался довольно хорошо, и Игорь благополучно добрался до площадки второго этажа, где его поджидала Марина. Да, терпеливо ждала, — ведь они с ней сейчас были вроде как связаны общим делом, а именно этим вот дурацким тазиком, наполненным с верхом разнообразной снедью, среди которой нашлось место и его пряникам, с которыми он уж не знал, что и делать.
Спасибо Марине, которая все так ловко разрулила. А теперь вот терпеливо дожидалась его на площадке второго этажа, в дрожащем таинственном полумраке, пронизанном голубоватым призрачным сиянием. Игорь резко остановился, чуть не налетев впотьмах на девушку. И почувствовал, как тазик, который он держал перед собой, с противоположной стороны уперся во что-то мягкое. Марина чуть слышно вздохнула, глаза ее сверкнули в полутьме по-кошачьи. И так близко они были в это мгновение от него, эти темные глаза, и не только глаза — вся девушка оказалась так близко от Игоря, что он снова почувствовал тепло, исходящее от нее, как и до этого внизу, в узком коридорчике Леночкиной квартиры. 

— Игорь, не напирай, больно же, — наконец вымолвила Марина негромко. — Какой же ты и в самом деле неловкий… с этой тарелкой. 
В голосе девушки звучала досада и как будто разочарование. Игорь поспешил переложить тазик на правый бок. Но Марина уже отвернулась к двери, той, что была у следующего лестничного пролета. И, поддав боком, открыла ее на треть. «Лиль, мы пришли», — звонко сказала она в темноту коридора. Тотчас же проем двери и прихожая за ним осветились теплым оранжевым светом. Из квартиры прянуло теплом и домашним уютным духом, в котором смешались разнообразные, тревожащие обоняние запахи, от духов до какой-то домашней снеди. Игорь вслед за Мариной осторожно, как будто ожидая каких-то сюрпризов, а может, и подвоха, ну, например, розыгрыша — кто знает, чего ждать от этих девчат! — протиснулся в дверь со своим дурацким тазиком, от которого не знал уже, как поскорее избавиться. И как только переступил порог, сразу же оказался в поле еще одного женского, вернее, девичьего взгляда, но на этот раз открытого, доброжелательного, удивленного и радостного — словно бы тысячи лучей от разноцветных прожекторов, как в театре или цирке, разом повернулись на своих осях в его сторону. Игорь даже зажмурился от этого резкого света, прянувшего на него. «Игорь!» — услышал он изумленно-победный возглас, исторгнутый низким грудным голосом. И следом грянуло восторженное: 
— Марина, где ты его взяла? 
Игорь от изумления распахнул веки и тотчас встретился глазами со своей бывшей одноклассницей Лилькой Дашковой, тихой незаметной девчонкой, которая после восьмого класса ушла из школы в какое-то училище, швейное, что ли. И на которую он в свое время почти не обращал внимания. А теперь изумился тому, как она преобразилась, какой она стала хорошенькой — черные кудряшки ниспадали на виски и лоб, темные глаза ее светились, разбрызгивая вокруг фонтаны света, отчего в узком коридорчике, где едва можно было развернуться, — всю стену его справа от входа занял платяной шкаф для одежды, — и впрямь стало как будто светлее. Игорь отметил, что лицо у нее заметно округлилось по сравнению с тем, каким было оно два года назад, хотя сама она осталась такой же худой, как тростинка, что особо подчеркивал сейчас ее наряд: узкое разноцветное шерстяное платье до колен в крупную клетку, с преобладанием зеленых, оранжевых и синих цветов на сером фоне. Плюс к этому какие-то яркие бусы на шее, крупные золотые кольца в ушах, подведенные черной тушью брови и подкрашенные ярко-алой помадой пухлые чувственные губы — ну, вылитая цыганка! 
— Да на улице подобрала! — отвечала ей Марина, — выдернула, представь, из-за угла дома, заиндевевшего на морозе — и потащила его к нам. Надо, думаю, хоть чаем напоить, все-таки парень: считай, кому-то суженого привела. Раньше ведь на Крещенье специально за этим девки на дорогу за околицей выходили: если встретишь парня, значит, можно уж и не гадать дальше: вот он твой суженый! А Ленка-то наша еще и недовольна. Ну так, коль ей жених не по душе, значит, кому-то из нас достанется. 
И Марина задорно подмигнула Лильке, а затем проговорила с некоторым вызовом: 
— Ну чего застыла, как завороженная, принимай угощенье к чаю, приглашай гостя в дом. Или тебе он тоже не ко двору? — и лукаво глянула на подругу. А затем, по-свойски приобняв, притянула ее сбоку за талию к себе, что-то быстро шепнула на ухо — и обе девушки, сблизившись головами, весело и вызывающе глянули на Игоря, блеснув своими одинаково темными, и впрямь как у цыганок, глазами, в которых приплясывали сумасшедшие чертики, — и будто по команде заголосили разом оглушительно звонко, как на свадьбе, да еще и с характерными взвизгами (так обычно поют частушки со сцены): «Сеем, сеем, посеваем, с Новым годом поздравляем! И-ии-х…» 

Игоря от такого нежданного оборота бросило сначала в жар, а после в холод, отчего на спине его взмокла под пуловером рубашка. Он уж и не рад был, что приплелся знакомой тропинкой к этому словно бы заколдованному дому, к которому ноги его всякий раз несли будто сами собой и в котором, как оказалось, жила еще одна его, правда, бывшая, одноклассница — Лилька Дашкова…Да еще дурацкие эти пряники, и тазик этот со сладостями, который он по-прежнему держал, как дурак, перед собой, не зная, куда его деть, отчего еще более обычного был скован и неловок в движениях. И впрямь ведь некуда было приткнуть этот чертов тазик в узком коридорчике, в котором и сам он был зажат между стеной и шкафом, из приоткрытой дверцы которого рвались наружу чьи-то шубы и пальто. Девчонкам-то у прохода, ведущего на кухню, было куда просторнее, тем более что шкаф не доходил до двери в комнату — и оттого в углу возле двери был достаточно просторный пятачок, на котором они и развернулись со своими припевками. «А через минуту-другую подтянется сюда еще и Леночка», — с ужасом подумал Игорь, уже сообразив, что попал на девичник, видимо, загодя спланированный. 
Надо же, сколько раз он бывал здесь, у этого дома, в этом подъезде в последнее время, а Лильку ни разу не встретил. А если б и встретил, то, наверное, не сразу б и узнал, так она изменилась за эти два года. Игорь поймал себя на том, что откровенно любуется обеими девушками, устроившими ему этот нежданный концерт прямо на пороге. И что он завороженно, словно бы пребывая под гипнозом, затаив дыхание, слушает эти их нелепые припевки. Слушает и чувствует, как плывет, охваченный теплом, уютом и каким-то «вкусными» и дурманными запахами, то ли из кухни, а может, и от сладостей, сваленных вперемешку в этом нелепом блюде, которое он, как солдат, все еще держал в руках, не зная, куда бы его пристроить в крохотном коридорчике, где невозможно было даже развернуться. И никуда ведь не денешься: хочешь не хочешь, а смотри и слушай эти задорные девичьи припевки про какую-то коляду и Новый год… «И при чем тут Новый год, на дворе-то уж, считай, вторая половина января!» — как сквозь хмельной дурман пытался рассуждать Игорь, натужно ворочая мозгами сквозь дремотную негу, неожиданно накрывшую его с головой. А девчонки все не унимались, и невозможно уж было спокойно на них смотреть, особенно на два округлых холма, колышущихся под Марининым свитером. И на пляшущие Лилькины серьги, бусы, кудряшки, на посверкивающие ее цыганские глаза. «Интересно, а который теперь уж час?» — промелькнула тревожная мысль. 

— Эге, Лилёчек, да кавалер-то наш, гляди-ка, кажется, поплыл, — донесся до Игоря, как сквозь вату, Маринин звонкий голосок, вот-вот готовый сорваться на заливистый колокольчик смеха. 
— Давай-ка, дружок, скидывай свои чёботы, — скомандовала Марина, выхватив у него из рук тазик, — и марш за мной на кухню, будем чай заваривать! 
И, обернувшись к подруге, приказала: 
— Лиль, а ты сходи-ка пока за Ленкой, что-то она там возится, не уснула бы, случаем! Да, может, еще чего надо принести! 
— Ладно, я мигом, — отозвалась Лилька и прошмыгнула мимо Игоря к двери, обдав его тяжелой волной терпких духов. Отчего жар снова хлынул к его лицу, хотя и без того в глазах его плескался хмельной туман. Да еще и шоркнула по ногам вверху своим боком, как будто оставив на них липкий теплый след, метку свою змеиную, и ноги его тотчас сделались ватными. Как будто их разом свело судорогой. Игорю пришлось сделать немалое усилие, чтоб двинуться вслед за Мариной на кухню, что была слева от прихожей в конце узкого коридора. Марина щелкнула включателем, и в глаза ему плеснуло ярким слепящим светом. На кухне висела люстра на три рожка, и в двух из них были вставлены яркие, по 75 ватт, не меньше, лампочки. От резкого этого света, после полутемного коридора, Игорь снова на мгновение зажмурился. Марина резко брякнула у мойки тарелками и чашками. Следом зашумел на плите чайник. И сквозь этот мерный шум закипающей воды Игорь услышал шелестящий, чуть с хрипотцой, бабушкин голос: «Гляди, как окна заковало льдом. Мороз крепчает — завтра Крещение!» 
— Сполосни руки, — сказала Марина, даже не повернувшись к Игорю. И голос ее прозвучал спокойно, по-будничному. И был совсем не похож на тот звонкий, переливчатый колокольчик, который только что разливался частушками в прихожей. 
«Крещенье!.. Раз в крещенский вечерок девушки гадали», — прошибло его неожиданно книжной строкой не то из Пушкина, не то из кого еще. И от этой мысли, как от яркого кухонного света, враз улетучился туман, завладевший всеми его членами, и вообще всем существом еще на пороге квартиры. «Девушки гадают на суженого: суженый-ряженый приди ко мне ужинать», — высветилась в голове очередная строка неизвестно из какого произведения, из Онегина, может? Ну да, а откуда же еще: «Татьяна верила преданьям простонародной старины. Ее тревожили гаданья…». 
— Господи, как же там дальше, — мучился Игорь, остервенело тря руки под теплой струей воды из-под крана, все перемешалось в его голове: частушки, отрывки из известных стихов, «крылатые» бабушкины прибаутки на все случаи жизни. И неизвестно, сколько бы он еще так тер свои схватившиеся красными пятнами, как в детстве, то ли от мороза, то ль от горячей воды, руки, если б Марина не одернула его властно: 
— Ну, хватит, а то до дыр сотрешь! — и осеклась на полуслове, глянув на него. Игорь смотрел на нее прояснившимся взглядом — туманная пелена, накрывшая его давеча с головой, как только он попал с мороза в тепло, враз спала, улетучилась, словно бы ее и не было вовсе: все теперь перед ним рисовалось ярко, отчетливо. И черты Марининого лица при свете двух мощных ламп тоже были четкими: черные, красиво изогнутые брови, большие темно-карие глаза, чувственные, чуть увлажненные губы, округлые, румяные щеки. Девушка показалась ему необыкновенно привлекательной в этот момент и уж точно — намного симпатичнее своей младшей сестры, Леночки, комсомольской их богини. Игорь улыбнулся, прямо глядя на Марину, и, нимало не смутившись ответного девичьего взгляда, направленного прямо на него, в котором читался и интерес, и даже как будто испуг, проговорил: «Ну что, суженый-ряженый, приди ко мне ужинать, да?» 
— Ну да, у нас на Украине это до сих пор широко распространено, вот я и решила устроить с девчонками крещенские посиделки. А что? 
Игорь мотнул головой, мол, ничего, чувствуя при этом, как дурацкая улыбка помимо его воли образовалась на лице. Но он сдержал ее, чтоб, не дай Бог, не обидеть девушку.
— Ну, чё ты лыбишься-то, — просто, как давно и хорошо знакомому человеку, от которого не может быть никаких тайн, сказала Марина, отвернувшись, словно бы смутившись, к расставленным перед нею на кухонной тумбе чашкам, вазочкам, и занялась раскладыванием по блюдцам и розеткам принесенных ими сладостей. 
— Засиделась я уж, Игорек, у родственников на шее. Да и вообще — засиделась… Девятнадцатый год уж пошел — по нашим-то южным меркам, уж почти старуха. 
Игорь потянулся к чашкам, чтоб помочь девушке составить их на поднос и, сам не понимая, что делает, накрыл своей правой рукой Маринину левую, неожиданно маленькую руку. Девушка вопросительно взглянула на него — и в выразительном этом взгляде нетрудно читалось: «Ну что, что ты можешь сказать, чем ты можешь тут помочь, мальчик?» 
— А ведь по всему выходит, — спокойно проговорил Игорь, внутренне удивляясь своей смелости, даже дерзости какой-то отчаянной, которой он сам от себя не ожидал, — если верить приметам, то я и есть твой суженый. 
Марина обожгла юношу многозначительным взглядом, пронзительным и необычайно серьезным, без тени даже всегдашней своей усмешки. 
— Что, Игоречек, хочешь поиграть в дочки-матери, да? — и, резко отвернувшись к столу, схватила поднос с посудой и сунула ему в руки со словами: 
— Не за этим я на угол дома ходила, а за скребком, понял? — во взгляде ее теперь были вызов и надменность, означающие превосходство старшего над младшим. Но спустя мгновение в темных глазах снова блеснул озорной и, как ему показалось, злой огонек, и девушка слегка нараспев, как будто заигрывая с ним, вымолвила:
— Да нам это и без надобности. Просто решила девчонок приобщить к нашим дедовским традициям… — и, ободряюще улыбнувшись, проговорила совсем уж выправившимся после явного смущения голосом, как обычно, с нотками иронии и снисходительности, как бы подчеркивающими неоспоримое превосходство над ним: 
— Идем уже в комнату, суженый, хотя б чаю напьешься с мороза-то, что ли, — и слегка подтолкнула его к выходу. А затем и сама, подхватив только что вскипевший чайник, уверенно двинулась в полутемный коридор. И, чуть задержавшись на пороге комнаты, снова взглянула на Игоря уже хорошо знакомым ему — насмешливым и слегка лукавым взглядом: 
— А не врешь, что несколько минут всего пробыл там, за углом? Не подглядывал ли, случаем, не партизанил за нами оттуда?
— Не-а... Я… — Игорь снова смутился, как первоклассник, как будто и не он только что разговаривал с ней смело, даже слегка развязно. И теперь ему самому стало неловко, что он смешался перед Мариной, и впрямь как в чем-то уличенный школяр. Оттого он и промямлил что-то невнятное себе под нос: «Я… Не-а…». И замолк, словно бы поперхнувшись на полуслове. Но в этот самый момент, на его счастье, коридорчик осветился теплым оранжевым светом, и в дверях послышались девичьи звонкие голоса. «На счастье! — сам себя мысленно передразнил Игорь. — Какое уж тут счастье, когда вместо одной, острой на язычок хохлушки, добавятся еще две: цыганка и комсомольская предводительница класса, с извечно непроницаемым, как на собрании, лицом — и они тоже ведь при случае в карман за словом не полезут». И он искренне пожалел в эту минуту, что нет сейчас рядом ни Дамира, ни Юрки. Все-таки легче было б отражать девичьи словесные атаки. Но было в нем в то же время и что-то другое, какая-то внутренняя неодолимая сила, что сначала привела его сюда, а теперь тянула во что бы то ни стало остаться на этих девичьих посиделках, несмотря на угрозу оказаться мишенью для их словесных острот. Да и как уйдешь теперь вот так стразу — неудобно же, хочешь не хочешь, а придется посидеть немного, попить чайку с пряниками.

— А вот и мы, — налетела на него из-за угла улыбающаяся во все тридцать два своих ослепительных зуба Лилька-цыганка в ярком, разноцветном своем наряде. Глаза ее блестели неизъяснимым восторгом, а улыбка напомнила Игорю буратиновскую. Недоставало только носа-карандаша, и вылитый клоун, вернее, клоунесса. Но при этом и что-то притягательное было в ней, какая-то изюминка, что ли, чего Игорь совсем не замечал раньше, когда они с ней сидели еще на соседних партах, как и вообще — не замечал эту Лильку, не выделял ее среди других одноклассниц. И тем более удивительным было сейчас, с какой неподдельной радостью она встретила его, как будто они дружили чуть ли не с первого класса. 
— Ну, что вы тут, голубки, чай вскипятили? — выпалила она, попеременно взглядывая своими восторженными «цыганским» глазами то на Игоря, то на Марину. И столько в этом взгляде было искренности, тепла и неподдельного чувства, что трудно было не заразиться этим девчоночьим восторгом и энергией ее, бьющей, казалось, через край. 
—Да все готово, не боись, — в тон ей ответила Марина, тоже широко улыбнувшись. 
И Игорю тотчас передались их возбуждение, восторг, бьющий из глаз — так обычно бывает за несколько минут до наступления Нового года, когда все и вся вокруг приходит в бестолковое, восторженное движение, все улыбаются и, кажется, все-все любят друг друга, даже совсем незнакомые, случайно собравшиеся в одном месте люди.

Игорь почувствовал эйфорию праздника, поднимавшуюся изнутри теплую волну, завладевающую постепенно всем его существом, а еще — смутное тревожное чувство, вернее предчувствие — чего-то необычного, яркого, незабываемого… Ему давно уж не было так хорошо и уютно — как будто после долгого-предолгого странствия в дальних и суровых краях, где мало людей и общения, он вдруг очутился в тесном кругу хорошо знакомых, почти что родных людей, в тепле и уюте. Тем более что этими людьми были три девушки — юные, веселые, очаровательные, причем каждая по-своему.
Ах, как же хотелось ему остановить мгновение. Продлить как можно дольше этот чудесный миг. Марина, зардевшаяся, улыбающаяся, остановилась с подносом в дверях и лучисто взирала на всех поочередно своим особенным «женским» взглядом, в котором читался уж немалый жизненный опыт, и в то же время так и рвалась наружу девичья беспричинная веселость. Лилька, бывшая его одноклассница, наряженная пестро, под цыганку, вся в разнообразных кольцах-бусах и серьгах, да еще и с «волшебным фонарем» под мышкой (да, он знал уже эту лампу-фонарь из Леночкиной квартиры: когда ее включали, по полу и потолку полутемной комнаты начинали бежать, кружась, разноцветные шарики, как на дискотеке), — она застыла в проеме узкого прохода, ведущего в кухню, и с таким неподдельным восторгом смотрела на Игоря, что у него защекотало в груди — надо же, кто-то, оказывается, кроме мамы с бабушкой, может так искренне радоваться его появлению на пороге дома. А за нею, в простенке между шкафами и дверью в «большую» комнату, застыла Леночка, тоже вся озаренная каким-то чудесным светом, который Игорь ощущал физически, как будто в том углу, у шкафов, включили еще одну лампу, но более яркую, чем та, что горела у входа. При этом лицо ее по обыкновению, — по крайней мере, Игорь уж давно привык к этому ее всегдашнему выражению, особенно в моменты его появления перед нею, — выражало недовольство чем-то и в то же время явное удивление, особенно заметное, когда она взглядывала на Лильку (кто бы мог знать, что они, оказывается, соседки и к тому же, видимо, давние подруги!), которая так искренне вся светилась, глядя на Игоря, — ну точно как новогодняя елка. И вот этот драгоценный миг, в который Игорь почувствовал себя в центре общего девичьего внимания, с направленными на него с трех сторон взглядами-прожекторами, отчего так сладко замирало на вздохе и устремлялось куда-то вверх наполненное чувствами и впечатлениями сердце, — он хотел бы продлить как можно дольше. Но Леночка разом разрушила все очарование этого волшебного, так похожего на чудную немую сцену из давно уж позабытой игры детства «Море волнуется раз» мгновения.

— Вот твое пальто, Игорь, — строго сказала она, — я захватила его, чтоб потом тебе не заходить еще раз к нам. 
И она небрежно положила его серое пальтишко с широким темным воротником на тумбу под зеркалом. И все тотчас же сдвинулось со своих мест. Марина с подносом зашла в комнату, оттуда тотчас послышался стук расставляемых чашек, затем зажегся свет. Леночка по-хозяйски щелкнула выключателем и, поддернув рукава своего «гимназического», как Игорь мысленно назвал его, платья, направилась в сторону ванны, потеснив к стенке все еще улыбавшуюся во весь рот Лильку. Та, в свою очередь, отстраненно глянула на подругу, а затем, вновь просияв своей детски непосредственной, «буратиновской» улыбкой, решительно схватила Игоря за руку и потянула за собой в комнату, приговаривая: 
— Ну, пошли скорей, расскажешь, как там наши, как школа, учителя… 
Игорь не в силах противостоять этому натиску, сраженный искренним интересом к своей персоне, да еще и со стороны девчонки, с которой раньше, когда они еще учились в одном классе, почти не общался, — покорно двинулся за ней в комнату, чувствуя, как ее маленькое сердце бьется в его ладони. И этот девичий трепет, ее неизъяснимое тепло передались ему через руку. Как заколдованный, Игорь следовал за этой неказистой девчонкой, подчинившись ее необъяснимой власти над ним, точно она и впрямь была колдуньей, цыганкой, в этих своих ярких кольцах-серьгах-бусах, с черными, подведенными яркой тушью, отчего кажущимися бездонными — «ведьмовскими» глазами, таинственно посверкивающими в полумраке комнаты, освещенной только торшером под розовым абажуром, установленным в углу между окном и диваном. 
Перед диваном стоял прямоугольный журнальный столик, заставленный тарелками со сладостями и темно-синими чашками на блюдцах из чайного сервиза, какие обычно рачительные хозяева прячут по сервантам для «особых случаев». По крайней мере, у Игоря дома подобной посудой из серванта никогда не пользовались. На его памяти, уж точно. Да, сказать по правде, и гости-то у них дома уже сто лет не собирались. Последний раз это было давным-давно, на какой-то из маминых дней рождения, когда пришло много-много ее сослуживцев с работы, так что приходилось занимать стулья и те же чашки с блюдцами у соседей. Но это было и впрямь уж сто лет тому, не иначе, когда Игорь ходил в первый или второй класс.
И жили они тогда совсем в другом районе, за телевышкой. И он сейчас, наверное, уж и не вспомнил бы ни одного человека с маминой бывшей работы. Но зато хорошо запомнил общий душевный подъем среди гостей, эйфорию праздника, сплошь улыбающиеся возбужденные лица взрослых, запахи духов, вина, папиросного дыма, беспорядочные, перекрывающие друг друга голоса, вперемешку глухие мужские и звонкие женские, их шутки, улыбки, звон стеклянных бокалов… Но особенно запомнилась почему-то неожиданная полуминутная тишина, внезапно воцарявшаяся в комнате перед очередным тостом, когда над столом приподнимался какой-нибудь дядька в пиджаке с поднятым в руке бокалом или рюмкой, и все разом замирали, ошеломленно глядя на него, будто увидев что-то необычное, диковинное. Примерно то же самое чувство, вернее симбиоз из нескольких чувств, испытывал Игорь и теперь — смесь эйфории, внутреннего трепета и изумления. Не говоря уже о том глубинном, сокровенном чувстве, которое он переживал всякий раз, когда в поле его зрения оказывалась Леночка Насонова. 

Зацепившись пальцами за хрупкую и прохладную Лилькину ладошку, Игорь представлял, что держит за руку Леночку, чувствует ее тепло и волнение, от которых ему стало до невозможности жарко — краска вновь хлынула к вискам его и щекам… И, следуя защитному рефлексу, отдернул руку, словно от оголенных электрических проводов, вырвавшись таким образом из власти своей бывшей одноклассницы. Но не тут-то было: Лилька, звякнув своими броскими украшениями, буквально втолкнула его в кресло, низкое и неудобное, с деревянными, местами сильно протертыми подлокотниками, а сама примостилась рядом, на стуле со спинкой, облокотившись на нее всем своим хрупким телом и по-кошачьи подобрав под себя ноги — так, что острые ее коленки в бордовых колготках оказались прямо перед его носом. 
И не было у Игоря никаких сил, чтоб оторвать взгляд от этих трогательных худых коленок, потому что на все, что выше них, поднять глаза было еще страшнее. И, кроме того, он чувствовал, что Лилька очень внимательно смотрит на него в эту самую минуту откуда-то с высоты — смотрит изучающе и чуть насмешливо своими темными «цыганскими» глазищами и словно чего-то ждет от него. Но чего? В следующее мгновение оглушительно звякнули браслеты на Лилькиной тонкой руке, и он услышал над собою ее глуховатый («Неужели курит!» — подумал Игорь) грудной голос: «Ну, что там наша классная? По-прежнему ведет у вас английский? Как там вообще все наши из бывшего восьмого «В»?
— Да нормально вроде, как всегда, — охотно отозвался Игорь, обрадовавшись, что Лилька первой начала разговор, словно бы разорвав какую-то неведомую паутину и таким образом нарушив наконец явно затянувшуюся паузу. Он с удивлением отметил про себя, что и сам заговорил каким-то приглушенным баском, при этом продолжал вяло жевать жесткий пряник. И вдруг подавился, неудачно сглотнув, и сильно закашлялся, оттого что острый кусок застрял где-то глубоко в горле и никак не желал опуститься дальше. Игорь захрипел от натуги, не в силах ничего с собою поделать, — и в этот момент почувствовал сильный толчок острого кулачка меж лопаток, после чего сразу задышал свободно, чувствуя, как слезы от усилия накатили на глаза. Он наконец собрался, взглянул на девушку и выдавил из себя: «спасибо», боясь, что спазм может повториться снова. Лилька улыбалась — не губами, а вроде как одними своими темными глазищами, которые поблескивали в полумраке каким-то и впрямь ведьмовским огоньком. При этом она так и не забрала руку с Игоревой спины, а продолжала поглаживать его в месте удара, как бы извиняясь за причиненную боль. И Игорь вновь почувствовал на себе необъяснимую власть этой неказистой угловатой девчонки, которая в эту минуту выглядела столь грациозно в своем пестреньком обтягивающем платье. И глаза ее светились торжественно и, как ему показалось, победно. 

— Спасибо, Лиль, что спасла, — попытался пошутить Игорь, дернув правым плечом, чтобы освободиться, наконец, от Лилькиной руки. Но не тут-то было, странная эта девчонка как ни в чем не бывало продолжала поглаживать его по холке, не иначе как домашнего кота. И ничего с этим невозможно было поделать. Игорь оказался прижатым в своем кресле к журнальному столику, заполненному тарелками и чашками, а с другой стороны его полностью блокировала Лилька с невозможными своими ногами в темно-бордовых шерстяных колготках или рейтузах, кто их разберет…
— Ленок, ты погляди, как они здесь без нас классно устроились, — прозвенел от двери колокольчиком задорный Маринин голос, — прям завидки берут. 
Игорь было дернулся, попытавшись оторваться от неудобного кресла, но в тот же миг почувствовал, как теперь уже две девичьи руки: Лилькина справа, а Маринина слева — властно пресекли его неуклюжую попытку, буквально запихнув назад. При этом левой рукой Марина водрузила в середину стола показавшийся Игорю огромным, по крайней мере, раньше он таких никогда не видел, — заварочный керамический чайник с красно-желтыми крупными цветами на округлом белом боку. И Игорь в очередной раз поразился силе ее рук. Да разве одних рук только… «Да, братец, попал ты, как кур в ощип», — подумал, вспомнив одну из бабушкиных расхожих фраз. Марина на этот раз была уже без своего мохерового сиреневого свитерка, в одной голубенькой обтягивающей футболке с короткими рукавами, особо подчеркивающей округлую, вполне уже оформившуюся грудь, выделявшуюся на фоне достаточно тонкой талии. От ее тела, склонившегося над столиком, повеяло теплом и еще чем-то особенным — свежестью, цветами и молодой девичьей силой…
«Это, видимо, как раз то, что называют “кровь с молоком”», — мысленно заключил Игорь и тотчас почувствовал нарастающий удаленный гул, какой бывает при наборе самолетом скорости на взлетной полосе. Даже не сразу понял, что гул этот — в его собственной голове. Сознание его вдруг подернулось сладким дурманом, и дивным образом качнулась, как палуба, комната, вся до краев заполненная всем этим женским, заповедным, манящим — улыбками, запахами, всплесками голосов, смеха, блеском посуды, сверканием Лилькиных колец и сережек, белыми Мариниными руками, удивленным и впервые за долгое время — внимательным, даже как будто заинтересованным взглядом Леночки, удобно устроившейся у окна, через которое лился таинственный серебристый свет. «Наверное, от луны, ведь, кажется, полнолуние!» — подумал Игорь, как за спасительную соломинку цепляясь за любую мысль, только б не провалиться окончательно в бездну. Он вспомнил, что пока шел сюда от своего высотного дома через темные дворы, мимо школы — справа за ним по пятам следовала яркая и загадочная луна, то ныряя в тень облаков, то снова выныривая из них, как из морской пучины…
Пучины, слово-то какое выскочило дивное, старинное. Эх, это же снова, верно, из Пушкина. Ну, да, Пушкин, Татьяна, преданья простонародной старины, крещенские гаданья при свечах… И тут его как будто током пробило всего насквозь, заставив собраться, стряхнуть с себя навалившийся дурман, шире раскрыть глаза. Теперь Игорь все вокруг себя увидел четко и выпукло: Леночку в ее строгом «гимназическом» платье, примостившуюся с чашкой чая в углу дивана, под торшером, вполоборота к свояченице своей Марине. Глаза ее влажно посверкивали в полумраке комнаты, освещенной теперь только «волшебным фонарем», пристроенным на подоконнике и работавшим в статичном режиме настольной лампы. И —Марину, устроившуюся с ближней стороны дивана, совсем рядом от него, в своей обтягивающей голубенькой маечке, резко выделявшейся на фоне темной диванной обшивки. На пухлых алых губах ее блуждала таинственная полуулыбка, а чашку с блюдцем она ловко примостила в ложбинке между ногами… Игорь отвел взгляд от ее округлых коленок, обтянутых черными рейтузами, и в очередной раз запустил руку в блюдо, вытащив оттуда наугад какую-то мягкую пампушку. Надкусил ее и сразу ощутил сладкий вкус крема во рту, как от заварного пирожного. Не удержался от протяжного «У-уу!» — он уже сто лет не пробовал некогда любимых своих заварных пирожных. 

— Что, — воскликнула Марина, довольно улыбнувшись, — удались, гляжу, наши с Ленкой эклеры! 
— Оо-чень вкусно! — с трудом выдавил Игорь, смутившись своего спонтанного выражения удовольствия. 
— Ну, вот, а ты боялась, что не получатся как надо, — победно заключила Марина, обращаясь к Леночке. 
— Ну, и хорошо, — тихо проговорила та. 
И Игорь поразился кротости ее голоса. Как и всего облика в эту минуту. Он осторожно поднял глаза на свою «богиню». Да, она и впрямь сейчас была какая-то совсем другая. Необычно притихшая в углу под окном, в этом трогательном своем платьице с целомудренным глухим воротничком. «Ну, точно как пушкинская Татьяна», — подумал юноша. Хотя по описаниям и книжным иллюстрациям Татьяна была темненькая, против сестры своей Ольги. Впрочем, какая разница, главное ведь образ. «А теперь Леночке больше всего подходил образ как раз Татьяны», — мысленно заключил Игорь. И вновь невольно залюбовался cтоль незнакомой ему Леночкой: тихой и домашней, словом, совершенно не такой, какой он привык ее видеть на людях, в школе. И эта «новая» Леночка очаровала его еще больше, всего за какое-то мгновение повергнув в прежние чувства и тайные мечты, которые, казалось, он уже сумел подавить в себе за эти несколько последних недель, как распался их мальчишеский рыцарский орден: Дамир, Юрка, и он между ними, как не пришей к кобыле хвост… Как шут гороховый какой-то, — все-таки права была бабушка, когда говорила, чтоб не смешил зря людей…
«Священный орден имени комсомольской богини Леночки Насоновой», — с горечью подумал Игорь и вновь исподтишка глянул в ее сторону. И снова поразился, как она преобразилась сейчас, как она не похожа была теперь на ту «богиню», за которой в разные время, по слухам, сохла попеременно чуть ли не большая часть парней из их класса… И этот новый Леночкин образ был намного милее и притягательнее прежнего. Игорь уже открыто, не таясь, любовался ею, каждым ее движением, поворотом головы, тихим словом, обращенным к сестре. И почувствовал, как ее рассеянный взгляд на какое-то мгновение остановился, будто случайно, на нем… Юноша впервые спокойно выдержал это взгляд, не опустил глаз, как обычно бывало в школе. И в это краткое мгновение почувствовал, словно бы что-то изменилось, как будто между ними установилась какая-то незримая связь, словно произошел мысленный диалог. Но и это длилось всего лишь мгновение. Взмах Лилькиной тонкой руки, увешанной браслетами, звонко брякнувшими над Игоревой головой, разбил вдребезги очарование этого волшебного мгновения, как будто в комнате неожиданно включили люстру. Игорь и впрямь зажмурился, как от яркого света, от досады за прерванное это волшебство… Лилька, склонившись над столом, подливала в его чашку чаю, и, как сквозь плотную завесу, до него донесся ее мягкий хрипловатый голос:
— Игорь, а что же ты ничего не говоришь про нашу красавицу Иру Стаднер, как она там поживает? Она же тебе вроде нравилась, помнишь? 

Игорь чуть не поперхнулся от этого Лилькиного прямого вопроса, прозвучавшего в полутемной комнате подобно звону большого церковного колокола или даже набата. Насилу сдержав кашель, потянулся к кружке, чтоб поскорее запить, протолкнуть внутрь крупный, не прожеванный как следует кусок. 
— Да нормально все! — нервно отмахнулся от Лилькиной руки, позвякивающей этими чертовыми браслетами-кастаньетами. — Все наши живы и здоровы, что с ними сделается-то. 
И снова приник к чашке с едва теплым уже чаем — и глянул исподтишка в противоположный угол комнаты. И вновь натолкнулся на удивленные, широко распахнутые Леночкины глаза, глядящие прямо на него — изучающе, недоуменно, как будто они вот только что, за несколько минут до этого и познакомились — благодаря нелепому случаю, и она теперь пытается понять, что он за человек такой, откуда взялся и по какому, собственно, праву присутствует на их девичнике. А здесь еще и такое неподдельное внимание со стороны Лильки к его персоне, и какие-то пикантные подробности из их прошлой жизни: кто-то кому-то нравился или не нравился, когда они еще учились в одном восьмом классе, из которого всего пять человек и перешли в объединенный из трех, словом, в сборный их девятый «А» класс. 
Допив до конца горьковатый и совсем несладкий чай — Лилька явно перестаралась с заваркой — Игорь поднялся с кресла, аккуратно отодвинул стол и, стараясь не поднимать глаз, чтоб не видеть ни белых Ленкиных коленок в капроновых, телесного цвета чулках, ни голубенькой Маринкиной маечки, а, хуже того, чтоб не встретиться с их взглядами, которые — он чувствовал это всем своим существом — были теперь с трех сторон направлены прямо на него, на ходу бросил: «Спасибо, мне пора!», — и ринулся в коридор, рискуя впотьмах расшибить себе обо что-нибудь лоб. Наобум сгреб с тумбочки в охапку свое пальто с шапкой, мысленно поблагодарив Леночку за то, что предусмотрительно оставила его одежду с краю, и в этот самый момент ощутил, как стремительно, тенью, пронеслась мимо него ко входной двери Лилька, обдав его терпким и душным ароматом своих духов.
Пока влезал в ботинки, криво натягивал на себя пальто, нащупывая рукава, и нахлобучивал шапку, щелкнул замок входной двери и образовалась узкая серебристая полоска, косо упавшая на пол и стену, к которой прижалась Лилька, пропуская его. Игорь не увидел, а почувствовал, как по-кошачьи хищно сверкнули в полумраке ее «ведьмовские» зрачки. А в комнате, за спиной его, звонко брякнули чашки, выведя его из оцепенения. На пороге появилась Марина со стопкой тарелок и блюдец в руках и, выразительно поведя глазами, спросила: «Вы чего тут впотьмах-то шебуршитесь?» А в следующую минуту она уже была на кухне, и оттуда брызнуло слепящим светом, раздался стук посуды о железную раковину. 

…И не дожидаясь, пока в коридоре зажгут свет, а в проеме двери, чего доброго, появится Леночка в своем строгом синем платьице чуть выше колен, Игорь, выдохнув через плечо: «Ну, я пошел, спасибо за чай!», устремился к выходу. Лилька широко распахнула дверь, пропуская его. Но, выходя, он все же вынужден был приблизиться вплотную к ней, вжавшейся в стенку… И снова почувствовал исходящий от нее дурманный аромат благовоний и теплое ее дыхание. «Ну, ты, слышишь, не забывай», — хрипло проговорила Лилька, как будто сдерживая кашель… «Игорек, пока!» — услышал он за спиной Маринин звонкий голос, когда, перепрыгивая через ступеньки, уже оказался на площадке между лестничными пролетами. И по приглушенному девичьему говорку, донесшемуся до него напоследок, понял, что и Леночка тоже вышла в коридор. И, может, даже видела, как он неловко проскользнул в дверь, стараясь не коснуться застывшей у стены Лильки. И верно, посмотрела удивленно ему вслед своими голубенькими «анютиными» глазками. 

Морозный воздух полыхнул по щекам, выбил из глаз слезинки — Игорь зашагал широко по хрумкому снежному покрову вдоль дома. Завернув за угол, прислонился спиной к кирпичной стене, как час или полтора тому назад. Затаил дыхание и осмотрелся вокруг. Волшебная синяя ночь накрыла город. На землю мягко ложился редкий пушистый снежок, припорашивая едва различимые Игоревы следы. Где-то вверху раздавалось все то же мерное, едва уловимое постукивание… Игорь вскинул голову вверх, к небу, пытаясь рассмотреть хоть одну звезду, но ничего-ничего не увидел, кроме сизой бесконечной мглы, из которой, как по волшебству, появлялись редкие мелкие снежинки и одна за другой ложились ему на щеки и ресницы, тотчас превращаясь в прозрачные синие слезки, которые драгоценными сияющими бирюзинками так и застывали на своих местах, потому что на дворе был нешуточный мороз. «Завтра Крещение!» — вспомнил Игорь бабушкины давешние слова. «Кре-ще-ние!» — прошептал он по слогам, едва разлепив губы. Какая-то древняя манящая тайна крылась в самом этом слове, какое-то необъяснимое очарование и магическая сила заключались в нем.
И та же самая тайна, глубина, непостижимость таились в этой загадочной ночи, которая накрыла, казалось, всю землю от края и до края своим огромным сизым крылом. И все-таки откуда-то сверху, с непроглядных небес лился на землю тихий ласковый свет. «Верно, это свет от невидимых глазу звезд, которые ведь все равно где-то есть, должны быть в неохватной бездне ночного неба!» — подумал Игорь. Блаженное оцепенение завладело всем его существом, накрыло чувство умиротворения и покоя. Душою он все еще пребывал в полутемной комнате в окружении трех девушек, в перекрестии их выразительных взглядов. И чувствовал сквозь щемящий звон серебряной тончайшей нити, протянутой через его сердце, как в мире в эти мгновения свершается что-то важное, судьбоносное, тайное. То единственно важное, первостепенное, что невозможно объяснить никакими словами. И тем более — обыкновенными математическими формулами, над которыми он просидел почти весь вечер. Ему казалось, что эти формулы так легко все объясняют. А на самом-то деле…

Игорь снова вскинул голову к темному небосводу и сквозь застывшие на ресницах капельки различил, как в этой сказочной неохватной бездне ярко вспыхнула серебряная безымянная звезда. А следом — другая, третья… И, не выдержав накрывшего его с головой смятения, юноша резко сорвался с места и широко зашагал по узкой, сплошь усыпанной бриллиантовыми блестками тропинке по направлению к забору, за которым смутно белела трехэтажная бесформенная громада школы с единственным призрачным огоньком, теплящимся в крайнем справа окне первого этажа, на учительской половине. Город накрыла своим бархатным покрывалом волшебная январская ночь, полная невысказанной тайны. И только неистовый ветер, взвихривая вдоль тропинки клубы серебристой пыли, нещадно подталкивал припозднившегося путника в спину. «Домой, домой!» — уныло стонала по подворотням не на шутку расходившаяся метелица.