Вспоминаю нашу эвакуацию из Ленинграда

Первые мои воспоминания . Мне пять лет. Мы - эвакуированные в деревне Хвощевка под Богородском Горьковской области. По местному – ковыренные.
 …Ранняя весна. Ноги в коленках и лодыжках подкашиваются от привычки к валенкам. Потрясающей цветовой насыщенности небо и зелень травы-муравы. Ее жестоко склевывают важные куры, а ей - нипочем. Контрастно грязно-розово из черной земли всюду торчат хвощи. Дернешь за маковку – стебелек со щелчком рвется и обнажается нежный влажный сладкий кончик. Поражает щедрость природы: хоть целый букет хвоща рви, - все его полно. На поле нашел случайно оставшийся проросший лук. Это особая удача, но луковицу с корнем выдрать не по силам…
 … Я – послушный: к пруду один не подхожу…
 
…Коммунистически сознательный советский инженер Тетя-Женя и и артистка - певица с итальянским музыкальным образованием, моя бабушка Нина Стефановна - у меня в няньках. А Мама-Люся - без законченного высшего образования, и поэтому-то ей дают трудодни в колхозе: была заведующей клубом. Вот ее ищут у Тети-Жени : «А - где сама-то?»… 
 … Очень юморно колхозникам, что для козы (моей жизнеспасительницы) Бабушка на зиму сшила шубу, мне же смешно по весне, когда вижу свою кормилицу тощей лохматой - без шубы…
 …Сажание картошки Мама-Люся с Тетей-Женей превращают в танец.

Не зря деревенские ходят подсматривать…
 
 … Сломалась сгнившая ступенька на чердак, Тетя-Женя ушибла ногу и заплакала. От жалости я тоже заревел, и долго меня не успокоить…
 …На новогодний праздник в клубе на утреннике я исполняю немецкую песню из Бабушкина репертуара: « О танненбаум, о танненбаум взи грюннзен дайне блеттер…». Это во время войны-то! И сейчас не понимаю - была это дерзость или недоумие. Более того, в те весьма деликатные для Польши времена я декламирую польский стишок, как «лакома мышь», «неострожно друтик тронце», «пафф» - попалась в мышеловке. Колхозницы очень жалеют мышку. А уж когда я жалостливо произношу сакраментальную фразу басни Крылова: «…да и кому же в ум придет, - на желудок петь голодный»,- зал рыдал. Но Наши очередной раз дали маху: ни Бабушку, ни меня тот раз не репреснули. Наверно, по непростительной халатности властей, стукачей забрали на фронт.
 
…Мужчин я не знал, но вдруг приходит к нам молодой инвалид Дядя-Владя и дарит кусочек сахара. Но меня не проведешь: камушки я не ем…

Петр Новыш. 

Санкт-Петербург