Путин такой советский-несоветский

«Путин такой советский-несоветский»

— В одном из недавних телеэфиров вы рассказывали о том, что либералы, которые правили в 90-е, после СВО начали взаимодействовать с радикальными русскими православными националистами. Это наше «глубинное государство»?

— Это более сложная история. Сегодня перед миром стоит задача создания нового цивилизованного проекта. Он может быть либо в самом лучшем смысле левого, антикапиталистического, антибуржуазного толка, плюс-минус в тех представлениях о левых государствах и о коммунизме, которые мы помним из ХХ века. То есть это может быть большой новый антиколониальный левый проект.

А может быть проект противоположного толка — тотальный капитализм, однокомнатные национальные квартиры, где каждая преследует свои интересы.

В России эти два проекта начинают понемногу сталкиваться лбами и искриться. Одни предлагают, что послевоенная Россия должна быть, так сказать, моноэтничным русским государством с минимальными национальными автономиями, чтобы страна больше никогда не могла распасться на суверенные национальные государства. Поэтому в числе прочего не надо никакого всерьез сближения, например, с бывшими республиками СССР. То есть мы их можем иногда использовать, но в целом нам с ними единый мир не нужен, нечего нам с ними забавляться всеми этими антиколониальными развлечениями. «Мы должны строить свою отдельную суверенную русскую национальную государственность», — так говорят правые.

А есть другая концепция, которую в том числе разделяю я. Вот она. Неизбежность мироздания опять вывела Россию в центр мира. И мир просит, чтобы мы создали и возглавили новые правила мирового взаимодействия, чтобы мы вновь встали во главе большой антиколониальной революции, о чем на самом деле Путин периодически прямо говорит, заявляя о том, что мы разрушаем мир мирового колониализма.

Эти две концепции уже начинают бороться друг с другом. Я думаю, что в России предстоит столкновение двух этих идей. Левые, ленинисты-сталинисты, с одной стороны, и необелогвардейцы, черносотенцы, с другой, уже собираются в две большие стаи, и столкновение между ними мне на сегодня кажется неизбежным.

Другой вопрос, что в голове Путина эти две концепции так или иначе соединены. Он, с одной стороны, достаточно строго относящийся к советскому проекту политик, у него либеральная генеалогия, он все-таки работал с Собчаком, во многом является его учеником, он из команды Ельцина.

С другой стороны, Путин, конечно, по всей своей фактуре — выходец из КГБ, продукт советской системы, его политическая жестикуляция и понятийная система в основном сформированы Советским Союзом. Его на Западе и воспринимают как наследника советских вождей.

И вот в нем все это более-менее органично соединено: советский гимн, но при этом философ Ильин, красное знамя, но при этом писатель Солженицын. Школьная программа, где соседствуют «Как закалялась сталь» и «Архипелаг ГУЛАГ». Путин такой советский-несоветский.

Но вся политическая система такой сложной быть не может, поэтому одни резко влево тянут, другие — резко вправо. А это все накладывается еще и на мировые процессы, где происходит примерно то же самое.

Есть Латинская Америка, где Мадуро уводит Венесуэлу влево, туда, где Куба и Бразилия, а вот Аргентина неожиданно ушла вправо, когда там победил Хавьер Милей. И Милей хочет создавать «правый интернационал» из наших врагов, бить социалистов и коммунистов.

Нам никуда не деться от того факта, что основная конфигурация наших новых партнеров — это страны, созданные Советским Союзом. Мы это, к сожалению, вслух не проговариваем. Мы сделали вид, что откуда-то с неба мироздание нам подарило Северную Корею, Вьетнам, Монголию и все остальное. Понятно, что Путин совершил первый свой вояж по странам, которые напрямую созданы Советским Союзом, Лениным и Сталиным. Вьетнам, Монголия, Северная Корея, Китай — это продукты советской межнациональной политики. Вплоть до того, что часть этих стран созданы советскими военными офицерами в самом прямом смысле, потому что основатель северокорейской политической системы — капитан Красной Армии, которого мы туда отправили.

В Монголии плюс-минус такая же история. Во Вьетнаме — тоже. Эти страны к нам приходят, конечно, в память о Советском Союзе, по дорогам, проторенным Советским Союзом, и они остаются левыми коммунистическими режимами. И это тоже надо учитывать.

С другой стороны, у нас есть и правые контакты. Допустим, Орбан в Венгрии, правый политик. В Румынии чуть не победил правый политик, который тоже был бы пророссийским, но его «сожрали».

То есть Россия должна вести себя рационально: правые — это правые, левые — это левые. Работаем везде. Но пока у нас несравнимо больше друзей среди левых режимов. Это ставит перед нами неизбежную задачу формулирования своей идеологии.

«Если мы понесем свою историю и даже наше прекрасное православие, то нам — я это, как православный человек, говорю — в ответ скажут: «У нас тоже есть такой же Христос» Фото: «БИЗНЕС Online»

«В целом миру нет дела до нашей религии, нашей тысячелетней истории и наших императоров»

— Нам снова нужна идеология?

— Конечно. Нам нужно понимать, что́ мы несем в мир, кроме большой антиколониальной истории и, возможно, снятия диктаторских функций США.

— Есть ли еще какие-то ценности, которые мы несем?

— Этот вопрос будет неизбежно перед нами возникать. Хотя мы изо всех сил упираемся: идеологии не надо, ценностей не надо. Но о чем мы тогда будем снимать кино, писать картины, ставить спектакли? Мы же должны что-то такое миру представить.

Правый спектр нашей политики говорит: «Мы будем транслировать православные ценности, Николай II, Колчак, император, наша тысячелетняя история». Это все хорошо, но это не в полной мере конвертируемые и передаваемые из рук в руки продукты. В целом миру нет дела до нашей религии, нашей тысячелетней истории и наших императоров. Им все равно. Им нужны какие-то вещи, которые близки и понятны. Им нужна какая-то идея.

Вот Советский Союз выходил с этой идеей, она подкупила огромную часть человечества. Освобождение труда, полноправие наций, народов и равноправие людей. И нам говорили: «Да, мы согласны, это интересные ребята — все эти советские, у них интересные идеи».

А если мы понесем свою историю и даже наше прекрасное православие, то нам, я это, как православный человек, говорю, в ответ скажут: «У нас тоже есть такой же Христос». Или какая-то другая своя религия. Им этого не надо в качестве образца.

Мы должны создать эстетику и стиль, которые не могут быть старообразными, они не могут состоять из бороды, ушанки, святой воды и кадила. Наш исторический бэкграунд может быть интересен, но мы не можем с ним пойти в мир при всем уважении. Это то же самое, если миру предложат объединиться вокруг Китая или Монголии. Те скажут: «У нас очень древние цивилизации». А им скажут: «Прекрасно, но нам-то это зачем? У нас тут есть свои буддисты, и Конфуция мы вашего читали и про Чингисхана кино смотрели».

Нужны весомые международно значимые идеи. Они в правом спектре, как правило, не находятся, просто потому что правые — это про то, что мы гордимся тем, какие мы есть. Ну и гордитесь. А к нам вы с чем пришли, что вы нам предложите?

При этом у нас ужасно боятся наследия ленинизма, хотя Ленин остается самым продаваемым мировым автором и, конечно, серьезнейшим мыслителем, потому что «Государство и революция», «Империализм как высшая стадия капитализма» и так далее — все эти его вещи абсолютно актуальны и невероятно прозорливы. Они работают до сих пор. Он гений! В мире это понимают, особенно униженные и оскорбленные. А мы: «Да ну на фиг, Ленин какой-то».

Мне и Ильин симпатичен как мыслитель, и иные наши правые мыслители тоже.

Но они в мире, строго говоря, никому не нужны, им не надо Ильина. Его никому не продашь.

— Это камень в огород Александра Дугина?

— Ильина придумал на самом деле не Дугин, Ильина придумали в Кремле. Александру Гельевичу просто сообщили, что нужна такая кафедра. Я поддерживаю Александра Гельевича, пусть будет такая кафедра, пусть будет Ильин. Но и кафедра современного ленинизма была бы крайне нужна и любопытна. Все наши товарищи, которые приезжают из Китая, Северной Кореи, с Кубы, из Венесуэлы, туда пойдут. У них тоже есть мысли по поводу того, как трансформировалась левая идея за последнее столетие.

Мы недавно проводили большой форум участников БРИКС. Христиане пошли в храм, а потом все вместе наши гости пошли в Мавзолей. Все знают, что в России надо сходить в эти два места. Мы с храмами в России работаем, а с Мавзолеем — нет. Эта история у нас болезненно воспринимается. Это неправильно.

На самом деле это наше большое медийное пропагандистское оружие. Мы придумали такую вот советскую историю в 1917 году, которая принесла свободу от колониальной зависимости нашим основным партнерам по БРИКС. Это мы ее создали! Они нам должны! Это мы семена их независимости посадили! И зачастую просто напрямую вводили войска туда или отправляли специалистов, которые сносили оккупационные режимы. Это придумали лично товарищ Ленин и Сталин. Ленин деньги выдавал на северокорейскую революцию, на Вьетнам и так далее. Они нам должны. Чего нам это скрывать и чего нам этого стесняться? Мы вам дали свободу, идите в Мавзолей, скажите спасибо Ильичу!

Почему не использовать ресурс, которого в мире нет ни у кого? Американцы им не давали свободу. Ни Линкольн, ни Рузвельт, никто.

— Ленина надо опять поднять на флаг?

— Не надо радикально все это вводить. У нас либерально-капиталистическая страна, наши люди входят в список Forbes, у нас президент не слишком все это любит. Но использовать как часть пропагандистской медийной машины, конечно, мы обязаны, потому что это только нам на пользу пойдет. Это симпатично для наших униженных товарищей в Африке и в Латинской Америке, они все это воспринимают как свое, для них это родная тема.

Латинская Америка вообще полна левых коммунистов, они за счет этого и получили практически все свои свободы. Есть великая латиноамериканская литература, там, кроме Борхеса, все писатели — левые и коммунисты. И там конфликта между церковью и христианством не было никакого. Там прекрасно живут и священники, и коммунисты, они все за одно и то же, потому что они при помощи коммунизма обретали свободу и национальную, и государственную, и экономическую, и религиозную. Нам нечего стесняться, нам есть чем хвалиться.

Это не означает, что Россия должна завтра стать красной и советской, нет. Но советская идеология должна быть весомой частью нашего культурного и политического представительства в мире. Вот у нас есть Ильин, а вот у нас есть Ленин. И это все мы.

Мы очень разнообразные, яркие, мы во все стороны можем развиваться и на любой идеологической площадке чувствуем себя уверенно.

«Надо закрыть тему, что вот придет Трамп — и будет перемирие. Трамп, конечно, придет, но это ничего не означает» Фото: © Allison Robbert — Pool via CNP

«Замирение будет достаточно кривое, не очень нас удовлетворяющее, но оно будет»

— Изменились ли за время СВО обычные люди в России, на ваш взгляд?

— В целом наши люди оказались готовы к тому, что происходит. Особенно люди старшего поколения, потому что это же не какой-то новый совершенно контекст.

Например, когда началась «ковидная» история, нас начали помещать в какой-то диковатый контекст. Люди реагировали по-разному, многие с совершенным недоумением. А тут все понятно, потому что у нас половина страны родом из Советского Союза. Эти люди даже про Украину не очень удивлены, потому что знают прекрасно, какие были сложные отношения на этих землях не так давно, многие застали и бандеровщину.

А к мировой конфигурации с Китаем, Северной Кореей, Монголией, Кубой наши люди вообще давно готовы. Мы отчасти вернулись в свою прежнюю форму, и для советских людей никаких новых вызовов нет. Они сказали: «Да, мы в курсе, так было. Проклятые американские империалисты на нас нападают. Нам и в школе про это говорили в 1985 году, ничего не изменилось».

— Как вы считаете, состоятся ли в ближайшей перспективе мирные переговоры по Украине?

— Переговоры какие-то начнутся. Будет какой-то мир. Да, замирение будет достаточно кривое, не очень нас удовлетворяющее, но оно будет. Потом эта история продлится в каких-то новых формах, новых вариантах. В целом надо закрыть глаза, посчитать до 10 и спокойно себе сообщить, что та форма жизни, в которой мы находимся, будет теперь всегда. Если не Украина, значит, Грузия, если не Грузия, значит, Армения, если не Армения, или Молдавия, или Казахстан, или Сирия, или Польша, или Калининград… Это никогда не закончится.

Надо закрыть тему, что вот придет Трамп — и будет перемирие. Трамп, конечно, придет, но это ничего не означает. Мы вступили в совершенно другую концепцию существования, никто от нас не отстанет. Мы совершили бунт против мирового управленческого аппарата, унизили, так или иначе, этот аппарат через возобновление наших отношений с Китаем, Северной Кореей и так далее через создание всех этих конфигураций. И из этого процесса выйти нельзя. Он запущен, и нам эти вещи придется продолжать и углублять.

— Говорить о победе бессмысленно?

— Никакой победы нет, это все фигня, мы накачиваем сами себя убежденностью в том, что мы побеждаем. Но где мы побеждаем? Ну захватываем одну деревню в неделю. Не надо самих себя обманывать. Да, мы сейчас замиримся. В итоге по факту в исторической перспективе скажут: «Да, было время, захватили четыре области, новые территории, получили плюс-минус от 6 до 12 миллионов новых граждан России, это здорово».

Если совсем цинично, у нас усилилась армия и технически, и по уровню военных специалистов, мы приобрели новые земли, богатство, сделали одно из морей внутренним. Мы в выигрыше остались при всех страшных потерях. Конечно, мы претендовали на большее, но в целом остались в выигрыше. Нельзя сказать, что мы в проигрыше. Но этот выигрыш не означает, что мы зафиксировали победу и начинаем почивать на лаврах. Никакого почивания на лаврах не предполагается. Только заботы, проблемы и продолжение начатого курса.

— Вас не удручает, что мы в такой ситуации сейчас?

— Меня ничего не удручает, нормально. Я в целом с 1991 года ненавидел либерально-буржуазный проект в России, он мне отвратителен. Эстетически я считаю его мерзким, мне не нравились ни либералы, ни симулякр нашей вульгарной западнической идеологии и государственности. И то, что я дожил до того, когда это все начало ломаться, рушиться и превращаться в другой образ, который мне более симпатичен, наделяет меня счастьем. Я мог до этого и не дожить никогда. А я дожил. Памятник Фиделю стоит, Ким Ир Сену досочку повесили, цветочки кладем. Это в России, где 15–20 лет назад Северная Корея воплощала все зло мира и страшнее ее просто не было. А теперь Северная Корея — наш лучший друг, главный стратегический партнер наряду с Беларусью, огромное количество подписанных контрактов с ними и так далее. Также и с Кубой у нас было: позорище какое-то, Фидель, мол, — это смешно, а теперь государственные чиновники кладут ему цветы, говорят: «Вива Куба!» Я очень радуюсь этому, так и надо.