«Какие противные, чёрные, страшные и стыдные дни!»

Зинаида Гиппиус. Фото: Фотоателье «Отто Ренар» / Институт русской литературы Российской академии наук (Пушкинский Дом)

Современники называли Гиппиус «Зинаидой прекрасной» и «декадентской ведьмой» – за поразительную жгучую красоту, сводившую с ума поэтов, за острый ум и не менее острый язык, за смелость, с которой она выносила поразительно точные суждения о современниках. И за быстроту, с которой она делилась своими суждениями с окружающими. 

Она начала писать стихи в 16 лет – небольшое стихотворение, опубликованное в журнале «Северный вестник». Причём она сразу завоевала в литературных кругах столицы репутацию «поэта-новатора», которая писала стихи каждый раз в новой манере. Непохожесть одного стихотворения на другое интриговала читателей и не позволяла погаснуть интересу к её творчеству. Позже она переключилась на прозу, под псевдонимом «Антон Крайний» писала критические и публицистические статьи, стала основательницей нескольких литературных салонов. К примеру, именно при её содействии состоялся литературный дебют Александра Блока, она вывела в люди начинающих Осипа Мандельштама и Сергея Есенина.

Но главным её творческим наследием являются её дневники, благодаря которым мы с вами можем буквально с головой окунуться в события начала века, почувствовать сам дух той эпохи.   

Как убеждённый поэт-символист она приветствовала Первую Русскую революцию 1905–1907 годов. Восторженно писала, что без «революции духа» настоящее социальное преображение невозможно.

Приветствовала она и Февральский военный переворот 1917 года.  

Но вот события осени 1917 года оставили её, как и многих людей богемного круга, в полном недоумении: как же так, почему год, начавшийся со свержения такого ненавистного самодержавия и обещавший расцвет либеральных свобод, вдруг закончился крушением страны и установлением новой диктатуры – возможно,  самой жестокой за всю историю человечества. 

И следом за газетой «Утро России» Зинаида Николаевна удивлённо восклицала: «За один только год не стало России. Была и исчезла!».

Свою растерянность, боль и непонимание Гиппиус открывала только в своих дневниках, ставших достоянием широкой общественности только после смерти поэтессы в эмиграции. Сегодня мы публикуем небольшой фрагмент из её дневников, сделанных 107 лет назад – во время большевистского переворота. 

Зинаида Гиппиус и Аким Волынский (Флексер). Фото: общественное достояние

* * * 

24 октября 1917 года, вторник

Большевики со вчерашнего дня внедрились в Штаб, сделав «военно-революционный комитет», без подписи которого «все военные приказания недействительны». (Тихая сапа!)

Сегодня несчастный Керенский выступал в Предпарламенте с речью, где говорил, что все попытки и средства уладить конфликт исчерпаны (а до сих пор всё уговаривал!) и что он просит у Совета санкции для решительных мер и вообще поддержки Пр-ва. Нашёл у кого просить и когда!

Имел очередные рукоплескания, а затем... началась тягучая преступная болтовня до вечера, все «вырабатывали» разные резолюции; кончилось, как всегда, полуничем, левая часть (не большевики, большевики давно ушли, а вот эти полу-большевики) – пятью голосами победила, и резолюция такая, что Предпарламент поддерживает Пр-во при условиях: земля – земельным комитетам, активная политика мира и создание какого-то «комитета спасения».

Противно выписывать всё это бесполезное и праздное идиотство, ибо в то же самое время: Выборгская сторона отложилась, в Петропавл. крепости весь гарнизон «за Советы», мосты разведены... 

Все, как будто, в одинаковой панике, и ни у кого нет активности самопроявления, даже у большевиков. На улице тишь и темь. Электричество неопределённо гаснет, и тогда надо сидеть особенно инертно, ибо ни свечей, ни керосина нет.

Дело в том, что многие хотят бороться с большевиками, но никто не хочет защищать Керенского. И пустое место – Вр. правительство. Казаки будто бы предложили поддержку под условием освобождения Корнилова. Но это глупо: Керенский уже не имеет власти ничего сделать, даже если б обещал. Если б! А он и слышать ничего не слышит.

Сейчас большевики захватили «Пта» (Пет. Телегр. Агентство) и телеграф. Правительство послало туда броневиков, а броневики перешли к большевикам, жадно братаясь. На Невском сейчас стрельба.

Словом, готовится «социальный переворот», самый тёмный, идиотический и грязный, какой только будет в истории. И ждать его нужно с часу на час.

* * * 

25 октября, среда

Пишу днём, т.е. серыми сумерками. – Одна подушка уже навалилась на другую: город в руках большевиков.

Ночью, по дороге из Зимнего дворца, арестовали Карташева и Гальперина. 4 часа держали в Павловских казармах, потом выпустили, несколько измывшись.

На окраинах листки: объявляется, что «правительство низложено». Прокоповича тоже арестовали на улице, и Гвоздева, потом выпустили. (Явно пробуют лапой, осторожно... Ничего!) Заняли вокзалы, Мариинский дворец (высадив без грома «предбанник»), телеграфы, типографии «Русской воли» и «Биржевых». В Зимнем дворце ещё пока сидят министры, окружённые «верными» (?) войсками.

Последние вести таковы: Керенский вовсе не «бежал», а рано утром уехал в Лугу, надеясь оттуда привести помощь, но...

Электричество погасло. Теперь 7 ч. 40 минут вечера. Продолжаю с огарком...

Итак: но если даже лужский гарнизон пойдёт (если!), то пешком, ибо эти живо разберут пути. На Гороховой уже разобрали мостовую, разборщики храбрые. 

Казаки опять дали знать (кому?), что «готовы поддержать Вр. пр-во». Но как-то кисловато. Мало их, что ли? Некрасов, который, после своей неприглядной роли 26 августа давно уж «сторонкой ходит», чуя гибель корабля, – разыскивает Савинкова. Ну, теперь его не разыщешь, если он не хочет быть разысканным. 

Верховский, по-видимому, предался большевикам, руководит.

Очень красивенький пейзаж. Между революцией и тем, что сейчас происходит, такая же разница, как между мартом и октябрём, между сияющим тогдашним небом весны и сегодняшними грязными тёмно-серыми склизкими тучами.

Данный, значит, час таков: все бронштейны в беспечальном и самоуверенном торжестве. Остатки «пр-ва» сидят в Зимнем дворце. Карташёв недавно телефонировал домой в обще-успокоительных тонах, но прибавил, что «сидеть будет долго». 

Послы заявили, что больш. правительства они не признают: это победителей не смутило. Они уже успели оповестить фронт о своём торжестве, о «немедленном мире», и уже началось там – немедленно! – поголовное бегство.

Очень трудно писать при огарке. Телефоны ещё действуют, лишь некоторые выключены. Позже, если узнаю что-либо достоверное (не слухи, коих всё время – тьма), опять запишу, возжегши свою «революционную лампаду» – последний кривой огарок.

Зинаида Гиппиус в мужском костюме. Фото: Московский государственный музей С.А. Есенина

В 10 ч. вечера

(Электричество только что зажглось.)

Была сильная стрельба из тяжёлых орудий, слышная здесь. Звонят, что будто бы крейсера, пришедшие из Кронштадта (между ними и «Аврора», команду которой Керенский взял для своей охраны в корниловские дни), обстреливали Зимний дворец. Дворец будто бы уже взят. Арестовано ли сидевшее там пр-во – в точности пока неизвестно.

Город до такой степени в руках большевиков, что уже и «директория», или нечто вроде, назначена: Ленин, Троцкий – наверно; Верховский и другие – по слухам.

Пока больше ничего не знаю. 

Позднее. Опровергается весть о взятии б-ми Зимнего дворца. Сраженье длится. С балкона видны сверкающие на небе вспышки, как частые молнии. Слышны глухие удары. Кажется, стреляют и из Дворца, по Неве и по Авроре. Не сдаются. Но – они почти голые: там лишь юнкера, ударный батальон и женский батальон. Больше никого.

Керенский уехал раным-рано на частном автомобиле. Улизнул-таки! А эти сидят, не повинные ни в чём, кроме своей пешечности и покорства, под тяжёлым обстрелом.

Если ещё живы. 

* * *

26 октября

Торжество победителей. Вчера, после обстрела, Зимний дворец был взят. Сидевших там министров (всех до 17, кажется) заключили в Петропавловскую крепость. Подробности узнаем скоро. 

Вчера, вечером, Городская Дума истерически металась, то посылая «парламентёров» на «Аврору», то предлагая всем составом «идти умирать вместе с правительством». Ни из первого, ни из второго ничего, конечно, не вышло. Маслов, министр земледелия (соц.), послал в Гор. Думу «посмертную» записку с «проклятием и презрением» демократии, которая посадила его в пр-во, а в такой час «умывает руки».

Луначарский из Гор. Думы просто взял и пошёл в Смольный. Прямым путём.

Позиция казаков: не двинулись, заявив, что их слишком мало, и они выступят только с подкреплением. Психологически всё понятно. Защищать Керенского, который потом объявил бы их контрреволюционерами?..

Но дело не в психологиях теперь. Остаётся факт – объявленное большевистское правительство: где премьер – Ленин-Ульянов, министр иностр.

дел – Бронштейн, призрения – г-жа Коллонтай и т.д.

Как заправит это пр-во – увидит тот, кто останется в живых. Грамотных, я думаю, мало кто останется: петербуржцы сейчас в руках и распоряжении 200-тысячной банды гарнизона, возглавляемой кучкой мошенников. 

Все газеты (кроме «Биржевых» и «Р. воли») вышли, было... но по выходе были у газетчиков отобраны и на улицах сожжены.

Газету Бурцева «Общее дело» накануне своего падения запретил Керенский. Бурцев тотчас выпустил «Наше общее дело», и его отобрали, сожгли, – уже большевики, причём (эти шутить не любят) засадили самого Бурцева в Петропавловку. Убеждена, что он нисколько не смущён. Его вечно, при всех случаях, все правительства, во всех местах земного шара – арестовывают. Он приспособился. Вынырнет.

Мы отрезаны от мира и ничего, кроме слухов, не имеем. Ведь все радио даже получают – и рассылают – большевики.

Кажется, большевики быстро обнажатся от всех, кто не они. Уже почти обнажились. Под ними... вовсе не «большевики», а вся беспросветно-глупая чернь и дезертиры, пойманные прежде всего на слово «мир». Но, хотя – чёрт их знает, эти «партии», черновцы, например, или новожизненцы (интернационалисты)... Ведь и они о той же, большевистской, дорожке мечтали. Не злятся ли теперь и потому, что «не они», что у них-то пороху не хватило (демагогически)?

Зинаида Гиппиус, Дмитрий Философов, Дмитрий Мережковский. Фото: Центральный государственный архив кинофотофонодокументов Санкт-Петербурга

* * * 

27 октября

Газеты социалистические, но антибольшевистские, вышли под цензурой, кроме «Новой жизни», остальные запрещены. В «Известиях» (Совета) изгнана редакция, посажен туда больш. Зиновьев. «Гол. солдата» – запрещён. Вся «демократия», все отгородившиеся от б-ков и ушедшие с пресловутого съезда организации собрались в Гос. Думе. Дума объявила, что не разойдётся (пока не придут разгонять, конечно!), и выпустила № «Солдатского голоса» – очень резко против захватчиков. Номер раскидывался с думского балкона. Невский полон, а в сущности, все «обалдевши», с тупо раскрытыми ртами. 

Интересны подробности взятия министров. Когда, после падения Зимнего Дворца (тут тоже много любопытного, но – после), их вывели, около 30 человек, без шапок, без верхней одежды, в темноту, солдатская чернь их едва не растерзала. Отстояли. Повели по грязи, пешком. На Троицком мосту встретили автомобиль с пулемётом; автомобиль испугался, что это враждебные войска, и принялся в них жарить; и все они, – солдаты первые, с криками, – должны были лечь в грязь.

Слухи, слухи о разных «новых правительствах» в разных городах. Каледин, мол, идёт на Москву, а Корнилов, мол, из Быхова скрылся. (Корнилов-то уж бегал из плена посерьёзнее, германского... почему бы не уйти ему из большевистского?).

Уже не слухи, – или тоже слухи, но упорные, – что Керенский, с какими-то фронтовыми войсками, в Гатчине. И Лужский гарнизон сдался без боя. От Гатчины к СПб. наши «победители» уж разобрали путь, готовятся.

Захватчики, между тем, спешат. Троцкий-Бронштейн уже выпустил «декрет о мире». А захватили они решительно всё.

Возвращаюсь на минуту к Зимнему дворцу. Обстрел был из тяжёлых орудий, но не с «Авроры», которая уверяет, что стреляла холостыми, как сигнал, ибо, говорит, если б не холостыми, то дворец превратился бы в развалины. Юнкера и женщины защищались от напирающих сзади солдатских банд, как могли (и перебили же их), пока министры не решили прекратить это бесплодие кровавое. И всё равно инсургенты проникли уже внутрь предательством.

Когда же хлынули «революционные» (тьфу, тьфу!) войска, Кексгольмский полк и ещё какие-то, – они прямо принялись за грабёж и разрушение, ломали, били кладовые, вытаскивали серебро; чего не могли унести – то уничтожали: давили дорогой фарфор, резали ковры, изрезали и проткнули портрет Серова, наконец, добрались до винного погреба...

Нет, слишком стыдно писать...

Но надо всё знать: женский батальон, израненный, затащили в Павловские казармы и там поголовно изнасиловали...

«Министров-социалистов» сегодня выпустили. И они... вышли, оставив своих коалиционистов-кадет в бастионе.

* * *

28 октября

Только четвёртый день мы под «властью тьмы», а точно годы проходят. Очень тревожно за тех, кто остался в крепости, когда «товарищи-социалисты» ушли. Караул всё меняется, чёрт знает, на что он не способен. Там чепуха, свиданий никому не дают, потом одним фуксом дали, потом опять всех высадили... Весь день нынче возимся с Гор. Думой («комитет спасения»). Д. В. там даже был.

С утра слухи о сражении за Моск. Заставой: оказалось, вздор. Днём будто, аэроплан над городом разбрасывал листки Керенского (не видала ни листков, ничего). Последнее и подтверждающееся: прав. войска и казаки уже были в Царском, где гарнизон, как лужский и гатчинский, или сдавался, или, обезоруженный, побрёл кучами в СПб. Почему же они были в Царском, – а теперь в Гатчине, на 20 верст дальше?

Командует, говорят, казачий генерал Краснов, и слух: исполняет приказы только Каледина (и Каледин-то за тысячу верст!), а Керенский, который с ними, – у них будто бы «на верёвочке». По выражению казака-солдата: «если что не по-нашему, так мы ему и голову свернём». 

Сейчас льёт проливной дождь. В городе – полуокопавшиеся в домовых комитетах обыватели да погромщики. Наиболее организованные части большевиков стянуты к окраинам, ждя сражения. Вечером шлялась во тьме лишь вооружённая сволочь и мальчишки с винтовками. А весь «вр. комитет», т.е. Бронштейны-Ленины, переехал из Смольного... не в загаженный, ограбленный и разрушенный Зимний дворец – нет! а на верную «Аврору»… Мало ли что...

Очень важно отметить следующее.

Зинаида Гиппиус. Фото: Фотоателье Буллы / ЦГАКФФД СПб

Все газеты оставшиеся (3/4 запрещены), вплоть до «Нов. жизни», отмежёвываются от большевиков, хотя и в разных степенях. «Нов. жизнь», конечно, менее других. Лезет, подмигивая, с блоком, и тут же «категорически осуждает», словом, обычная подлость. «Воля народа» резка до последней степени. Почти столь же резко и «Дело» Чернова. Значит: кроме групп с.д. меньшевиков и с.д. интернационалистов, правые с-эры и главная группа – с-эры черновцы – от большевиков отмежёвываются? Но... в то же время намечается у последних с-эров, очень ещё прикрыто, желание использовать авантюру для себя. (Широкое движение, уловимое лишь для знающего все кулисы и мобили.)

То есть левые, за большевиками, партии, особенно с-эры черновцы, как бы переманивают «товарищей» гарнизона и красногвардейцев (и т.д.): большевики, мол, обещают вам мир, землю и волю, и социалистическое устройство, но всё это они вам не дадут, а могут дать – и дадим в превосходной степени! – мы. У них только обещания, а у нас это же, – немедленное и готовое. Мы устроим настоящее социалистическое правительство без малейших буржуев, мы будем бороться со всякими «корниловцами», мы вам дадим самый мгновенный «мир» со всей мгновенной «землёй». С большевиками же, товарищи дорогие, и бороться не стоит; это провокация, если кто говорит, что с ними нужно бороться; просто мы возьмём их под бойкот. А так как мы – все, то большевики от нашего бойкота в своё время и «лопнут, как мыльный пузырь».

Вот упрощённый смысл народившегося движения, которое обещает... не хочу и определять, что именно, однако очень много и, между прочим, ГРАЖДАНСКУЮ ВОЙНУ БЕЗ КОНЦА И КРАЯ.

Вместо того чтобы помочь поднять опрокинутый полуразбитый вагон, лежащий на насыпи вверх колесами, – отогнав от вагона разрушителей, конечно, – напрячь общие силы, на рельсы его поставить, да осмотреть, да починить, – эта наша упрямая «дура», партийная интеллигенция, – желает только сама усесться на этот вагон... Чтобы наши «зады» на нем были, — не большевистские. И обещает никого не подпускать, кто бы ни вздумал вагон начать поднимать... а какая это и без того будет тяжкая работа!

Нечего бездельно гадать, чем всё кончится. Шведы – (или немцы?) – взяли острова, близок десант в Гельсингфорсе. Всё это – по слухам, ибо из Ставки вестей не шлют, вооружённые большевики у проводов, но... быть может, просто — «вот приедет немец, немец нас рассудит...» Господи, но и это ещё не конец!

* * *

29 октября

Узел туже, туже... Около 6 часов прекратились телефоны, – станция всё время переходила то к юнкерам, то к большевикам, и наконец всё спуталось. На улицах толпы, стрельба. Павловское юнкерское училище расстреляно, Владимирское горит; слышно, что юнкера с этим глупым полковником Полковниковым заседали в Инженерном Замке. О войсках Керенского слухов много, – сообщений не добыть. Из дому выходить больше нельзя. Сегодня в нашей квартире (в столовой) дежурит домовой комитет, в 3 часа будет другая смена.

Вчера две фатальные фигуры X и Z отправились было соглашательной «делегацией» к войскам Керенского – «во избежание кровопролития». Но это вам, голубчики, не в Зимний дворец шмыгнуть с ультиматумом Чернова. На первом вокзале их схватили большевики, били прикладами, чуть не застрелили, арестовали, издевнулись вдосталь, а потом вышвырнули в зад ногой.

Толпа, чернь, гарнизон – бессознательны абсолютно и сами не понимают, на кого и за кого они идут. 

Петербург, – просто жители, – угрюмо и озлобленно молчит, нахмуренный, как октябрь. О какие противные, чёрные, страшные и стыдные дни!