Крепостной зодчий. Памяти А.Н. Воронихина

В конце своего правления Император Павел Петрович был среди прочих хлопот озабочен строительством храма для особо чтимой Казанской иконы Божией матери. Ещё в 1733 году на Невском проспекте была заложена каменная придворная церковь Рождества Пресвятой Богородицы, построенная русским зодчим Михаилом Земцовым. Сорок лет спустя именно в этом храме венчался цесаревич Павел. Уже с середины века явилась идея постройки нового храма – более величественного и соответствующего статусу хранящейся в нем святыни Императорской семьи. Один из проектов был разработан Семёном Волоковым, другой – Джакомо Кваренги. Однако, идея так и повисала в воздухе, пока Государь Павел Петрович не распорядился о строительстве. Император желал, чтобы чтимая икона обрела дом прекрасный и величественный. Предложенный среди прочих проект архитектора Андрея Воронихина, в котором без труда угадывались мотивы собора Петра и Павла в Риме, как нельзя более отвечал этой задаче. И вкусу Государя, на которого это чудо западного зодчества произвело в своё время сильнейшее впечатление. Крепостное происхождение зодчего, который уже зарекомендовал себя многими достойными работами, в частности, в любимом Императрицей Павловске, и которому протежировал его бывший барин, граф Александр Строганов, монарха не смущало. Посему он удостоил Воронихина личной аудиенции, на которую тот явился вместе со Строгановым, председателем попечительского совета при строительстве будущего собора. На этой встрече был отвергнут ранее утвержденный проект знаменитого Чарльза Камерона и принят новый – Андрея Никифоровича Воронихина.

Мог ли крепостной отрок из соликамского села Новое Усолье даже мечтать о такой чести? С детских лет он любил рисовать и лепить из глины, за что был распекаем отцом, считавшим, что для крестьянина подобные занятия – пустая трата времени. Мать всегда вступалась за мальчика, а с нею – отец Никита, приносивший ему бумагу, на которой Андрюша, высунув язычок от старания, выводил сюжеты из Писания. Эти-то рисунки отец Никита и показал заехавшему в село барину, зная, что тот имеет большое попечение об образовании крестьянских детей и обо всяческих талантах. Мальчика тотчас было велено представить пред ясные очи Строганова, и Александр Сергеевич распорядился снарядить его для учения в село Ильинское, где при Тыскорском монастыре существовала иконописная мастерская Гаврилы Юшкова.

Андрей был учеником примерным. Несколько лет он познавал искусства, насколько возможно это было в Ильинском, а к тому читал все книги, которые возможно было достать. В мастерской Юшкова он стал первым учеником. Когда юноше исполнилось 18 лет, состоялась его вторая встреча со Строгановым. Барин оценил представленный ему макет церкви, выполненный Воронихиным, и другие его работы, и счел, что с таким талантом должно продолжать обучение в Москве.

В Первопрестольной Андрей постигал зодческое ремесло, руководимый такими гениями, как Баженов и Казаков, отличавшими способного ученика. Через два года Строганов поручил ему отделку своего дворца, выстроенного самим Растрелли. Кроме того, заботясь о дальнейшем образовании своего подопечного, он определил его постигать науки и искусства вместе со своим сыном Павлом. Вместе молодые люди исколесили сперва Россию, от Тавриды до Архангелогородчины и Олонецкой губернии, а затем направились в Европу…

Павел был много младше Андрея, но ни лета, ни разность положения не помешали искренней дружбе, которая сложилась между ними. Юный Строганов лишь начинал постигать науки. Его наставник, француз Жильбер Ромм, следуя педагогике Руссо, считал, что обучать отроков наукам надлежит лишь с 12 лет. Поэтому до сего возраста единственное, что Павел знал превосходно, это Священное Писание, а потому был весьма религиозен. Кроме этого Ромм требовал от своего воспитанника строгого аскетизма, умеренности во всём. Почтенный ментор регламентировал даже кушанья своего питомца. Таким образом ко времени прибытия во Францию 17-летний Строганов был ещё чистейшим ребёнком, к которому Андрей относился, как к любимому младшему брату, всячески заботясь и опекая его.

Но парижская жизнь изменила последнего. Он как-то разом повзрослел, отстал от наук и почувствовал вкус к неизведанной доселе свободе. Это было, конечно, влияние Ромма… Француз также преобразился. Вместо постижения наук наставник и ученик проводили всё время на заседаниях Национального собрания, занимая месте на трибуне, на которой собирались самые радикальные зрители, поддерживавшие возгласами с мест любимых ораторов. Пару раз и Воронихин ходил с ними, но никакого удовольствия в подобном времяпрепровождении не нашёл.

Для Андрея Париж был городом искусств и мастеров, секретами которых мечтал он овладеть. А потому все дни проводил он, изучая дворцы и галереи, прогуливаясь в парках и просиживая за книгами в библиотеках.

Тем временем в Париже бушевала революция. Юный Строганов влюбился в актрису Теруань де Мерикур, «звезду» якобинского движения. Эта женщина во главе других ходила и на штурм Бастилии, и на штурм Версаля, произнося зажигательные речи. Под ее и Ромма влиянием графский сын стал наряжаться по санкюлоткой моде и восприял якобинские идеи. Приказ Императрицы Екатерины всем русским подданным возвратиться в родные пределы из беснующейся Франции Павел исполнять не торопился. Пришлось Александру Сергеевичу применить отцовскую власть и послать за одурманенным недорослем доверенного человека. Павел был принужден вернуться на Родину, а с ним – к своему облегчению и радости – вернулся и Андрей, оказавшийся невосприимчивым к революционной заразе.

Дома молодого зодчего ждали многочисленные работы, брак с чудесной женщиной, ставшей ему верной спутницей и помощницей, и неизменная поддержка благодетеля. Женой Воронихина стала дочь английского пастора Мэри, бывшая сперва служанкой в доме Строганова, а затем выучившаяся на чертёжницу. Копии всех проектов Андрея Никифоровича с той поры снимала её верная рука. Иногда она даже подавала ему советы, делала небольшие, но точные замечания к его расчётам.

Императору Павлу Петровичу не суждено было увидеть храма своей мечты. Ни даже присутствовать на закладке оного. Несчастный монарх был убит заговорщиками из числа собственных приближённых в своём замке буквально через считанные недели после того, как Воронихин удостоился высочайшей аудиенции.

Строительство Казанского собора пришлось уже на новое царствование. Строганов добился, чтобы во всех работах были заняты только русские мастера, использовались только русские материалы. Стены строили и Пудосткого камня, привозимого из-под Гатчины. Резьбу по нему выполнял искусный мастер-самоучка Самсон Суханов. Приезжавшие поглазеть на возводимое диво иностранцы изумлялись: «Простые мужики в рваных полушубках, пытливо взглянув на указанный им план или модель, они точно и изящно их копировали. Глазомер этих людей чрезвычайно точен. С окончанием постройки собора торопились; несмотря на зимнее время и 13-15 градусов мороза, работы продолжались даже ночью. Крепко зажав кольцо фонаря зубами, эти изумительные работники, забравшись на верх лесов, старательно исполняли своё дело». 

Десятилетие возводился величественный собор. Воронихин дневал и ночевал на нём, не зная усталости и покоя, проверяя всякую мелочь. Помогали ему, а в случае нужды заменяли – ученики, Андрей Михайлов, Иван Колодин, незаконнорожденный сын бывшей крепостной и сын казачьего сотника Николай Алфёров. Именно им надлежало завершать строительство собора в случае преждевременной кончины главного архитектора.

За эти годы Воронихин успел возвести не только Казанский собор. Ему было доверено строительство Горного института, а вдовствующая Императрица Мария Павловна сделала его главным архитектором в своём любимом Павловске. Здесь Андрей Никифорович создал Розовый павильон, несколько хозяйственных построек, павильонов, мостов и беседок, а также проектировал интерьеры самого дворца. Кроме того, бывший крепостной преподавал в Академии художеств, президентом которой был Строганов. Возглавив Академию, Александр Сергеевич, примечая, что знать всё ещё гнушается бывшего крепостного, использовал своё положение и принял «крестника» в число академиков. Отныне Воронихин, так и оставшийся самоучкой, преподавал мастерство будущим зодчим.

Казанский собор оставался главным делом его жизни, его любимым детищем. Любимым детищем был он и для Строганова, который в пору, когда казна переживала тяжёлые времена, сам финансировал все работы. Ходили даже слухи, что собор разорил Александра Сергеевича. Но это было преувеличением.

Величественный храм был освящен за год до нашествия Наполеона, в 1811 году. Вскоре, словно исполнив долг, скончался граф Строганов. Его сын, Павел, погиб на поле брани, так и не сумев забыть свою якобинку, в ту пору угасавшую в доме умалишенных, после того, как ее чуть не растерзали разгневанные парижанки. А в 1814 году Бог призвал и Андрея Никифоровича. В отличие от благодетеля, немного не дожившего до 80, он ушел во цвете сил – в 55 лет, от удара. Из его шестерых сыновей ни одному не суждено было долголетия, и род Воронихиных продолжили лишь племянники зодчего, потомки которых и ныне проживают в Петербурге.