26 сентября 1849 года родился знаменитый русский ученый-физиолог, психолог Иван Петрович Павлов

Известность этого нобелевского лауреата на Западе столь велика, что иностранные гости нередко спрашивают, не назван ли город Павловск под Петербургом именем великого ученого.

Всем известна теория об условных рефлексах и её первооткрыватель академик Павлов. Аавторитетный во всем мире ученый, прославивший советскую науку, тем не менее, весьма и весьма прохладно относился к коммунизму и построенному им режиму. Но вот большевикам нужно было лицо советской науки, коим и сделали прославленного академика, русского учёного, первого русского нобелевского лауреата, физиолога, создателя науки о высшей нервной деятельности; основателя крупнейшей российской физиологической школы.

В 1936 году, уже после смерти И.П. Павлова, вышла в свет книга Ю.П. Фролова под названием "Учение И.П. Павлова об условных рефлексах". Автор утверждает, что физиолог И.П. Павлов проверял данное понятие не менее 30 лет, прежде чем ввёл данное понятие в физиологию. В 1925 году знаменитый психоаналитик А.Р.Лурия, оценивая работы физиолога И.П. Павлова, написал:
«…Работы И.П. Павлова в области изучения условных рефлексов…- создаёт некоторый общий методологический фундамент эпохи…».

Иван Петрович родился 14 (26) сентября 1849 года в городе Рязани. Предки Павлова по отцовской и материнской линиям были священнослужителями в Русской православной церкви. Отец Пётр Дмитриевич Павлов (1823—1899), мать — Варвара Ивановна (урождённая Успенская) (1826—1890).

Окончив в 1864 году рязанское духовное училище, Павлов поступил в рязанскую духовную семинарию, о которой впоследствии вспоминал с большой теплотой. На последнем курсе семинарии он прочитал небольшую книгу «Рефлексы головного мозга» профессора И. М. Сеченова, которая перевернула всю его жизнь. В 1870 году поступил на юридический факультет Петербургского университета (СПбГУ) (семинаристы были ограничены в выборе университетских специальностей), но через 17 дней после поступления перешёл на естественное отделение физико-математического факультета СПбГУ, специализировался по физиологии животных у И. Ф. Циона и Ф. В. Овсянникова.

Существует устойчивое мнение, что в годы Гражданской войны и военного коммунизма Павлов, терпя нищету, отсутствие финансирования научных исследований, отказался от приглашения Шведской Академии наук переехать в Швецию, где ему обещали создать самые благоприятные условия для жизни и научных исследований, причём в окрестностях Стокгольма планировалось построить по желанию Павлова такой институт, какой он захочет. Павлов ответил, что из России он никуда не уедет. Это опроверг историк В. Д. Есаков, который нашёл и обнародовал переписку Павлова с властями, где он описывает то, как он отчаянно борется за существование в голодном Петрограде 1920 года. Он крайне негативно оценивает развитие ситуации в новой России и просит отпустить его и его сотрудников за рубеж. В ответ советское правительство пытается предпринять меры, которые должны изменить ситуацию, но они не являются полностью успешными.

Затем последовало соответствующее постановление Советского правительства, и Павлову построили институт в Колтушах, под Ленинградом, где он и проработал до 1936 года.
---

На торжественном заседании, посвященном 100-летию со дня рождения Ивана Михайловича Сеченова, 26 декабря 1929 г. И. П. Павлов сказал: «Мы живем под господством жестокого принципа: государство, власть — все. Личность обывателя — ничто. Жизнь, свобода, достоинство, убеждения, верования, привычки, возможность учиться, средства к жизни, пища, жилище, одежда — все это в руках государства. А у обывателя только беспрекословное повиновение. Естественно, господа, что все обывательство превращается в трепещущую массу, из которой — и то не часто — доносятся вопли: «Я потерял или потеряла чувство собственного достоинства, мне стыдно самого или самой себя!». На таком фундаменте, господа, не только нельзя построить культурное государство, но на нем не могло бы держаться долго какое бы то ни было государство.

Без Иванов Михайловичей (Сеченовых), с их чувством собственного достоинства и долга, всякое государство обречено на гибель изнутри, несмотря ни на какие Днепрострои и Волховстрои. Потому что государство должно состоять не из машин, не из пчел и муравьев, а из представителей высшего вида животного царства...»

Через три недели после убийства С. М. Кирова Иван Петрович отправил такое письмо:
«В Совет Народных Комиссаров СССР.

Революция застала меня почти в 70 лет. А в меня засело как-то твердое убеждение, что срок дельной человеческой жизни именно 70 лет. И поэтому я смело и открыто критиковал революцию. Я говорил себе: «Черт с ними! Пусть расстреляют. Все равно жизнь кончена, а я сделаю то, что требовало от меня мое достоинство». На меня поэтому не действовало ни приглашение в старую Чеку, правда, кончившееся ничем, ни угрозы при Зиновьеве в здешней «Правде» по поводу одного моего публичного чтения: «Можно ведь и ушибить...»
Теперь дело показало, что я неверно судил о моей работоспособности. И сейчас, хотя раньше часто о выезде из отечества подумывал и даже иногда заявлял, я решительно не могу расстаться с родиной и прервать здешнюю работу, которую считаю очень важной, способной не только хорошо послужить репутации русской науки, но и толкнуть вперед человеческую мысль вообще. Но мне тяжело, по временам очень тяжело жить здесь — и это есть причина моего письма в Совет.
Вы напрасно верите в мировую революцию. Я не могу без улыбки смотреть на плакаты: «Да здравствует мировая социалистическая революция, да здравствует мировой Октябрь!» Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До Вашей революции фашизма не было. Ведь только политическим младенцам Временного правительства было мало даже двух Ваших репетиций перед Вашим Октябрьским торжеством. Все остальные правительства вовсе не желают видеть у себя то, что было и есть у нас и, конечно, вовремя догадываются применить для предупреждения этого то, чем пользовались и пользуетесь Вы — террор и насилие. Разве это не видно всякому зрячему?
Сколько раз в Ваших газетах о других странах писалось: «Час настал, час пробил», а дело кончалось лишь новым фашизмом то там, то сям. Да, под Вашим косвенным влиянием фашизм постепенно охватит весь культурный мир, исключая могучий англо-саксонский отдел (Англию, наверное, американские Соединенные Штаты, вероятно), который воплотит-таки в жизнь ядро социализма: лозунг — труд как первую обязанность и главное достоинство человека и как основу человеческих отношений, обеспечивающую соответствующее существование каждого — и достигнет этого с сохранением всех дорогих, стоивших больших жертв и большого времени приобретений культурного человечества.
Но мне тяжело не оттого, что мировой фашизм попридержит на известный срок темп естественного человеческого прогресса, а оттого, что делается у нас и что, по моему мнению, грозит серьезной опасностью моей родине.
Во-первых, то, что Вы делаете, есть, конечно, только эксперимент и пусть даже грандиозный по отваге, как я уже и сказал, но не осуществление бесспорной насквозь жизненной правды — и, как всякий эксперимент, с неизвестным пока окончательным результатом. Во-вторых, эксперимент страшно дорогой (и в этом суть дела), с уничтожением всего культурного покоя и всей культурной красоты жизни.

Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия. Если бы нашу обывательскую действительность воспроизвести целиком без пропусков, со всеми ежедневными подробностями — это была бы ужасающая картина, потрясающее впечатление от которой на настоящих людей едва ли бы значительно смягчилось, если рядом с ней поставить и другую нашу картину с чудесно как бы вновь вырастающими городами, днепростроями, гигантами-заводами и бесчисленными учеными и учебными заведениями. Когда первая картина заполняет мое внимание, я всего более вижу сходства нашей жизни с жизнью древних азиатских деспотий. А у нас это называется республиками. Как это понимать? Пусть, может быть, это временно. Но надо помнить, что человеку, происшедшему из зверя, легко падать, но трудно подниматься. Тем, которые злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, как и тем, насильственно приучаемым участвовать в этом, едва ли возможно остаться существами, чувствующими и думающими человечно. Тем, которые превращены в забитых животных, едва ли возможно сделаться существами с чувством собственного человеческого достоинства.
Когда я встречаюсь с новыми случаями из отрицательной полосы нашей жизни (а их легион), я терзаюсь ядовитым укором, что оставался и остаюсь среди нея.
Не один же я так думаю и чувствую?
Пощадите же родину и нас.

Академик Иван Павлов. Ленинград, 21 декабря 1934 г.».
---

Можно вспомнить и более ранние выступления. Так, держа речь перед студентами Военно-медицинской академии 25 сентября 1923 года, Павлов, в частности, сказал: «Русская наука — не старая наука, она строилась только с Петра Великого, который приглашал заграничных ученых, и в последние десятилетия мы имеем не только выдающихся представителей науки, но имеем уже генерацию ученых людей. И что же, если эту самую науку будут третировать люди, которые сами признают, что они ничего в этой науке не знают?.. Посмотрите, до какой степени у власти теперешней легко обращение с наукой! Из Одесского университета было выброшено 15 наиболее талантливых профессоров... Анархия культурно-интеллектуального производства уничтожается уничтожением университетов...
Возьмите быт русской науки. Они же все переделывают, постоянно пересматривают программы, отменяются признанные всем светом порядки, уничтожаются докторские степени. К чему это приведет? И все это неопытными руками! Это угроза науке».
«Я ничего не имею против того, чтобы образование сообщалось большому числу лиц... Но вся штука заключается в известной обоснованности этого желания. Ведь если выйдет так, что возьмут людей совсем не подготовленных, кое-как их в течение двух лет настрочат, и затем уже откроют перед ними двери высшей школы, то что из этого может выйти? Понятно, для способного человека нет препятствий, он и через это перешагнет, но мы должны считаться не с выдающимися, а со средним человеком... Он напрасно намучается, напрасно потеряет время и будет выброшен за борт. Тут одно из двух: или комедия будет происходить, церемониальный марш этих мало подготовленных людей, и они окажутся дрянными специалистами, или они будут отброшены назад, как непригодные... Следовательно, тут расчет, быть может, не считая счастливых единиц, что уровень образования чрезвычайно понизится, благодаря неуспешности, непоследовательности приобретения знания». И в то же время «масса людей подготовленных, из которых мог бы образоваться ряд хороших спецов, они отстраняются от школы, им ставят всякие затруднения, палки в колеса... И это огромный процент лиц, которые, будучи совершенно подготовлены рядом генераций домашнего воспитания, должны обратиться к спекуляции, должны заниматься пустой торговлей. Какой в этом смысл для всей нации?».
В конце лекции И. П. Павлов заявил: «Наука и свободная критика — вот синонимы. И если вы к науке будете относиться, как следует, если вы познакомитесь с ней основательно, когда, несмотря на то, что вы коммунисты, рабфаки и т. д., тем не менее, вы признаете, что марксизм и коммунизм — это вовсе не есть абсолютная истина, это одна из теорий, в которой, может быть, есть часть правды, а может быть, и нет правды, и вы на всю жизнь посмотрите со свободной точки зрения, а не с такой закабаленной».
---

И. П. Павлов никак не мог смириться с той ролью, которая отводилась интеллигенции в 20-е и 30-е годы: «В каком резком противоречии при нашей республике стоит прилагательное «советская» не в его официальном, а в общеупотребительном смысле! Образованные люди превращены в безмолвных зрителей и исполнителей. Они видят, как беспощадно и большею частью неудачно перекраивается вся жизнь до дна, как громоздится ошибка на ошибке, но они должны молчать и делать только то, что приказано. Даже мы, люди науки, признаны некомпетентными в нашем собственном деле, и нам приказывают в члены Высшего ученого Учреждения (Академия наук СССР — авт.) избирать людей, которых мы по совести не можем признать за ученых. Можно без преувеличения сказать, что прежняя интеллигенция частию истребляется, частию и развращается.
Но не суровый ли ответ жизни на все это, что на 11-м году режима в республике, именуемой также и трудовой, ее граждане, в миллионных массах, ежедневно значительную часть дня, а иногда и ночью, проводят в очередях за предметами первой необходимости и иногда совсем или почти попусту, когда старая Россия была так богата ими» (Из письма в'Совнарком СССР, 17 октября 1928 г.).
---

25 сентября 1923 г. российский профессор совершил настоящий человеческий подвиг: публично 75-летний ученый, светило мировой науки, наплевал ленинцам в душу.
Вот фрагменты из его лекции:
«- Лидеры нашей правящей Партии верят в то, что мировая революция будет. Но я хочу спросить: до каких пор они будут верить?!
...- Ленинская вера в светлое будущее, господа, - это какая-то нелепая контрабанда религии в марксизм! Коль вы – атеисты, окститесь! Вот вера ваша, - к вам обращаюсь, товарищ в косоворотке под гимнастеркой! - в нашу революцию… Разве здесь есть соответствие? Разве это ясное видение действительности со стороны тех, кто творил революцию во время войны. Разве не ясно было, что война сама по себе страшное и большое дело. Дай бог, провести одно дело, закончить войну. Разве были какие-либо шансы, что Россия сподобиться сделать два огромных дела сразу - и войну, и революцию? Разве не сочинил сам русский народ пословицу о двух зайцах? Я вам говорю прописные истины! Это должно быть понятно и детям.
...- Интересно, кто это наплел: про светлое будущее? Неужели Владимир Ильич?!? Упоительный полет фантазии без рассудительных сомнений и критики! Этого пациента срочно следовало поместить на Биологическую станцию отдела физиологии – в отдельный вольер между собак, кроликов, белых мышей и корма для животных. ...»
---

Академик Иван Петрович Павлов скончался 27 февраля 1936 года в Ленинграде. В качестве причины смерти указывается пневмония или яд. Отпевание по православному обряду, согласно его завещанию, было совершено в церкви в Колтушах, после чего в Таврическом дворце состоялась церемония прощания. У гроба был установлен почётный караул из научных работников ВУЗов, ВТУЗов, научных институтов, членов пленума Академии и других.