Ален Делон и Владимир Максимов: Париж, две беседы

От редакции

Известный сибирский писатель Владимир Максимов — наш автор с марта этого года. Познакомились мы благодаря Валентину Григорьевичу Распутину (Светлая Память!), пригласившему меня в 2010 году в Иркутск на Дни российской культуры «Сияние России». Следующий раз на «Сиянии…» я выступал в 2022 г. Познакомился там с прекрасными поэтами, писателями: Владимир Скиф, Юрий Баранов, Владимир Максимов. Надеюсь, и другие сибирские таланты появятся на страницах «Камертона».

Открыл этот «сияющий» список Владимир Максимов: рассказом «Обоснуй!»
В 1993 году ему довелось беседовать с самым, пожалуй, литературно успешным (до Иосифа Бродского) русским эмигрантом, его полным тёзкой Владимиром Максимовым, основателем того самого журнала «Континент». И тогда же в Париже он побеседовал с не менее известным французским актёром… (барабанная дробь) Аленом Делоном. 
Тут, наверно, женская часть аудитории «Камертона» тронув причёски, вздохнет. А мужская — вспомнит знаменитый хит группы «Наутилус», утверждавший: «Ален Делон, Ален Делон — не пьёт одеколон». А пьёт, кажется: «двойной бурбон». Но точно это знает — Владимир Максимов. Ему слово.

Игорь Шумейко

***

В 1993 году ЮНЕСКО с экологическо-туристической фирмочкой "ТРЭК", базирующейся в Иркутске, организовали велопробег "Пекин-Париж-1993". Показав, что люди при помощи мышечной энергии, нисколько не загрязняющей окружающую среду, могут преодолевать такие расстояния... 3 мая 1993 года на площади Тяньаньмэнь в Пекине при огромном стечении народа стартовало 47 человек: американцы, немцы, румыны, англичане и россияне.

Велопробег

​

Я присоединился к экспедиции в Иркутске в качестве журналиста, ведущего дневник Пробега. А Сергей Падалко, фотокор ТАСС по нашему региону, должен был всё это снимать. Был даже заключён договор с "Восточно-Сибирским книжным издательством" на издание книги-альбома по прошествии экспедиции. Мой текст, фотографии — Падолко, но он свой пункт договора не выполнил, поскольку вообще не вернулся в Иркутск, оставшись после экспедиции в Москве... Я, честно говоря, педали крутить не хотел, до Красноярска ехал в машине сопровождения. Но в Красноярске коллеги журналисты подарили мне велосипед с напутствием въехать в Париж верхом, как в 1814 году мои предки — казаки. И я загорелся, от Красноярска — крутил педали, записывая, что произошло за день. В Маритуе на берегу Байкала у нас случилась трагедия: погибла валийка Шан Томас.

 Моя маленькая книжка стихов, написанных в экспедиции "Парижская тетрадь" (1996) посвящена ей. Ещё несколько человек были покалечены встречной машиной, которую вел наркоман. Продолжение экспедиции было под угрозой. Но ЮНЕСКО настояло на том, что она должна быть продолжена, поскольку все мероприятия по нашей встрече в октябре уже продуманы и оплачены. Экспедиция была продолжена, и 4 октября на бульваре Ланес, у Российского посольства, телевидение и официальные лица встретили четырёх россиян, трое из которых были сибиряки. Остальные отсеялись, не выдержав трудностей дороги... Многое из той пятимесячной экспедиции, и даже моё весьма резкое выступление в ЮНЕСКО я описал в романе "Уходящее время". Далее — мои парижские беседы.

На границе

​

Ален Делон: «На выходные я останусь в Париже…»

Именно так, как написано в подзаголовке, ответил мне Ален Делон (вернее, его секретарь, очень хорошо говорившая по-русски), когда я поинтересовался по телефону о его ближайших планах на конец недели. Надеясь встретиться с ним в выходные дни и взять у него интервью, полагая, что по будням он скорее всего чрезвычайно занят.

Как сказал мне Владимир Емельянович Максимов: 

«Ален Делон, или А.Д., как его здесь называют, может считаться символом Франции. Преуспевающий бизнесмен. Красавец. К тому же не только очень талантливый актёр, но и весьма умный человек».

Правда, этому телефонному звонку к А.Д., когда нам, хоть и через переводчика, всё-таки удалось поговорить, предшествовало несколько, казалось, совершенно неразрешимых задач. Дело в том, что ни в одной телефонной книге, даже в нашем Российском посольстве на бульваре Ланн, где мы жили какое-то время после окончания нашей экологической экспедиции на велосипедах: «Пекин — Париж», не было телефона Алена Делона. 
Более того, никто из сотрудников посольства не знал номера его телефона. А господин Мельник, отвечающий в российском посольстве «за бесперебойность культурных связей между Россией и Францией», сразу сказал, что по его мнению — это полная безнадёга: пытаться добыть телефон А.Д.

— Это «красный телефон», констатировал он в конце своей краткой речи.
— В смысле? — не понял я.
— Ну, это такие номера, — вздохнув, продолжил он объяснять ситуацию, — выдающихся людей Франции, номера телефонов которых никогда не печатаются ни в каких телефонных книгах. И если, например, телефон президента Франции или какого-нибудь известного политического деятеля у нас в посольстве есть. То телефонов, скажем, Бельмондо, Депардье, Делона, Пьера Ришара, которого можно, впрочем, увидеть на его барже «Нина», — стоящей на Сене у причала недалеко от Эйфелевой башни, — вы нигде не найдёте… Попробуйте связаться с ним через его знакомых людей, если таковые у вас есть. Но по-моему, проще всё-таки взять интервью у нынешнего президента Миттерана, чем у Делона. К тому же, насколько мне известно, в последнее время он ведёт весьма уединённый образ жизни и интервью никому не даёт. Я в Париже уже несколько лет, но что-то не припомню, чтобы хоть где-то, появилось интервью с ним. Впрочем, может быть, вам повезёт. Рискните…
Я рискнул. И мне действительно повезло. Правда, лишь наполовину.

Уже через день после моего разговора с «господином Мельником» в нашем посольстве я сидел в квартире Владимира Емельяновича Максимова, расположенной совсем недалеко от Триумфальной арки и Елисейских полей. Мы пили чай (поскольку интервью у него я взял при наших предыдущих встречах), и я рассказал ему о своей проблеме с телефоном Алена Делона. 

Владимир Емельянович улыбнулся, подошёл к своему телефону, стоящему на тумбочке в прихожей и, набрав знакомый ему номер, а затем представившись кому-то, попросил к телефону Алена Делона, передав мне трубку.
— Дальше уж ты сам, — напутствовал он меня. — Скажешь, что от меня.

Коллаж из газеты тех лет

​

В трубке стояла гнетущая тишина. А затем я услышал незнакомый мне, казалось, весьма простуженный, октябрьский какой-то голос, который произнёс:
— Бонжур, Владимир! (С ударением в имени на последнем слоге.)
— Бонжур, мусье, — ответил я. На чём мои познания французского языка практически заканчивались.
А на той стороне линии образовалась, как мне показалось, теперь уже напряжённая тишина.
И только потом, позже, я понял, почему не узнал голос Алена Делона, а он не узнал голос своего приятеля Владимира Емельяновича Максимова.

Дело в том, что мы в России знаем голос актёра только по кинофильмам, шедшим у нас в стране. Но там звучит не его голос, а голос Александра Демьяненко, прекрасно дублирующего почти во всех французских кинофильмах Алена Делона. И я подспудно надеялся услышать именно этот знакомый мне голос, думая, что говорю с секретарём всемирно известного актёра. 

Пауза затягивалась, и нужно было как-то спасать ситуацию. Тем более что Владимир Емельянович мне в этом помочь не мог. Прожив в Париже больше 20 лет, он так и не научился, а вернее, не захотел, чтобы не испортить свой стиль письма, говорить по-французски.

А я, вместо того чтобы продолжить разговор по-русски, ведь кому-то же мой двойной тёзка в самом начале разговора представился по-русски. И судя по всему, его поняли. Я от волнения перешёл на английский язык, запас слов в котором у меня был чуть больше. 

— Excuse me, monsieur. My French is very bad. I can speak a little English. My name is Vladimir Maksimov. I'm from Russia. Do you understand me? — Я старался втиснуть как можно больше информации в свои первые фразы, поскольку боялся, что человек с надтреснутым голосом («Всё-таки секретарь», — решил я) может просто положить трубку на рычаг, услышав чужой, незнакомый ему голос. 

Я даже представил себе отчего-то овальный пустой зал с белыми колоннами и белым же старинным телефоном на тёмном круглом столе в центре этого гулкого зала.

— Are you write Владимир Максимов? (ударения в обоих случаях были на последнем слоге имени и фамилии). — Английский моего собеседника (следует заметить, что французы вообще всегда с большой неохотой говорят не на родном языке), судя по тому, как медленно подбирались слова, был ненамного лучше моего. — Are you live in Russia now or Paris?
— No, no. I live in Russia. In Irkutsk city. It’s near with Great lake Baikal. I’m only one week in Paris. I would like ask a few questions Aлену Делону for my newspaper.
— Baikal this is excellently. I know…* — услышал я в ответ на своё торопливое бормотание. И на той стороне провода наступило молчание, во время которого я успел несколько раз произнести:
— Алло? Алло?..
— Элло! — неожиданно звонким, и каким-то весёлым женским голосом ответили с той стороны провода. И уже совершенно неожиданно, со слабым акцентом, спросили:
— Вы говорите по-русски? — В этом предложении было больше утверждения, чем вопроса.
— Да… — немного даже растерялся я.
— Очень хорошо. Я секретарь Алена Делона (женщина назвала не то своё имя, не то фамилию, которые я тут же забыл), — до конца не понимая, что же всё-таки происходит? И с кем я говорил до сих пор? — Ален по-русски говорит ещё хуже, чем по-английски, — сообщила она: — Поэтому и попросил меня продолжить разговор с вами. Что именно вас интересует?

«Значит, я, всё-таки, говорил с сами Аленом Делоном!» — мелькнуло у меня в голове. Вслух же я сказал, что хотел бы взять интервью у Алена Делона для своей газеты «Русский Восток». Причём поговорить бы с ним хотел не о его ролях и кино, а о текущем историческом моменте в связи с тем хаосом, который сейчас творится на необъятных просторах моей многострадальной родины.

Я услышал, как секретарь, будто издалека (видимо, отведя трубку от своего лица) певуче заговорила по-французски, обращаясь к невидимому собеседнику. И через какое-то время снова заговорила по-русски, уже для меня, сказав:

— Ален говорит, что это возможно. Тем более что на конец этой недели он остаётся в Париже. И скорее всего найдёт время встретиться с вами. Но он хотел бы знать уже сейчас более конкретно, что именно вас интересует?
— Уже второй месяц странствуя по Европе на велосипеде — от Бреста до Парижа, — пустился я в свои пространные объяснения, — я заметил, что Америку, вернее, США здесь, мягко говоря, не очень любят.

Этот факт лично для меня самоочевиден. И на бытовом уровне проявляется почти повсюду. Причём не любят не самих американцев, как народ, а именно США с её политикой своей несомненной, по их мнению, исключительности и как бы хозяина для всего остального мира. Такие выводы я сделал после разговоров с простыми людьми — немцами, бельгийцами, французами… Чехи в этом вопросе, как я заметил, — индифферентны. А вот те же поляки, хоть и славяне, США любят, непонятно, правда, за что. Франция же не любит США даже больше, чем, скажем, Англию. Впрочем, Америка в данных чувствах, по-моему, тоже отвечает Франции «взаимностью»…
— Подождите, — прервала меня секретарь, — я должна перевести всё что вы мне уже сказали… 
И через какое-то время:
— Можете продолжать. Ален говорит, что это интересно.
— Я знаю, что и сам Ален Делон, и Депардье, — продолжил я уже не так торопливо, — не раз нелестно высказывались в адрес политики США — этого слона в посудной лавке. Причём не только по вопросам заокеанского киноискусства, которое, на мой взгляд, по сравнению с тем же итальянским, французским или российским кино, стоит на очень низком уровне. Но и о конкретной политике. Например, о той же войне в Персидском заливе. За что американцы при всяком удобном случае теперь постоянно шпыняют и Делона, и Депардье…
— Пши?.. Шпы?.. — снова перебила меня переводчица.
— Ну, стараются как бы задеть их побольнее в средствах массовой информации, — объяснил я непонятное переводчице слово. — Как маленькая зловредная собачонка, которая норовит куснуть из-под своей подворотни прохожего, — продолжил я, услышав, что секретарь уже переводит мои слова. И даже, как мне показалось, уловил отдалённый искренний смех Алена Делона. А затем и его слова, синхронно переведённые мне:
— Не такая уж и маленькая это собачка. А что касается агрессивной политики США, причём в любой части света, где, как они говорят, «находится сфера их интересов». 

Причём оба голоса я теперь слышал одновременно. Алена — поглуше, а переводчицы — более отчётливо.
— Да, я не раз говорил, — продолжала переводить мне секретарь слова Делона, — что США влезли в Кувейт не потому, что захотели заступиться за эту страну — если бы это было их искренним желанием, они могли залезть и в Тибет, — а потому, что их интересует только нефть. То есть ресурсы чужой страны, которые они стремятся сделать своими. Ибо Америка всегда и везде ищет только выгоду для себя, поступая с теми, кто слабее её, цинично и нагло. Причём всегда! Так они действовали и в Панаме. Где, вторгшись на территорию суверенного государства, выкрали президента этой страны (негодяй он или нет — это уже другой вопрос), перевезли его в США, чтобы там судить по своим законам! И такие методы они практикуют по всему миру. Навязывая всем свои правила игры. Они и России, которая сейчас очень слаба, и по их мнению уже стоит на коленях, их навязывают… А нам, французам, они не могут простить три простых вещи. Первое и второе, — что до сих пор они не приучили нас везде и всюду жевать резинку и пить кока-колу, делая вид, что и то и другое — это верх совершенства. Мы же по-прежнему предпочитаем вместо колы пить вино. Возмущает их и то, что мы имеем своё собственное мнение о низком качестве их кинопродукции и вводим жёсткие ограничения на показ американских фильмов во Франции. Фильмом, кстати, весьма примитивных в большинстве своём…

Видимо, Алену Делону понравились мои суждения и вопросы, поскольку его секретарша теперь без остановки переводила мне то, о чём он говорил:

— Обстрел вашего «Белого дома» из танков с находящимися внутри здания парламентариями — избранниками народа, тоже вполне мог бы сойти за примитивный заокеанский боевик. Ими же для вас как будто бы и написанный. Если бы всё это не происходило на самом деле. Причём фактически в прямом эфире. И всё это безнравственное омерзительное действо явно не обошлось без приказа вашего нынешнего президента Ельцина. А может быть, и с участием неких советников из-за океана. Я вполне допускаю эту мысль. И то, что происходит сейчас у вас (этот телефонный разговор с Аленом Делоном состоялся 8 октября 1993 года, когда были ещё так свежи впечатления расстрела парламента в Москве 3—4 октября, после чего белый дом стал чёрным от копоти, — В. М.), напоминает мне раздевание на ярко освещённой сцене, вконец затасканной престарелой проститутки, демонстрирующей всему миру свои «прелести». 

Пройдёт немного времени, и большевистская сущность новых реформаторов, я думаю, станет очевидной для всех. Снова у вас октябрь, и снова революция. Только жертв и пушек при штурме «Белого дома» теперь значительно больше, чем в октябре 1917 года было при штурме Зимнего дворца. Впрочем, подобные события происходят и происходили не только в России. Они были и у нас во время Великой французской революции (правда, почти два века назад), с её «весёлой гильотиной», как сказал живущий здесь, в Париже, один русский поэт. Ведь зачастую значимость события измеряется количеством жертв. Чем их больше, тем событие более значимое. Утверждают, что Сталин говорил ещё прямее: «Если гибнут единицы — это жертвы. Если гибнут тысячи — это статистика». Ваш второй октябрь до статистики пока не дотягивает, я думаю. Но может, ещё и дотянет. Он ведь ещё в самом разгаре.

А что касается конкретно США, то это ведь не страна в обычном историческом понимании этого слова, и даже не нация. Это некий ещё не вполне сформировавшийся этнический котёл разных, не всегда совместимых наций на определённой, причём не родной, территории. Притом заметьте, коренная нация Америки — индейцы — безжалостно истреблялись новыми переселенцами… Да, они все американцы… по месту жительства, но не по культуре. В России, например, такой конгломерат наций формировался очень долго и не всегда просто. Но всё-таки сложилось что-то общее. В США же негры, китайцы, даже русские — стараются жить обособлено. И рано или поздно это дробление ударит по Америке. Более того, я убеждён, что США в нынешнем своём развитии… — мадам немного замялась, видимо с трудом подбирая слова для более точного перевода. И через мгновение я услышал только её голос. До этого раздававшийся в телефонной трубке, как эхо говорящего Алена Делона:

— Это не совсем можно перевести. Приблизительно — это что-то вроде злокачественной опухоли нынешней цивилизации…
Затем, без плавного перехода, она сообщила мне, что Ален Делон сможет со мной встретиться через два дня, в субботу с утра. Только вы накануне позвоните, чтобы условиться о часе встречи. Кстати, он спрашивал, откуда вы узнали его телефон?
Я сказал, что мне его дал, вернее, сам набрал мой двойной тёзка Владимир Емельянович Максимов, у которого я до сих пор нахожусь в гостях.
Она снова отвлеклась, видимо, переводя мой ответ своему патрону, а потом продолжила.
— Итак, вы звоните в пятницу вечером, не позже десяти часов. Ален рано ложится спать. Мы назначаем встречу на следующее утро. У Алена, как он надеется, будет полчаса—час, не более, — уточнила она, — свободного времени, чтобы поговорить с вами. Передайте привет от нас Владимиру Емельяновичу, я с ним тоже знакома…

В пятницу вечером из Российского посольства я позвонил А. Д. И его секретарь после нашего взаимного приветствия: «Бонжур, мадам», — «Бонжур, мсье», когда я напомнил ей о себе и цели своего звонка, весёлым голосом сообщила мне уже по-русски:

— Извините, мсье, но завтра вы не сможете встретиться с Аленом. Дело в том, что у него резко изменились планы, точнее, настроение. Он передумал оставаться на выходные в Париже. И на своём аэроплане (это слово она сказала в растяг: «аэро-плане») улетел на Майорку. А оттуда в понедельник он отправится на какие-то съёмки, кажется, в Мадрид. Так что в Париж, скорее всего, вернётся не раньше конца следующей недели. Может быть, вы позвоните так же вечером в следующую пятницу?
— Увы, мадам, через три дня наша экспедиция покинет Париж. Мы возвращаемся в Россию.
— Тогда ничем не смогу вам помочь, мсье.
— Вы и так мне уже помогли. Так что гран мерси, мадам. И оревуар!..
Отчего-то мне так хотелось понравиться этой неведомой даме.
— Оревуар, мсье, — беззаботно, без капельки огорчения в голосе, ответила она и тут же положила трубку. Словно вычеркнув меня из числа своих воздыхателей легко и просто, безо всякого сожаления…
Накануне отъезда я с утра посетил православный храм — собор Александра Невского — на Rue Daru, 12 в восьмом округе Парижа. А потом на велосипеде отправился к Владимиру Емельяновичу — попрощаться с ним. 

Он, после недолгого нашего разговора, подарил мне не только свой роман «Карантин», но и сборник стихов нашего поэта — эмигранта первой волны Дона Аминадо. Который, кстати, и написал о «весёлой гильотине» времён первой французской революции, попросив меня передать привет Валентину Григорьевичу Распутину… 
От Максимова я поехал на своём велосипеде в наше российское посольство, накручивая всевозможные круги и зигзаги, чтобы попрощаться ещё и с этим чудесным городом, и с теми местами, которые мне полюбились. Стараясь запомнить, всё что вижу.

Осень. Серая Сена. Октябрь. Обманчивое, миражное солнце над крышами Парижа.
Великолепие красок на Елисейских полях от желтизны дерев. Прохлада. Покой.
Уже подъехав к нашему посольству, я решил немного посидеть на лавочке, стоящей на ровно подстриженной полянке в тени огромного каштана.

Прислонив велосипед к спинке лавки и, чтобы унять какую-то непрошенную тревогу, вызванную мыслями о возвращении домой, в новую, неведомую мне Россию, я достал из рюкзачка томик Дона Аминадо и, наугад открыв его, решил прочитать первое попавшееся стихотворение. 

Им оказалось — «Застигнутые ночью», почти пророческое для меня в то время:

Живём. Скрипим. И медленно седеем.
Плетёмся переулками Passi.
И скоро совершенно обалдеем
От способов спасения Руси.
 
Вокруг шумит Париж неугомонный,
Творящий, созидающий, живой.
И с башни кружевной и вознесенной,
Следит за умирающей Москвой…

Я закрыл книгу подумав, что всё повторяется…
Аминадо писал о той давней октябрьской революции, то есть о большевистском государственном перевороте в октябре 1917 года, в результате чего он и многие наши соотечественники оказались на чужбине.
И снова октябрь. И снова очередной переворот. Но мы всё же возвращаемся на родину, не ведая, не зная, что нас ждёт…

Впрочем, и тогда, в начале двадцатого века Париж обманулся насчёт умирающей Москвы. Даст Бог, обманется и теперь, уже в конце двадцатого века.
Сколько раз Россия как Феникс возрождалась из пепла…
И нынешнее октябрьское затмение для неё окажется таким же ложным, как это осеннее солнце, сулящее, но не дающее тепла… ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

Фото (это и др.) С.Падалко, ТАСС

Пражский меридиан

​

Примечание:

* — Простите, мсье. Мой французский очень плох. Я могу немного говорить по-английски. Меня зовут Владимир Максимов. Я из России. Вы понимаете меня? — англ.
— Вы теперь живёте в России или Париже? — англ.
— Нет, нет. Я живу в России. В городе Иркутске. Это недалеко от веоикого озера Байкал. В Париже я только на одну неделю. Я хотел бы задать несколько вопросов Алену Делону для своей газеты. — англ.
— Байкал — это великолепно. Я знаю. — англ.

Владимир МАКСИМОВ