Вся жизнь в СССР - борьба за элементарное существование

Документ № 28

Чечевский Николай Остапович и Чечевская (Боброва) Ефрасинья Федоровна родились в 1917 г. Живут в п. Щегловском Кемеровской области. Рассказ записала Лопатина Наталия в августе 1999 г. (спецэкспедция фонда "Исторические исследования").

Николай Остапович - Я родился в деревне Иверка Ижморского района Кемеровской области. Наша семья была бедной. Мы бедняками были. Мать ходила к кулакам жать. Уйдет - темно, придет - темно. Старшая сестра в няньках ходила, а я с младшей сестрой (она с 1923 г.) оставался. А когда я был совсем маленький, мать нажует мне хлеба, сунет в рот, и соси эту соску целый день в зыбке. Мать с собой от кулаков горох приносила, мы его и ели.

В семь лет я остался сиротой и жил у кулаков (плачет). Хозяев я называл "тётька", "дядька". У них все делал: полы мыл, с детьми водился. За это они меня кормили, одевали. Сами поедят, а что осталось, мне отдают (плачет). Конечно, ко мне не такое отношение было, как к своим детям, но меня не били. А вот своих детей кулаки били, если те чего не так делали, ленились работать.

 И не наказывали меня шибко. Не было и такого, чтобы меня не кормили.

В разных семьях мне приходилось жить. Где проживу один - два месяца, а где и три года. Новых хозяев так искал. Приду в сельсовет, сажусь на лавочку и жду, когда мужики придут по какой-нибудь надобности - то налог заплатить (тогда еще единолично жили), то за справкой. А председатель и уговорит кого-нибудь: "Возьми мальчишку, работать у тебя будет, а ты его кормить будешь и одевать".

Мужики меня брали. А чего им было не брать! Ведь после родителей у меня осталось 2 гектара земли, а наш дом сельсовет забрал на дрова (хороший был дом). Меня и брали вместе с землей. Если бы дом остался, то я с двумя сестрами сам бы смог прожить и не нанимался бы в люди. У одного жил, так он сам в лаптях ходил, а меня взял. Я от них часоткой заразился, поэтому ушел. Меня взял другой мужик - Чувим Иван Полисандрович. У него своих двое ребятишек было. Так он меня лучше, чем своих держал. На него не обижусь. Я у него три года прожил. Он в тайге жил, шишкарил, рыбу мешками домой возил, хозяйство держал. Когда колхозы пошли, он мне говорит: "Иди, Коля, в колхоз, и я пойду". Я ведь у него как в батраках ходил, и его из-за меня могли раскулачить и сослать.

Сначала у нас были коммуны, а потом колхозы. Я в коммунах не жил. Пытались сделать колхозы, но люди в них не шли, тогда придумали коммуны, где люди собирались, жили и работали вместе. Но их быстро разогнали и сделали колхоз "Красная луна". Я в колхозе работал с двенадцати лет. Поскольку жить было негде, квартировался у старичка. Он меня на коня посадит, хлеба, сала даст и отправит боронить колхозные поля.

У нас были бригадиры, молодые ребята, здоровенные. Хорошие, не из кулаков. Они начальство! Что нам прикажут, то мы и делаем. Вот, мы парнишек десять работаем, а они за нами наблюдают. На ночь они уезжают домой, а нам не разрешали, мы жили на пашне в избушке.

Помню, как раскулачивали. Собраний бедноты не было. Покажут на кого-нибудь, что он кулак, что держит работника, вот и все. И необязательно собираться. Слово бедняка вес имело, а кулака никто не слушал. Их выселяли вместе с ребятишками малыми, и брать ничего не разрешали. Подгонят к дому кулака телегу или сани, имущество кулаков туда погрузят и увозят, скот в колхоз передавали.

А их без всего увозили в тайгу, где чуть небо видать, в Нарым. Люди плакали, причитали.

У нас в деревне мельник жил. Он коня, коров, свиней держал. Дом большой круглый. Когда его раскулачивали, народу, как всегда, собралось. Скот уже угнали, их вот-вот повезут. А их сын (мы с ним вместе бегали) залез на забор и причитает: "Ой, маменька, зачем ты меня родила? Лучше бы в зыбке удавила". Их увезли, мельницу передали в колхоз.

Я одно время жил у председателя колхоза. Вот тогда я хорошо питался, не голодал, хотя в деревне голодно было. Председатель отправлял меня на колхозный склад за продуктами. Своих детей не посылал, чтобы "не светиться". Мне кладовщик положит в сани муки, мяса еще чего-нибудь. Я это привезу домой к председателю. Они всей семьей едят и меня кормят.

Потом в колхозе мука закончилась. Тогда председатель стал посылать на мельницу своих ребят. На мельнице был кассовый сбор - за центнер намолоченной муки надо было отдать 5-6 кг. Вот мельник и отдавал им какую-то часть того кассового сбора. И тут-то меня перестали кормить. Говорили: "С колхоза бери". А в колхозе был только жмых. Женщины жмых намнут, смешают с рожью, которую брали из другого колхоза, и пекли лепешки. Мне давали в колхозе полкило подсолнухами и литр молока. Я тогда в колхозе пас свиней с одним богачом (по моим понятиям), он на обед сало ест, а я молоко.

В Щегловку я попал в 1932 г. Здесь в 1931 г. стали строить совхоз. Вот наши ребята и подались сюда. Убежали от голода. Чтобы прикрепить колхозников к колхозу, паспортов нам не выдавали. Уехать можно было только по вербовке на какую-нибудь стройку. К нам приехал вербовщик, и я завербовался в Щегловку. Пас коров, лошадей, силос закладывал. Потом, правда, запретили подросткам землю копать. Когда взрослым уже стал, работал на комбайнере штурвальным.

Работал я хорошо, но неграмотный был. Когда в армию призывали, выяснилось, что я ни читать, ни писать не умею. Как такого в армию брать? Меня послали в Барзас на месяц, ликбез проходить. Таких, как я, там оказалось немало.

Уже после войны отправили меня в Топки на 6-месячные курсы комбайнера. Все сидят пишут, а я, как баран, нет. Завуч Василий Иванович Синенко меня спрашивает, почему я не пишу. Я отвечаю, что голова от учебы болит, виски ломит, и я ничего не понимаю. А он мне: "Не ты первый такой, не ты последний. Учись!" И я выучился.

Женился я после войны. Жена учила ребятишек, и мы жили в школе. Детки ходили через нашу кухню в свой учебный класс. Это не совсем школа была. Это было строение, крытое соломой, без света. В нем во время дождя невозможно было находиться. Как дождь, мы под столом прятались, так как он воду не пропускал. Мы в этой школе жили до 50-х годов. Своих детей у нас нет.

Не верьте, когда говорят, что тогда люди помогали друг другу, всем делились. Неправда это. Не было такого. Каждый за себя. Выживал, кто как мог.

Я не жил, а существовал! Всю жизнь - борьба за элементарное существование.

Ефросинья Федоровна - Вы спрашиваете, какая у нас была свадьба. Что Вы, какая свадьба? Жрать нечего было! Я с мамой жила. Николай с друзьями приехал, мы сошлись и - все! Друзья уехали, а он остался.

Я работала учительницей младших классов. Закончила в городе 10-месячные курсы. Нас с подружкой распределили по окончании курсов в Щегловский совхоз. Мы сюда приехали, увидели здешнюю жизнь, ужаснулись. Давай плакать! Пришли в контору, стали упрашивать, чтобы нам выдали документы. Но нам их не отдали. Так я здесь и осталась.

Человек ко всему привыкает.