"Собиратели" России

Подписание мира в Брест-Литовске. 1918 год

После позорного Брестского мира, осознавал Ленин, от России «ничего не осталось, кроме Великороссии», но и ее как таковую (то есть вне своего контроля) большевики защищать не желали, в преддверии ожидаемой ими всемирной пролетарской революции объявив «интересы мирового социализма выше интересов национальных, выше интересов государства» (Ленин В. И. Полн. Собр. Соч. Т. 36. С. 341-342. Доклад о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г.).

Ввиду этого большевиков ленинского «призыва» не смущали территориальные потери России. А. И. Деникин по протоколу заседания Военного совета могилевской Ставки от 22 января 1918 г. цитирует слова большевистского главковерха Н. В. Крыленко в связи с новым наступлением немцев и в контексте рассмотрения вопроса о подписании с ними мира на еще более тяжелых условиях: «Какое нам дело —будет или не будет урезана Россия! И какое, наконец, нам дело —будет или не будет существовать сама Россия в том виде, как это доступно пониманию только буржуев... Наплевать нам на территории! Новая социалистическая армия не должна вести войну на внешнем фронте. Она будет стоять на страже советской власти, и главнейшая задача ее в том, чтобы раздавить нашу буржуазию, которая должна погибнуть. [...] Нам совершенно безразлично, какая территория и какая материальная часть останется у нас, нам одно только важно —не быть побежденными в гражданской войне» (Деникин А. И. Брест-Литовск. Париж, 1933. С. 30).

С конца мая 1918 г. в результате восстания чехословаков, спровоцированного попыткой их разоружения по распоряжению нового наркома по военным делам Троцкого, Дальний Восток оказался отрезан от Центральной России. Вскоре в основных дальневосточных центрах пала и большевистская власть, советское государство потеряло выход к Тихому океану. Около года спустя, в феврале 1919 г. в связи с обсуждением условий участия в инициированной президентом США мирной конференции с представителями белых правительств на Принцевых островах Кремль заявил о принципиальной готовности на уступку соседним странам даже неподконтрольных себе территорий бывшей Российской империи. Как остроумно заметила эмигрантка А.В. Тыркова, «для мировой буржуазии у комиссаров всегда есть в карманах если не жирные куски, то хоть жирная бумага от давно съеденных имперских пирогов». В числе прочего в 1919 г. большевистское руководство согласилось обсудить возможную аннексию Японией российского Дальнего Востока и части Восточной Сибири – премьер омского правительства адмирала А.В. Колчака отмечал тогда контраст между действиями японских войск в Сибири, которые уже приобрели черты военно й оккупации, и официальным дружелюбием Токио при сохранявшейся неясности пределов территориальных вожделений Японии. По горячим следам, в речи на VIII-м съезде РКП в марте 1919 г. Ленин с удовлетворением констатировал, что теперь, благодаря состоявшемуся сепаратному миру с Германией, вопрос о подобных территориальных уступках уже «не вызвал ни одного негодующего голоса в среде пролетариата, и так же отнеслась к этому и партия».

Таким образом, дело шло к крупным потерям России и на берегах Тихого океана.

Однако мирная конференция на Принцевых островах не состоялась, готовность Кремля на территориальные уступки на Дальнем Востоке повисла в воздухе. Совет министров колчаковского правительства в февральской (1919 г.) ноте странам Антанты заявил, что, соглашаясь послать делегатов на эти переговоры, большевики тем самым, «ради собственного спасения и сохранения очага мировой анархии», продемонстрировали готовность «как ранее в Брест-Литовске, на продажу русской чести".

В 1922 г., следуя той же модели поведения, Кремль устами своего посланца А.А. Иоффе предложил Токио купить северную часть Сахалина, к тому времени на протяжении двух лет оккупированную японцами. Однако не сошлись в цене: Иоффе запросил миллиард иен, японцы дав али лишь 150 млн. Еще в августе 1918 г. Япония подтвердила союзникам свое «уважение к территориальной целостности России», обещая вывести свои войска «без всякого ущерба русского суверенитета». Однако, как указывалось выше, вскоре Япония, под флагом «необходимой самозащиты» оккупировав северный Сахалин, приступила к его японизации, в то время как прочие союзные контингенты в 1920 г. были эвакуированы из Сибири. Из Приморья японские войска были выведены лишь осенью 1922 г., а с Сахалина — в 1925 г.

Не только Сибирское, но и Архангельское и Южно-русское правительства, а вслед за ними и крупные общественные организации отвергли переговоры с большевиками – соглашение с «изменниками», «кровавыми тиранами», «узурпаторами, преступниками, не признающими ни закона, ни совести», писали представители белых правительств инициаторам конференции, невозможно. «Никаких компромиссов с большевизмом» – таким стал лозунг большей части и русской эмиграции, и бывших союзников России. До середины 1920-х гг. японское правительство безоговорочно признавало русскую дипломатическую миссию в Токио в прежнем составе. Вплоть до 1922 г. Подтягин, которому Колчак присвоил звание генерал-майора, человек, по характеристике генерала Рябикова, «глубоко честный, до щепетильности аккуратный в денежных делах», продолжал управлять военной агентурой в Токио, «имея целью сохранить ее и средства (довольно крупные) для будущей возрожденной России».

Ожидания ленинцами мировой пролетарской революции оказались тщетными. В начале 1920-х гг. кремлевским правителям все-таки пришлось встраиваться в систему международных отношений с учетом геополитических интересов России. Дооктябрьские позиции в дальневосточном регионе СССР в основном сумел восстановить к концу 1922 г., а официальные отношения с Японией на государственном уровне – лишь в 1925 г. Одновременно окончательно самоупразднилась бывшая русская дипломатическая миссия в Японии, большинство русских дипломатов покинуло страну.