Когда я был маленьким, была блокада...

Только в том, блокадном, детстве, могли быть такие подарки судьбы, которые запоминались навсегда. Ведь в этом детстве практически не было детства. А потому запоминались, как высшее счастье — засохший с прошлого Нового года пряник, найденная случайно конфета…

«Встреча трёх поколений», которая была организована общественным объединением ДОМ МУЗеев и Фондом возрождения Петербурга в рамках проекта «Ленинградская ласточка», как раз и была о таком детстве. О том, во что играли (и играли ли вообще) дети блокадной поры. И оказалось, что, несмотря на то, что жизнь была примерно у всех одинаковая — либо блокадный город, либо детский дом в эвакуации, история игр была разная...Отрывки из этих воспоминаний приводим без редактуры.

«...У меня был маленький пупсик, таких выпускал Охтинский химкомбинат, я в него играла. Папа, ещё до революции, работал в фармацевтической лаборатории и у него остались такие маленькие аптекарские весы для взвешивания. И вот мы взвешивали для куколки хлеб на этих весах. Конечно, хлеба-то не было – взвешивали бумагу... Я работала продавщицей, потом Лидочка, моя подружка работала продавщицей. К сожалению потом у нас там был пожар, всё сгорело, но куколка эта осталась в памяти.«...Я до войны в школу пошла. В детдоме мы ходили на уроки и только слушали учительницу. Играть особо не играли. Да и игрушек не было. А у каждого был спичечный коробок с солью. Мы её регулярно сосали. Голод отбивало. Об игрушках даже не думали: есть хотелось и только есть. Мой брат, он постарше был, покупал такие шарики из солодки. Такие маленькие, чёрные, похожие на мышиный помёт и мы всё время их сосали. И вот до сих пор не могу этот вкус переносить.

« – У нас тоже в детском доме игрушек не было. Вот в круг соберёмся и играем в «Гуси-гуси га-га! Есть хотите? Да-да!» А мячик мы делали такой. У нас там были лошади и корова. И она линяла когда, мы шерсть эту скатывали и делали мячики. А был наш детский дом в Красноярском крае, село Емельяново.

«...В 1937 году, моего отца репрессировали. он был начальником железной дороги в Ораниенбауме. Я вот сколько лет живу, а помню такую картину. Как будто я лежу в кроватке, ногами болтаю. Рядом стоит мама и плачет. И подходит высокий человек, наклонился в кроватку и поцеловал меня в руки и ноги. Я однажды спросила маму: было такое? Она сказала — было. Только не понимаю, как ты могла запомнить, тебе было восемь месяцев…

Но я ничего другого не помню из того времени, даже лиц не помню, а вот эта картина осталась...И вот мама, когда осталась со мной одна, решила, что мы всегда должны быть вместе. И в блокаду тоже. Она железнодорожницей была, работала на Балтийской дороге и вот таскала меня с собой на работу. Я там и спала. Ночью на столе спала. Вот такая была жизнь. А про игрушки вот что хочу сказать. Вот где сейчас завод подъёмно-транспортного оборудования, там стояли флигеля жилые железнодорожников. И приходили люди, у которых дети погибли и приносили игрушки. У меня были дед морозы всякого вида и высоты. Была плита деревянная, ещё дореволюционная, были сервизики такие маленькие, тоже ещё дореволюционные. И что? Ни во что я не играла. Потому что лет в пять мне отказали ноги, и я просто лежала. Мама поняла, что она теряет ребёнка и пошла ещё кроме работы своей сдавать кровь. Там давали дополнительный паёк. И она меня подняла. А потом были бомбёжки и всё практически пропало, вот осталась только эта плита… Только потом, когда появились ярмарки, мне дали деньги и сказали – иди, купи себе, что хочешь. И я купила мягкую игрушку – зайца. И потом позже ещё одного. Но это уже я довольно большая была. А до этого не помню, чтобы я во что-то играла…

«… Вот этого маленького мишку обсасывал мой муж, когда был маленьким. А вот этот побольше – мой. И я с ним играла до 10 лет. Надо мной смеялись: большая уже девочка... Когда мы с мужем моим познакомились и поженились, мы соединили наших мишек. И им уже, как и нам – 89 лет…

«…А я первую игрушку увидел только в 1946 году в городе Воткинске. Меня в 1942 в детский дом взяли, а потом дядя забрал к себе и уже только тогда первую игрушку в жизни я узнал – а было мне уже шесть лет.

Очень многие из детей блокадного Ленинграда – долгожители. Может быть они потому и живут так долго, что ещё до сих пор не были по-настоящему – детьми?..

Наталья Крылова

Р.S. А вот к этой Ленте памяти, которую вышивают в Фонде возрождения Санкт-Петербурга, причастны и современные дети. Которые вышивают её вместе с мамами, бабушками. На этой ленте будут многие приметы блокады: метроном, хлебная карточка, список блокадной семьи, фамилии всех оркестрантов, исполнявших Седьмую симфонию Шостаковича, будет и блокадная ласточка.

Но игрушек, судя по всему — тоже не будет...

Нина Ивашинникова

Кукла для Лены

Она забыла адрес и фамилию.

Лишь имя – Лена. Город Ленинград.

На стульчике сидела обессиленно,

И чуть живым казался детский взгляд.

Не знала то, что умерли от голода

Родные мама, бабушка и брат,

И как везли автобусы из города

В далёкий край измученных ребят.

А Леночку нашла бригада девушек,

Искавшие полуживых сирот.

Она просила тихо: «Тётя, хлебушка...»

И медленно приоткрывала рот.

Не помнила, как в детский дом попала,

И как везли по ладожскому льду

В полуторках. Не помнит переправу

В сорок втором мучительном году.

Как гномик истощённый с шеей тоненькой,

Любой вопрос – молчание в ответ.

Заканчивалась жизнь короткой хроникой:

«Три года. Дистрофия. Шансов нет».

Сутулый фронтовик, ногами шаркая,

(Он много про́жил, много воевал)

Свернул из полотенца куклу жалкую

И глазки угольком нарисовал.

Дугою рот и носик закорючкой,

Как будто настоящая, точь-в-точь!

Скрутив косынку, сделал кукле ручки,

И дал малышке: «Это твоя дочь.

Она болеет, ты ж за ней ухаживай,

Ведь нужно поправляться поскорей.

Ей сказку расскажи, качай, поглаживай,

Такая уж работа матерей!

Смотри, она мала, а всё ж не плачет.

Корми получше доченьку свою

И ешь сама. Теперь ты мама, значит...

А я к весне ей платьице сошью».

Вдруг Леночка вцепилась крепко в куколку,

Прижала к телу, начала качать,

Ей песенку запела, забаюкала.

Она её спасёт, она же мать!..

А за обедом что-то ей шептала,

Кормила кашей, и сама потом

С кусочком хлебушка за дочкой доедала,

И целовала куклу детским ртом.

Малышка каждый день о ней заботилась,

У печки грела, с куклою спала.

Вся жизнь её участием наполнилась,

Она от смерти доченьку спасла!

В игрушке той из полотенца старого,

Где угольком раскрашены глаза,

В ней смысл жизни для ребёнка малого,

Его семья и вера в чудеса.

Бывает так, что смерть в окно колотится,

На встречу с нею незачем спешить.

Когда о ком-то надо позаботиться,

То появляется большая сила жить!