Самая близкая дорога к разрушению — это истерика. Гениально сказал Тамерлан: «Храбрость — это всего-навсего терпение в опасной ситуации». Думаю, если бы Таня была свидетелем одного падения, у нее сердце просто могло бы не выдержать. Когда Надя, сбегая с холма, на всей скорости упала и сильно ударилась головой о землю. И тишина… Ни звука… На площадке все потеряли дар речи. Ведь могло случиться все что угодно — потеря сознания, сотрясение мозга или еще что-то, о чем я даже думать не хочу... Я тогда себе сказал: «Спокойно.
Тихо. Все хорошо». Но сам лишь через несколько секунд смог вымолвить: «Надя, ты жива?!» Эти слова прозвучали в тишине как-то неестественно громко. Но уверен, самое страшное для Нади и для всей съемочной группы тогда было бы услышать истерику и потерять контроль над собой.
— Вы посвятили картину своему отцу-фронтовику, которого не стало чуть меньше года назад. Вам удалось показать Сергею Владимировичу хоть немного отснятого материала?
— К сожалению, нет… Он видел только первые два эпизода, которые я показывал на своем юбилее пять лет назад. Я вообще не очень люблю демонстрировать сырой материал. Хотя теперь об этом жалею. Мы последние годы жили довольно автономно друг от друга. Созванивались регулярно, но виделись редко. Он спрашивал, как дела, но никогда не вдавался в подробности.
— Со своими детьми вы так же общаетесь? Ведь они тоже давно живут автономно. У всех — семьи. Вот и Надя, которая всегда называла себя «папиной дочкой», недавно вышла замуж за вашего коллегу, молодого режиссера Резо Гигинеишвили.
— Глубоко убежден: ты оказываешься рядом со своими детьми именно в тот момент, когда им нужен. Они звонят мне все время. Надя чаще, Аня реже, Тема звонит тоже... Чаще по поводу, но и без повода — бывает. Когда я им нужен — обращаются, приходят, о чем-то спрашивают. Сам никогда не вмешиваюсь в их жизнь. Вступаю на эту территорию только тогда, когда меня об этом просят. Могу прочесть какой-то сценарий, посоветовать, стоит ли играть или нет, обсудить дела семейные. Но я благодарю Бога, что Он умудрил меня дать детям тот иммунитет, который позволяет им жить самостоятельно. Рецепт здесь один: судить о своей жизни по жизни тех, кто живет хуже тебя, а не тех, кто живет лучше. Когда это понимаешь, сразу очень много проблем отступает. Бесполезно думать: ах, вот у них дом тысяча метров, а у нас всего двести. Ведь эти «проблемы» и «радости» не имеют никакого отношения к реальной жизни. Человек рано или поздно все равно сталкивается с жизнью, смертью, болезнями, любовью, уходом родителей, голодом, холодом. И 35 кредитных карт с миллионами долларов на них не спасут в этих ситуациях. Не раз детям это говорил.
Когда Анна и Тема поступали во ВГИК, все подспудно предполагали мое в этом участие... Мне звонили из ВГИКа и намекали — ну вы позвоните этому, все будет нормально. Я тогда сказал детям: «Максимум, что могу сделать, — никогда за вас не хлопотать, тем более в этом деле. И что бы дурного про вас ни говорили — не обращайте внимания. Мне важно, чтобы вы точно знали сами: это — неправда». Для моих детей потеря уважения к себе самим, к своему имени, роду-племени была бы очень серьезной трагедией. Но по крайней мере на этот период жизни у меня нет оснований бояться чего-то подобного. Думаю, осознание этого им помогает во взрослой, самостоятельной жизни. Как ни странно, это помогает и мне. Представляете, если бы я сидел клушей над ними, сопровождая на каждом шагу, и вдруг обнаружил, что у всех давно своя жизнь?! Не сомневаюсь, почувствовал бы ужасающее одиночество. Знаете крылатую фразу: любить — это смотреть в одну сторону, а не друг на друга. Вот взять Эдика Артемьева (композитор, автор многих саундтреков к фильмам Никиты Михалкова. — Прим. ред.) или Сашу Адабашьяна, я их месяцами, годами не вижу, но знание, что они где-то рядом, согревает меня всю жизнь. То же самое и с детьми.
— Во всех будущих картинах планируете детей снимать?
— Почему? Совсем не обязательно. И хотя все трое — уже ребята проверенные, нельзя поддаваться излишнему соблазну... Будет роль — буду снимать. Или, допустим, напишу роль отдельно. Я вообще сторонник того, чтобы сценарии писались под конкретных актеров. Даже небольшие роли и Артема в «Предстоянии», и Ани в «Цитадели» (следующая часть картины, которая выйдет на экраны в ноябре. — Прим. ред.) писались специально под них.
— Всегда казалось, что, начиная снимать того или иного актера, вы проникаетесь к нему стойкими симпатиями, что гарантирует ему роли в ваших следующих работах. Ингеборга Дапкунайте считалась вашей явной любимицей. Почему вы решили заменить актрису?
— Существует большая разница между симпатиями и принципом. Есть вещи, которые совмещать нельзя, невозможно. Глубоко убежден, что невозможно сниматься в нашей картине и участвовать в ток-шоу типа «Большой Брат», «Дом-2» или «За стеклом». Понимаю, что это — определенный жанр, и в принципе ничего против него не имею. Но для себя давно решил, что с людьми, которые участвуют в формировании этого жанра, не могу пересекаться в работе. Не потому, что считаю это ниже своего достоинства, — проблема в разнице представлений о жизни. Говорил Ингеборге, что мне бы не хотелось, чтобы она принимала участие в «Большом Брате». Но она сказала, что исправить уже ничего нельзя: во-первых, процесс запущен, во-вторых, речь шла о серьезных деньгах. Понимаю и не осуждаю. Но ведь жизнь — хитрая штука. Всегда приходится что-то выбирать, а чем-то жертвовать. Уверен, что и в отношении собственных детей поступил бы так же.
— За время съемок бюджет фильма сильно увеличился?
— Да нет, не скажу. К началу съемок мы планировали бюджет в 35 миллионов долларов. Но работа над третьей частью и 15-серийным сериалом еще не закончена. В такого рода проектах заранее все предусмотреть невозможно. Запланируешь съемки на девять дней — а сидишь два месяца из-за неподходящей погоды. И каждый день идет дождь, каждый день... Тут ведь очень важен «терпеж». Ни в коем случае нельзя сказать: «Ах, идет дождь — значит, не поеду!» Господь тут же наказывает. Не едешь — выходит солнце. Только успел собраться — опять дождь. Так что каждый день группа выезжала на съемки ждать просветления, и каждый день мы платили гонорары. В итоге эпизод, который называется «рига» — рига как амбар, — обошелся в огромные деньги, хотя, в общем, того не стоит.
Думаю, картина такого масштаба, с многотысячной массовкой, техникой, таким количеством спецэффектов, съемочных дней и пленки, в Штатах бы стоила миллионов 160, а в Европе — миллионов 120. Можно было снять и дешевле — за счет актеров, за счет их удобств. Вагончики предоставлять один на двоих-троих, а не каждому, еду горячую — только «генералитету», а не всей группе. Но я категорически против такой экономии. Чем больше ты даешь, тем больше права имеешь спросить.
— Часто приходилось спрашивать?
— Ситуаций, когда невозможно было обойтись без серьезных выводов или непечатных слов, было немало. Тут ведь не приходится никого жалеть. Бывал и сам не прав. Если человек считает себя оскорбленным несправедливо и может это доказать, ты извиняешься: «Прости, видишь, ситуация какая». А если он встает в третью позицию — мол, ах так? Я ухожу! Ну и уходи! У нас ведь не богадельня, мы сами были как на фронте. А на войне как на войне.
Как-то до конца и не верится, что эта многолетняя эпопея закончилась. Ведь как говорят: лезешь наверх — не оборачивайся. Иначе до конца не дойти. Поэтому и осознаешь весь масштаб содеянного только на финише. После последнего дубля с Надей и собственной фразы «Спасибо Надежде Михалковой. Съемки «Утомленных солнцем 2» закончились» вдруг почувствовал такую пустоту… Впрочем, выход есть. Снова в работу с головой! Давно написан сценарий «Жизнь и гибель Александра Грибоедова». Наконец я додумал «Солнечный удар» Бунина, к которому шел 37 лет. И потом, надеюсь все-таки осилить «Однажды в России» — сагу наподобие «Однажды в Америке» или «Крестного отца»"…
Комментарии
Где Никита Сергеевич в главной роли первого космонавта Земли.
:-)))