Что препятствовало заселению малонаселенной Сибири

В 1889 году, после восьмилетнего обсуждения вопроса о самовольном захвате крестьянами земель на востоке Российской Империи, правительством были выработаны «Правила о переселении сельских обывателей и мещан на казенные земли». Они, как и многие последующие законы и циркуляры, преследовали цель сдержать уход крестьян за Урал, но на деле только увеличивали поток самовольных переселений.

Даже если для переселенцев сразу находилась свободная и пригодная для жизни земля, для ее освоения после изнурительного пути попросту не оставалось средств

«Не возбудить превратного толкования»

Великие александровские реформы не только не решили, но и углубили основные проблемы аграрной страны. В 1861 году крестьяне вместе с ограниченной волей получили чрезвычайно скудные земельные наделы. Уже к концу 1860-х годов множество крестьян европейской России не могли прокормиться хлебом со своих наделов. Заплатить все налоги и подати доходами от земледелия могли только те из них, кто имел наделы в 6–7 десятин (десятина — 1,09 га) на душу в семье. Многие же бывшие государственные крестьяне через 10 лет после реформы имели на душу 3,8 десятины, а бывшие помещичьи — 2,2 десятины. А около 640 тыс. помещичьих крестьян получили при освобождении в 1861 году только даровой надел, который в некоторых губерниях был меньше десятины.

Против малоземелья они стали голосовать ногами. Отдав свои две-три десятины общине, мужик брал паспорт как бы для заработков на стороне и отправлялся с семьей на свой страх и риск искать «вольную землю» в Сибири, то есть решался на захват казенных земель. Многие не выдерживали долгого пути и оседали в первых «просторных» губерниях — Самарской, Уфимской или Оренбургской. Самые выносливые же добирались до Томской губернии, где было почти 40 млн десятин прекрасной земли, именовавшейся кабинетской, так как доходы от нее получал Кабинет Его Императорского Величества.

Переселенцы, новоселы, самоходы, самарцы, как называли отправившихся в Сибирь крестьян, в конце 1870-х годов по дорогам страны шли уже караванами. Часто переселения предпринимались крестьянами после того, как их прошения о переселении игнорировались властями. Так, с 1876 по 1881 год в Министерство государственных имуществ поступило около тысячи ходатайств от 11 тыс. крестьян об отводе им участков на казенных землях, но большинство прошений не было удовлетворено.

Тогдашний министр госимуществ действительный тайный советник П. А. Валуев полагал, «что правительство, раз устроив поземельный быт сельского населения, не считает себя обязанным продолжать это устройство и раздавать ценные казенные земли для удовлетворения временных и случайных потребностей». Министр разъяснял подчиненным, что ходатайства о переселении нужно отклонять, чтобы не возбуждать в крестьянах «несбыточных ожиданий общего дополнительного их наделения землей».

Но губернаторы регулярно сообщали об обнаружении десятков тысяч крестьян, самовольно наделивших себя землей.

И правительству оставалось лишь узаконить их пребывание на новых местах. В 1869 и 1871 годах вышли законы, признавшие их право на проживание на казенных землях в Оренбургской, Уфимской и Самарской губерниях, в 1876 году власти признали переселенцев, самовольно водворившихся в Тобольской и Томской губерниях.

В 1881 году, вскоре после убийства Александра II, переселенческий вопрос был, наконец, признан заслуживающим внимания. Была образована комиссия, которой поручили разработать общий переселенческий закон. А чтобы хоть как-то упорядочить стихийные крестьянские передвижения, правительство выработало временные правила по переселению, но не обнародовало их, чтобы «не возбудить превратного толкования крестьян о приглашении правительством отдельных групп из их состава к переселению». Правила разрешали переселяться тем лицам сельского населения, «экономическое положение которых к тому побуждает», и переселяющимся позволялось переводить все свои недоимки и задолженности по казенным и земским податям на новый адрес, а не выплачивать их перед отправкой в путь, когда каждая копейка дорога.

«На пароходе и чугунке»

Переселенцев забывали предупредить, что, проехав тысячи верст поездом, они еще долго будут плыть на набитом битком пароходе

Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ

Во временных правилах признавалось, что необходимо учредить особые конторы на путях передвижения переселенцев, чтобы оказывать им врачебную помощь, выдавать нуждающимся материальные пособия и снабжать сведениями «по отысканию земель». Но в 1881 году открыли только одну такую контору — в селе Батраки Симбирской губернии, которая, правда, просуществовала только до 1889 года и вследствие неудачного выбора места принесла переселенцам лишь небольшую пользу.

«Любопытно, конечно,— писал С. Л. Чудновский, проживший в сибирской ссылке с 1878 по 1893 год и хорошо изучивший и край и новоселов,— знать, сколько стоит проезд. Вот как сами переселенцы рассказывают на этот счет… Крестьянин Тульской губернии… дер. Набережной, ушел в Сибирь в 1881 году. Он из бедных. Семья его пятидушная. Ехал он до Бийской волости 20 недель на одной подводе. Дорога ему стоила 30 рублей. Он в дороге бедствовал…

Крестьянин Воронежской губернии… села Старо-Рогового ушел в Сибирь в 1881 году. Семья его десятидушная. Ехал он до Сызрани на пароходе, а из Сызрани на двух подводах. В дороге был 10 недель. Дорога обошлась ему в 300 рублей без малого…

Снаряжение подводы обходится в 50 или 60 рублей. На одну подводу рассчитывается 3, а то и 6 человек (смотря по достатку). На харчи в дороге рассчитывается на человека 12 и 20 руб. Езда же на пароходах и чугунке (железной дороге.— "История") с харчами обойдется на человека в 25 и 35 рублей. Стало быть, семья, скажем, в 10 душ, ежели она поедет на двух подводах, то обзаведение подводами и харчи обойдутся в 220, а то и в 320 рублей, а на пароходе и чугунке обойдется езда в 250 и до 350 рублей, но кто поехал на подводах, останется при конях и телегах…

Надо и то сказать, что на подводе здоровее ехать, нежели на пароходе или на барже, куда набивают переселенцев, как сельдей в бочку, так что и повернуться негде.

(а из Тюмени до Томска пароход плавает не менее 9 дней, а то 12 и 13 и более)».

В отчете комиссии, командированной в Алтайский округ в 1882 году по приказанию императора Александра III, говорилось не только о дорожных расходах переселенцев, но и о суммах, необходимых для устройства на новом месте:

«Проход из Тамбовской губернии в одну из волостей горного Алтая крестьянской семье, состоящей из семи взрослых и одного малютки, обошелся в 144 руб.; обзаведение постройки этому же семейству обошлось в 149 руб. За приемный приговор внесено миру 15 руб. и осталось у домохозяина на дальнейшее обзаведение еще 158 руб.; следовательно, переселенец вышел из своего первоначального места жительства с капиталом в 466 руб., кроме того имел пару лошадей со сбруей и телегами, на которых и прибыл из Тамбова в Барнаул.

Подобные средства привозят с собой все почти семьи среднего достатка; с меньшей суммой уже переселенцу весьма труден переход и дальнейшее обзаведение».

Любопытно то, что переселенцы оседали не только в деревнях, но и в городах.

«В переселении на Алтай участвует 48 губерний и областей,— сообщалось в отчете.— Всего с 1865 года по 1-е июля 1882 года переселилось 44 626 душ мужеского пола; из этого числа 17 860 душ причислилось в селения, 8824 души в города… и 17 942 души проживают в селениях без перечисления».

«Под открытым небом, на мокрой почве»

Переселенческие пункты выглядели пристойно до тех пор, пока в них не скапливались тысячи людей одновременно

Фото: Объединенный государственный архив Челябинской области/МДФ

Переселенческий вопрос обсуждался в правительстве с 1881 по 1889 год. В помощь чиновникам были приглашены «сведущие люди» — представители общественности, знавшие проблему не только в теории, но и на практике. Они считали, что законодательство должно признать право каждого сельского обывателя на свободный переход на новые места. Но министр внутренних дел граф Д. А. Толстой категорически возражал против этого. Он считал, что местная администрация в каждом отдельном случае должна решать, действительно ли назрела у крестьянина потребность в переходе на новое место. И если она решит, что переселение предпринимается без веских причин, то имеет право останавливать переход на новое место, распродажу имущества и выдачу паспортов. Мнение «сведущих людей» было отвергнуто. И в два департамента Государственного совета Российской Империи — Законов и Государственной экономии — отправился проект законоположения, выработанный правительственными чиновниками во главе с министром внутренних дел, который после небольшой доработки стал в 1889 году «Правилами о переселении сельских обывателей и мещан на казенные земли».

По этим правилам лицу, надумавшему переселиться, следовало получить разрешение, выдаваемое Министерством внутренних дел по соглашению с министром государственных имуществ. Лица, предпринявшие переселение без такого разрешения, возвращались в места своего прежнего жительства. Министерство государственных имуществ должно было нарезать особые участки на казенных землях в Европейской России, в Тобольской и Томской губерниях и в Семиреченской, Акмолинской и Семипалатинской областях. В начале 1890-х годов участки стали нарезать в Уральской и Тургайской областях и в Енисейской и Иркутской губерниях.

В пять городов — Самару, Оренбург, Уфу, Тюмень и Томск — были отправлены чиновники по переселенческим делам. А для временного пребывания переселенцев там были подготовлены помещения. Экономист и социолог А. А. Исаев, побывавший в Сибири в 1891 году, так описывал переселенческий пункт в Тюмени:

«Барачные помещения состоят из 2-х небольших корпусов, служащих кухнями, и одного довольно большого здания в середине, которое хотя и устроено из довольно прочного леса, имеет печь только в одном отделении; большая же часть его отопляема быть не может. По другую сторону двора стоит довольно обширный сарай, сколоченный из заборного леса, со щелями по вершку; этот сарай может служить приютом только в теплое время года и не защищает от тех холодов, какие нередко бывают здесь даже поздней весной. Здесь же, в противоположном углу двора, стоит небольшая избушка, обращенная в больничку с 8-ю кроватями. Вне забора, на берегу Туры, построена баня. Кое-где в бараках устроены нары и лавки, по количеству не соответствующие числу переселенцев, которые помещаются иногда в этих постройках.

В этих помещениях, вместе взятых, может быть втиснуто 1000 человек, с пренебрежением, конечно, даже начальными требованиями гигиены.

Но при этом для всего груза, который везут переселенцы, нет крытого навеса».

Но в Тюмени, как правило, дожидались пароходов, чтобы добраться до Томска, 2–3 тыс. человек одновременно. А если из-за поздней весны пароходное движение задерживалось, то переселенцев могло скопиться и более 14 тыс.!

Еще хуже были условия в Томске.

«Место, уступленное городом под бараки,— писал Исаев,— имеет вид непроходимого болота. Прошлою весной, во время разлива реки Томи, по двору переселенческих бараков ездили на лодке… Кто не попал в бараки, тот располагается здесь же под открытым небом, на мокрой и зыбкой почве».

Больница на 30 коек была выстроена на частные деньги, но меньше сотни больных среди переселенцев после адского плавания на каждом пароходе не бывало.

До 1892 года было выдано разрешений на переселение 17 289 семьям. А прошло только за Урал — 28 911 семей! Упорядочить процесс не получилось. И опять правительству ничего не оставалось, как узаконить «самовольцев». Правда, и многим из легально прибывших крестьян тоже пришлось прибегать к захвату казенных и кабинетских земель, так как межевые чины не успевали заготавливать участки.

И в 1892 году выдача разрешений на переселение была прекращена. Но это не остановило десятки тысяч семей покинуть свои деревни — неурожай, случившийся в 17 губерниях Черноземья и Среднего Поволжья, погнал голодающих в Сибирь. Более 80 тыс. человек в 1892 году и более 60 тыс. в 1893 году снялись с мест.

«Пить отвратительную воду из колодцев»

Повезло лишь тем крестьянам, кто попал в волну переселений 1896–1898 годов, так как ими занимался Комитет Сибирской железной дороги, строительство которой тогда было в разгаре. В задачи комитета входило «содействие заселению и промышленному развитию прилегающих к дороге местностей», поэтому он добился уменьшения формальностей, требовавшихся при уходе переселенцев с родины и при водворении их в Сибири. Комитет организовал качественную врачебно-продовольственную помощь крестьянам по пути их следования и следил за работами по нарезке земельных участков.

Чтобы заниматься и всеми остальными переселенцами, в 1896 году при МВД было образовано Переселенческое управление. На него возложили выдачу разрешений на переселение, устройство новоселов на местах и заведывание деньгами, отпущенными на переселенческое дело. Предполагая, что слухи о железной дороге, строящейся в Сибири, сорвут с мест очередные тысячи семей, Переселенческое управление в том же году подготовило закон о ходоках. По этому закону, разрешение на переезд стали давать лишь тем семьям, которые, послав в Сибирь ходока — члена семьи или односельчанина,— выбрали там участок и закрепили его за собой. К 1 января 1899 года из 87 759 ходоков лишь 20 615 зачислили за собой землю. Кто-то из ходоков, оказавшись в незнакомых природных условиях, не решился взять на себя ответственность в выборе земли, а кто-то и не собирался этого делать и просто за счет односельчан прокатился за Урал.

Более 30% переселений в Сибирь по-прежнему были самовольными.

Переселенцам, имевшим разрешения, с 1898 года удешевили проезд по железным дорогам — за взрослый билет они теперь платили по детскому тарифу.

«Но выигравши на плате,— писал публицист В. В. Кирьяков,— переселенцы много проиграли на удобствах путешествия. Прежде они ехали в обыкновенных вагонах 3-го класса, правда, не отличающихся у нас вообще большими удобствами и чистотой, но все же в "людских вагонах" и с обычной для пассажирских поездов скоростью. За пониженную же плату переселенцев теперь перевозят в так называемых специальных переселенческих поездах, т. е. обыкновенных товарных вагонах, с широко раздвигающимися настежь дверьми, с люками вместо окон, без входных ступенек, без ватерклозетов, словом, в тех вагонах, в которых перевозится скот, но лишь немного "приспособленных". Все приспособление состоит из кое-как сколоченных нар в два ряда и небольшой железной печки посредине».

После того как переселенцев стали возить на специальных поездах, их питание на станциях серьезно ухудшилось, а заболеваемость и смертность значительно выросли

Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ

В каждый вагон набивали по 30–40 человек. Шли эти поезда со скоростью товарняков, поэтому время в дороге увеличилось вдвое. Расписания они не придерживались, и горячая пища, приготовлявшаяся специально для переселенцев на некоторых станциях, или переваривалась или не доваривалась. Все это приводило к болезням. Заболеваемость в дороге увеличилась с 10% до 25%. Каждый десятый умирал.

Министерство внутренних дел позаботилось о том, чтобы бедные крестьяне не хлынули в Сибирь, соблазнившись этим дешевым тарифом.

Разрешение на переселение получала лишь семья, которая могла выехать, имея 25 рублей на человека. Но и у них после долгого пути почти не оставалось средств на обзаведение. Небольшие ссуды деньгами и зерном, положенные легальным переселенцам, не спасали. Такие новоселы не выдерживали на новом месте и года, который проводили в лучшем случае в батрачестве на старожилов, в худшем — побираясь. И становились обратными переселенцами. В некоторые годы их число достигало 25% от отправившихся в Сибирь.

Одной из частых причин неприживаемости крестьян на новом месте была и неисследованность участков, нарезанных межевыми чинами. Партии переселенцев прибывали одна за другой, поэтому с межеванием страшно спешили и не изучали, насколько участок соответствует элементарным требованиям сельского хозяйства. Так, в Мариинском округе были разорены 300 семей, пытавшиеся наладить жизнь на отведенных им безводных землях.

В апреле 1901 г. переселенческий врач К. П. Орлов был командирован в район девяти новых поселков для борьбы с цинготной эпидемией. Эти поселения образовались весной и летом 1900 года в степи в 130–150 верстах от Омска. Все 2300 новоселов были выходцами из малороссийских губерний. Посевы, сделанные ими, погибли, и несколько месяцев подряд переселенцы питались только покупным хлебом, молоком, если в семье была корова, и привезенным с родины салом. Врач зарегистрировал 328 случаев цинги. Развитию болезней способствовало и еще одно обстоятельство:

«Оказалось,— сообщал К. П. Орлов в докладе Омскому медицинскому обществу,— что большинство участков, на которых осели новоселы, не были предварительно обследованы со стороны водоснабжения и новоселам приходилось пить отвратительную воду из колодцев, вырытых собственными средствами».

Особенно тяжелой была ситуация в семьях «самовольцев», переселившихся без разрешения начальства и не получавших никакой помощи при устройстве на месте.

«Сам хозяин семьи лежит в больнице с очень тяжелой формой болезни,— писал К. П. Орлов,— один сын уже умер от цинги; жена, взрослая дочь и мальчик лет 12-ти лежат прикованными к кровати. Всем хозяйством правит подросток лет 16-ти, но и тот еле волочит ноги — готов свалиться. Землянка, в которой живет эта семья, ничем, впрочем, не отличающаяся от других переселенческих землянок, представляет из себя яму глубиною около полутора аршина, обложенную со всех сторон дерном, с микроскопическими двумя окошечками; вонь и сырость в этой землянке были настолько удручающими, что я не мог в ней оставаться более 10 минут».

Многим «самовольцам», оказавшимся без хлеба, без денег и без работы в 1901 году, пришло на помощь Омское медицинское общество.

«В Западной Сибири,— писал историк железнодорожного дела О. Мертенс,— было оставлено от 19 до 22% вполне пригодных в остальном для заселения участков, так как не удалось найти для них источников годной питьевой воды. Если подумать, что все эти подготовительные работы стали выполняться лишь после того, как в 1905 году Переселенческое Управление перешло в ведение Главного Управления земледелия и землеустройства, то не следует удивляться, что обратная волна возвращавшихся русских переселенцев была в прежнее время так велика».

«Без ропота идут 200–250 верст»

Далеко не каждая крестьянская семья могла позволить себе долгий, но верный способ переселения за Урал — на собственных телегах

Фото: Государственный исторический музей Южного Урала/МДФ

После первой русской революции 1905–1907 годов, в ходе которой особое ожесточение крестьян связывали все с тем же малоземельем в европейских губерниях России, волна переселения возрастала с фантастической скоростью, и помочь решить земельный вопрос разъяренным крестьянам взялись местные самоуправления — земства.

«Считая, что правильная постановка переселенческого дела возможна только при участии земств, объединенных на почве содействия правительству, съезд признает необходимым учреждение Областной Земской Переселенческой Организации»,— было заявлено в 1908 году на первом съезде Южно-Русской переселенческой организации, объединившей земства семи южных губерний.

Новая организация поставила перед собой задачу — помочь крестьянам из одного и того же уезда или губернии найти хорошие участки и поселиться вместе. П. П. Бордаков, помощник заведующего Бюро Южно-Русской организации, отмечал:

«Сплошь да рядом на одном и том же участке получали доли представители таких отличных друг от друга губерний, как Полтавская и Оренбургская или Херсонская и Орловская. В прежние годы на эту смесь разнородных элементов обращали меньше внимания, и участки зачислялись иногда за выходцами из восемнадцати и даже двадцати восьми губерний.

Получалась каша, население не спаивалось, ссорилось и доставляло множество хлопот чиновникам».

За Урал отправились жить и работать агенты, чтобы там, на местах, руководить ходоками и помогать водворяющимся землякам. Агенты к приезду ходоков выбирали из участков, нарезанных чинами правительственного Переселенческого управления, те, которые подходили крестьянам их губерний. Таким образом хотели облегчить ходокам поиск земель. К 1 января 1912 года в организации работало 25 агентов: 20 по водворению и пять по передвижению (они сопровождали ходоков и переселенцев в пути).

Подводя итоги «ходаческой кампании» 1909 года, агенты жаловались на крестьян:

«Для многих, если не для большинства, оказывалось неприятной неожиданностью, если им предстояло пройти от железной дороги 200–300 верст. При этом нужно заметить, что к расстоянию ходоки разно относятся в разных районах: в то время как в Акмолинской области ходоки свободно без ропота идут 200–250 верст от железной дороги,— в губерниях Енисейской и Иркутской они упорно отказывались идти 80–100 верст. Это, вероятно, объясняется тем, что ходоки знают, что в Акмолинской области они всюду по дороге найдут земляков или даже родственников; в восточных же губерниях, наоборот, ходокам приходится проходить к участкам среди недружелюбно настроенных к ним старожилов, которые подчас отказываются даже за деньги продать ходокам хлеба».

Агенты обнаружили, что ходоки совершенно ничего не знали о районах, куда отправились на поиски земли, и просили Южно-Русскую переселенческую организацию заняться выпуском литературы и наладить чтение лекций в уездах. К 1912 году было издано более 30 разных брошюр, общий тираж которых составил полмиллиона экземпляров. 8 тыс. бандеролей и посылок с этими брошюрами отправили во все южные губернские и уездные земства.

Увидев своими глазами работу правительственного Переселенческого управления, агенты поняли, почему так много новоселов не приживаются на новых местах. По-прежнему в огромных количествах нарезались непригодные для переселения участки. Разбросанность их по диким местам отпугивала многих из желавших перебраться. В Канаде до проведения удобных дорог, писал один из агентов, совершенно не открываются места для заселения.

Почему в тайге, недоумевал другой — старший агент Енисейского района Ф. Н. Лось-Рошковский,— надо непременно заниматься хлебопашеством?

«Казалось бы более рациональным,— писал он,— создать такие условия, при которых тайга стала бы не злейшим врагом новосела, в борьбе с которым он изнемогает, а его кормильцем. Имея на юге громадные безлесные пространства, создав возможность отправки к северу на заграничные рынки более ценных лесных материалов и продуктов обработки дерева, правительство могло бы создать и организовать ряд предприятий, фабрик и заводов, куда переселенец мог бы сбывать свои леса, окупать свой труд… Думается, что как бы ни были велики затраты правительства на создание выше указанных условий, они окупятся, как стоимостью ныне выжигаемых лесов, так и открытием многомиллионного, пригодного для заселения, земельного фонда».

Агент Г. П. Андреев просил повлиять на Переселенческое управление, которое продает крестьянам различные товары по более высокой цене, чем частные лавки. И настаивал на том, чтобы управление прекратило выдавать ссуды переселенцам натурой.

«Все мы очень хорошо знаем,— убеждал Андреев коллег,— что представляют из себя склады с.-х. машин и орудий Переселенческого Управления в Сибири и как в них поставлено дело. Считаться с этим необходимо, и поэтому следует сказать, что предметные ссуды, при настоящем положении вещей, не нужны».

«Теперь мыкаются по Сибири»

После поездки по Сибири в 1910 году председатель Совета министров П. А. Столыпин защищал Переселенческое управление:

«Одно и то же небольшое учреждение строит церкви, дороги, больницы, колодцы, отводит участки, производит почвенно-ботанические исследования, устраивает старожилов, инородцев, даже казаков — словом, поневоле ведает чуть ли не всею Сибирью. Из скромного переселенческого отделения при Земском отделе в несколько лет развилось учреждение, которое по обилию и разнообразию дела правильнее было бы назвать старинным именем "Сибирского приказа"».

А как раз в непосильном объеме и разнообразии функций этого учреждения многие экономисты и видели причины серьезных неудач в переселенческом деле.

Когда же П. А. Столыпин выдвинул идею размежевания сибирских земель на отруба и хутора, в прессе вспыхнула бурная дискуссия.

«За 11 лет землеустроительных работ в Сибири,— писал публицист И. И. Попов,— из 38 с половиной мил. десятин, которые по плану должны были быть размежеваны в течение 20 лет, было отграничено в 4 сибирских губерниях всего 4353 тыс. дес., т. е. 11,3% всей площади, иными словами, предполагаемая к окончанию в 20 лет работа может быть окончена почти в сто лет, но и это при старых условиях, при отводе земель сельским обществам и даже волостям; при размежевании же земель на хутора работа чрезвычайно осложняется и ей не видно конца».

С 1893 по 1902 год в Сибирь и Степной край приехало 1 410 000 человек, с 1903 по 1907 годы — 831 044 человека. На 1910 год самовольных переселенцев, не причислившихся к сельским обществам на востоке империи, насчитывалось 700 тыс. В Сибири возник свой «аграрный вопрос».

В старожильских селах нередко смотрели на новых поселенцев как на нежелательных конкурентов

Фото: Culture Club / Getty Images

«Хаотическое расселение переселенцев на так называемых "излишках" надельных земель старожилов,— писал И. И. Попов в 1911 году,— ведет к тому, что в иных местах, напр. в Томской губ., старожилы оказались в худших условиях, со значительно меньшим наделом, чем новоселы. Создание таких условий обостряет отношения между теми и другими и создает почву для столкновений и даже кровавых схваток.

Аграрный вопрос в Сибири создан в несколько лет и создан искусственно благодаря неумелой, беспринципной переселенческой политике. А между тем при разумном и постепенном заселении свободных земель Сибири, при тщательном исследовании этих земель и надлежащем обеспечении переселенцев на далекой окраине можно было бы, не разоряя старожильского населения, расселить и тех переселенцев, которые теперь мыкаются по Сибири или бегут из нее… Если бы в настоящий момент было возможно совершенно приостановить переселение в Сибирь на несколько лет и заняться исключительно устройством новоселов и закончить землеустройство старожилов — это было бы благо для всей страны и для Сибири».

Почти приостановлено переселение было с 1914 года, но по другой причине — началась война. В 1915 году количество прибывших в Сибирь уменьшилось в 10 раз.

Но сотни тысяч разоренных и озлобленных крестьян, вернувшихся из Сибири в европейскую Россию за годы государственного решения переселенческой проблемы, стали идеальным горючим материалом для революционного пожара 1917 года.