Учитывать пространственный фактор в развитии экономики
Просторов простертая рать — такой видел Россию поэт Андрей Белый. Но помимо поэтического измерения масштабный фактор имеет и экономическое содержание. Учитывается ли сегодня при планировании социально-экономического развития страны её пространственная структура? В полной мере нет. Несогласование социально-экономических процессов в отраслевом и региональном разрезах порождает большие территориальные диспропорции и неэффективное использование экономического потенциала РФ.
Инструмент преодоления этого — стратегическое планирование. Разработан и одноименный законопроект, который пока, правда, «висит» только на сайте Минэкономразвития. Но чтобы он заработал, потребуется реформировать систему госрегулирования экономики, придать ей, извините за каламбур, системный характер, а также реанимировать региональную политику.
Сегодня региональная политика существует в разрозненном, ограниченном пределами территорий виде и не поднимается на высоту общегосударственного, целостного федерального взгляда на нее. Её проблематикой много лет занимается Совет по изучению производительных сил – одновременно научный институт РАН и экспертно-проектная организация. Недавно СОПС вместе с Институтом экономики и организации промышленного производства Сибирского отделения РАН провели в Москве конференцию по современным проблемам пространственного развития, где эксперты сверили взгляды на эту отнюдь не академическую тему.
Используемая сегодня в России «точечная» модель экономики не учитывает федеральное устройство государства, а значит – и пространственную неоднородность развития производительных сил, и локальный монополизм, и взаимосвязи между субъектами РФ. Такая модель имеет право на жизнь, например, в Германии или Франции, но не в России с ее огромной межрегиональной дифференциацией и дотационностью большинства территорий, - считает член-корр РАН, член Общественной палаты РФ Глеб Фетисов. В странах, приближающихся к нам по территории — США и Канаде, пространственные факторы — обязательный элемент политики развития. Хотя там по причине более низких транспортных, институциональных и других барьеров нет такого межрегионального разброса по уровню жизни и производительности труда как у нас.
Недостаток «точечной» модели в том, что она опускает решение острых социально-экономических проблем на «места», то есть на региональный уровень. При этом экономический потенциал сосредоточивается в столицах и нескольких регионах роста при наличии множества депрессивных территорий с высокой безработицей. В центре и на юге используется, в основном нелегально, иностранная рабочая сила. Москва уже сегодня задыхается от наплыва трудовых мигрантов, а ФМС идет дальше и предлагает либерализовать их приток.
То есть федеральная политика во многом усиливает, а не ослабляет межрегиональную дифференциацию.
Далее. Не все пространственные проблемы можно привязать к «местам». У всех на слуху Арктика, но удержать ее без комплексной федеральной политики в отношении российского Севера не удастся.
Что происходит сегодня? У каждого региона своя политика. В силу слабой координации различными федеральными органами в целом региональной политики финансовая поддержка субъектов РФ идет по «многоканальной» схеме. А это значит, что ограниченные бюджетные ресурсы распределяются нерационально.
Отраслевой принцип госрегулирования не позволяет «выжать» все потенциальные эффекты от межрегиональной специализации и кооперации. В прогнозах Минэкономразвития на бюджетную трехлетку 2012–2014 годов проблемы субъектов РФ даже не упоминаются. Стратегия социально-экономического развития на 20 лет без генеральной схемы развития и размещения производительных сил с обозначением всех строящихся, вводимых и запланированных к сооружению крупных объектов явно повисает в воздухе.
Российские территории очень неравномерно наделены природными ресурсами — первичной производительной силой. Изобилие нефтегазовых ресурсов вызвало «голландскую болезнь», ставшую главной причиной макроэкономической нестабильности. При этом не все регионы получают свою «долю пирога» от притока «нефтедолларов». Несырьевым территориям достаются лишь инфляция и падение конкурентоспособности. Какой вывод? Нужно значительное межрегиональное перераспределение доходов через бюджет. Но «точечная» модель на это не заточена (опять извините за невольный каламбур).
Сильно отличаются регионы и по степени антропогенной нагрузки на природную среду, обеспеченности трудовыми ресурсами, уровню научно-технического развития и инновационной активности, зависимости от межрегиональных барьеров на пути движения товаров. Особенно агропродовольственных, которые городам-потребителям проще импортировать, чем завозить из соседних регионов через цепочку посредников. Цены на бензин на какой-нибудь территории достигают 50 рублей за литр из-за огромных транспортных издержек.
Эти проблемы создают угрозу национальной безопасности и политической стабильности России. Вот почему все прогнозы и программы развития должны обязательно рассматриваться в региональном и пространственном аспектах.
Известный экономист Сергей Глазьев отмечает, что в экономической практике государства появляются некоторые элементы планирования, в частности, стратегии развития регионов. Стали задумываться по поводу своих схем и планов развития на долгосрочную перспективу и крупные города. Началось прокладывание транспортных коридоров, формирование транспортной инфраструктуры. Но системности здесь пока не видно. Столь модный сегодня кластерный подход не замещает системное начало. К тому же и кластеры могут быть разными: в Томске — инновационная деятельность, а в Московской области — казино и игровые центры.
После финансово-экономических кризисов последних 20 лет говорить о всерегулирующей невидимой руке рынка даже и не смешно. Но её хорошо видно в серьезном искажении российской экономики.
Отсутствие планирующего начала, во-первых, выразилось в дезинтеграции национального хозяйства. Россияне живут по сути в разных реальностях. В Москве и Рязанской области люди за одни и те же виды деятельности получают разную зарплату и имеют совершенно разное качество жизни. Это ведет к тому, что периферийные регионы становятся объектом притяжения других центров экономической активности, например, Дальний Восток — Китая, Калининград — Европейского Союза. Неудивительно, что для них федеральная составляющая не всегда играет доминирующую роль.
Во-вторых, переход наиболее выгодных видов экономической активности и интеллектуальной деятельности в Москву воспроизводит, увы, колониальную модель с российской спецификой. Картина, когда на большой нищей территории образуются крупные города, где концентрируется наиболее активное население, миру знакома по Африке и Латинской Америке. Это закономерно для слаборазвитых государств. У нас территория распадается на мощную Москву, небольшое количество региональных квазистолиц, отдельные анклавы (порты и места добычи полезных ископаемых) и всю остальную периферию. Здесь население прозябает, а его наиболее активная часть рвется как можно быстрее оттуда уехать.
Пример того, как может выглядеть территориальный разрез стратегического планирования, показывает Китай. Его бурная урбанизация идет в рамках планомерного развития городов. Это выгодно и с точки зрения привлечения инвестиций, и с позиции повышения арендной платы за землепользование, что вместе дает синергетический эффект. Впрочем, положительный опыт генпланов долгосрочного развития городов найдется и у нас. Правда, сейчас основное внимание уделяется транспортным коридорам, что как раз неплохо. Есть множество проектов с хорошей транзитной составляющей — основой для поиска инвесторов. По Северному морскому пути есть хорошие разработки академика Александра Гранберга, одного из создателей пространственной экономики, ушедшего из жизни около года назад.
Речь не идет о воссоздании госплановского планирования в советском варианте. Мы живем в другой реальности, в условиях современных ценностей. Целью стратегического планирования развития, полагает Сергей Глазьев, должно стать создание всем гражданам без исключения, независимо от их местожительства, комфортной среды обитания. При обширности российского пространства, его разнообразии нужны несущие универсальные конструкции, предоставляющие всем россиянам базовые права и гарантии. Сегодня государство в целом не отвечает за соблюдение социальных гарантий — в каждом субъекте РФ свои гарантии, прожиточные минимумы и даже свои ветераны труда.
Чтобы все территории были равно доступны, и житель Магадана не чувствовал себя отрезанным, эксперты предлагают пересмотреть концепцию федеративного финансового устройства. Сейчас она бросает регионы на «свои» бюджеты со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Стратегическое планирование позволяет оптимизировать использование природного потенциала в интересах будущего и не отдавать всю территорию страны на сиюминутный откуп инвесторам. Почему бы нам не брать здесь пример с США, где, например, резервация каких-то месторождений нефти на неопределенный период – обычное дело? Такой подход — шаг к экономизации экологического природного потенциала, нашей главной ценности.
Сверхприбыли российских металлургических и химических олигархов в значительной степени основаны на невозмещении ими ущерба за загрязнение окружающей среды. Цена природоохранной деятельности в мировой цене металла порядка 30–40 процентов, а в себестоимости российских металлов она даже не просматривается. Квоты на выбросы, процесс Киотского соглашения тоже можно с выгодой для страны использовать на базе рыночных принципов организации природопользования. В этой сфере, как и в сфере рынка климатических услуг, Россия — игрок номер один, который пока не использует свой шанс.
Важен не только экономический аспект проблемы. Игнорирование пространственного фактора тормозит процесс формирования единого нового социокультурного пространства. Все условия для этого есть: базовые ценности жителей регионов на 70 процентов совпадают с общероссийскими. В основе их – жизнь человека, семья, порядок. Но чем дальше в лес, тем меньше дров. Уже у 20 процентов граждан в шкале ценностей доминируют… вседозволенность и власть. А нецелостность российского социокультурного пространства порождает новые риски. Особенно выпукло они проявляются в депрессивных регионах, где острота финансово-экономического кризиса расширенно воспроизводит социальные контрасты и тормозит, а то и обращает вспять социально-культурную модернизацию (Республика Бурятия, Смоленская область).
Об общественном недовольстве положением вещей свидетельствует индекс социального самочувствия. В Ульяновской области, по данным социологического исследования, каждый четвертый—пятый человек живет на доходы ниже прожиточного минимума, значительный культурный потенциал населения растрачивается впустую, а жизненная энергия мужчин тонет в алкоголе. И если бы только там.
Не требует доказательств, что национальная экономика зависит от экономик отдельных регионов не меньше, чем они от нее. Множественные зоны опережающего развития, перечисленные в Стратегии-2020, покрывают всю страну. Это хорошо, но несколько утопично. Да и оперирование с позиции «точек роста» все-таки свойственно больше 60–80-м годам прошлого столетия. В реальной политике уже используются зарекомендовавшие себя новые инструменты — программы (ФЦП, государственные, президентские и т. д.), стратегии регионального развития. И как ни странно, это вполне эффективные предпосылки для того, чтобы привить к древу госрегулирования экономики пространственный подход и стратегическое планирование.
Оп. в «РФ сегодня», № 15, 2011
Комментарии