Коллективизация как национальная катастрофа. Воспоминания её очевидцев и архивные документы. часть 4

Документ № 9

Романова О.И. (1) родилась в 1909 г. Рассказ записала Чуднова Анна в октябре 1999 г.

Детство мое прошло в бедной крестьянской семье. У моих родителей нас было десятеро. Я - старшая из детей. На меня легли все заботы по досмотру за младшими братьями и сестрами. Приходилось ухаживать за скотиной, работать в поле. А когда мне исполнилось 15 лет, стала работать с отцом в кузнеце. Я была сильной, здоровой девушкой и из меня получился хороший молотобоец. Отец научил меня и слесарному делу. Всё это впоследствии мне, ох как, пригодилось.

Я окончила приходскую школу, много читала. В молодости слыла заводной, много сил отдавала общественной деятельности: была членом крестьянского комитета взаимопомощи, работала книгоношей. Когда в нашей деревне организовали красный уголок, а в нем пункт ликбеза, я и там работала. Мы установили там детекторный приемник, открыли драмкружок, где было много молодежи. Мы ставили пьесы на политические и антирелигиозные темы.

В трех километрах от нашей деревни, в бывшем помещичьем имении, группа активистов создала сельскохозяйственную коммуну. Я там часто бывала, разговаривала с коммунарами, помогала им ремонтировать их инвентарь. Но вступать в коммуну пока не решалась. Меня держали путы своего нехитрого хозяйства. Коммунары были полновластными хозяевами всего большого помещичьего дома, всей усадьбы. Но положение коммуны не было сильным. Ежедневно в неё вступали новые люди, а кто-нибудь выбывал. Случалось и так, что некоторые бедняки и середняки, подав заявление, начинали было переезжать в усадьбу на постоянное жительство, но потом вдруг исчезали и больше не показывались. К весне 1923 г. в коммуне образовалось твердое ядро из тридцати семей. Организационные передряги прекратились.

Экономика коммуны желала много лучшего. В своё время она образовалась на основе ТОЗа. От него остались семь коров, бык. Своих же коммунары привели девять тощих лошаденок да восемь коров. В кассе было пусто. Хлеба не было. Питались кукурузной и овсяной мукой, получаемой из кооперации. Семян не было. Фуража - тоже. Но коммунары не унывали. Я вступила в коммуну. Мы твердо знали, что время работает на нас. Ежедневно приходилось проводить с крестьянами собрания. Решали разные вопросы: о вовлечении в коммуну, о подготовке к весеннему севу, о выселении кулаков и др.

Кулаки нам здорово мешали. Они прятали хлеб, перегоняли его на самогон, но не отдавали государству. В борьбе с кулаками бедняки были нашими союзниками. С их помощью мы находили кулацкие тайники с хлебом и изымали его. Мы приняли решение о выселении наиболее злостных кулаков из деревни. Обсудили этот вопрос на общем крестьянском собрании. Шло колхозное строительство. Наступил 1929 г.

Кулаки не только распространяли всякие небылицы о рабочих-руководителях колхозного строительства. Всякими способами они стремились подорвать их авторитет среди крестьян. Кулаки дважды пытались поджечь нашу мельницу, один раз устроили пожар на скотном дворе. Положение в нашей коммуне осложнялось ещё и тем, что село было растянуто по реке на несколько километров. Приходилось ночью верхом объезжать бригады и проверять сохранность скотных дворов. Враги коллективизации всеми мерами старались сорвать весенний сев. Пытались разгромить скотный двор и увести лошадей. Но на их пути всегда вставали вооруженные сторожа - коммунары. Кулаки отсчитывали дни существования нашей коммуны. Но она держалась. К этому мы прилагали огромные усилия. Мы понимали, что от авторитета нашей коммуны зависел успех коллективизации в ближайших соседних деревнях.

Приближалась первая колхозная посевная. Мы понимали, что это серьезный экзамен для колхозов. Мы протравливали и сортировали семена, ремонтировали инвентарь. Трактористы имели невысокую квалификацию, трактора ломались. Но пригодилось моё знание машин и слесарного дела. Я научила трактористов ухаживать за техникой. Наш механизированный отряд из коммунаров работал всё лето без перерыва.

Сначала пахали, потом сеяли, потом пахали пары, потом убирали, молотили, пахали зябь. Всё лето жили на полевом стане в степи, далеко от деревни. В отряде была крепкая дисциплина. Все трудились добросовестно, и мы с честью выполнили задание. Мы получили неплохой урожай. Результаты работы по-новому были налицо. Мы продали урожай и купили 28 коров. Успехи коммуны оказали благотворное влияние на всю округу. В августе 1929 г. на базе нашей коммуны образовалась сельскохозяйственная артель.

Кулаки со всей яростью ополчились на колхозы и колхозников. Усилилась антиколхозная агитация. Лавиной поползли клеветнические слухи. Колхозников, особенно коммунаров, оскорбительно называли "оббиралы", "лжеколхозцы". Конечно, это не могло не вызывать справедливого возмущения честных крестьян и они законно требовали от советской власти пресечения провокационной деятельности старорежимников. В конце января 1930 г. на собрании актива колхоза и бедноты было принято решение о ликвидации кулацких хозяйств и выселения их хозяев за пределы района сплошной коллективизации.

Не скрою, что в азарте агитационной работы во многих районах допускались отклонения от линии партии. В ряде мест нарушался главный принцип вступления в колхозы - добровольность. Статья И.В.Сталина "Головокружение от успехов" исправила этот крен. Но после её опубликования начался заметный отлив из колхозов.

Нам по-прежнему приходилось решать сложные проблемы. Одно из них, например, было размещение обобщенного скота. Свести его в одно место не представлялось возможным. Не было больших животноводческих дворов. Пришлось решать эту проблему поэтапно. Сначала скот ввели в одну деревню, где были большие кулацкие дворы. А потом его свели в общее строение. Во второй деревне наоборот. До выгона на пастбище скот распределили по личным хозяйствам колхозников. В этом деле присутствовал ещё один нюанс - ещё сильными были стремления работать на "своей" собственной лошадке, "своим" инвентарем. Для преодоления подобных привычек практиковался перевод рабочего скота из одного отделения в другое.

Так у колхозников воспитывалось сознательное социалистическое отношение к общественной собственности и к труду. С собственническими пережитками велась неотступная борьба. На нарушителей дисциплины накладывались взыскания, штрафы, а расхитителей колхозного имущества исключали из колхоза, судили.

Деревня переживала крутой перелом. Ломались вековые устои, навыки, привычки, вся психология, весь строй мысли крестьянина - единоличника.

Шла трудная борьба нового со старым. И мы были на её передовом крае.

Примечание:

1) На этот рассказ читателю следовало бы обратить особое внимание, так как Романова О.И. оказалась в числе очень немногих авторов, приветствующих и активно проводивших политику большевиков в деревне.

Документ № 10

Рубцов Дмитрий Ермолаевич родился в 1910 г. в д. Лебеди Промышленновского района Кемеровской области. Живет в Кемерово. Рассказ записала Костюкова Марина в феврале 2000 г.

Мои мать и отец родились в 1870 г. Имели пять детей: два сына и три дочери. В моей собственной семье - семь детей: три сына и четыре дочери.

Коллективизация в нашей семье связывается с каторгой, бесправием, подневольным трудом. Я уже тогда был, считай, взрослым человеком. И вспоминаю её как разорение комиссарами хозяйств, грабеж ими крестьянского имущества. Это горе и слезы крестьян. От родителей я часто слышал проклятия властям за коллективизацию!

В нашей деревне босяков не было. Не было таких людей, которые не хотели бы на себя работать, то есть тех, кто пил, гулял и был бедняком. Кулак - это политическая кличка людей, которые кормили себя, поставляли продукты в город, платили налоги, а, значит, кормили и других людей. Кулаки, конечно, не хотели идти в колхоз. Не хотели отдавать дармоедам своё горбом нажитое имущество.

Тогда нами правили большевики. Вот они и решили срочно создать военную промышленность за счет ограбления крестьян. Издали законы и постановления о насильственном сгоне крестьян в колхозы. Кто не хотел идти на бесплатный каторжный труд, того объявили кулаками - мироедами и подвергли полному разорению, грабежу и насилию. Людей отправляли в северные лагеря России, на каторжные работы: лесоповал, строительство Беломорканала, добычу золота, руды, строительство военных заводов.

Деревня стала нищая. У крестьян отбирали последнее. Райком ВКП (б) агитировал за счастливую жизнь в коллективном хозяйстве. По деревням разъезжали специальные вооруженные работники. Они были часто пьяными. Под угрозой расправы заставляли крестьян записываться в колхоз. Правда, они всем давали срок подумать. Всем несогласным - угрожали. За отказ вступить в колхоз крестьян выселяли и увозили на каторгу или в глухие поселения.

Молодых сразу забирали на работу, а пожилых сначала сажали в тюрьму, а затем отправляли на север. Конфискации подлежало всё имущество хозяина: скот, птица, сельхозинвентарь, одежда, обувь и др. (1)Часть крестьян уходила в леса. Там они создавали отряды по борьбе с произволом властей. Но любой протест крестьян жестоко подавлялся.

Председателей колхозов назначали свыше.

Иногда выбирали из деревенских. Колхозники уважали только умелых, справедливых и хозяйственных председателей и бригадиров.

До коллективизации у нас каждый крестьянин имел в достатке и мясо, и молоко, и овощи. В деревне была своя "молоканка" - как бы маленький заводик по переработке молока. Там крестьянское молоко перерабатывалось в творог, масло. Лишнее - обменивалось в городе на ткань, обувь, одежду. Переработанные продукты отправлялись в город или хранилище со льдом, который мы зимой туда завозили. После коллективизации молоко уже сдавалось в город как налог, то есть, задаром.

В колхозе работали от зари до зари. Нам ставили трудодни. На них мы получали пшеницу, овес, мед и другие продукты. Колхозное добро, конечно, воровали. Но наказание за это было очень суровым. Поэтому мы очень боялись воровать. В доколхозное время мы не воровали друг у друга и без всякой боязни. Почему? Да потому, что у всех всё было, каждый обеспечивал себя сам. Но, признаться, и воровать-то в домах особо нечего было. Да и совесть у людей была. Дармоедами ещё не привыкли жить.

Крестьяне мечтали о роспуске колхозов. Это я точно знаю. Мечтали хотя бы потому, что тогда бы они стали свободными и могли куда-то поехать. Крестьянин мог выехать из деревни только по направлению колхоза и обязательно вернуться назад на работу. Паспортов у колхозников не было. Не было и пенсионеров. Так распорядилась советская власть. Мои дети уехали из колхоза при первой же возможности.

Были в наших Лебедях и "враги народа". Это были простые люди, которые имели неосторожность что-либо сказать против советской власти или против колхозов. Нередко это были те, кто просто пошутил или украл в колхозе какую-то малость. В сталинские времена разговоров о политике велось мало. Что-то из политического чаще всего говорилось в сердцах или в пьяной компании.

Был, конечно, у нас и голод. Люди собирали по полям мерзлую картошку или что-то там в лесу. Варили суп из крапивы, лебеды.

Когда началась война, пошли воевать только те, кто имел призывной возраст. Не больше трети их вернулось с войны. Да и то, это были раненые и перераненные люди. Те, кто побывал в немецком плену, отправлялись в ГУЛАГ, откуда они уже не возвратились.

После войны жить стало лучше. Но не намного. Было всё то же: голод и налоги. Налоги были на всё: яйца, мясо, молоко, масло, шкуры, шерсть. Всё это сдавалось государству в установленном количестве. Норму на каждый двор устанавливал сельский совет.

Грамотных было мало. Школы были не во многих деревнях. Да и те - только до 4 классов. Были у нас и избы-читальни. Отношение к ним, конечно, было положительное. Для нас это было "окно в мир". Своих книг в них не было.

Церковь у нас была. Но потом её разрушили. В 1931 г. священника отправили в ГУЛАГ.

За всю жизнь я нигде, ни разу не отдыхал. Телевизор и холодильник мне купили уже дети.

Правительство уделяет мало внимания деревенской жизни. А в годы реформ жизнь в деревне ещё больше ухудшилась. Люди уже не могут прокормить себя только своим хозяйством. Там остались старики, а они не в состоянии держать какую-либо живность.

Нищета в деревне будет ещё долго.

Примечание:

1) Произвол и насилие царили в деревнях. И это несмотря на специальные циркуляры властей, их запрещавшие:

Инструкция

Кузнецкого окружкома ВКП (б) "Всем секретарям райпарткомов" О порядке определения кулацких хозяйств, подлежащих выселению"

18 февраля 1930 г.

г. Щегловск.

При определении кулацких хозяйств, подлежащих выселению за пределы округа, ориентируйтесь в среднем на одни процент по отношению ко всему количеству хозяйств данного района. Тщательно проверяйте, дабы в эту категорию попадали наиболее мощные и наиболее активные кулаки. За каждого середняка, который будет предназначен для высылки за пределы округа, Вы будете отвечать персонально, помимо непосредственных виновников. Отбор должен производиться при непосредственном участии членов РИКа и окружных уполномоченных.

Ещё раз категорически предлагается не распродавать раскулаченное имущество, а передавать его колхозам в неделимый фонд по нормальной оценке, используя это имущество как паевой фонд для вступающих в колхозы бедняков и батраков.

Не допускайте явно фиктивной оценки раскулаченного имущества. Факт выселения должен сопровождаться максимальным усилением работы среди бедноты не только путем общих собраний и формальных резолюций, а также углубленной разъяснительной работой среди середняков, имеющей целью доказать середняку лживость кулацкой агитации, якобы раскулачивание направлено и против середняков.

Добейтесь, чтобы колхозы приняли на себя засев оставленной кулаками земли и сдачи при новом урожае товарных излишков, которые приходились на кулацкое хозяйство.

Подпись М.Икс.

ГАКО. Ф.П-26. Оп.1. Д.157. Л.2.

Заверенная копия. Машинопись.

Лексика и орфография документа даны без изменения.

Документ № 11

Федоськина (Петрова) Мария Филипповна родилась в 1910 г. в Чебуле Кемеровской области. Живет там же. Рассказ записала Бессонова Виктория в сентябре 1999 г.

Поначалу мы не худо жили: два быка, корова, два теленочка, куры. Потом измором вся скотина полегла. Осталась одна корова. В семье у нас было пятеро детей: я, Надька, Колька, Витька и Танька. Своих - у меня четверо. Старший Михоня (59 лет) работает сварщиком, у него трое детей. Санька (50 лет) уехал с семьей за границу, деньги зарабатывает. Люська - врач (фельдшер) в нашей деревне, а Нюрка дома сидит, детей воспитывает.

Я, слава Богу, грамотная. Окончила три класса. Это благодаря родителям. Мамка у нас больна строгая была. Отец, тот всё ремнем решал. А вот мать могла так словом забить, что звать себя забудешь. Бывало, хочешь по улице побегать, а как мамку увидишь, что та на крыльцо вышла, так сразу домой бежишь. Я из школы приду и сразу корову пасти. А мать ещё мешок с собой даст, чтобы я на обратном пути травы нарвала. Не дай Бог, этот мешок не полный… . Но ничего, жили!

А потом другая власть пришла. Стали нас в колхозы собирать. У нас последнюю корову свели в общее стадо. Вот тогда действительно нужда пришла. Голод стал. Тех, кто не хотел в колхоз вступать, силой заставляли. А если кто всё-таки упрямился, его кулаком прозывали. Каких из них совсем из деревни выгоняли, а каких раскулачивали. У них всё забирали, вплоть до последних валенок.

Отец комбайнером в колхозе был, а мать дояркой. В то время день числился трудоднем, деньги за него не платили. На них продукты начисляли. Но их было мало. В колхозе мы уже досыта никогда не ели. Бывало, проснешься ночью от голода, сил нет, как есть хочется! У маманьки всё было подсчитано: до последнего зернушка, до последнего кусочка буханки. Полезешь в стол, чтоб крошечку съесть, а мамка встанет и по рукам даст. Вот так и жили.

Потом ко мне свататься приехали. Раньше ведь как было? Не спрашивали, нравится тебе жених или нет. Как отец с матерью скажут, так тому и быть! Вот и пошла я замуж. На свадьбу всей деревней собирали: и одежду, и покушать на стол. О приданном и говорить нечего было! Это тебе не ранешное время. Колхоз нам с Миколой выделил домишко. Из досок кровать сделали. Стол и табуретку он сам смастерил. Лет через пять стали понемногу обустраиваться.

Но тут война пришла. Я уже второго ребенка ждала. Миколу моего забрали воевать. Сестру мою Надьку - тоже. Она фельдшером была. Тогда люди не такие, как сейчас, были. С радостью на войну шли. Не боялись погибнуть. А мне одной ещё тяжелее стало. Но люди помогали. Когда, например, Миханю надо было в школу отправлять, так ему совсем не в чем идти было. Кто рубашонку из соседей дал, кто штанишки. Я хотела, чтобы дети образованными были.

Когда Микола с войны пришел, полегче стало. Но всё равно ещё долго от войны оправиться не могли. Правитель тогда у нас строгий был - Сталин. Его все боялись!

Но всё равно - голод-то не тетка. Приходилось воровать. Бывало, идет машина с зерном, а мужики к ней подбегут и украдут кепку пшеницы. Кого поймают, в тюрьму посадят, или даже расстреляют. А кого пронесет, всё же семью накормит. Да! Ох, и тяжело было! Вот она жизнь-то какая была! Как речка быстротечная. Плывёшь себе по течению. А если плавать не умеешь, так быстро потонешь. И слово против власти не скажешь. Хотя, конечно, были и такие, кто говорил. Но их врагами народа считали и в тюрьму сажали. Боялись люди лишнего сказать. Не то, что сейчас. Хоть во весь голос кричи, никто тебе ничего не скажет.

Муж мой помер лет десять назад. Хорошо хоть детей подняли, сумели воспитать. А что ещё человеку нужно?!

Сейчас жизнь и вовсе наладилась. Только надо, чтобы пенсию вовремя носили. А так, жить можно! Корову держу, козочек, кур. В общем, не жалуюсь. Да ещё дети, нет-нет, да помогут. Жить стало лучше. Хоть и давят народ ценами.

Мне 89 лет, но я всё сама по дому делаю: и пол помою, и за водицей схожу. Закалка-то она много значит. Я, вот, и думаю, а если бы жизнь по-другому сложилась, дожила я до стольких лет или нет?! Наверное, нет! Потому что, хоть и суровая была жизнь, но люди хотели жить и жили. Жизнь - штука тяжелая. Но если хочешь жить - значит, будешь.

Никуда ты не денешься - ни от времени, ни от судьбы!