Нелегкая судьба сказок Чуковского

Это сегодня творчество Чуковского является классикой детской литературы. Но ведь были и иные времена...

«Среди моих сказок не было ни одной, которой не запрещала бы в те давние годы та или иная инстанция, пекущаяся о литературном просвещении детей».
(К. Чуковский «От 2 до 5»)

В 1920-х годах сказочное творчество Корнея Чуковского переживало свой расцвет и его детские книги Мойдодыр», «Крокодил», «Мухина свадьба», «Тараканище» стали пользоваться огромным успехом… 

Однако к концу десятилетия над сказками Чуковского начали сгущаться тучи. Цензурные придирки были и раньше. Первой мишенью стала сказка про Цокотуху, которая сначала носила название «Мухина свадьба». Цензорам сразу не понравилось «мещанское» слово «свадьба». Потом придрались к рисункам, заявив, что на картинке Муха стоит слишком близко к Комарику и улыбается чересчур кокетливо, а это может «вызвать у детей эротические мысли». В итоге вообще заявили, что Муха – переодетая принцесса, а Комарик – переодетый принц. Почему у комарика гусарский мундир? Дети, увидев комарика в гусарском мундире, немедленно затоскуют о монархическом строе. Почему мальчик в «Мойдодыре» побежал к Таврическому Саду? Ведь в Таврическом Саду была Государственная дума. Почему героя «Крокодила» зовут Ваня Васильчиков? Не родственник ли он какого-то князя Васильчикова, который, кажется, при Александре II занимал какой-то важный пост. И не есть ли вообще Крокодил переодетый Деникин?

Надо сказать, в 1920-х - начале1930-х годов будущее сказки как жанра находилось в Советском государстве под постоянной угрозой. Принцы и принцессы считались вредным напоминанием о монархии, а чудеса и нелепицы, мол, прививали ребенку неправильное представление о реальности. В педагогике властвовало такое направление, как педология, поддержанное Троцким, и от педологов Корней Иванович тоже натерпелся по полной. То с какой идиотской и неадекватной серьезностью отдельные ревнители «науки и разума» вчитывались в сказки, хорошо иллюстрируют претензии следующие претензии к «Мухе-Цокотухе».

А. Колпаков, из письма в «Литературную газету», 1960:
«Вместо того чтобы привить ненависть к этому гнусному и отвратительному насекомому, причиняющему человечеству постоянный вред, Корней Чуковский преподносит детям Советской страны свою стихотворную чепуху, восхищаясь мухой — этой гадостью. …Так начинается это восхваление вредного насекомого, которое полностью уничтожено в Китайской Народной Республике.
Корней Чуковский в своем произведении о мухе-цокотухе вместе с тем восхваляет и других вредных насекомых, как тараканов, которых муха приглашает на угощение. Фигурируют здесь и букашки, блошки, недостает только Корнею Чуковскому воспеть вшей, но о клопах он отзывается восторженно».

На его старую сказку «Крокодил» ополчилась сама вдова Ленина – Надежда Крупская, подвизающаяся на ниве детского воспитания. В газете «Правда» за 1 февраля 1928 г. она писала:

«Что вся эта чепуха обозначает? Какой политической смысл она имеет? Какой-то явно имеет. Но он так заботливо замаскирован, что угадать его довольно трудновато. Или это простой набор слов? Однако набор слов не столь уже невинный. Герой, дарующий свободу народу, чтобы выкупить Лялю, – это такой буржуазный мазок, который бесследно не пройдет для ребенка. …Я думаю, «Крокодил» ребятам нашим давать не надо, не потому, что это сказка, а потому, что это буржуазная муть».

Защитника Корней Иванович нашел в лице Максима Горького (кстати, нещадно им критикуемого в дореволюционные годы). Горький пишет письмо в «Правду», где утверждает, что Ленин называл книгу Чуковского о Некрасове «хорошей толковой работой», а в, указанных Крупской, строчках сказочник пародировал вовсе не Некрасова, а Лермонтова.

Защита Горького подействовала, но лишь на время. В конце 1920-х годов нападки на Чуковского возобновились с новой силой. Появился даже такой клеймящий термин, как «чуковщина». В газетах так и писали:
«…основной опасностью в нашей детской литературе является чуковщина, т. е. антропоморфизм, аполитичность и уход от вопросов сегодняшнего дня».

К. Чуковский:
«Чуждаюсь ли тенденции я в своих детских книгах. Нисколько! Например, тенденция «Мойдодыра» – страстный призыв маленьких к чистоте, к умыванию.  Я знаю сотни случаев, где «Мойдодыр» сыграл роль наркомздрава для маленьких.
Та же тенденция и у «Федорина Горя». Там пропаганда гигиены, санитарии, уважения к вещам, которого так не хватает нашей юной культуре.
Тенденция моего «Лимпопо» – это уважение к медицине и докторам – тоже не лишнее в малокультурной стране.
Тенденция «Крокодила» и «Тараканища» даже слишком подчеркнута. Остальные книги – просто сказки, но черт возьми, неужели Советская страна уж не может вместить одного единственного сказочника! Я понимаю, если бы у нас было полсотни Чуковских и каждый из них написал бы полсотни «Бармалеев» и «Мух-Цокотух» – это была бы опасность. Это была бы чуковщина. Но ведь я почти единственный сказочник изо всех детских современных писателей, единственный сказочник на 150 000 000 – и пишу по одной сказке раз в три года».

К. Чуковский, из дневника, 1968:
«…от меня отшатнулись мои прежние сторонники. Да и сам я чувствовал себя негодяем. …Выгоды от этого ренегатства я не получил никакой.
В голове у меня толпились чудесные сюжеты новых сказок, но эти изуверы убедили меня, что мои сказки действительно никому не нужны – и я не написал ни одной строки».

В 1930-х годах в высших эшелонах Советской власти усиливается жестокая борьба разных партийных группировок. Итог этой борьбы мы знаем – левый и правый «уклоны» были разгромлены, а Сталин уверенно укрепился во главе государства. Попали под разнос и многие революционные «перегибы». Общество потихоньку стало возвращаться к традиционным ценностям с новым - социалистическим - наполнением.
Коснулось это и детской культуры. Педологи были изгнаны из сферы воспитания, начал праздноваться Новый год и ёлка перестала означать «предмет религиозного воспитания». Реабилитировали и жанр сказки. Однако, к тому времени творческий дух Чуковского был уже подорван. Более 10 лет из под его пера практически не появляется ни одной оригинальной сказки. 

Последней полноценной сказкой Чуковского стал «Бибигон» про храброго и самоуверенного мальчишку-лилипута, построенная на сочетании прозы и поэзии. Летом 1945 г. писатель передал сказку в журнал «Мурзилка», и тогда же начал читать ее по радио. «Бибигон» имел огромный отзыв у детворы – маленькому забияке мешками шли письма и присылались подарки.
(В журнале «Мурзилка» «Бибигон» печатался с ноября 1945-го по июль 1946-го.)

Ничего «социального» в сказке не было, но и здесь Чуковскому не повезло.
В 1946 г. во время очередных внутрипартийных разборок, следствием которых стало и известное Постановление “О журналах “Звезда” и “Ленинград”, под раздачу попал и «Бибигон».

Это был последний удар для Чуковского. Больше из-под его пера не выйдет ни одной сказки. А ему самому в начале 1950-х казалось, что он навсегда выпал из детской литературы. В статье “Правды” за 16 апреля 1951, посвященной задачам Детгиза, имя Чуковского даже не упоминается.

С началом т.н. «оттепели» отношение к Чуковскому вновь меняется. Его вновь начинают активно издавать. Мало того – он был обласкан властью. Когда в 1957 г. (к 75-летию Корнея Ивановича) писателю вручали орден Ленина, генсек Хрущев шутливо посетовал Чуковскому, мол, «я и так устаю на работе, а тут еще внуки по вечерам заставляют читать ваших «Мойдодыров»».

В 1962 г. – новая порция наград: Ленинская премия за книгу «Мастерство Некрасова» и докторское звание в Оксфорде. Недаром Чуковский, умерший в 1969 г. в возрасте 87 лет, когда-то написал, что «в России надо жить долго».