Действие трагедии.

 Кризис процесса творчества и кризис монархического процесса связаны в процессе становления. В виде лирического отступления от основной темы, рассмотрим семь уровней. Тем более кинематограф для человека современного - как Священное Писание.

Первым уровнем является просто видимость. Шоу. Но не все в народе могут долго обходиться без морали. И вторым уровнем подпирается весь массовый кинематограф. Даже короткометражки Чаплина уже содержат классовую, точнее уличную, борьбу толстых людей и тонких людей.

Третий уровень оставляет мораль и содержание и начинает собой неудержимое стремление киноиндивидуума к форме. Впрочем, расстаться с моралью, значит потерять доход и прибыль. Третий уровень бывает началом, основой и тылом для всей массы формалистов. Идти дальше Джармуша  - значит отказаться от утреннего кофе и сигарет. Хорошие кинозвёзды любят такие фильмы. Для них сниматься у Джармуша или Тарантино – значит немного порисковать, дать себе волю как человеку искусства.

Четвёртый уровень мораль  уже совсем не любит. Игры остаются позади, начинается реальный риск выживания. Впрочем, оставить мораль и жизнь как вредную привычку нелегко. Для борьбы с ней приходится проходить минной поле аморализма. С каким невероятным трудом Тарантино пытается быть честным перед искусством, а Китано делает это «легко».

Все три уровня середины: третий, четвёртый, пятый можно назвать уровнями аристократизма и мастерства.

 Пятый уровень предоставляет человеку чистоту формы, пустоту формализма и полную свободу от морали-плюс и морали-минус. Многие бывают в этой пустыне, но немногие пытаются поселиться в ней. Не случайно авангардный формализм связался с темой Уллиса – странного странника.

Шестой уровень близок к пределу. Усталость делает артиста и режиссёра спокойнее и мудрее. Старость грезит детством. Спилберг и Бессон снимают сказки. Кэрри оставляет кривляния, но сохраняет мастерство и ждёт, кто даст ему сыграть короля Лира. Антаниони и Кубрик, словно Гёте в старости, исследуют природу пола. На этом уровне неожиданно появляется зритель. Оказывается, фильмы снимают не для материально-морально-формального самообеспечения, а для зрителя. Со зрителем возвращается и содержание.

Седьмого уровня в неповоротливом кинематографе не бывает, но фильмы седьмого уровня бывают. Как появляются «Римские каникулы» или «Зеркало»? Чего хотел снять и не снял Куросава? А почему Куросаве Госкино СССР не позволило сделать сцену бури на озере Ханка длительностью двадцать минут? Чего боялись?   Как бы там небыло: императоры и в кино бывают. И с ними точно также поступают.