Можно ли судить о силе монархического движения по её проявлениям?

Можно ли судить о силе монархического движения по её проявлениям? А если нет, как оценить скрытую силу? Как вообще измеряется политический потенциал? Социологические опросы происходят в ситуации, когда скрытые силы «дремлют», и данные таких опросов обычно не предсказывают результат выбора. А предсказать расклад сил в случае существенной перемены политической ситуации невозможно. Кто окажется не только словом, но на деле сторонником монархии, сколько будет сторонников, на что они решаться, и что смогут сделать из предрешённого?

Назовём непредсказуемую базу монархического движения «защитниками детей». Защитник детей – тот, кому за детей обидно, что их за людей не считают. Социальный состав «защитников» вряд ли будет ограничен. В любом слое общества найдутся такие люди: от детсадовца до седого генерала. Но, можно предположить, что наибольшее количество участников такого монархического движения дадут не сами дети, и не их родители, а старшие братья и сёстры, то есть молодёжь, и поколение бабушек и дедушек. Само название «защитник детей» предложено студентом педиатром, после того, как он обнаружил, что детям в больницах лекарства отпускаются по остаточному принципу. Медицина лечит или избирателей, или платёжеспособную часть населения.

Защитник детей как народоволец. В своё время именно народовольцы составляли собой социальную базу монархического процесса. А не коммунисты. Те, кому за народ было обидно, что его за человека не считают. Народовольцы сначала были фольклористами, а не террористами. Лишь в условиях монархического кризиса, монархический процесс вошёл в противодействие с монархией и приобрёл революционный аспект. «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем, мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем». Всё и ничего поменялись местами, и началось всё с начала. Революция сама себя отбрасывает, а монархический процесс продолжается.

Но в 20 веке произошёл перелом. Людей стало больше, чем «не людей». До этого времени элита общества всегда была в меньшинстве, а сейчас наоборот: большинство уже люди. Элитарность стала массовой, как и образование. Во-первых, это значит, что монархический процесс собрания людей воедино перешёл свою середину и приближается к завершению, а во-вторых, это значит, что «мир насилия» уже не разрушить. Насилие стало нормой, и с помощью насилия не удастся ввести детей в сообщество людей. Парадоксально, но на этой стадии монархического процесса общество автоматически избавляется от детей. В мире, где насилие стало нормой, завершить процесс собирания людей «можно» и посредством уничтожения опоздавших на урок?

Не в силе Бог, но в правде.

И защитникам, хотя бы в силу обстоятельств, придётся прибегнуть не к силе, но к правде. Что нового можно будет написать в газете «Детская Правда»? Призыв «дети всех стран объединяйтесь»? Правду-матку о насилии чужих людей над нашими людьми? Или детскую правду?

Что отличает элиту общества от простонародья? Знания – вот та сила, которая всегда делала человека человеком в глазах человека. В этом и сила знания. Быть человеком в собственных глазах немаловажно, однако не достоверно. К тому же путь познания требует меры и времени. Значит, знающий человек лишь в меру является человеком, да и то, приобретает эту меру со временем. Вначале мы все профаны. Тем более детство всегда профанировано знаниями взрослых. На этой профанации детей основано современное школьное образование, как общественный институт насилия. Ясно, что защитникам детей для борьбы потребуются не только сила знания, потребуется ум.

Сначала представим себе ум как лес. Потом срубленный лес-кругляк, потом пиленный, потом строганный, потом столы и табуреты, сделанные из пиломатериалов. На месте соснового бора представим ангар, наполненный деревяшками. Вот таков процесс образования – весь ум ушёл на знания, остались одни пни. Теперь снова представим себе лес не тронутый рукой человека. Дремучие непроходимые дебри, птицы не поют, звери не живут, огромные стволы гниют подо мхами и лишайниками. Вечные сумерки и обиталище лесного страха. Ум без знаний дремлет. Говорят ещё, что невежественный ум порождает чудовищ. Самый лучший лес – осветлённый хозяйственной рукой человека, но не вырубленный. Лес способный к достаточно быстрому возобновлению.

В своё время, я, будучи биологом-экологом, пытался вести в средней школе факультатив по экологии. На одной из встреч, как положено,  спрашиваю деток: без чего нельзя жить? Вася говорит: без еды. Молодец. Аня: без воздуха. Молодец. Томас: без воды. Молодец. Вовочка: без ума. А как привнести ум в общественную жизнь? Или кто это сделает для нас? Так вот, с точки зрения неомонархизма, в общественную жизнь ум приносят дети. Там где есть адекватное общение с детьми, там есть и возможность умных решений. Что же значит для политики не участие детей в процессе выборов? Неумное засилье знаний и недалёкая прагматика? Запор методологического сленга на управленческих семинарах? Страх принятия необдуманных, но обговорённых решений?

Если для монархии главной ценностью является суд, то для монархизма такой ценностью является ум, который надо уметь использовать с умом, а то он кончиться, и не сможет отрасти вновь.