Идеология «умственных плотин»

Столетиями Россия колебалась между общеевропейским путём развития и своим «особым путём», неизменно означавшим ничем не сдерживаемый произвол власти с последующей национальной катастрофой.

«Божественное самодержавие» монаха Филофея

Освободившись от ига Орды, русские княжества развивались «ноздря в ноздрю» с европейскими, пока самодержавная «революция» Ивана Грозного кнутом и плахой не загнала Московское царство на «особый путь». Но одно голое насилие без идейного обоснования — ненадёжный фундамент власти. Такое обоснование дал псковский монах Филофей: его концепция объявила Московское царство «Третьим Римом», единственным законным наследником (после падения Византии) истинного христианства — православия. Эта «Святая Русь», возглавляемая «царём-священником», земным средоточием православия, была окружена (особенно с запада) слугами Сатаны.

Тонкие богословские построения Филофея в едва ли не поголовно неграмотной стране мало кому были понятны, зато практические выводы из них оказались очень удобны для подведения «божественно-исторического» фундамента под самый лютый произвол. 

Согласно Филофею, через царя как через единственный «интерфейс» Московским царством управляет непосредственно сам Христос. Каждому он определяет его место и роль в государстве, а значит, любая самостоятельная попытка подданного хоть как-то изменить их, даже мысль об этом — кощунство, и наказание за него — казнь лютая. Все отношения верующих с богом по земным вопросам — только через царя, как через «одно окно». Духовное представление о «рабах божьих», спроецированное на земную жизнь, низвело православных в царские холопы.  А поскольку лица «холопей» несущественны, то и всё человеческое разнообразие подданных слилось для московской власти в единоликую однородную массу — православный русский народ.

Неудача конституционных мечтаний

Возрождая разрушенную в Смутное время государственность, первые Романовы сохранили в качестве идейных скреп Московского царства и божественное самовластие царя, и агрессивную «еврофобию». Лишь катастрофическое военное и экономическое отставание от западных соседей вынудило прагматика Петра I вновь повести свою державу вдогонку за стремительно развивавшимся европейским миром. Самовластие же, хоть и лишённое прежнего «божественного» фундамента (церковь сама стала, по сути, государственной службой) и внешне европеизированное, сохранялось ещё два столетия.

При Петре от обезличенного «русского народа» отделилось многоликое дворянство и вскоре вынудило самодержцев и самодержиц считаться со своими сословными интересами. Существуя рядом с простонародьем как колония в стране дикарей, оно сформировало свою собственную полуевропейскую культуру. Низведя своих крепостных до полуживотного состояния, торгуя ими как скотом, дворянство охотно предавалось высокопарным фантазиям об «исконной нравственной чистоте и непорочности» крестьянства, так же как европейские колонизаторы — фантазиям о добронравии «не испорченных цивилизацией» туземцев-дикарей.

Апогеем петровского пути страны стало «дней Александровых прекрасное начало» — сам император и его ближайшее окружение готовили не только отмену крепостного рабства , но и конституционные ограничения самодержавия.

Впрочем, эти осторожные попытки провалились. Выбранное в древности народом и единственно благодатное для него самодержавие, не может быть ограничено даже волей самодержца. Законов в России нужно поменьше, а новые не нужны вовсе: их заменяет отеческая забота милостивого монарха.

Против пагубных мудрствований

Сменивший брата на троне Николай I, чьему воцарению едва не помешало восстание декабристов, идеал государства видел в армии, а надлежащих подданных — в военных, исполняющих приказы без сомнений и рассуждений. Россию, ошеломлённую мятежом дворянской элиты и его разгромом, он намеревался привести в чувство «войной, надеждами, трудами», а главными причинами всех «нестроений» считал недостаточность порядка и нравственности, разрушаемой европейскими «ложными идеями».

Одним из первых законов Николаевской эпохи стал цензурный устав (прозванный современниками «чугунным»), который запретил публикацию любых рассуждений об историческом процессе и вообще сочинений, «наполненных пагубными мудрствованиями новейших времён». Новой секретной службе, Третьему отделению императорской канцелярии, поручалось следить за общественным мнением, беспощадно искореняя идеи, не соответствующие видам правительства.

Отныне главной задачей образования становилась индоктринация: юношеству надлежало внушать исключительно одобренные правительством взгляды и ценности. Основу их составляли: извечное преимущество русских перед остальными народами, идеальное соответствие самовластия (и порождённого им устройства общества, включая крепостничество) природе русского человека, несовместимость с русским характером свободы и всеобщего равноправия.

Незыблемость таких взглядов надлежало обеспечить цензурой, перекрывающей доступ к любой информации, способной вызвать хоть крупицу сомнений в них. 

Такая концепция уже не определяла места и роли России в мире, а рассматривала её отдельно, как бы вне всеобщей истории. И предназначалась исключительно для «внутреннего употребления». 

Объявив и самодержавие, и православие коренящимся в нравах и традициях русского народа (в «народности»), нужно было как-то определить эту самую народность. Для этого пришлось установить, что русский — исключительно тот, кто верит в русского бога и любит русского царя. Исходя из этого — не любящий царя или не верящий в русского бога автоматически исторгался из сонма русских.

Умственные плотины

Новая государственная идеология должна была обеспечить России возможность пользоваться всеми достижениями Европы, не допуская проникновения в Россию идей, породивших эти достижения. Достигнуть этого предполагалось путём поощрения направления умов в нужное правительству русло, «внушив молодым людям охоту ближе заниматься историей отечественной, обратив больше внимания на узнание нашей народности во всех ея различных видах». На направлениях же, правительству нежелательных, предлагалось умножение «умственных плотин».

И был установлен всеобъемлющий, в том числе полицейский, надзор над учебными заведениями и учащимися, независимо мыслящие профессора изгонялись, а то и ссылались. Частное образование было прекращено, а собственно народу — крестьянам, составлявшим девять десятых населения страны, было вовсе запрещено учиться.

Идеологические оковы, мешавшие естественному, то есть свободному, движению мысли, всего за 20 лет привели Россию к всеобъемлющей — политической, экономической, интеллектуальной и нравственной — катастрофе, предопределившей её сокрушительное поражение в Крыму от европейской коалиции и последовавшую за этим Великие реформы— демонтаж всего наследия николаевского царствования.