Кто пировал в блокадном Ленинграде, пока тысячи людей умирали с голоду

«Представь, что ты живешь в городе, где нет тепла, а за окном тем временем минус 20. Хоть немного согреться можно только в том случае, если начнешь ломать свою мебель, рвать свои книги или же сможешь найти щепки, оставшиеся от соседней двери, которую только что разбомбили. А ты сам при этом живешь на кусок хлеба в день. Хлеба, сделанного из опилок, клея и еще чего-то мало съедобного. А еще у тебя нет света. Когда солнце садится, то становится совсем темно. При этом солнце встает где-то в 11, а уже в час дня начинает заходить. И везде дико холодно. Люди не могут жить при такой температуре, им нечего есть, никакой транспорт не ходит. Машины перестали ездить еще в конце октября 1941 года. По городу передвигаются только грузовики, битком набитые оружием. Добраться куда-либо можно только пешком. В городе нет воды. Как люди могли жить в таких условиях? Я не знаю. Я знаю только одно: я бы не смог. Я едва ли могу назвать кого-то из моих знакомых, кто смог бы это сделать, а жители Ленинграда смогли», — так рассказывал в эфире одной из американских телепрограмм в 1982 году автор книги «900 дней блокады Ленинграда» Гаррисон Солсбери. Он приехал в город в январе 1944 года, сразу после снятия осады. В то время автор работал шефом московского бюро The New York Times (в переводе с англ. — «Нью-Йоркские времена»).

Книгу о жизни в блокадном Ленинграде Гаррисон написал в 1960-е годы. В ней он подробно описывает, как жил член Военного совета Ленинградского фронта Андрей Жданов: «Он редко выходил за пределы Смольного. Там была кухня и столовая, но он почти всегда ел в своем кабинете. Еду ему приносили на подносе, он ее торопливо проглатывал, не отвлекаясь от работы (…). Питались они [члены номенклатуры] несколько лучше остального населения. Жданов и люди из его окружения, как и фронтовые командиры, получали военный паек: 400, не более, граммов хлеба, миску мясного или рыбного супа и по возможности немного каши. К чаю давали один-два куска сахара», — писал журналист. Он пояснил, что никто из высших партийных руководителей «не стал жертвой дистрофии, но морально они были истощены».



Однако совсем другая картина предстает со страниц книги писателя Игоря Атаманенко, внука личного кардиолога Жданова: «В то время как простые ленинградцы получали по 128 граммов хлеба в день, Жданов и его сотоварищи в блокаду ни в чем себе не отказывали. Особенно хорошо это знали врачи, которым подчас приходилось спасать высшую партийную элиту от последствий неумеренных обжорств и возлияний. Бабушка рассказывала, что у него на столе всегда были в изобилии деликатесы и разносолы. Она сама видела, как во время блокады в Смольный привозили и свежие овощи, и живых барашков, и живую птицу».

Многие писали, что представители советской власти, несмотря на голод, царивший в блокадном Ленинграде, устраивали застолья. Эта информация не раз вызывала жаркие споры. Так, оператор центрального узла связи, располагавшегося во время войны в Смольном, писал, что банкетов не видел. При этом вспоминал, как высокопоставленные чиновники всю ночь напролет отмечали праздник 7 ноября: «К ним в комнату мимо нас носили тарелки с бутербродами. Солдат никто не угощал, да мы и не были в обиде».

Во время блокады высшее государственное и военное руководство Ленинграда действительно получало паек куда лучше, чем большинство городского населения. Точно так же, как и солдаты, которые в окопах питались лучше горожан, а летчики и подводники кормились лучше пехотинцев.

Из дневников инструктора отдела кадров райкома ВКПб Николая Рибковского, опубликованных в феврале 2016 года, следует, что он, несмотря на сложившуюся военную ситуацию, проблем с едой не испытывал. На завтрак ел макароны или лапшу, кашу с маслом и выпивал два стакана чая с сахаром.

Днем на первое ел щи или суп, на второе — мясо.

В марте 1942 года Рибковский описывал свое питание в стационаре горкома партии, который размещался в одном из павильонов закрытого дома отдыха партийного актива Ленинградской организации: «Питание здесь словно в мирное время в хорошем доме отдыха. Каждый день мясо: баранина, ветчина, курица, гусь, индюшка, колбаса. Или рыба: лещ, салака, корюшка, и жареная, и отварная, и заливная. Икра, балык, сыр, пирожки, какао, кофе, чай, триста граммов белого и столько же черного хлеба на день, тридцать граммов сливочного масла и ко всему этому по пятьдесят граммов виноградного вина, хорошего портвейна к обеду и ужину...
Да. Такой отдых, в условиях фронта, длительной блокады города, возможен лишь у большевиков, лишь при Советской власти... Что же еще лучше? Едим, пьем, гуляем, спим или просто бездельничаем и слушаем патефон, обмениваясь шутками, забавляясь игрой в домино или в карты. И всего уплатив за путевки по 50 рублей!»

Кстати, в архивах не обнаружено ни одного документа, в котором бы говорилось о случаях голодной смерти среди чиновников. В декабре 1941 года исполком Ленгорсовета распорядился, чтобы Ленглавресторан выдавал ужин секретарям райкомов компартии, председателям исполкомов райсоветов, а также их заместителям и секретарям, не требуя при этом продовольственных карточек.

Широкий общественный резонанс вызвало интервью жительницы Ленинграда Нины Спировой, проработавшей всю блокаду в Елисеевском гастрономе. Женщина рассказывала о том, кто и как получал продукты в осажденном городе, в то время как другие жители умирали от голода.

По словам Спировой, в возрасте 16 лет она попала на работу в Елисеевский секретный спецраспределитель, где были фрукты, колбасы, кофе и многие другие продукты, о которых другие ленинградцы и не мечтали. В документах Продовольственной комиссии Военного фронта Ленфронта его называли «Гастроном», иногда «Гастроном №1».

«У нас была другая жизнь. Яблоки, груши, сливы, виноград. Все свежайшее. И так — всю войну. Напротив меня был мясной отдел. Несколько сортов колбасы, окорока, сардельки. Рядом кондитерский — конфеты, шоколад. Чуть подальше, в другом конце зала — алкогольные товары: вина, водка, коньяки (…). Люди приходили спокойные, хорошо одетые, голодом не изможденные. Показывали в кассе какие-то особые книжечки, пробивали чеки, вежливо благодарили за покупку. Был у нас и отдел заказов "для академиков и артистов", там мне тоже пришлось немного поработать», — рассказывала блокадница.

Слова женщины подтверждает и доктор исторических наук Никита Ломагин, автор книги «Неизвестная блокада». По его данным, Елисеевский заработал летом 1942-го. При этом в обычном смысле слова магазин был закрыт: заколоченные окна, закрытый вход с Невского проспекта. Попасть внутрь можно было только со двора.

В спецмагазине обслуживались несколько сотен людей (крупные ученые, военные, выдающиеся деятели культуры и искусства, представители партийной номенклатуры, а также члены их семей), они посещали его в строго отведенное время, чтобы не создавать очередей. Обычные граждане даже не знали о существовании спецраспределителя.

Кроме «Елисеевского», были специальные столовые и рестораны для очень узкого круга лиц. «В городе был запас продуктов, который существовал до войны и находился в специальных холодильниках: копчености, колбаса, сыр, замороженное мясо, а также шоколад, сахар, кофе, чай и другие продтовары длительного хранения (…). Было небольшое подсобное хозяйство, где были и коровы, и свиньи, где производилось молоко, а куры несли яйца (…). Помимо всего этого доставляли продукты самолетами.
В материалах продкомиссии есть отчеты — когда, куда и сколько. Продукты привозили на специальную базу НКВД, которая действовала и до войны, и в блокаду, и после войны», — заявил Ломагин в одном из интервью.

По словам Ломагина, в том же Смольном на самом деле питались хорошо. Однако в противном случае ситуация была бы еще хуже: «Ленинград в таком случае вообще остался бы без руководства, и тогда бы наступил хаос».