Гром Небесный. Часть I.

 

 

                       КАК      НАЧИНАЛАСЬ     ЭТА     КНИГА?

 

 

 

 

 

Я хорошо помню  тот день, когда началась эта книга, потому, что в этот самый день, несмотря на конец ноября, грянул гром небесный!

Гром грянул и весь мир услышал, что Советский Союз ввёл свои войска в Афганистан.

Я подошёл к календарю и вырвал из него листок.

Гром грянул 25 ноября 1979 года.

Этот день в календаре древней Руси считался особым. Это день Ивана, Ивана Милостивого. На Ивана Милостивого обычно шёл снег. А вот в 1979 году  взял да и грянул гром небесный. И гремел он,  над нашими головами, не смолкая,  почти десять долгих лет.

Этот гром изменил судьбы  не только сотен миллионов людей в той нашей советской стране,  но и судьбу самой страны, да так, что она  перестала   существовать.

Поэтому, уважаемые читатели, не случайно, что один из главных героев моей книги назван старинным русским именем Иван.

Алексей. Полина. Серафима….

Все они были когда – то моими современниками, несмотря на то, что образы их, в соответствии с литературными традициями, являются собирательными.

Эта афганская война до сих пор  не раскрывает своих тайн.

Зачем?   Скажите, а вы  сами открылись бы потомкам   в том, что при живом муже оказались в наложницах у повелителя гор?

Десятилетиями, день за днём собирал я материал о героях этой войны.

Многие её  участники;  солдаты, сержанты, офицеры и генералы узнают себя в героях моей книги.

И это вполне естественно, поскольку я умышленно сохранил их имена и фамилии.

Россия должна знать  и помнить своих героев.

Да, не обошлось и без художественного вымысла, если этого требоволи интересы книги.

Прототип Алексея Арсеньева Юрий Николаевич Артёмов жив здоров и поныне, и проживает в Ташкенте.

Да, он был на этой войне начальником штаба тыла Ограниченного контингента войск в Афганистане с 1979 по 1983 годы. Это он ушёл в запас с этой генеральской должности подполковником. Это именно он участвовал во многих  эпизодах этой войны, которые описаны в моём романе.

Однако ни с Полиной, ни с Серафимой он в жизни не встречался. Не был он и в Египте.

Иван Кольцов и Серафима - тоже моя любовь и моё прошлое. Они тоже, в определённой степени,  дети писателя Владимира Уразовского. И пусть время хранит в своей памяти и тайны их личной жизни, которые они не хотят раскрывать.

И в заключение, позвольте отправить вас, уважаемые читатели, на страницы своей книги словами. – Это было недавно, это было давно. Но это всё  было!

Спасибо вам  герои – афганцы за ваш ратный подвиг! Вечная слава и память всем погибшим на этой войне!

 

 

 

 

С уважением. Владимир Уразовский.     2 февраля 2011 года.                                  

 

 

 

 

                                         ВЛАДИМИР     УРАЗОВСКИЙ

 

 

 

 

 

                                                       ИЗБРАННОЕ

 

 

                                                           ТОМ    2

 

 

                                                           РОМАН

 

                                                    ГРОМ      НЕБЕСНЫЙ      

                                  

                                                              

                                  

                                                                Или

                            ПЕСНЯ  О  ДОБЛЕСТНОМ   РУССКОМ    АФГАНЦЕ  

 

 

                             

 

 

                                               

 

                                                  Книга   первая.  

 

 

 

 

                                                 ИВАН  И СЕРАФИМА.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                     Глава первая.  

                                        

 

 

 

                                          ГЕНЕРАЛЬСКАЯ      ДОЧКА.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

По горбатому мосту, через Волгу, с одного берега на другой, переходило лето.

А навстречу ему катился маленький юркий трамвайчик, красный от счастья и восторга.

На мосту они встретились.

 Они встретились и разошлись, как старые  знакомые.

Трамвайчик зазвонил и стал стремительно спускаться с моста.

Там он, резко повернув влево, притормозил и замер.

       Арсеньев  сел в этот трамвай,  бегущий в лето, с самого начала маршрута. 

От авиагарнизона Мигалово.

Рядом с ним расположилась старушка с девочкой лет семи.

Не обращая никакого внимания на гудящий народ, старушка, с экспрессией выражая свою радость, по поводу нагрянувшего в город тепла, говорила  девочке –

-    Ну вот, внучка, и пролетью конец! 

Снова, на матушку Волгу, в нашу вотчину, боярскую Тверь,  или  Калинин,  вернулось лето. Пришло оно - и  все  мы  в вверх головы подняли!  Ожили, как прошлогодняя трава.

Вот так – то!

Солнце – оно всему голова! И небу. И хлебу. И  девоньке  красной. И старому деду, да, да.  Летом солнышко    по небу на быках  едет. Под колокольный звон и шум зелёных дубрав земных. Тихо – тихо везут его былинные быки, с утра  до ночи, от восхода до захода.  Потому то, внучка, летний  день  так  долог и жарок!

Девочка, всплеснув ручками, подняла на бабушку ясные глазки -

-  А зимой, бабушка, кто его везёт?

-    Зимой его коники  быстрые  везут. И высоко – высоко над землёй. Далеко до него зимой. Потому  и студён день – то  зимний.  Короток, словно  нос у воробышка.

Вот, сейчас, мы с летом красным и повстречались на этом горбатом мосту. Не заметила?

Вокруг теплынь! Деревья зелёные платочки надели. По травке шёлковой ребятишки босые бегают, веселятся. Вон, видишь, на клёне старом воробышки малые резвятся,  летать учатся.

И зелень вся эта и радость от тепла, которое лето принесло.

 

Трамвайчик стоял.  Водитель поджидал девушку, спешащую к остановке.  Но вот она, наконец, добежала до  трамвая и оказалась внутри.

Русоволосая, с выразительными, серо – голубыми глазами,  в которых  сияла весна, и  с ярким румянцем на щеках  стояла она на передней площадке, привлекая внимание всех пассажиров.

Одета она была довольно скромно.  По студенчески.

Тонкий стан её облегало светлое платье из хлопчатобумажного репса, усыпанное      цветками  васильков.

Девушка, покопавшись в своей сумочке, достала из неё валютный советский рубль – 

-  Товарищи пассажиры. Кто мне  рублик разменяет?

Билет стоил,  всего – то,  три копейки. Но, никто, даже, и не шелохнулся в ответ на эту просьбу.

Старушка, сидевшая впереди Арсеньева, чуть приглушив голос,  сказала    своей внучке. –    -  Обрати внимание, детка, на эту юную особу, так незаметно.

      Ну, чем не  Симонетта Веспуччи Боттичелли?    

Только, что не в красном и без  грусти в глазах. 

-  Заметь. Одета   она не  по парижски, но с изюминкой, с душой, с эдаким  русским форсом!

 Видиш. Весь гардероб у неё  подобран под цвет лица и глаз.

 Нежные, прохладные, размытые, сиреневые тона, на объятой огнём,  молодой   душе.

 И сдержанно, и  модно!  И современно!

И  никаких драгметаллов!  Помни, детка, что золото привлекает дурных людей, кои 

могут превратить твою жизнь в кошмар!

Коли нацепишь на себя побрякушки, то и сама, вскоре,    побрякушкой  станешь.

А девушка, между тем, повторяя свою просьбу, пошла по трамваю, от пассажира  к пассажиру,  к задней площадке трамвая, туда, где они находились.

 

-   Твоя молодость, детка,  попомни, должна пройти среди орхидей, мальвы и сирени.

Без  всяких кроваво - красных тонов и гвоздик! –

- Назидательным тоном, не выпуская из виду  Симонетту, внушала старушка своей внучке.

-  Бабуля? А как  же ты  упаковывалась, когда была   такая же, как она?

-   Как я одевалась? 

-   О – ля – ля!  Стиль авангард.  По -  революционному, по большевистки!

-  Вся  в красном от пяток до губ!

Море гвоздик.  Грубые ткани. Широкие юбки,  в два, а то и в три слоя.

Да, да, тогда это  было  нормой!

Твой дед называл этот  мой наряд. –  Из -  под пятницы суббота или из - под субботы

выходной? – Засомневалась она.

-    Фаворитами моей молодости, детка, сирень и мальва, увы, не были.

Зато потом, девочка моя, я,  надолго,  сменила  красный цвет   на   чёрный…

А теперь, как видишь, уже и старость прибирает меня к своим рукам,  облачая с ног  

до головы в чёрные  цвета.

Что поделаешь?  Таковы  законы земного бытия!

 

А девушка с  валютным рублём   подошла, между тем, уже  к  Арсеньеву. –

-  Мужчина, вы не могли бы разбить мне рубль?

- Могу!  Охотно.   Делить и разбивать – моя прфессия! 

Как же, не разбить такую крупную монету!  Да, ещё, вам!   Молодой и   румяной!

Арсеньев подошёл к кассовому аппарату и кинул в него монетку. Затем, оторвал билет и отдал его Симонетте. –

-  Прошу, красавица.  Вот вам билет. Считайте, что я разменял вам  ваш рубль и мы, друг другу, ничего  не должны.

-  Нет, нет. – Начала отказываться девушка. -  

А так не могу!  Мне надо  разменять.  Я… Я   за так не могу.  За спасибо!

-   Не будем мелочиться. Три копейки –  не грош. Москву  на них не возьмёшь! -

Махнул рукой  Арсеньев  и сел на    своё место.

-  Однако,  должна же я  с вами  рассчитаться. - Настаивала девушка на своём.-

-   Надо же! В каком глупом положении,  я  оказалась.

- Без   трёх копеек  в кошельке.

Как,же,  мне быть? 

-    Не будете же вы высылать мне эти три копейки по почте? Из Калинина в Ташкент? -  Попытался  успокоить её Арсеньев.

-    Будем. Если не разменяем, то будем высылать!

Арсеньев с удивлением стал разглядывать девушку. Стоит она перед ним, в своём простеньком платьице, смущаясь  и робея.

Слышно даже как сердце у неё стучит в груди.

-  Ну, хорошо, красавица.   На  нет - и креста нет, как говорится! –

Уступил он ей. - 

- Раз вы такая принципиальная, то оставьте мне свой адрес.

- Даст Бог, окажусь я здесь  снова то и забегу к вам за должком.

Устроит вас такой вариант?

-    Устроит. Вот вам мой адрес. Запоминайте. Город Калинин, проспект Калинина, дом   

номер два Калининой Серафиме Афанасьевне.

-   Алексей Владимирович Арсеньев – Представился он ей. –

- Судьба ведь не всегда      бывает злодейкой.

 Авось и свидимся  в этом  славном городе, ещё разок!

               Красный трамвайчик стал подходить к своей очередной остановке.

Арсеньев поднялся и направился к выходу.

В этот момент, старушка, громко  вскрикнув, всплеснула руками –

-    Боже  праведный! У меня ведь полно мелочи.

- А  ну, ка,  милочка  давайте  мне свой   неразбиваемый валютный  советский рубль.

И она, получив рубль,  начала  перебирать копейки. -

-   Сейчас, сейчас.   Минуточку.  Вот  вам  пятьдесят, семьдесят, восемьдесят пять,   

девяносто пять.  Получите свой целковый.

Трамвай остановился.

Арсеньев вышел из него и двинулся к набережной Волги.

Пассажирка Серафима Калинина, проживающая в городе Калинине,  кинулась, было, вслед за ним, но  опоздала.

Красный трамвайчик,  дважды,  никого не ждал. Не имел такой привычки.

Он, дав парочку коротких звонков, покатил дальше.

Однако, судьба  -  злодейка приготовила Арсеньеву в этот день ещё один сюрприз.

Он проводил в этом городе на Волге свой отпуск.

Здесь, в авиационном гарнизоне Мигалово, служил его брат.

В Мигалово базировались два полка бомбардировщиков ТУ - 16.

Третий полк  этой дивизии  дислоцировался в Шайковке.

Брат Арсеньева Иван  носил  погоны старшего лейтенанта  и служил в полку  авиационным техником.

Арсеньеву  нравился  этот северный, омываемый волнами трех рек, город.

Ветры южные, горячие   были  в этих краях гостями  редкими.

Настолько  редкими, что жаркие дни в году можно было пересчитать по пальцам. 

 Истинным хозяином Твери всегда был Ветр северный, Ветр студёный.

Этот ветер и  приучил тверичан быть  в жизни сдержанными и терпеливыми!

Люди здесь тверды и неуступчивы в делах житейских.

Немногословны. Больше любят слушать, чем говорить. Подстать людям, здесь, берёзы и ели! –  Тихо стоят  они, потрескивая,   на суровом морозе и слова лишнего от них тоже не дождёшься. 

Другое дело летом!

В  тверских лесах, после грозы, стоит густой запах крапивы.

И ветер выносит его из лесу на простор. 

К тихим речным заводям, где подрагивают от ветерка тонкие робкие цветки.

На жёлтые от лютиков и ромашек луга.

На синие от колокольчиков долы.

На розовые от дрёмы  лесные поляны.

Этот  же ветер переносит с цветка на цветок и золотых  пчёл,  и  белых бабочек, и стрекоз.

 Дух русских былин не исчез, пока ещё,  из этих лесов,  полей и долов, чем и славиться тверская земля!  

 

К вечеру, того же дня, Арсеньев оказался на  самой окраине города.

Погода портилась.

 К запаху  крапивы, которой порос весь берег,  добавился запах приближающегося дождя.

На дождь,  сразу же,  отреагировала природа, особенно   цветы и листья.

 Он давно уже заметил, как поникли венчики чистотела и повлажнели листья  у тополей - осокорей.

Однако, стреча с дождём в его планы не входила.  И он заспешил домой.

Покинув волжский берег, Арсеньев выбрался на притихшую, безлюдную улочку с деревянными домиками.

 Он шёл по этой, утонувшей в  сплошной зелени, скромной улочке, наслаждаясь её ароматами,   тишиной и уютом.

Но вот  с обеих сторон улицы пошли  большие каменные дома.  Стало меньше деревьев.

У магазина  промышленных товаров он остановился.

Где – то,  далеко – далеко, пели солдаты.  Пели песню, которую любил  он  и сам. –

 

                                   Полем вдоль берега крутого, мимо хат.

                                   В серой шинели рядового шёл солдат.

 

Вдруг, к солдатскому хору  присоединились два высоких девичьих голоса.

Арсеньев,  прислушался. – 

-    Что за наваждение?

Прямо на него, по улице, в сопровождении офицера, двигались, по,  солдатски,  чеканя шаг, и подпевая невидимому, далёкому хору, две девушки. –

 

                                   Шёл солдат, глотая слёзы.

                                   Пел про русские берёзы…

 

С одной из этих девушек он сегодня уже встречался. Это была Симонетта, задолжавшая ему три копейки.

Арсеньеву стало не по себе. Почему? Он и сам этого не мог объяснить. И он, не желая напоминать Симонетте о  трёх копейках долга,  решил  укрыться от неё  в магазине.

Уже, входя  в магазин, он услышал –

-    Девичья рота! Стой. Слева по одному. Первая Сима. Вторая  Полина. В магазин 

электротоваров. Шагом марш!

Через секунду, все  трое оказалась в магазине.

Симу – Симонетту, старший лейтенант, в форме танкиста, нежно поддерживая под локоток и называя её Пчёлкой, повёл туда, где на стеллажах и полках были выставлены  осветительные приборы.

Но Симонетта, задержав  по пути своего поклонника и, робко заглядывая ему в глаза,  заговорила   приятным,  колеблющимся от  волнения, голосом. –

- Старший лейтенант Кольцов!  Дайте  мне слово офицера, что мы,  очередной   выходной  проведём на  природе.

Ваня,  я так хочу побродить по цветущему лугу.  Постоять  в зарослях жёлтого донника или у кипрейного пастбища, где  трудятся пчёлки, собирая  нектар.

Ведь я же  сама  у тебя Пчёлка!  

А ты, разве не хочешь посидеть у свежескошенной полоски?  А? А я хочу, я  мечтаю туда попасть! 

Мне, даже, во сне приснилось, как я   беру в руки пучёк  скошенной травы и вдыхаю в себя   опьяняющий  запах  полыни,  с примесью   мяты, дубровника и  тысячелистника!

Ах – х!

- А колдовской ветер, мой будущий майор,  разносить этот  аромат  по всему белому 

свету и исцеляет людей

- Ты, знаешь, что такое стрибожья  или вдовья трава?

Это  горькая полынь. Но её целебная  горечь,  огнём  своим, вмиг сожжёт,  в,   уставшем жить человеке,  уныние и безысходность.

Так  считала моя бабушка Дарья.

Так говорю и я, твоя Пчёлка.

Это она  познакомила меня с золотыми травами  России.   

Старший лейтенант, лёгким движением привлек к себе девушку и, стараясь, чтобы его не  услышали посторонние,  негромко сказал. –

-   Отрада  дней моих.  Цветок очей  желанный.  Обещаю поднести к вашим ножкам и,  

цветущий луг,   и     целую копну сена, и самого себя, если вам  так будет угодно!

А девушка, шаловливо погрозив  ему пальчиком,  сказала. -

-   Ну, ротив цветущего луга и копны  свнжескошенного сена я не возражаю.

А, вот, по поводу вашего намёка  на самого себя, придётся подумать, мой дорогой.

Не знаю, не знаю,  насколько далеко вы можете зайти в мои сны и сновидения.

 

Подруга  Симонетты, кареокая  шатенка,  покинув их, прошла  вглубь магазина, что – то,  высматривая на прилавках и, почти, вплотную приблизившись к Арсеньеву,  смерила  его быстрым и цепким  взглядом.

Знала бы она, чем это для неё  потом закончиться.

 Этот мимолётный и острый  взгляд её карих глаз  согрел его  и обескуражил, лишив того непринуждённо - развязанного состояния, в которое он  пришёл ещё  на волжском берегу.

Он,  стоял, как завороженный, не смея двинуться с места. -

-  Какая   ласточка!  Будто  из сказки   прилетела, кареглазка.

Вскружила мне голову и  порхнула  налево.

Кто бы помог мне к ней подлететь и посидеть на одной веточке? А? 

Люди добрые, чего же вы  уткнулись носами в злекторобытовые приборы?

Не туда смотрите, господа!  Оторвитесь от прилавков  и посмотрите  вот на кого!

Хотя нет!  Эта ласточка слишком высоко и быстро летает!  Мне за ней не угнаться.   

Не по годам мне, стрижу,  эта молодая   птичка. Не по годам…

Она  моложе меня лет на десять, наверное? 

А май сентябрю не пара. Эх, ты. Старый ворон. Летел бы ты в  Ташкент на свой бархан,   а не  гонялся  по магазинам   за  ласточками.

Ах, как она меня разбудила и вывела из глубокого сна.  

В этот момент он услышал, как  танкист окликнул одну из продавщиц. -

-  Девушка, а девушка?

-    Слушаю вас,  уважаемый защитник отечества. -  

Ответила ему,  порхающая за  прилавком,  простая деревенская  голубка, лет восемнадцати.

-    Скажите, а электрические лампочки  у вас в продаже имеются?

-    Нет проблем.  Берите,  хоть  на миллион! А, вы  за какими грушами  пришли в наш   

      электросад?               

     Какие  лампочки  вам нужны?   Которые  с матом,  или, которые  без мата? -           

И голубка,  из тверской, патриархальной глубинки,  смерила старшего лейтенанта на свой аршин. -  Ой, так вы танкист, оказывается!

-    Тогда, понятно. Вам нужны лампочки с матом.

Старший  лейтенант, мгновенно оценив ситуацию,  расхохотался  –

-    Нет! Уж лучше давайте нам без мата. А матом мы их сами покроем,  если  

потребуется.

-    Пчёлка  - Повернулся  к  своей  спутнице танкист –

Девичья рота! А ну ко мне!  Как, прав я или нет? Это, ведь, так просто.

Взять и покрыть лампочку матом!  Уж, матом крыть  мы, танкисты,  могём!

-    Так какие  же лампочки мы  будем брать? С матом или без мата? -

Танкист  сказал это  и с улыбкой посмотрел на девчёнку,  ожидающую   его за прилавком.

Спутницы танкиста рассмеялись –

-    Нет, нет, наш доблестный старший лейтенант, матом мы  их крыть отказываемся.   

Мы, люди культурные!  И, потом, зачем   портить товар. – Пропела Симонетта.

Продавщица магазина, догадавшись,  что её разыграли, закрыла от стыда лицо руками и   убежала в подсобное помещение.

Ареньев оказался   невольным свидетелем этой  сцены.

-    Стало быть, наречена она  Полиной.  Завяжем узелок на память! –

Отметил про себя Арсеньев, не сводя глаз с кареглазой шатенки Полины.

И он,      стараясь быть незамеченным, тихо покинул магазин.

В следующее воскресенье, ближе к полудню,  из города, на новгородскую трассу,  выскочила, белая как снег, Волга генерал – майора Калинина.

Управлял  автомобилем  старший лейтенант Кольцов.

Рядом с ним сидела генеральская дочка Серафима.

Не доезжая нескольких километров до районного центра Медное, Волга  повернула направо и, выскочив на просёлочную дорогу, понеслась в сторону реки  Тверцы.

Минуя берёзовые рощи и хвойные  перелески, танкист Иван Кольцов и студентка медицинского института Серафима Калинина, вскоре,   добрались до речной поймы.

Оставив автомобиль  на верху, влюблённая пара,  спустившись  вниз, вышла на заливной луг.

 

А на том заливном лугу, мимоездом в страны дальние, задремал над луговым разнотравьем  милостивый государь знойный Полдень.

Ехал, ехал по России этот милостивый государь, разливая  вокруг  теплынь терпкую и душистую, благовониями всех одарял,  припекая семенные бугорочки, да, утомившись, закатился на тверском лугу, среди некосей, под цветущую липу.

Знал он, бродяга, что крона у липы, словно шатёр, просторная и теннистая.

А, тут, к лужку,  и наши герои подоспели.

Туда же, к этой липе, держали свой путь Иван Кольцов и Серафима Калинина.

Лежит Краснолетье под липой и дремлет! Сопит, под стрекотню проворных кузнечиков и скрипучих кобылок.

Вторят им,  подпевая,  по такому случаю,  и цикады. –

-    Как, же!  В такой урочный час сама любовь к ним с бугорка сошла, пока Краснолетье 

дремлет под липой неохватной!

А влюблённые идут,  довольные и счастливые по цветущему лугу, поглядывая друг на друга.

-    Ваня,   слышишь, как  поёт славу Краснолетью  весёлый крапивник.

Вон он  там на той липе сидит, куда мы идём?  Он такой, этот крапивник! Как и я. Поёт и  любуется своей мелодией, будто,  выделяет  себя,  из скромного хора насекомых.

Они направлялись  к реке, зеркало которой  сверкало вдали.

Вдруг, на тропинку, по которой они шли, выскочила занятая трясогузка.

Серафима, заметив птицу, обрадовалась, словно ребёнок. –

-    Ваня, гляди, гляди, кто нас встречает?  Трясогузка!  Ах  ты, пичужка!

Она хозяйка и  распорядительница всего этого  царства и  всей этой красоты.

Это у неё такая  работа, чтобы нас с тобой  проводить  до самой реки.

Только, прошу тебя, говори  по - тише, чтобы её не спугнуть.

Бежит  впереди них  проводница  пернатая по тропке,  торопится  к реке.

Бежит, кружа и петляя, чтобы показать гостям  всё самое лучшее, что  на этом лугу есть.

Спешит, бежит впереди них трясогузка, да, вдруг, прекратив  свой лёгкий бег, возьмёт, да и остановиться среди лугового раздолья.

Остановится, оглянется на васильковое, белое платье Серафимы из хлопчатобумажного репса и, удовлетворённо покачав хвостиком,  летит  по тропинке   дальше.

А  вокруг   всё, будто,  вымерло. 

Трясогузка эта, неугомонная  и  устроила милостивого государя здесь  на отдых.

 А, теперь, ведёт  влюблённую пару на край луговины, к прибрежью, к крепким, раскидистым кустикам васильков.

Вот  подошли они  к  островочку, где  разморилась под  солнцем колючая ежевика.

-    И у  тебя, тоже, пора цветения. –

Осторожно  потрогала её листочки Серафима.  

-         Попробуй, сейчас, Ваня, её  только  задери!

Плеть её изовьётся, словно змея и зашипит на непрошеного гостя. –

-     Куда Егорка?  Под листком у нас иголка! 

Красавица!  Листочек у неё тройчатый. Шипы мелкие. А уколет так, что белые зайчики запрыгают в глазах.

Другое дело, когда ежевика созреет. Когда сизый налёт с побегов перейдёт  на ягоды. Вот тогда, мой дорогой, мы здесь уже  не будем непрошеными  гостями.

Тогда мы с тобой придём сюда и полакомимся, ею, чтобы плоды её не достались одним муравьям да  осам! 

Или, того хуже, осеннему ливню.

-    В православном календаре, даже, есть день, посвященный поре созревания ежевики.  И называется он, Ваня, - Давыд  Ежевичник.

- Вон оно, что, Пчёлка!  -   Удивился Иван. –

Из рода в род – тот же урод!    

И  тут,  вдруг  захмелев от лугового разнотравья, его Пчёлка полетела! 

Она, кружась и пританцовывая, вокруг  Кольцова,  начала напевать, самой же придуманные слова, на мотив популярной  песни. -

 

-         Гроздья чёрныя, гроздья  жгучие, гроздья  страстные и прекрасные! Как люблю я вас! Как  сорву я вас! Как  вкушу я вас, придёт сладкий час!

 

Легко покачивая бёдрами, по, цыгански, потряхивая плечами и играя руками, она летала вокруг  него.

Он же, увлечённый её  порывом,  схватил и  поднял   её на руки.   Затем, целуя, понёс  на руках. - 

-         Пчёлка!  И всем этим премудростям тебя бабушка обучила? 

Откуда у тебя эти знания?

-         Моя бабуля по отцу, Анна Ивановна, знала все целебные травы и лечила людей.

И я пошла по её стопам и учусь на врача. Она меня наставляла с малых лет. –

-         Сима! Помни. У человека есть семь суставов: родник, чело, горло, сердце, ярло,живот и  зарод.

И есть семь золотых лечебных трав, которыми они излечиваются. -

-         Для сердца – горец. Для родника – подорожник. Для чела –  крапива.

Так, что у нас там дальше следует?

Ага, вспонила!  Чего ты  мне  не подсказываешь?  

Для горла – одуванчик. Для ярла – ромашка. Для живота – полынь.

А, для зарода – солодка.

Бабуля моя и заговоры знала, Ваня.

-         Хочешь послушать?

-         Хочу, родная. Хочу, сладкая! –

Как во хмелю, протяжно  басил  Иван, продолжая нести Серафиму на руках.

-    Неси меня и  слушай, мой бравый друг. -

-     Господь Бог! Пошли своего архистратига Михаила изгонять скорби и хвори  из семи 

суставов и семи жил человеческих!  Всё. Как, дальше я забыла.

Но ты, Ваня, лучше, никогда, не болей.

-    Хочешь сказать, что если я заболею, то  ты  и замуж за меня не пойдёшь?  

На лугу заскрипела коростель. Кольцов опустил Серафиму на землю и они оба прислушались.

Звуки доносились оттуда, где среди некосей томно взметнула свою голову,  седая полынь.  

-         Вон  она, уже, где . – Показала рукой Серафима.

Видишь?  Вон, там, где  полынь льёт свою горькую долю, через птичьи стёжки дорожки, на кипрейное пастбище.

Там сейчас у пчёл, на бражных, медоносных соцветиях,  идёт пиршество!

-         Ты мне зубы,  бабкиными молитвами, не заговаривай. –

Кольцов, обхватив её за талию, прижал к себе и   повторил вопрос. –

-    Так, пойдёшь,  или не пойдёшь  ты за меня замуж,  если я  собьюсь с пути  и занедужу?  

-         Ну,  спутница моя и целительница, чего молчишь?   Я жду! Подай же голос!

И  Иван  тряхнул её за плечи.

-         Привет, Иван! Привет тебе, привет!

-     Глянь - ка, наша  проводница пернатая пропала. -

Серафима, явно не  хотела отвечать на его вопрос.

-    Ну, я жду - с!  Что ты замерла, как гроза перед  четвергом?

И, тут  Пчёлка, звонко рассмеявшись и   сладко оглядев  его, словно медоносное соцветие,  нежно зажужжала. –

-         Замуж- ж –ж?    За тебя?  Да, хоть, сейчас!  Мне замуж – ж – ж, уж – ж, невтерпёж – ж- ж.

Ну, чего же, ты стоишь, как телеграфный столб.    

Бери и неси меня, за неимением ванны, в   реку. Ну!

Ну, что же, ты не жужжишь, от радости, как я.

Уложи меня на зеркало реки, в котором отражаются   багряные зори и  полюбуйся!  

Кольцов, сам, чуть было, не зажужжавший от соблазна, замолк, не зная, как ему поступить.

Серафима,  заметив это, залилась краской смущения,  и перевела разговор на другую  тему. -   На трясогузку!

-         Ну, нет, танкист. Эта белая, птичка с чёрными пятнами, на полпути нас не бросит.

-         Мы хорошие!   Мы, без приказа, ни – ку - да!  

Полетели дальше, Ваня. И с песней. 

Представь себе, что ты на плацу! Давай. Песню за – пе - вай.

И она пошла вперёд. -  Некому берёзку заломати.  Люли,   люли, заломати.

Звонкий   голос её разлетелся по всему луговому раздолью.

Милостивый государь Полдень, дремавший под липой неохватной, проснулся, зевнул и  пошёл, своей дорогой, дальше. 

А, как же!  Делу – время, а потехе час!

Кольцов  хорошо понимал, о чём зажужжала его пчёлка.

 Но он, не мог нарушить слова, данного её отцу, генералу Калинину.  -  Никаких пряников до свадьбы! 

Её отец, Афанасий Северьянович, так и  сказал ему, погрозив кулаком. –

-    Никаких  пряников до свадьбы ты танкист,  от моей дочери,  не требуй.

 Он  давно  заметил,  как, вдруг,  зажужжала его пчёлка и куда она  его клонит с самого Василия – капельника,  с которым совпало торжественное собрание по случаю дня рождения  вождя мирового пролетариата Ленина.

И теперь, чтобы выйти из  недвусмысленного положения, в которое он попал, Кольцов осторожно бросил ей вдогонку. -

-         Пчёлка!  Перестань жужжать. Послушай лучше меня. 

Я  сложил о  тебе  вирши.  Я их тебе…  

Но она не дала ему закончить. –

-         Не надо!  Не  хочу  никаких пресных  рифм, мой друг!  Хочу пряников!  

Посмотри вокруг. Какая гармония!   Какое благозвучие!  С веток мёд капает.

Дадим слово Природе.  А сами помолчим. 

Какие вирши, Ваня, когда сердце  рвётся  из груди. –

Гляну в поле, гляну в небо. И в полях и в небе рай. - Как сказал поэт. Про свой рязанский край.

Серафима, выдохнув  из груди воздух, тяжело вздохнула и с виноватым видом, не глядя на него, произнесла. –

-         Пора. Нам пора  окунуться в воду, раз  до  пряников  мы не доросли.

-         О,  А вот и наша проводница явилась!

Пока  я тебя здесь искушала своим жужжанием, похожим на мычание тёлочки.

               Только не заглядывай мне в глаза. Не надо! 

Молчи, или не быть тебе моим женихом!

Затем, окинув Кольцова туманным взглядом, она пошла от греха подальше туда, где поджидала их трясогузка.

Она, покачивая бёдрами, поплыла к скошенной полосе, за которой виднелись заросли пахучего жёлтого донника.

А  птичка – невеличка, напоминая о себе, выдала, вдруг, звуковой позыв.

Да  ещё   какой!   Не какое – то, там, чириканье,  типа  -  Апчхи, спичку в нос!  Ничевос, ничевос!  Нет!  А целое  музыкальное произведение. 

Настоящий мотив  с вариациями. –

-         Цези – цери – цюря – клюй – клюй.

-         Какой пасторальный мотив! –  Присела к земле, приглушив голос,  Серафима.

Она, всё ещё, стыдливо опускала глаза, пряча их от Кольцова.

Убедившись, в том, что её услышали, и вновь следуют за ней, трясогузка  допела свою подорожную песенку и двинулась в сторону подсыхающих валков сена. –

-    Церя – клюй – клюиль – виу. -  Пригласила она гостей  Краснолетья  в свои владения, допев шедевр до конца. 

               Неровные, горбатые валки сена, своим  острым, терпким запахом,  окончательно выбили Серафиму  из  себя.

Над скошенной полосой стоял терпкий,  вяжуще – кисловатый запах, настоянный на  мяте губоцветной, дубровнике и тысячелистнике.

Серафима, схватив из валка пучок,  ещё не совсем высохшей травы, и, вдохнув его аромат,  поднесла  его к  носу Ивана. –

-         Поднатужся  и  вздрогни, мой друг! 

-         Это тебе не спичка в нос!   здесь огонёк  другой, Кольцов!

-         Вдохни. А, ну, вдохни в себя! 

Чувствуешь, как запах полыни,  даже здесь, берёт верх  над другими травами. 

Ты, ожил?  Загорелся? 

Мне нужен муж, не ветренный и  с жаром.  Но не с пожаром, чтобы  соседок не   спалить. 

А, ну чхни и стань мужчиной! 

Стань стрибожьим внуком, Ваня. Раз, два, три!

Полынь, милый  мой, травка Стрибожья.  Она  даёт человеку силу ветров, которые     

с языческих времён  называли на Руси  стрибожьими внуками.

-    Бабуля  часто повторяла, что пряный запах полынь – травы,  способен разбудить у доброго  человека его глубинную память и вернуть  его на тысячи лет назад.

               Раньше люди на Руси жили в гармонии с природой. И им были известны  многие  тайны бытия   земного. 

И тайны бытия   того, послесмертного  или потустороннего.

-         Мужики, тогда понимали женщин с полуслова  и не раздумывали, что им делать. –

Ломать или строить, Кольцов.  Это так актуально и сейчас! 

Правда, ныне, этот мотив звучить, несколько, иначе - быть или не быть,

Среди  них  не было  слабаков,  и не было идолов,  и обожествлённых, как сейчас,   личностей. 

Каждый сам был Богом.

-         Вдыхай. Вдыхай. Не морщись.

Набирайся сил стрибожьих.

-         Я, смотрю, ты  свою силушку, ненаглядный мой, на плацу да  в трёх уставах оставил. 

               Но Кольцов, отстраняя от себя её руку с пучком сена,   решительным тоном  произнёс. –

-         Ну, хватит, Пчёлка.

Сколько можно  совать мне под нос  горящую спичку?

У меня во рту стало горько от твоей полыни.

Я не такой слабак, как ты думаешь.

Да, я, в свое время, как заяц  дал слово медведю генералу Топтыгину, что не  позволю себе никаких пряников и никаких вольностей по отношению к тебе.

Да, да. И не надо надеятся на то, что я не стану героем своего времени.

Успокойся.  Стану! 

И тебе мало не покажется!

А пчёлка, аккуратно положив клочок сена на место, в валок  язвительно воскликнула. –

-  Вот, вот, дорогой!  Наконец, то    в тебе,   проснулся  мужчина!

Суровый северный ветер подул мне, прямо, в лицо!

Сия перемена мне по душе! Ты  растёшь  на моих глазах.

Ты, пока  ещё, не герой моего времени, не Печёрин и не Вронский, но первый удар кулачком в моё сердечко ты уже сделал.

-  Ещё немного,  ещё чуть – чуть!   И …

И, вдруг, она чихнула. - 

-    Ваня,  а  ну, дай мне по спине пятерьнёй, чтобы отрицательная энергия из меня вышла  вон.

Кольцов хлопнул её по спине и  нервно захохотал. - 

-         Ну,  и  как ты?  Пришла в себя?

-         Не пришла!  

Ты меня в себя, теперь, даже танком не загонишь. 

Найди и сорви мне розу и пойдём    подальше от греха! –

И Серафима ещё раз чхнув,  устремилась  по дорожке вперёд. –

-    Что родители не спите, караулите меня?

-         Ой, мамочка, мамочка и зачем ты меня такую грешную отпустила на этот луг  с гвардии  старшим лейтенантом Кольцовым.

Я то думала он, меня здесь, уединившись, в колечко свернёт и на груди спрячет. 

А он меня в карман положить  хочет, а  потом носить  по танкодрому, на виду у всего полка. 

Я, конечно, не Мери и не Анна Каренина.

Я, всего  лишь Серафима Калинина. 

Кольцов,  чтобы хоть, что – то, сказать, вяло  обронил. -

-  Здесь розы не растут. А вот охапку ромашек я тебе с удовольствием соберу и кину тебе в подол.

-    Кинь, Ваня, кинь!    Ты лучше  камень  в меня  кинь, Ваня,  ибо во мне зреет грех.

Я чувствую, как он учащает моё дыхание. 

-  Гоу ту ми, Кольцов.  А,   ну - ка, приложись ухом к моему сердцу.

Нет, не туда. Вот сюда, левее.  Ещё левее.  На бугорок,  где  он, этот грех, особенно  злючий. 

               Кольцов, повинуясь её зову, подошёл к ней и приложил голову к  её груди.

Слышишь, какая там буря бушует?  Генералу Калинину  показать бы её.

Ладно, чтобы не  чокнуться  лучше  идём  дальше,  в светлое будущее.

Да не вздумай кинуть в меня камень, танкист. 

Я пошутила. А, вот  ромашки мне кинь в подол, пожалуйста.  

Кольцов собрал ей букет.

А, тут и трясогузка  вновь позвала их в путь -  дорогу!

Но, теперь, уже, повинуясь её  крику, Серафима вынуждена была пойти вслед за ней, и впереди Ивана  с букетом ромашек.

               На луговых возвышенностях, мимо которых вела их трясогузка, уже  появились суходолы.

Серафима, замедлила шаг и, дождавшись  Кольцова, вновь, приступила к исполнению   обязанностей  гида.  –

-         Ух, ты!  Вот, уже и суходолы, здесь, появились! 

Перестояла, отплодоносила  травка, да и засохла. Теперь она, бедняжка, как  засидевшаяся  девка! И собой не видна, и на дело не годна.

Сказав это, она, внезапно, остановилась. Да так, что Кольцов с ней столкнулся. 

Она, же, повернувшись к нему,  без какого – либо смущения, положила ему руки на грудь и  подрагивающим от волнения голосом  заявила. –

-         Совсем, Ваня, как я трава эта! 

Созрела. Расцвела. Да  косарь мой,  что – то, замешкался!

Или   приказ не получил.

-         Так и  простою я, как она  на бугорочке до самой холодной и голодной зимы,  пока не налетят белые вьюги или чёрные вороны.

-         Насытятся, чтобы  с голоду не помереть  и  прости - прощай!

               Кольцов был старше  Серафимы на  семь лет и поэтому продолжал, по старинке, восхищаясь её юным очарованием, опекать её, как свою младшую сестру Полину.

-    Серафима. А, ну погоди!

Слушай, Пчёлка! –   Провёл  он  ладонью по золоту её волос.

-         Как ты расцвела!  Какая ты у меня стала  взрослая и умная! 

Тебя впору вести под венец. Я бы тебя,  любимая, хоть сейчас,  окольцевал, да не могу!  

Афанасий Северьянович предупредил меня, что  даст своё согласие на наш брак,  только после того как ты завершишь учёбу в институте.

Поэтому  летим  пока мимо  ЗАГСа   к речке.

Он сказал  это и пошёл.

Но, Серафима осталась на месте. 

Тогда он,  повернувшись,   позвал её. –

-         Пчёлка,   не  куражся, не надо, я прошу тебя. Пошли.   Я жду.

Но она и с места не  стронулась. -

-         Не хочу идти к реке.  Веди меня  в Загс!

Такой  капризной  и непокорной Кольцов не видел её никогда.

Она всегда уступала ему в любых конфликтах и разногласиях.

Он к этому привык, считая такое поведение своей Пчёлки, как  вполне  нормальное.

Кольцов подошёл к Серафиме, которая стояла, красная от напряжения, со стыдливо опущенными глазами, и, почти, насильно, увлёк её за собой. –

-         Ну, довольно  детка. Идём. 

Ты требуешь от меня невозможного.

А Золотое колечко для тебя я уже заготовил. Пошли, пошли, милая.

Партия сказала надо, а комсомол ей отвечает – нет!  Это чревато! 

Тогда он взял её на руки  и перенёс  через ленивый ручеёк, который узенькой ленточкой тянулся  к реке, выписывая по пути замысловатые фигуры.  -

-         Это что за кустики, которые  растут вдоль ручья?  Как они называются?

Таволга, что – ли?

За ручьём он  поставил её на ноги.

Серафима, недовольным тоном,  пробурчала. –

-  Таволга, таволга.  Куда ручей – туда и она. 

Поэтому в народе и прозвали её поручейной. 

Таволга поручейная!

-         Цези – цери – клюй. –  Раздалось, вновь,  неподалёку.

Трясогузка стояла на тропинке, потряхивая крылышками. 

Рядом с птичкой – невеличкой  красовался крестовник.

- Вот, если бы не она, Иван, я бы не пошла, потому что ты продолжаешь относиться ко мне, как к,  какой – то,  семикласснице.

А я,  уже, между прочим,  очень  нравлюсь мужчинам, у которых сталь в глазах блестит и  

золото в штанах, то биш, в карманах звенит. Я скоро закончу ВУЗ.

А ты продолжаешь  упорно этого не замечать и смотреть на меня  глазами   подчинённого  моего отца. -

-         Ать,  два! Ать,  два!  Посла  носа - голова!

Нет, Ваня. Ты -  не  солдафон. Ты винтик 

Жил – был  Иван по уставу! Ать, Два! Ать, Два!

И  любила его, генеральская дочка, засидевшаяся в невестах! А Он  даже  боялся   к  ней подойти, чтобы  ущипнуть!

-    Я не щипач. Я твой жених.

     А ты моя невеста.

-         Невеста из прокисшенго теста. -  Стронулась она с места.

Хочешь, обижайся, а хочешь,  проглоти эту горькую пилюлю.

Ну, а теперь, продолжим  свой путь из огня в полымя, и назад!

Я иду не за тобой.  Я иду за птичкой.

Идём, же, через жёлтые крестовники, мимо золотых колобородников и осотов.

Но, учти Иван! У реки я тебе, кое - что,  скажу.  Ты меня, ещё,  узнаешь,  Ваня!

Поэтому соберись с духом.  Пошли, иди   за мной!  Ать, два! Ать, два.

               Теперь она  сама  пошла впереди него.

Кольцова, вдруг, пронзила  жгучая, дерзкая мысль, которая давно  не давала ему покоя.  И он, не сдерживая себя, как это было раньше, решительно  шагнул за  Серафимой, которая, раздражённым голосом,  продолжала  давать комментарии. –

-         Смотри. Слева, с нежно – розовыми цветками! Это стоят бодяки.

А вот и репейник  разнежился  под солнцем! 

И какая благозвучная, живая  тишина! 

До нашего прихода здесь всё было мертво.

Мы вторглись в это царство  и  нарушили его покой.

              

А, между тем,  милостивый  государь Полдень, ласково  тронув крону величавой липы, в пене жёлто – белых лепестков,  уже отправился дальше.

Липа, охнув на прощанье, вздрогнула и заволновалась, роняя с цветков  на землю целебный нектар.

Но Кольцов с Серафимой этого не заметили.

Им было не до этого.

Когда они приблизились к липе, Серафима, подойдя к её могучему, бороздчатому стволу, прильнула к нему ухом и прислушалась. –

-         Послушай и ты Кольцов, какие  здесь  страсти внутри бушуют!

Прижмись, прижмись к стволу, Иван, жених генеральский. Послушай, как она перегоняет соль земли в медовуху.

-         Слушаюсь! -  Прилип к стволу и Кольцов.

Так они и стояли рядышком, почти, касаясь, друг друга головами. 

Серафима, неровно дыша, зашептала. - 

-         Липа, моё любимое дерево! 

Ох, она не простая, как думают некоторые

Царской породы  эта особа.   А, какая  чистоплотная! 

Не в пример ольхе или осинке.   

Уж, она  - то листвы своей,  как они,  куда ни попадя, не  сбросит.

И плоть  у неё такая же белая и чистая, как  и  у  невинной девчонки.  

Какая она сейчас  сахарная, да чистая!

С пчелами на кистевидных соцветиях.

Листочки то у неё, Ваня, такие же округлые,  как и   сердце  человеческое.

 

Пока они  стояли так в тени раскидистой липы, трясогузка вывела милостивого государя,  через полновесные травостои,  с  луговины.

Но, вот Кольцов и Серафима, оставив  липу,  выбрались на стёжку – дорожку, которая привела их к рябиновому деревцу.

От него  дорожка, круто повернув, пошла под уклон к песчаному бережку, поросшему камышом.

На  ягодах  у  рябинки, уже,  появился  красноватый  налёт.

Как только  милостивый государь покинул  луговину, тишина в округе, сразу же, была нарушена восторженными криками птиц!

Над липой закружилась стайка голубей. Это летали, пробуя на прочность свои крылья, птенцы лесных голубей клинтухов.

Природа вышла из полуденной дрёмы.

На берегу, у раскидистого кустика фригийского василька, они остановились.

-         Ваня,  раздеваемся  и в воду! – Услышал  Кольцов.

Серафима быстрыми,  движениями  легко сняла с себя своё васильковое платьице и  осталась в одном купальнике.

Снял с себя верхнюю одежду  и Кольцов.

Они вошли в сонную реку и разбудили её, шумно барахтаясь и визжа.

Накупавшись,  они выбрались на берег. - 

-         А  теперь мой желанный,  подойди  ко мне поближе!

Только без общих фраз  и афоризмов!

Ваня, я самый красивый цветок на этом лугу или нет? 

Ну, чего ты  прикусил язычёк?  Не молчи. Не надо.

Здесь из всех цветов самая красивый  цветок это  я.

Ваня ты на семь лет старше меня, а растерялся сегодня,  словно мальчишка.

Ну, будь же смелей. Цветок вырос. 

Цветок просит… Чтобы ты, чтобы ты  его сорвал.

-         Подойди и расстегни  на мне  купальник.  Он сдавил мне  грудь и  мне трудно дышать.

Ваня, я хочу родить от тебя дитьку – бандитьку.

Ты, слышишь меня! Хочу дитьку!  Прямо сейчас.

Кольцов, дрожащими руками, освободил её от  лёгкого покрова и,  ударяясь в её лоб, одеревеневшими, пересохшими губами,  зашептал. –

-    Ну, дитьку,  это куда ещё не шло!   А бандитька нам с тобой, Пчёлка,  ни к чему.

В этом я участвовать отказываюсь.

А на дитьку ты меня  сагитировала.

-         Я не трус, Пчёлка.  Я всё давно понял.

Но я дал слово твоему отцу, что до свадьбы тебя не трону… Я слово дал. Пойми ты..

Что  я ему скажу, когда   он узнает?

-         Он не узнает!

И тебе   ничего  не нужно будет ему говорить!

Важнее не то, что  скажет мой папа, о то, что, на днях,  сказала мне мама.

               Кольцов, взял её на руки и, теряя,  от напряжения, контроль над собой, осторожно положил  на горячий песок со словами. –

-         Цези.  Цери, Цюря. Любить, так любить!

Ты сама ещё  дитька – бандитка!

Время, для них обоих,  остановилось!  

 

Высоко в небе  парило солнце. 

И оно перестало существовать для них.

Очнулись они оттого, что под этим солнцем, кто – то, вдруг осмелился и закашлял.

С  ветки  рябины, вспорхнула испуганная птица.

Кольцов, приподняв голову,  увидел, что,  неподалёку, за прибрежными кустами,  по пояс в воде   стоит дородная дама в лиловом купальнике.

Она, поглядывая в их сторону, загадочно улыбалась.

На противоположном берегу разгуливал мужчина.

Вот он поднял руку и крикнул даме. –

-    Эй!   На барже.   Там  железный лом против течения не проплывал? 

Дама недовольно махнула  на  него рукой. –

-         Да пошёл ты!  Уже, нажрался. Всё  у тебя не как у нормальных людей.

 

И, сразу на лугу всё  стало, каким – то, невыразительным и чужим.

И крики птиц. И цветы. И буйная зелень.

Стало невыносимо от палящих лучей солнца. 

-         Цези – цери – цюря! – долетело до них от рябинового деревца.

На тропинку вернулась их добровольная проводница.

В этот момент, в речную гладь,  с лёту, вонзилась,  какая – то, шальная птица.

-         Ты слышала, милая моя жёнушка! Нас зовут. За нами пришли.

Кольцов понял Серафиму на руки и понёс  в прибрежные кусты, к тому месту реки, куда только что ныряла  отважная птица.

Он входил в воду и ласково шептал своей, потерявшей голову, любимой. –

-         Цези – Цери – цюря!

 

При выезде с просёлочной дороги на  новгородскую трассу, притихшая и повзрослевшая, Серафима  попросила Ивана остановить автомобиль. – 

-         Ваня, притормози.  У меня глова кругом идёт от счастья.

Кольцов остановился и,  с укором, посмотрел на неё. –

-         Некому берёзу заломати…

Я уж хотел, было, тебе спеть –

-         Мама, мама дай пилу я берёзку подпилю.  Да не стал. Уж больно ты своенравная!

Ты понимаешь, что я дал слово твоему отцу.

А она, положив ему голову  на  плечо,  прошептала  -  Есть кому заломати!

- Ваня, мне вспомнился Есенин. -

                   

                    Теперь бы брызнуть в небо

                    Вишнёвым соком стих…

 

-         Давай  просто посидим и помолчим. Послушаем тишину.       

Так они сидели до тех пор, пока Иван не  спросил у неё –

-         Пчёлка. Что – же,  такого тебе сказала твоя мама, раз её слова оказались важнее, чем отцовские?

Она долго ему не отвечала.

Потом, убрав голову с плеча, задумчиво произнесла. –

-         Не будем  спешить. Дай срок.  Я, когда  -  нибудь,  тебе об этом расскажу!

Ты, обязательно об этом узнаешь!  Я тебе обещаю.      

-         Да, золотой  мой!  А с чего это ты, вдруг осмелился нарушить обет, а?  

И дитьки – бандитьки не испугался?

Потому, что любишь, что – ли?

Правда, правда?   И я тебя тоже очень люблю! 

Я же  Пчёлка!   И ты сладкий и я сладкая. Мы оба с тобой сладкие!

Иван, зарывшись носом в её волосы, только бормотал. –

-  Ты моя, моя, моя, моя. 

И  тут он случайно нажал на сигнал.

Автомабиль протяжно замычал.

- Была  ты студенткой, а стала женой.  И прости, что я так глупо себя   с тобой  вёл всю последнюю пятилетку!

А, как   поднесла  ты мне спичку, то есть полынь под нос, так я сразу стал героем нашего времени!  Вобщем запели мы с тобой одну песню на всю жизнь. До конца!

И так теперь и полетим с этой песней   по жизни, Пчёлка!

- И у меня, тоже,  душа поёт! Как вырвалась из груди, так и поёт, Ваня.  Так и поёт, не умолкает.

Он включил зажигание, тронулся и запел. –

-    А поутру они проснулись.  Кругом,  помятая трава…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                         Глава  вторая.   ПОГОНИМ  ПЧЁЛ   В  ОДЁССУ.         

 

 

 

 

 

Прошло несколько лет.

Шустрый красный трамвайчик, за это время,  пять раз, встретил на горбатом мосту короткое северное лето.

И  вот, однажды, на одной из своих остановок, он увидел  своего старого знакомого – Арсеньева.

Тот вошёл в трамвай и стал вглядываться в толпу.

 Но того,  кого он искал, среди пассажиров, в трамвае не было.

А он всё искал и искал глазами среди пассажиров  девушку в васильковом платье.

Трамвайчик, добежав до конечной станции своего маршрута  и, развернувшись, покатил назад, на тот берег Волги.

-    Не слишком ли много совпадений? – Размышлял Арсеньев.

Город Калинин - Раз!

Улица Калинина – Два!

 Фамилия   у неё, тоже,  Калинина – Три!

И, за эти пять лет, и она, и   Полина могли  отсюда  уехать вместе со своим танкистом.

Ну, допустим, что Симонетта поможет мне встретиться с Полиной!

И, что я ей   спляшу  под   горячий привет из Ташкента?

 А она на язык легка.    И бровью не поведёт, увидев меня. –

      Как  во   атомном, во граде, во Твери.

      Да появился незнакомец, хоть реви.

 Но, на остановке, возле филармонии, произошло настоящее чудо.

В трамвай, со сноровкой молодой  дамы, буквально влетела та самая старушка, которая   сравнила Серафиму  Калинину с  Симонеттой и разменяла ей рубль.

Он, воспрянув от удачи,  подошёл  к  ней –

 

-         Прошу простить меня за беспокойство, но мы с вами,  уже, встречались на этом маршруте.

Вы ехали  тогда со своей внучкой. Помните?  Тогда, пять лет назад?

Вы не забыли ту девушку, которой  разменяли рубль и которую сравнили с    Симонеттой, помните? 

Старушка, вцепившись в него взглядом, припоминая,   произнесла. –

- Да, да,  товарищ, припоминаю.  Считайте, что вам повезло. 

От вашей персоны в моей памяти сохранилась,  лишь,   рука, подающая   три  копейки  одной юной особе с неразбиваемым рублём.

Да, да!  Куда убежало время?  Боже мой!  Куда?

Но особенно мне,  почему – то, запомнился многострадальный рубль.

-         Вот потому – то и запомнился,  что он самый многострадальный! –

- Пошутил Арсеньев.

 - А с ней, с этой девушкой мы, иногда,   встречаемся в этом бегунке. –

- Догадываясь, кого  он разыскивает, встрепенулась старушка.

-         Так,  обменяемся улыбками,  поздороваемся и разойдёмся.

К сожалению, близко с ней я  так и не   познакомилась в этом атомограде.

-         А вы не могли бы мне подсказать, существует ли в городе Калинине такой адрес. Улица имени Калинина дом номер два!

Старушка, не отрывая от него своего цепкого  взгляда,  ответила –

-         Есть ли  в нашем городе такая улица?

-         Сказать определённо не могу. Не знаю.

     А вот проспект с именем  всесоюзного старосты  Михаила  Ивановича Калинина да, 

      Такой существует.

Наши трамвайчики вас туда довезут.

И она принялась перечислять номера этих трамваев.

 

Ровно в девять ноль – ноль  утра на плацу, перед штабом, раздалась команда –

-         Полк. Становись!

Личный состав танкового полка, услышав эту команду, пришёл в движение.

-    Равняйсь! Смирно!

Огромная масса людей замерла, выполняя  команду начальника штаба полка.

Был понедельник, день начальный в неделе  и, во вторых,   послевоскресный и потому тяжёлый вдвойне.   

Полк построили для читки приказов и развода на занятия.

Командир полка принял  рапорт от начальника штаба и  началась, привычная  и рутинная для всех военных, процедура.

Слово  после командира, как всегда, взял начальник штаба.

После читки приказов и выдачи ценных указаний, личному составу напомнили тему предстоящих политических занятий;  изучение книги Генерального Секретаря  Центрального Комитета  Коммунистической  Партии Советского Союза  Леонида Ильича Брежнева     « Малая Земля »

 

Первым  батальоном этого танкового полка командовал майор Кольцов.

У Кольцова, как и у множества других офицеров советской армии, чрезмерная героизация личности руководителя страны вызывала  поэтическое настроение и желание пойти на природу и  запеть:

                    Я ж пойду, погуляю,

                    Белую берёзу заломаю,

                    Люли, люли,  заломаю.

                    Срежу с берёзы три пруточка,

                    Сделаю три гудочка, 

                    Люли,  люли,  три гудочка,

                    Четвёртую балалайку, …            

 

О политработнике, полковнике Брежневе, во время Великой Отечественной Войны СССР с фашистской Германией, мало кто знал.

Но, теперь, когда прошло тридцати лет, после этой страшной войны, государственная пропагандистская машина вводила полковника Брежнева в число главных творцов этой победы, поставив его в один ряд с такими знаменитыми на весь мир маршалами, как Георгий Жуков и Константин Рокоссовский.

Брежневу присвоили маршальское звание.

На него посыпались высшие воинские награды. 

Он становится четырежды героем Советского Союза. А в 1961 году ему было присвоено ещё и звание Героя Социалистического Труда.

 

На фоне разваливающейся страны  эти  награды вызывали негативную оценку и весёлое лирическое настроение  не только в армейской среде, но и в  простом народе.

Объявление темы политзанятий встречено было общим лирическим шумом, призывавшим командование, если не уйти, прямо с плаца, куда – нибудь, за Волгу и запеть хором, то, на худой конец,  заняться материальной частью.

В этот самый момент комбат Кольцов услышал, как из глубины строя командир одного из его  взводов, старший лейтенант Сердюк громко выкрикнул  -

-    Оказывается, что и с Малой Земли можно собрать большой урожай!

-         Разговорчики в строю! –  Рыкнул на него  комбат.

Кто это там, в болоте  плачет, а из болота не идёт?

А начальник штаба уже отдавал приказ  -

По – о – о – лк! Слушай мою команду!  Поротно. На занятия. Первая рота прямо. Остальные  напра - а  – а  –  во!  Шагом Марш!

 Полковой оркестр грянул  « Прощание Славянки »  и  танковый полк вошёл в ратный гул своего очередного,  тяжёлого  советского дня - понедельника.

Когда офицеры его батальона собрались в ленинской комнате, комбат Кольцов начал политзанятия. -

-    Так,  витязи в бронешкуре. Успокоились!   Запишем тему занятия. –

-         Книга Леонида Ильича  « Малая Земля »

И нам, и на Малой земле известно, что глава нашего государства, в период Великой Отечественной Войны,  принимал  за  неё,  или за Мысхако,  участие в кровопролитных боях..

Четвёртого февраля  1943года этот светский мыс на Чёрном море, расположенный южнее Новороссийска, отбил у немцев морской десант под командованием майора Куникова.

Этот геройский десант удерживал  его  до сентября 1943 года.

На войне, где бы она ни велась, – на малой земле или на большой, гибнут люди и всегда льётся большая кровь.

В своё время,  бои за « Малую Землю »,  в которых принимал участие и Леонид Ильич,  по воле Сталина, не вошли в хрестоматию великих сражений  Второй Мировой войны.

Так же  решил  и Генеральный Штаб Советской Армии.

 

Но через тридцать лет политическое руководство страны изменило взгляд на эти события и решило переоценить ту роль, которую играл товарищ Брежнев в этой войне.

В связи с этим,  во  –  первых,  городу Новороссийску присвоено звание города – героя.

И это  справедливо!

Во – вторых, посыпались  с  неба звёзды героя и на полковника Брежнева… 

А вот, товарищи офицеры, я показываю вам портрет нашего генсека при полном параде и со всеми регалиями, кисти живописца правды Ивана Пензова.

Вот он.

Это  репродукция  портрета из  журнала. 

Прошу передать его по рядам.

  Считаю, что  эта репродукция и есть настоящий образец социалистического реализма в искусстве.

Придёт время, когда люди иными глазами посмотрят на всю эту позолоту и блеск бриллиантов.

Сейчас живописца Ивана Пензова мало кто понимает.

Но это сейчас! А потом, наши дети разглядят, где здесь  алмазы, а где стекло   и  осуждать  живописца не будут!  

 

Однако, прошу учесть, что это,  всего лишь,  моё личное мнение. И только!

-         Комбат! Даже,  танку  зампотеха Бережкова  понятно, что это карикатура.

Мы же не  слоны.  Чай не  хоботом  землю ковыряем, а  танками! –

Это подал голос командир второй роты майор Бажар.

Бажар был в полку самым старым ротным командиром.

По служебной лестнице  он добрался  только до комроты. 

До   погон подполковника ему уже было не дотянуться по возрасту.  

Майор Кольцов,   не обращая внимания на реплику Бажара, гнал вперёд на повышенной скорости. 

Он хотел, поскорей,  поставив точку в новороссийской эпопее генсека,  поговорить с офицерами о службе -  то есть  о кнутах и пряниках.

-    Возможно, что вся эта героизация и необходима, чтобы в условиях современной международной обстановки и положения, сложившегося внутри страны, поднять авторитет Генерального секретаря Ц К партии Леонида Ильича Брежнева, как первого лица государства.

Чужая слава и чужие ордена! Кому они нужны?

Хотя в нашей истории подобных примеров немало. А анекдотов на эту тему и того больше!

И я вас, товарищи командиры, предупреждаю и прошу прекратить в батальоне разговоры о том, что для полной и окончательной победы коммунизма в С С С Р необходимо наградить Леонида Ильича шестой золотой звездой героя и присвоить ему звание генералиссимуса.

Я запрещаю все разговоры на подобные темы.

Майор Кольцов медленно пошёл между рядами сидящих за столами командиров, остановившись возле командира третьей роты капитана Забияко.

Под началом этого командира, как раз, и служил командир взвода старший лейтенант Сердюк.

Это он сегодня утром на построении  острил по поводу того, что и с « Малой земли » можно собрать большой урожай.

-    Советую всем пришить на рты  завязочки и закрыться  –

Предупреждение  комбата   адресовалось, прежде всего,   капитану Забияко.

Комбат заметил, что в конспекте у командира роты  был нарисован  совершенно голый мужчина.

В правой, выброшенной вверх, руке он, как стяг, держал трусы.

Изо рта его, с огнём и дымом,  вываливалась фраза - 

-    Кому ещё помочь?

Мужчина  этот отдалённо напоминал Леонида Ильича…

Комбат, вернувшись к кафедре, продолжил -

Надеюсь, что книгу  « Малая Земля » вы усвоили и поняли одну простую истину, что крепка рать воеводою.

А теперь, если возникли вопросы, то прошу их задавать.

 С места,  вновь, поднялся командир второй роты майор Бажар.  

Так уж незвёздно сложилась его военная судьба. Но Бажар относился к этому спокойно. Майор - тоже звучит гордо! – говорил он.

-         Товарищ комбат, награждался ли Брежнев орденом Ушакова?

У комбата вытянулось лицо. -

-         А причём здесь  наш уважаемый , сухопутный Леонид  Ильич? 

К ордену Ушакова представляют только морских офицеров.

-         Как это причём? – Возразил  командир второй роты.

При том!  На  «Малой  земле»   проводились морские десантные операции. 

Полковника Брежнева, однажды, даже, сбросило с палубы  катера в Чёрное море взрывной 

волной.

В газете  « Красная Звезда »  я читал, что его потом,  даже флотским молочком 

отпаивали.

Народ в ленинской комнате ожил.

Ведь был  понедельник.  И всем было известно, что флотским молочком матросы называли спирт.

Позади, красивым баритоном, кто – то, затянул. –

-    Из полей доноситься налей!

Когда шум утих, Кольцов, пожав плечами, признался  -

-         Мне неизвестно награждался ли Брежнев этим орденом, или нет.

-         Чего не знаю – того не знаю!

А вот история самого ордена имени нашего выдающегося флотоводца и адмирала Фёдора Фёдоровича Ушакова мне известна.

- На задних рядах тоже интересуются этим орденом! –

 Послышалось с последних рядов.

-    Лучше расскажите нам об этом, товарищ майор.

-    Расскажу. Я вижу, что кое – кому из вас, после двух выходных, не хватает кислорода. Комбат  подошёл к окну и широко  его распахнул.

Лёгкий волжский ветерок ворвался в офицерскую кампанию и  принялся листать конспекты.

Начал он с тетради командира роты  Забияко. 

Пересчитав все  листочки, от первого  до последнего, он закрыл  её, как крамольную.

 Так на всякий случай. Не зря же говорят, что бережёного сам Бог бережёт!

Погуляв по комнате, среди мёртвых лозунгов и живых командиров, ветерок с треском раскрыл ещё одно окошко и был таков.

Служилый  народ повеселел. 

Открыл глаза,   расправил плечи и вспомнил  про усы.

Абсолютно не пьющий, заместитель ротного Бажары,  капитан Негожий  зевнул и,  улыбнувшись, ударил себя в грудь кулаком  -

                  

                    Ах ты, бог, ты мой бог,

                    Николай Угодник:

                    С богородицей гуляет

                    Пьяный греховодник.   

 

-         Э – э – х!  Царица всей нашей танковой братии! Спасибо за добрый глоток ветра.

Будто бокал шампаньского опрокинул  на душу и на полковых стрельбах отстрелялся 

в молоко!

Зампотех первой роты  Бережков,  застрявший  в лейтенантах, тоже напомнил   о себе  –      - Налей и мне рюмашечку после Самородина,   зампотеха третьей роты.

Не обдели и меня, царица небесная!

Две недели как в танке живу. С женой через броню  разговариваю.

Позабыл,  когда  о родной порог последний раз запинался.

Только   старлею  Самородину шампанского  больше одной  кружки не подноси.

Он,  кроме   тормозной жидкости,  ничего не употребляет.

Батальон закусил удила.  Привстал на дыбки  и заржал.

И, когда заржал!  В понедельник!

Комбату  даже пришлось закрыть одно из окон. Второе попросил оставить открытым старший лейтенант Самородин. –

-         Это для зампотеха  Бережкова  оно пусть остаётся открытым.  –

И Самородин, многозначительно подняв вверх палец и, не сводя недовольного взгляда со своего танкового собрата  Бережкова, добавил –

-         Понедельник сегодня, товарищ старый лейтенант!  И на  сегодня  же выпал день выдачи денежного удовольствия!

И скоро тебя, Бережков,   разыщет   жёнушка, чтобы забрать  получку.

Так ты от неё – в окно!

Широка страна моя родная, а сбежать  от  любимой жены некуда.

Бережков,  размахивая конспектом, выпалил в сторону   Самородина. -

 –  Твоя благоверная тоже  не забывает тебя по понедельникам.

-         Я, не ты!  Я свою заначку в кобуре держу.

Моя жена к ней,  на пушечный выстрел, подходить боится.

А твоя  и туда,  в кобуру,  полезет, не побоится,  ради  пары червонцев! Она у тебя…

Ну, прямо, как  красный ворошиловский  стрелок. Ничего не боится. И бьёт точно в 

яблочко. Наповал! Даже наш комбат от неё шарахается, как от противотанкового  ружья.  

-    Бережков и Самородин!  Глуши моторы!

Про боевых подруг и про генсека, чтобы я от вас  больше ни слова не слышал. 

Сошлю в Сибирь  по старой владимирской дорожке.

Туда к вам,  к  лейтенантам,  атомной эпохи,  ваши жёны не поедут.

-         Поедут, товарищ комбат! За зарплатой поедут и туда. –

Уже  успокоившись,  заверил  Самородин.

-    Вот теперь вам можно и про орден рассказать. -  Закрыл свой журнал  комбат.

Ветерок  вынес из казармы  чёрную меланхолию и сонливость.

Унёс он с собой  и былую тоску по вчерашнему воскресенью, и муторность мрачного понедельника.

В казарме осталось  витать лишь сладостное  ожидание предстоящей денежной выплаты.

 

-    Ну, что,  народ,  проснулся.   Это хорошо!  С таким народом можно говорить и  об   орденах! -    Начал комбат.

-         Орден Ушакова учреждён  во время войны третьего марта 1944года.

Он имеет две степени.

Естественно, что, сразу же,  возникла необходимость 

воспроизвести точный портрет адмирала, чтобы отпечатать его изображение на этом новом ордене.

Государственный комитет страны поручает учёному Михаилу Михайловичу Герасимову 

воспроизвести по черепу Ушакова его портретную реконструкцию.

-         Для эксгумации Герасимов выезжает в Мордовию. Точнее,  в Санаксарский монастырь,  в район города Темникова, где был в своё время  похоронен флотоводец.

Вы знаете, как  жестоко революция расправилась с церковью…

 Но то, что увидел Герасимов, в этом монастыре, привело его в шок!

Будто нечистая сила прошлась по Санаксарской  цитадели.

От кладбища, где покоился

великий флотоводец, не осталось и следа. На  месте  кладбища раскинулось  картофельное  поле…

И, тем не менее, учёный начал раскопки!

Для справки. К этому времени,   Сталин уже восстановил патриаршество, упразднённое   

ещё      царём Петром.

Как известно, Пётр первый, вместо патриаршества,  учредил Священный Синод, 

который  и существовал при всех последующих русских царях.

Герасимов копал до тех пор, пока не нашёл фрагменты военно - морского мундира,  в

котором  захоронили адмирала.

Но, был обнаружен только один эполет? Второй эполет искали до тех пор, пока не узнали, что морские офицеры, александровских и николаевских эпох,  носили  только по одному эполету.

Комбата Кольцова остановил голос с места  –

-    А турки называли Ушакова – Ушак – паша!

-         Да,  Бережков. Называли.

Вы бы такими знаниями блеснули в боевой подготовке. Цены бы  вам не было.

Тогда бы и жена с вашим портретом не расставалась.

-    Я постараюсь, товарищ майор. Да мою жену портретом не  купишь. Она у меня 

    материалистка. Пока пальцами не пощупает купюру,  портрету не  поверит.

Ей всё кажется  сплошным обманом.

-         Всё, Бережков, закончили лирическое отступление. - 

Остановил подчинённого комбат и продолжил. -

-         Итак, когда знаменитый учёный восстановил облик Ушакова,  оказалось что  он 

заметно  отличается от прижизненных изображений  адмирала, дошедших до 

сотрудников  Государственного Комитета, как впрочем, и для нас  с вами тоже.

-    Все дело в том, господа танкисты, что живописцы тех времён, создавая  портреты, 

своих современников,  искусственно  вытягивали лица своим клиентам.

Это делалось для того, чтобы придать им, якобы, аристократическую внешность. 

Такие тогда были правила. Вот так – то!

В действительности оказалось, что адмирал Ушаков был широколиц и отличался некоторыми  монголоидными чертами.

На примере адмирала Ушакова, только на одном этом примере, можно  сказать, что 

мы не смогли сохранить, в первые годы революции, свои многие национальные святыни.

Эта же нечистая силушка, к нашему стыду и позору, сравняла с землёй и часовню, где

были погребены герои Куликовской битвы монахи  Пересвет  и  Ослябя.

Священные кости их, выброшенные из часовни,  долго валялись на пустыре одного из московских заводов - новостроек, первенцев советской индустрии.

И это только два примера..   А    сколько их было?

-         Разрешите вопрос?  По - вашему, выходит, что Великая Октябрьская 

Социалистическая Революция, преобразившая страну и мир, совершалась,  к ужасу, нечистой  силой?

Вопрос задал секретарь партийной организации одной из рот капитан Матросов. -

-         Значит, были силы, которые глумились над святынями  нашей родины  - России?

А прогресс? А скачёк из отсталого прошлого на пятьдесят лет вперёд?

А впереди планеты всей? Это тоже нечистая сила?

Комбат начал медленно подходить к партийному работнику.

Командиры замерли, ожидая большого скандала.

-         Были силы, капитан, были. Иначе  не было  бы  у нас поруганных святынь!

-         Но не было и не будет России царской или советской.

Россия на все времена одна.  Необъятная и многострадальная. Весёлая и грустная. Грозная и робкая. Целеустремлённая и беспутная.

-         И на каждые двадцать лет – одно разграбление.

Скопом, всем миром собираются и нападают, не жалея ни детей, ни женщин, ни старых, ни малых.

-         У любой революции есть свои плюсы и свои минусы. Своя Чистая сила и своя Нечистая сила.

    Всё зависит от того, какие люди,  её совершали!

    С чистой душой или  с нечистой.

Кому – то было наплевать на Россию. И они  рассматривали её как этап в мировой революции,  как первую спичку, чтобы поджечь  всю Европу.

-   А за ней и весь остальной мир.

   Кто – то,  говорил,  что у России нет прошлого, ибо оно позорно. А потом  он же, на 

  банкете  в Кремле,  устроенном в честь победы над гитлеровской Германией, 

  поднимал  бокал  за великий русский народ.

 А у какого народа не было позорного прошлого?

Или же, наоборот, не было славных  дел? 

Мы сами повинны во всём, что  у нас происходит.

Вот так, капитан Матросов. И  не надо сверлить меня глазами.  Меня не просверлишь  и я   своих взглядов, всё  равно  не изменю.

-         Ну, хорошо комбат! Я тоже остаюсь при своих интересах. Вы этого не говорили.  Я не  слышал.

Наше дело честно и преданно служить родине. А на нечистую силу есть 

соответствующие органы. -

Капитан сел на место и углубился в конспект.

-         Вот именно! На этом и закончим занятия!  -

Комбат вернулся на своё место  и стал  отдавать распоряжения  –

-         Сегодня работаем по распорядку. Завтра – парковый день. Командира третьей роты капитана Забияко прошу зайти ко мне.

Товарищи офицеры!  Все свободны.

В коридоре его ожидал дежурный по роте.

-         Товарищ майор, вас просит принять по личному вопросу жена зампотеха роты 

Бережкова.

-    Она что?  Уже здесь?   Хорошо. Через пять минут её вместе с мужем – ко мне.

У двери  своего кабинета он подождал капитана – карикатуриста и, пропустив его вперёд, прикрыл дверь.

-         Садись, капитан. В ногах правды нет.

А ну, покажи мне свой шарж на генсека. Ты понимаешь, чем это может закончиться 

      для тебя?  Кому  ты показывал  эту картинку?

-    Кому показывал – тот не  выдаст. – Успокоил его капитан.

-    Такой же шарж  на Хрущёва, когда-то,   был напечатан за рубежом. И что толку? Как  раздавали народное добро, кому ни попадя, так и раздаём  его до сих пор. На все 

четыре  стороны  света разлетаются наши продукты, ширпотреб, вооружение, техника. 

А  сами,   концы с концами, еле – еле,  сводим.

 

-         Ну, ладно. Мне не до международных склок. Нас всё равно  с тобой никто слушат не будет. Ты  уж лучше, раз тебе   невтерпёжь,   подискутируй  на эту тему у себя  на 

кухне с  супругой. 

А офицеров в батальоне не  будоражь  и  не  смущай.

Не подбивай  их на грех. Не  отрывай от ратных дел. Подурачился и будет.  Иди,  капитан, с миром в свою роту. 

Там у тебя немало хлопот. И забыли об этом.

Да! Передай  Азарову, что смотр   художественной самодеятельности не отменяется. 

Я буду, как и обещал.

Через минуту, у него в кабинете, появилась  знаменитая на весь танковый  полк мотострелковой дивизии  жена зампотеха  Бережкова,  или женщина в красном.

В кабинет к нему вошла не супруга, засидевшегося в лейтенантах,  офицера.

 В кабинет к нему будто  ворвалось пламя  вселенского  пожара.

 

Ярко – красный костюм, словно пламя огня, охватил её стройную фигуру, до самого подбородка, поверх чёрной кофточки с белыми  крапинками.

Огненный жакет балеро сливался   в единый горячий ньюанс с  длинной красной юбкой, из набивной вуали.

В нагрудном кармашке – чёрный платочек с белым горошком.

Очки в серебристой оправе.

Поверх, тёмно -  пепельных волос, повязан платок,  цвета  хмурной  тверской зари. Бросались в глаза и белые серьги с яркими рубинами.

На платье колыхалась бахрома, которая  ныне  вернувшиссь из  царского прошлого,  вновь стала модной.

 

Майор был хорошо знаком с этой яркой и талантливой личностью, на которой держалась вся    художественная  самодеятельность  его воинской части.

Вся - от хореографии до вокала!

Принимал участие в этой самодеятельности и сам Кольцов. Как танцор. В солдатских плясках.

Но и характер  у этой молодой  и огненной дамы  был  подстать огню! Такой же  неровный  и  всепожирающий!

Кольцов понимал, что  зампотех  Бережков, как  личность,  не был для неё подарком.

 Дух огня вынес её на сцену жизни и оставил там играть свою лучшую роль в одиночку. Пары он ей не дал… Муж в этот  житейский дуэт не вписывался.

И в этом заключалась вся  трагедия,  как её самой, так и   её мужа.

В одиночку, свою лучшую роль  на сцене  жизни, без  поддержки, не сыграет никто!

А люди, окружавшие её – не горели, как она сама и не могли стать для неё достойными партнёрами.

У неё на сцене жизни  не  оказалось  достойного партнёра. И она, понимая это, стала  нервничать от отчаяния и безысходности,  терять  равновесие и тонуть в бытовых склоках и мелочах.

 Жена зампотеха Бережкова, на глазах у Кольцова,   отчаянно искала выхода из этого тупика и не могла его найти.

Вся  эта драма происходила у  комбата  на глазах. Оттого, и, у её, мужа по службе всё шло кувырком и через пень - колоду.

 

Она вошла в его кабинет, окрасив потолок и стены в розоватые тона.

Следом за женой появился, словно  ьледная тень жены и  сам Бережков.  

-         Рад видеть вас, Агния Сабировна, у себя в батальоне во всей красе и здравии.

Зная, что разговор у нас будет неприятный, позвольте мне подсластить его коробкой 

      конфет. Это вам за успехи на нашей армейской сцене, где вам  -  нет  равных. 

Я знаю и, по секрету,  скажу,   что    командир полка приготовил вам ценный подарок.

А теперь прошу садиться. Я вас слушаю, Агния Сабировна.

Женщина в красном сняла очки.

Кольцов, не выдержав  её взгляда, опустил глаза.

А глаза у неё были зелёными, как молодая майская травка, не тронутая солнцем.

-         Иван Фёдорович! Не плакаться я пришла к вам, а выговориться.

Вы уж не обессудьте за это жену зампотеха –  красноармейца.  Так хочется излить 

душу.  И не кому попало, а тому, кто  может тебя услышать и понять.  

Проблемы у нас всё те же.  

Неосторожная игра с огнём! Или старые забавы со    спиртным!

Живу с ним,  с горемыкой, как на пожаре! 

Носимся  по  коммуналке, как  угорелые!  А пламя сбить не можем.  Всё горим,  горим, горим синим огнём!

У меня, попрежнему, нет детишек. Я от  его перегара зачать не могу.

А у этого  игрока с  графинчиком  нет, даже, перспектив добыть себе погоны старлея.Да не вам об этом говорить.  Вот он, полюбуйтесь.    

И красавица, откинувшись на спинку стула и вскинув левую руку, плавно загнула ладошку назад, как бы указывая на стоящего позади  мужа.

Торжественно блеснули, чёрным лаком,  её ноготки.

Чёрное и красное!  Как они мило слились на ней в один яркий  ансамбль.

-         Увлёк меня, дурочку  пухлым денежным  окладом и  майскими  посулами.

Я тебя,  в  своей  бронеколяске мигом   до Москву  домчу! В  академию Генерального штаба. Поступлю на учёбу.

Я к нему и припарковалась. 

А  он взял да и   засел на своём  Т  74 в зампотехах!

Тыр – пырр, тыр – пырр.  Засосала его  в  болото эта водка!

Из Калинина выбраться не может. Так и торчим в коммунальной комнатушке.

Даже отдельную квартиру  заслужить не может. 

И всё это! -   Щёлкнула  модница лакированным пальчиком по  горлу.

-         А Э С!  Я  же  просил тебя не чиркать спичкой при комбате.

-         И без того на тебе всё  горит.  Сожжёшь  всю воинскую часть вместе с комбатом!

 Здесь и без тебя поджигателей  навалом. -  Возмутился муж. -

 -  Ой, милай, я хочу на  жакетку кумачу.

-    Вот!  Полюбуйтесь, Иван Фёдорович, на этот кумач.  Я ей его и купил. 

-  Слышите, как  мой муж  меня  называет?  -  АЭС!   Как Калининскую атомную электростанцию.

Нет, я понимаю, что это аббревиатура. Первые буквы  моего имени и отчества. А  что 

приличные люди про это  подумают? 

Например, вы Иван  Фёдорович!  А, я не  спичка из  электрички.

Я архитектор. Я  же окончила местный  строительный  техникум.

 -   Прошу не отвлекаться. Давайте - о главном. - 

Предложил комбат,  пряча улыбку  за щёку.

-   Давайте о главном!

-    Чтобы он не прятал  заначку и не пил по тёмным углам, стала я, сама, покупать ему по 

поллитре  каждую субботу. Под моим неусыпным оком он пошёл на поправку  и я 

уже,  было,  успокоилась.   А, я    далеко не А.Э.С.  а -  слабая баба.

И дышу, на своего  зампотеха,  можно сказать, неровно. Могу, даже, признаться, что   люблю его. В обмундировании!

Бережков, оставаясь за спиной жены, подлил масла в огонь. –

-         Что ж ты цыпа лицемеришь?  Я люблю,  а ты не веришь!

Агния Сабировна повторила жест рукой  через голову, указывая  ею  на  мужа. -

-    Я ему, между прочим,  не изменяю!  Несмотря на то, что мужики  набрасываются на меня,  как уездные  пожарные,  на большой губернский пожар.

Как – никак,  он меня содержит и  мяукает, когда я  рычу на него. 

Когда  он трезв,   разумеется.

Да  и  какому  Джульбарсу, по правде говоря,  я нужна!

  Говорю, как с  голгофы, на  которую  Бережков  воздвиг меня, как мученицу.   

Конечно, я держу режим.

 

-         В десять часов вечера  мы  укладываемся  бай - бай. 

В половине седьмого я играю  ему  подъём и отправляю на  матчасть,  к  Т  74.

-    В субботу, от греха подальше,    бутылку на стол!  И хорэ…  

И так всё  у нас складывалось прекрасно, пока у него не возник роман со

сливным  бачком. Стыдно говорить об этом, дорогой Иван Фёдорович, но приходиться.

-    Как – то ночью, слышу я, что мой, хилый на сургуч, друг что – то бормочет.

Припадаю к  нему и, что вы думаете, ненаглядный вы мой Иван Фёдорович?  От него 

несёт, как   из ночного ресторана.

Играю ему подъём, а он – в лёжку. Он пьян. Пьян, как  столичный сантехник.

Меня,  словно  ледяной водой окатили. А он бормочет во сне – Аглая, Аглая…

-      Что это ещё за Аглая такая, растакая?

-      Да это ей  показалось, товарищ комбат. -

Бережков, взяв стул, подошёл к супруге и, поставив его рядом,  присел. Он,  толкнув её  плечом,  попросил. -

-    Хватит позориться. Весь полк будет хохотать над нами. После этого тебе здесь даже на сцену   выпорхнуть не дадут. 

Осмеют, как  красную лягушку!  А, ты  у меня бабочка! Ты у меня ого, что такое!

Ради Бога, полетели отсюда, АЭС, пока  комбат  тебе крылышки не оторвал.

Мы полетим, а ты  будешь петь  мне свою любимую частушку. –

-         Светит месяц, как полтина, а заря, как четвертак. 

-         И тебе сразу станет легче.

Ты всегда  так легко   поёшь о деньгах. Особенно о крупных.

Огненная женщина ответила  на грубый толчёк мужа  лёгким, изящным ударом  своего плеча. -  

-         Я в Боженьку не верю.

Я верю в  товарища Ленина. Потому мне никто  и никогда не  снится.

Да и сны я перестала видеть, когда на одно ложе с тобой, аристократом сивушных

кровей, попала.

Сны   мне не снятся, потому что я пьяной стала от тебя и сплю, как  упитая  бутылкой.   

Распустил    нюни  он и  бормочет. -

-  Аглая,  Аглая…

Оставила я его в покое.

А, всё равно правды не узнаешь.

-   Утром полковая разведка мне сообщила, что он, Иван Фёдорович, продал комплект 

зимней технической одежды, полученый  намедни  с вещевого  склада.

Вот откуда у него денежки на эту смертельную игру с огнём!

Осталось выяснить, где  же в доме, он  водку прячет?

Со службы приходит, как стёклышко. И до двадцати   двух  кружит вокруг меня,  

словно кот трезвый.

И мяукает, мяукает весь вечер.  Перед отбоем отмечается в   ватерклозете. 

И  -   на     боковую.

И в лёжку. И  от него уже  несёт спиртным.

Взяла я  первый том  уставов гарнизонной  и караульной служб.    Полистала. 

И вычитала,  что, хранилище алкоголя   должно находиться где – то в туалете.

Трёхтомное собрание  воинских уставов   он  мне подарил в день  бракосочетания.

Это, Иван Фёдорович, доложу я вам, вещ!

Уставы для  жён служилого люда, как библия для верующих – на все случаи жизни!

-    Вы же в курсе, что сантехника у нас в домах ,офицерского состава, ровесница  

сталинской конституции 1936 года.

-    Сливные бачки   в наших Досах присобачены вверху. Я и кинулась к чугунному бачку.

 Заглянула в него и ахнула. В бачке, будто золотая рыбка,  плавает   чекушка.

 Могла бы плавать и поллитровка…  Но, увы! Она туда не входит.

 Вот так  я и  узнала про  его тайный   роман со сливным бачком. Вот какой у меня

 сообразительный муж, Иван Фёдорович.

 А вы его в лейтенантах держите.

 Ходу ему не даёте!

Здесь то он вам  не тыр – пыр оказался!  Здесь он сработал  на пять!

За это его можно  и капитаном сделать!

-    Это оттого, что я тёплую водку не люблю. Ты, Аглая  вечно  утрируешь.

-    Бережков,  вскочив со стула,  стал нервно  маячить по кобинету между комбатом и женой, мужду зелёным командиром  и красной  женой.

-         Ничего! Побегай, побегай! От АЭС не убежишь. И вообще у вас  полк, какой – то 

      особенный. Я бы даже  сказала -  неблагонадёжный.

Звякнул телефонный аппарат. Комбат минут пять с кем – то говорил  о предстоящем парковом дне. Закончив разговор, он поинтересовался у Агнии Сабировны. -

-         Ну, ну. Чего – же  такого,  неблагонадёжного, вы, нашли в нашем полку?

-         Не скрою, меня это задело.

-         У тебя  что, Агния, масло в голове закипело? 

Ты доболтаешься, что меня разжалуют до рядового и вычистят из К.П.С.С.! А тебя туда примут и заставят  поступить  на работу и   выучить наизусть устав и моральный кодекс  строителя коммунизма. 

-         И будешь ты, в своём огнеопасном наряде петь не   девки,  замуж не ходите,  –замужем плохоя жизнь, а   люди, гибну за металл!     

-         Зачем  ты  лезешь  в политику? 

Не пори  горячку,  коли,  сама,  горишь,  как пожарная каланча. Смотри!  Отправят  тебя, в   солнечный   Учкудук,  барханы  пересчитывать. А считаешь ты  токмо до двухсот двадцати двух. У меня зарплата двести двадцать два рубля, товарищ комбат, без семнадцати копеек.

-         Ну, уж нет! Не лжесвидетельствуй, мой котик. Копейкам я счёт знаю до миллиона!

-         И не перебивай свою  АЭС. 

-          Я хочу  раскрыть глаза Ивану Фёдоровичу на то, что творится у вас в части. Чтобы он меры принял и себя обезопасил.

-         Я вас очень, очень уважаю, товарищ майор. Ну просто беда, как уважаю. 

-         Ну, как идеал, что – ли? Или  эталон мужчины. Стоит только мне облачиться  во всё красное,  как мужики, в том числе и офицерский состав, вверенного вам подразделения,  чудесным образом превращаются в брандмайоров  и  набрасываются   на меня с бранспойтами. 

-         Ну, это и понятно!  Красный цвет это символ  огня,  революции и каждый хочет показать свои верноподданные чувства.

-         Но, вы же, Иван  Фёдорович, при моём приближении, за брандспойт не хватаетесь, хотя дышите на красный цвет, как и положено старшему офицеру,  вполне революционно. 

-         А эти  рядовые красноармейцы, своим трёпом, бросая на вас тень,  помогут вам, не дай Бог,  в ночные майоры переквалифицироваться.

Извините, но этому лексикону  я у них, же, и  научилась.

 Это на их парижском жаргоне  младший лейтенант называется ночным майором, 

 лейтенант – ночным подполковником.

Майоров, эти бессрочные лейтенанты и  старлеи, именуют  микрогенералами. И всё у

них, как в Париже! Всё легко и доступно, когда  они под мухой.

-         Как - то, попала я на   младшеофицерский шашлык - по парижски.

На озеро Селигер.     

Там вдали от карательных органов у этих ночных майоров и 

       подполковников языки  развязались, как у  парижских сорок.  

-         Фамилии я называть не буду. Ни – ни!

-         В этой свинской шашлыккомпании  оказалась и моя    подруга Зинка. 

О! Это не Зинка, а, какой – то, странный  дуэт  лилового  с красным!

  Ну, как – же! На мясо с кровью поехала. А она  сама  в  карательном  депортаменте  

  приват    сексотом служит. Это всем известно. Она, как  и я, от друзей  тоже ничего не 

 скрывает. Живёт по,   русски!  Узнал секрет сам  – поделись им  с  ближним!

 Опрокинула  эта компания декалитр.  Закусила жареным мясом. И от винных паров

 совсем  опарижанилась.

 Зинкин фавор, ночной полковник,  молчал, молчал  да, вдруг, заговорил. -

-     Чада мои! Не желаете  ли принять  на десерт   анекдотик?

Но учти, Зиновей, это не для твоей персоны. Занавесь глаза и уши.  Занавесь! Ты свой

полтинник можешь потерять, который тебе доплачивают за сексота.

А  у меня то,  кроме танка,  и взять  то  нечего.

Дети мои! Вот  вам последняя новость.  Хотите,  верьте.  Хотите,  бейте.

-         Товарищи!  Сообщаю, что  с этой недели торжокская  мебельная фабрика переходит на выпуск трёхспальных кроватей.

Все, естественно,  застыли, как перед  оглашением приговора. Под парами мозги то

работают туго. И Зинка  попалась на крючок!  Она не пьющая. Поэтому,  дурёха,  и

вступила  в дебаты. - 

-         Трёхспальные кроватки? А, зачем? 

-         Для молодых семей с одним  ребятёнком, что - ли?  

Для этого?

-     А фавор её  хохочет – Мы едем, едем, Зинуля, в далёкие края…

Ленин то с нами!  Везде и всюду, голубка моя! Вот зачем!

Вот,  Иван Фёдорович,  до какой крамолы договориться можно, аж жуть.  И это про Ленина, про  вождя нашего.

-    В общем, получился не шашлык, а какая – то, белогвардейская смычка…

Зинка, с тех пор перестала ходить в наш гарнизон. Теперь  этот микрополковник сам к

ней бегает и носит её на  своих  промасленых  танкистских руках. Испужался   он, 

протрезвев!

-    И даже под венец её  тащит. А она  упирается. Боится. Говорит, что,  с тех пор, в 

депортаменте, на неё стали смотреть,  как – то, не так. 

По - другому. Ну, с прищуром   что – ли? 

Ленин то для неё, как и для меня -  святой!  Икона!  Роднее отца.

Сидит  Зинка теперь и ждёт, когда её арестуют. Арестуют и отправят на северный  полюс строить для белых ведмедей  ледовые    палаты

 

-         Зинка! – Очнулся комбат –

Это не исполнительница ли русских частушек Зинаида  Непейпиво? 

Я так и подумал. Она действительно покинула нас. И сегодня на смотре её не будет.

-          К сожалению,  болтовня это порок любой  сытой эпохи. Но сейчас не те времена и за анекдоты  на северный полюс никого не отправляют. Так что не бойтесь.

-      Вот! Не я ли  вам, кирпичам, говорила, как  нам повезло с комбатом!

Женщина в красном встала со стула.

Она пылала перед комбатом, как восходящее,  майское  солнце.

Что ни говори, а  молодость сама по себе прекрасна своей непосредственностью и чистотой. Она, совершив глупость, тут же пытается её вывернуть наизнанку,   к свету и показать всем, не страшась никаких страшных судов.

Агния Сабировна  ласково дотронулась до майора  –

-         Вы, уж, простите меня за каламбур. Кирпичами я называю ваши танки. Хороши они

-          тогда, когда  кого – то, для  науки, нужно, с любовью, проутюжить. А  вот, что мне делать с мужем -  ума не  достаёт. 

Конечно я  женщина контрастная…   Старше мужа  почти  на  целую  советскую 

пятилетку.   Люблю повелевать. Выискиваю у него всякие болячки, недостатки.  

Приручаю к  поводку с ошейником.

-         А  у вас хватит власти, товарищ комбат, чтобы разжаловать его в сержанты. На время. 

-         До полного выздоровления. До  окончания романа со сливным  бачком.

-         Прекрасная вы моя! Садитесь-ка за стол. Вот вам перо. Вот чистый листок.

А давайте попробуем!   А давайте устроим Бережкову баню!

Погоним пчёл в Одессу!  А?

Авось,  это поможет?

-    Власти моей, конечно, не хватит   для этого.

Поэтому пишите прошение  о    разжаловании его в сержанты сроком на год.

На  имя коиандира дивизии.          

Муж ваш в роте отвечает за подготовку механиков – водителей. А они, почти, все сержанты.

Вот они его  там и перевоспитают!

Переведём вашего мужа на казарменное положение. Пусть поживёт сержантом и с 

сержантами! Выход на свободу – только по увольнительным. Даже, в  баню, к шайке,  

он будет ходить,  только,   по  увольнительной записке.

Вы на это согласны, Агния Сабировна?

 

-    Да, да.  Бузусловно!   Ваш план, Иван Фёдорович, просто гениален!

Полное ограничение свободы под луной и солнцем  при любых  перемещениях по 

 шарику! 

Гениально!  Согласна.

Но, хотя – бы,  тютюн  с бутербродами я могу ему  приносить по      великим,  революционным праздникам?

-    Это на ваше усмотрение, дорогая.

-    И в финчасть, за его зарплатой, тоже могу   заглядывать?

-    Тоже устроим.

-    Ну  и  ду – у - ра!  Ты не  АЭС !  Ты -  дура. Ты не меня. Ты себя  вывернула наизнанку.  Здесь тебе не сцена. Здесь армия!

Товарищ комбат, разрешите мне выйти за калитку.

Я  этой  трагикомедии  не вынесу.       Вырядилась, как на пожар.

Тебя бы в  бачок  с водой  сунуть, чтобы поумнела.      

Угораздило же меня     наколоться   на эту  страшную богиню  огня  с двумя

согласными в имени. -  Возмутился Бережков. 

 -   Три. Три согласных  в моём имени, а не две! – Повернулась к мужу  Агния Сабировна.

 -    С какого это перепоя? – Прикрикнул   на жену зампотех.

Ты бы хоть в словарь потрудилась заглянуть.

 Я же тебе три  сталинских  букваря  подарил и  одну   брежневскую конституцию.

-    В   сталинских словарях   написано неправильно!  А всё,  потому что букву « Я » нужно        

 писать, как  « ЙА »! 

 Как ЙА, мой дорогой  дебошир.

 ЙА,  а  не « Я »!

 В  имени моём  Агнийя - три согласных, а не две, друг мой  помидорный.  

 Агнийя!   Завяжи  Бережков  себе на память узелок.

-    Пой, пой!  Била мама меня ой, об скамейку головой. -   Негодовал Бережков. -

-         Большевики мечтали о всемирном пожаре.

А он  у нас в гарнизоне разгорелся.

 В Д.О.С. намбэрр оф  ван, коммунальная квартира   номер три.

На  холодной груди у зампотеха танковой роты  Васька  Бережкова.  Быть беде!  Я 

точно знаю. Быть пепелищу. 

Дай ей спички –  так она пол мира спалит.

А потом на этом пепелище запоёт свой любимый романс – Выхожу одна  ЙА  на 

дорогу. 

Три согласных в слове Агния!

Не дразни   пчёл   красной тряпкой. Увидел бы тебя твой  отец пасечник Сабир.

И  Бережков, размахивая  руками,  попятился к двери.

-   Бережков. Пригласи   сюда дежурного по роте сержанта  Плискачёва. 

Приказал комбат.

-    Итак, Иван Фёдорович,  как мне правильно составить челобитную? Я никогда не  писала слёзных сонетов генералам. Как  вы  образно  выразились!  Погоним   пчёл в 

Одессу, Иван Фёдорович.   Давайте погоним!

-         Командиру дивизии генерал – майору Широкожухову. От многострадальной жены  

прокисшего  на казённых харчах,  в лейтенантах, зампотеха роты  Бережкова В. Б. 

Пойдёт? Я воинскую субординацию, при этом, не нарушила?

Заявление. Точка. Прошу Вас… 

Дверь кабинета, заскрипев, распахнулась. Женщина в красном бросила перо и резко обернулась назад.

-    Товарищ комбат. Сержант Плискачёв  по вашему приказанию прибыл.

Сержант. Какое денежное содержание вы получаете за  воинское звание? -  Спросил

у него майор.

-         Десять рэ. Семьдесят  пять кэ., товарищ комбат.

-         Вы свободны, сержант.

-         Вы слышали, Агния  Сабировна?  Вот мы его и бросим на  эти  10 рэ. и 75 кэ.

Через месяц он  замяукает. Через два заревёт, как сливной бачёк. Через три попросит  

вернуть ему погончики со звёздами. Зарплата – великий учитель, Агния Сабировна.

Огнеопасная  женщина  выскочила  из - за стола. -  

-          Как,  десять рэ?… Семьдесят  пять кэ?… Нет. Нет. Нет. Иван Фёдорович!

Отставить  баню. И пчёл в Одессу мы не погоним!  Назад, Бережков!

-         В сержантский мундир мы не влезаем. Нет. Нет. Он для нас маловат.

-         При нынешней зарплате в двести  двадцать  рэ.  без семнадцати   кэ.,  мы  менять две звезды    на  три   лычки,  не согласны. Нет. Две звезды на три лычки мы менять не будем!  Решено!

-    Нет, пчёл в Одессу мы не погоним. Бережков бери кнут и погнали  пчёл  назад в улёй.

Бережков, при этом, довольно ухмыльнулся. -

-         Жили - были кирпич и АЭС. У кирпича был зелёный  демократический мундир                                          

-          лейтенанта, а  у  АЭС   пожарный   костюм с бахромой.

Вот, однажды,   пришли они к комбату и стали просить у него сержантский мундир с месячным пособием в десять рэ. 75 кэ..

 

-         Друг мой, Васёк, погнали пчёл  домой!  -

 И тонкие пальчики, с чёрными ноготками, ловко прикрыли  рот зампотеху.

 Красное  попыталось слиться с зелёным. На секунду - другую им это удалось, несмотря на природную несовместимость. Огонь осторожно лизал  зампотеха. -

-         Я безработная  и  ты беззаботный.  У меня сцена. Сегодня.

-         Ты же можешь, Васёк,  быть безропотным, когда я возникаю. По субботам отдаваться кружке, по воскресеньям рюмке, как забавам женского рода в единственном числе.

А по будням  - работе ;  жене и  танку. Нам нужно браться за ум, Васёк – трубачёк!

-         Извините нас, Иван Фёдорович. Вы нас хорошо,  очень хорошо  рассудили. 

Разрешите мне сегодня не  участвовать в концерте. Мне летать по сцене не на чем.

У меня  отвалились крылышки  при  упоминании о   десяти рэ., семидесяти пяти кэ.

Нет, я  сегодня  приобщюсь к валидолу!  

-    Разрешаю и приказываю  вам  Агния Сабировна приобщиться   не к  валидолу, а  к 

 своему мужу. И навечно.

Лейтенант, Бережков.  Передаю вам  жену из рук в руки. Я уверен, что  всё у вас   

образуется.

Вы, милая, Агния Сабировна, личность яркая и талантливая в малых жанрах русского 

фольклора.  Он тоже остр на язык, когда вы рядом.  

Не забывайте, что женщина для  мужчины – цель, а  мужчина для неё – лишь  средство. 

Средство! Понимаете.   Будьте для мужа   любимой женой,  а не  Горгоной,  

медленно превращающей  его, в мраморную   статую.

И не выносите мусор из своей коммунальной квартиры.  Зачем?

Иначе никогда не переедете в  отдельную. Найдутся люди, которые ваши  неурядицы      

выбросят  на ветер  и  разнесут   их  по всему свету.

А зачем вам это? Зачем вам  быть притчей во языцах!

Комбат стал с ними прощаться.

Чета Бережковых направилась к двери.

Агния Сабировна открыла дверь и,  обернувшись назад,  к комбату,  запела, не сводя с него глаз. –

                   

                    Ох, миленький мой,

                    Сделай мне увагу –

                    Заверни  моё лицо

                    В красную бумагу.           

 

За урок ставлю вам пять, Иван Фёдорович!  Мне бы очень хотелось, чтобы эта дверь всегда была открыта  навстречу мне.

И Агния Сабировна  трижды постучала кулачком по двери. –

-    Тук, тук, тук!  Я вас не забуду!  И она,  ушла, оставив  дверь открытой.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

               Глава третья.     ТРИДЦАТЬ  ЛЕТ,  КАК НЕТ  ВОЙНЫ.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

-   Наша жизнь, жизнь военного человека, поставлена на карту, товарищ комбат.

Уточняю. На оперативную карту боевых действий.

Если что случится, кто знает, где мы завтра окажемся?

Тридцать лет, как нет войны, благодаря   ядерным стрелам в наших колчанах.

Каждому дереву, каждому цветку, каждому муравью на этой земле отведено своё 

место  на карте. А уж    для нашей бронебратии,  тем более.

 

Майор Бажар  показывал комбату своё  боевое хозяйство.

В батальоне проходил парковый день.

Они остановились у одного из экипажей, проводившего ремонт ходовой части. Командир экипажа, расторопный, рослый сержант, заметив начальство, подбежал  к ним с рапортом.

-         Экипаж, смирно!

-         Вольно, сержант Ерофеев. Продолжайте работу. -  

Приказал командир роты.

-         Хорошо, Бажар. Сегодня я доволен ходом ремонта и восстановления техники  у вас в роте. Продолжайте, а мне пора  на горку. В штаб.

И Кольцов, пожав ротному руку,  двинулся навстречу  неожиданностям  очередного дня  в своей военной судьбе.

 

Между  парком и штабом широкой полосой пролегал  молоденький лесок.

За  этим лесом, на бугорке, виднелся штаб дивизии.

Он сошёл с бетонки на узенькую тропку, петляющую в зарослях высокой сорной травы,    исчезающую в тени   кудрявых  берёз и осинок.

Цвёл  спутник  дорог подорожник. Его тёмно – зелёные кустики тянулись, слева и справа,  вдоль тропинки,  вытоптанной  солдатскими сапогами.

От  его шагов белые бусинки  цветков  подорожника слегка подрагивали.

 

Когда  Кольцов  вошёл в лес, где – то далеко – далеко, за густыми  тёмными лесами, ударил гром. -

–        Трах!  Бабах! Тарарах! 

Пернатый мирок  небольшого леска, привыкший к рёву  и  грохоту танков, вскрикнув,                                                                                                                притих  на короткое время,  а затем, успокоившись, вновь, вернулся  к своему  обычному гвалту.

Возле, поваленной  ветром и  болезнью  берёзы  он,  сойдя с  тропинки,   пошёл, напролом,  вглубь березняка,  ломывая сухие ветки  кустарников.

Ноги сами вывели его на  обширную вырубку. Кто – то славно здесь помахал топором. На  лесном побоище было светло и печально.

С ветки  калины вспорхнула голубая стрекоза. Свет и тень слились здесь друг с другом. Сырости тут не было и в помине. Не  то,  что в лесу.

 

Майор, сорвав несколько цветков, поднял голову вверх. За пышной осиной  приступил  к  работе, на   вершине  сухого дерева,   дятел - барабанщик.

Сороки вели между собой   обычную лесную  стрекотню.

Одна из них, примостившись  на осинке, сидела молча, подрагивая всем телом и покачивая ступенчатым хвостом.

Заметив  Кольцова, она, тяжело взмахнув крыльями, кинулась в спасительную высоту.  И  уже оттуда, не спуская с него  глаз, начала бить тревогу.

 

Метрах в пятидесяти от вырубки  начинался ельник.

Трава в нём почти не росла. В  густом,  полутёмном ельнике шагов  своих  Кольцов не  слышал; по мягкому насту из хвои,  он шагал как по перине. В ельнике  стояли тишь и  полутьма.  А темнота  отпугает всех – и  птиц, и животных.

Минут через пять, он выбрался на простор,  к свету и к людям.

В штабе Кольцов узнал, что его, срочно, вызывает к себе замполит полка.

Замполит полка подполковник  Скушный,  как это будет видно позже,  был  совсем не скучным  человеком.

Командир батальона хорошо понимал,  для  каких надобностей его вызвали в нескушный сад полка, как он называл  кабинет   замполита.

 

Кольцов, не спеша,  поднялся на второй этаж  штабного корпуса, где находился этот  самый  нескушный сад.

Батальон Кольцова  считался одним из лучших в мотострелковой дивизии и занимал первое место в полку по боевой подготовке.

Но у него не сложились  личные отношения ни с замполитом, ни с начальником особого отдела полка.

Не сложились по многим причинам…

 

Замполит встретил комбата ледяным взглядом.

В кабинете было тихо  и прохладно, как в ельнике, из которого он только что выбрался на свет божий.

За спиной у  замполита, словно красный апостол, стоял  старый, рассохшийся  шкаф, забитый  до самого верха томами классиков марксизма – ленинизма.

Впереди  этого красного апостола  -  атеиста  стоял   с думой  о  невесёлом завтрашнем дне комбата Кольцова  подполковник Скушный.

-         Ну, держись, Кольцов!   Жатва поспела и серп изострён. –

Мелькнуло у него в голове. - 

-         Сейчас мне  станет совсем нескушно! 

Подполковник за моральной поддержкой  сейчас обязательно обратится к Марксу.

Подойдёт к шкафу, откроет его, достанет фолиант  и запустит в меня окаменевшей цитатой,  всколыхнув это  ледяное  безмолвие. - 

Подумал комбат, поглядывая  то на шкаф, то на его временного владельца. 

И действительно, подполковник так и поступил.

Он вынул из шкафа том и,  открыв его, наугад,  процитировал. –

-         В борьбе, с какими внутренними врагами рабочего движения вырос, окреп  и закалился  большевизм?

Замполит прочитал   название  четвёртой  главы  книги Ленина « Детская болезнь левизны » в  коммунизме.

-         Можете поставить книгу в шкаф. -  Прервал подполковника Кольцов. –

-         Я это хорошо помню и отвечаю по памяти. –

В борьбе против оппортунизма.

Брови у замполита полезли вверх. –

-    Помните?   Странно!  Тогда, почему не руковолствуетесь  этим в жизни?

 Или считаете,  что написанное  нашим  вождём  и учителем  в 1920 году, уже 

      устарело,  окаменело, одряхлело и уже не нужно!  

Ошибаетесь, голубчик.

Скушный вернулся к шкафу и поставил « Детскую болезнь  » на место.  

Шкаф этот уже прожил свои лучшие годы.  Он давно   состарился, переходя из одной пятилетки в другую, меняя  кабинеты и их хозяев.   

 Многии теории  его  квартирантов, изначально  находящиеся  не в ладах  с  духовной природой вещей и  смыслом жизни  человека  божьего, могли давать практические результаты  только при наличии идеи всеобщего  равенства,  основанного на гегемонии пролетариата, и мощного государственного карательного аппарата.

Да, большевики  освободили народ  от  произвола чиновников и   устаревших догм, поголовно посадив его  от  мала,  до  велика,  за  школьную парту.

Впервые, за  всю историю, он – народ  получил право, с учебником в руках и без старых идолов в голове,  под руководством  новых  хозяев, улучшить жизнь в своём  многострадальном   царстве.

И царство это  было  -  не  с пятак: в какую сторону не глянь - конца  не видно,  потому что все концы его лежат за тридевять земель, в тридесятых землях.

И этот народ совершил чудо!

За полвека  кабального, порой непосильного  труда и неимоверных страданий,   он,  по своим  костям, перешёл от кленовой сохи к ядерным технологиям.

 Но  народ этот  устал от ударного труда,   насилия   и войн.

И потом… Хорошо петь о том,  как закаляют людей войны и революции!  Другое дело самому оказаться в  их  эпицентре!?

 

Может  быть  поэтому, люди,  в большинстве своём, не  принявшие сознанием новых идолов и отказавшиеся  от  идолов старых,  через семьдесят лет новой  социалистической жизни  оказались на перепутье.

А перепутье – это всегда остановка и  раздумье  над прожитой жизнью.

Однако,  оглянувшийся  назад,  посмотрит и вперёд:  куда и зачем идти дальше? 

 Вся огромная страна, с социализмом на руках, словно мать с малым дитём,  стояла на этом развилке  в конце восьмидесятых годов  двадцатого столетияи и  задавала себе вопрос –

-         Куда и  с  какими  богами  или идолами идти  в новый век и  в новую жизнь?

       Об этом думали 281 миллион человек!

      Миллионы раздумывали о том, почему их  вчерашние враги, навязавшиеся       

      в  новые друзья,  так упорно, заставляют  их чернить своё прошлое?

А книжный шкаф  молчал!  Его квартиранты   об этом помалкивали. И,  потому,  были позабыты!  

Позабыты   и отставлены!   До следующего витка великих потрясений, когда  о них  вновь  вспомнят и начнут цитировать. 

 

-    Садитесь, комбат  Кольцов. 

Подполковник вынул из ящика стола  игрушечный алюминиевый ножичек,

Он принёс его из дому.

Дочка выросла. Но кухонный  детский набор остался.

Ножичек  игрушечный, но в нём  намёк. Намёк на  силу и могущество власти.

-         Я давно уже  заприметил, майор, что вы на торжественных церемониях  игнорируете Интернационал и его не поёте.  Даже губами не шевелите!  Почему?

      Нет, нет! Это, пока, вопрос не на убой. А так – на засыпку.

Комбат, поглядывая  на оружие устрашения, спокойно пояснил.

-    Не пою, потому, что думаю о своём батальоне. Я делаю всё, чтобы  он, по  - прежнему,    

       был  одним из лучших  в дивизии. 

Подполковник  Скушный, изподлобья поглядывая на майора,  начал демонстративно  водить ножичком   по своей  ладони, как бы  затачивая его.

-    Впечатляет! –  Слева вилка. Справа нож. До чего же я хорош! -

Усмехнулся комбат, принимая  вызов. 

После чего он демонстративно,  с шумом и скрипом отодвинув свой стул назад, подальше от  стола,  поинтересовался  -

-         От  какой   это дитьки – бандитьки, товарищ подполковник,   достался вам  сей   алюминиевый  палаш?  От сына или дочки?

Но замполит, не реагируя на  его ухмылку, стал водить штампованной игрушкой сначала по  своим щекам, а потом и по горлу.

-         Напрасно вы иронизируете, майор Кольцов. –

Заметил  подполковник Скушный, выронив ножичек из руки.

Он  звякнул, ударившись о стекло,  покрывавшее его стол.

В  нескушном саду на минуту воцарилась тишина. 

На столе у замполита лежала стопка томиков Ленина.

Хозяин  нескушного сада, перехватив его взгляд,  с возмущением сказал. -

-         Дофилософствовались.  Долиберальничались.  Наелись белого хлеба досыта.

Напоили и одели народ.

Каждый теперь наровит жить сам по себе, по принципу –

-  У меня мама с папой золотые, а  сам  я серебрянный! 

 Зачем петь интернационал?  К партии и Ленину, будучи сытым и одетым,  можно

 повернуться  и спиной!

-    Нет,  пора  закручивать гайки. 

Так,  как это было,  при  В К П Б. 

Отправились наши студенты в  США.  

На какой – то  там диспут. Они и сейчас ещё   там, в Штатах. 

А эти американцы,  без  жареной утки на завтрак  ведь  жить не  могут!

Спрашивают они у наших  студентов.

-         Скажите, господа комсомольцы. 

С недавних пор  у вас, повсеместно, развесили  лозунг - Партия ум, честь и совесть нашей эпохи!

В среде нашей,  свободной, демократическойой, молодёжи возник  вопрос. - 

-     Откуда эта крылатая  фраза?  Кто  её автор?  Кто это сказал или написал?

И наша комсомолия растерялась. 

Надо  было  сразу же сослаться на Ленина.

Он  ныне в мире   -  солнце и луна! Был и остаётся!

А  уж  потом,    пусть  бы историки,  из института Марксизма – Ленинизма,  разбирались – кто это сказал.

Так нет! Наши языки   проглотили  и ни  гу,  гу.

Да,  попали мы впросак.   

Я  лично бы,  язык  под  мышку не  засунул. 

Я бы нашёл,  что сказать, и  что показать    этим господам.

Вот   сейчас я, кстати,  и занимаюсь этим вопросом.

И  институт Марксизма – Ленинизма тоже, денно и нощно,  ищет, чтобы выяснить,  

кому принадлежит   это крылатое  изречение.        

-         Товарищ Замполит. Я, надеюсь,  вы вызвали меня к себе не для того, чтобы зубы мне                              

заговаривать и  стращать,  в присутствии полного собрания сочинений наших

классиков,  детским игрушечным  ножичком!

Коли  хотите четвертовать, так уж  рубите с плеча!  Я знаю, что нам с вами из одного  котелка   щи  хлебать одной ложкой не суждено.

-         Не суждено! Это точно!  -  Вскочил подполковник. 

Он убрал  игрушку  в стол и  продолжил. -

-          Нет, не зубы заговаривать я тебя, комбат, к себе вызвал.

-          А вызвал я тебя по приказанию начальника политотдела дивизии полковника Бжездовского.

Дела твои,  комбат не  то,  что плохи. Дела твои …  

Над головой твоей  давненько сабелька витает.

Если бы не  будущий твой тесть, генерал Калинин, голова бы твоя  да два уха  давно

были  бы  в кустах.

Я понимаю, что  с матерью  у тебя  не   всё в порядке.

Сиди. Не перебивай.

Я знаю, что ты мне хочешь  показать кукиш  и уйти. 

Но ты не торопись.

Послушай   скушную,  проходную  пешку из  нескушного партполит сада, как ты меня

называешь.

 

-    Знаю, я  и про красного апостола.  И  про Сердюка твоего.

И про нечистую силу мне сорока срочную телеграммку  на  своём  хвосте принесла.

И  про то, как ты,  по  - геройски,  на  АЭС пожар гасил,  на пару с зампотехом – тоже   мне известно. 

В полку только и разговоров про твой роман с этой, как её, Агнией Сабировной, 

огнеопасной женой зампотеха Бережкова из твоего батальона. 

Какая, всё же,  эта мадам  -  красная да языкастая у тебя?

Такая  красная, что даже моя дочка, десятиклассница, восторгается ею и примеряет на  себя красный костюм с чёрной рубашкой.

Моя Любаша, ведь, тоже участвует в полковых запевках, вместе с  ней и с тобой, майор.

Почему эта Агния из твоего батальона  не вылезает, майор?

Мужа - под каблук, а сама на крыльцо к комбату!

-         На сцену, а не на крыльцо. –

Поправил  замполита Кольцов.

Даже меня расстрогала своими частушками, чёртова  девка. –

Продолжил замполит.

Лихо  вышла она из  недр  нашего народа    на сцену и давай  ножками в красных     

Сапожках,  и  давай  выстукивать под твою, комбат, гармонь. –

                   

                    Помираешь?  Помираю.

                    Застывает в жилах кровь.

                    Напишите на  могиле

                    Померла через любовь.

 

-    Какая чушь! –   Возмутился  Кольцов.

У неё семья разваливается. Муж пьянствует.

Ко мне  на  штабное крыльцо многие жёны приходят и что из этого?

Со всеми у меня романы, что ли?   

Замполит, закинув ногу на ногу, шлёпнул ладонью по стеклу. –

Я говорил, что  со всеми?  Не  со всеми!

А вот про то, как  вы спелись с женой своего зампотеха Бережкова,  дошло уже  и до политотдела дивизии, не только до меня.

До самого начальника политотдела  полковника Бжездовского.

Он уже и сам запел.  Ходит везде и  заливает, как соловей. -

-         Светит месяц, как полтина, а заря, как четвертак.

Вот ведь она,  какая  эта  твоя Агния.

Только прошу вас,  Кольцов, не надо благодарить меня   за моё угощение,  за жидкий чай, в котором вы увидели сейчас свой святой лик! 

Только  вот этого не надо!  Вы далеко не святой!

Если вглядется   получше, то  там,   в этом чае можно увидеть и зампотеха Бережкова! С рожками на голове.

-    Сдаётся,  мне,  что вас  вместе с полковником  Бжездовским ввели в заблуждение.

Защищался   Кольцов. -

-         Да, мать моя родилась за чужими  горами.

В китайском городе Кульдже.

Но, не по своей воле она там оказалась.

-         Гражданская война и голод миллионы людей выгнали из Семиречья за эти  скалистые высоты. И не только из Семиречья!

Голод любого заставит и  на неприступные  скалы полезть, и моря с океанами переплыть.

А у нас в курсе истории   КПСС  до сих пор есть раздел – Курс партии на гражданскую войну.

Вы, что считаете это нормальным явлением, товарищ замполит?

-         Я, лично, ничего не считаю!

Так считали Р С Д Р П  и В К П Б. –

Замполит полка, схватив один из томов Ленина, вскочил и стал  потрясать им над головой опального майора. -

-         Это он так считал! Он – Ленин! А он - наша сила, знанье и оружие!

Он – самый великий из всех   мировых  гуманитариев! 

Гражданская война!   Это не только война бедных и   обездоленных масс  против

буржуев  и  дворян за свои права!

Гражданская война – это, прежде всего,  битва  народа  за своё освобождение от туманных  библейских догматов  и  своего  рабства.  

Чтобы сделать раба свободным, нужно отобрать у него книгу, которая призывает его  смириться со своим рабством!

Книгу, в которой для того чтобы продлить день,  необходимо остановить светило, а не     землю, хотя наука давно уже  доказала  порочность этой  псевдонаучной  геоцентрической  системы мира  Птолемея! 

Сколько космонавтов там уже побывало   и видело   своими глазами, что не  солнце вращается вокруг земли, а земля вокруг него!

Народ сам  этой  справедливости  потребовал.

И Ленин  услышал голос народа и  выкинул такой лозунг. – Курс партии на гражданскую войну. А, как же иначе?   

Победить царизм без войны и большой крови  было  невозможно!

И, в  результате, что мы сейчас имеем!

Мы сейчас имеем могучую   ядерную державу с космонавтами на орбите!

А  что  ты приказал  бы делать  с главным принципом  ловкачей.  –

     Доллары – товар – доллары?

     И тут без гражданской войны тоже было не обойтись.  

Я коммунист!   

И иметь своё мнение, по вопросам  внутренней и внешней политики, мне  положено  по рангу.

Сейчас,  комбат первого батальона майор Кольцов –  вот моя зубная боль!

Ты, комбат, как блудный сын, зашёл уже так далеко в своих антисоветских высказываниях, что без черезвычайных мер, увы, уже   не обойтись!

И подполковник Скушный  взметнул  свой кулак над русой головой комбата.

Что бы произошло далее  осталось  в неизвестности,  ибо  в этот  момент,  с шумом распахнулась дверь кабинета.

В апартаменты,  сначала, влетело короткое восклицание, за ним частушка –

-         Пёсья кровь! Поживём – увидим, кто - кого!

Светит месяц, как полтина, а заря, как  четвертак, как утверждает жена одного зампотеха!

А вслед за  частушкой,  в нескушный сад  влетел длинный человек  в  погонах полковника. Это  и  был  начальник политотдела дивизии  Бжездовский.

-         Уж,  не меня ли ты, подполковник, собираетесь  укокошить?   

Коли замахнулся, то зачитывай  приговор и  позволь  мне высказать последнюю просьбу.

О – о! Да  к тебе, тут, лучший комбат дивизии на  горячие  частушки пожаловал!

Да ты его не губи. Не надо.

Я его амнистирую. Он метко стреляет из своего танка.

Имеет отличное оперативное мышление.

В жёны собирается взять себе – кого?  Генеральскую дочку!

Не какую – ни будь   билетёршу  из областного,  трамвайного   парка, а принцессу из

танкового  городка  обольстил,  будучи  ещё   старшим   лейтенантом!

Когда она ещё в седьмой класс  бегала с бантиком на голове.

Где – то,  там,  на границе с Афганистаном.

Прости меня, дорогой товарищ, Скушный, что  сегодня  весел  я, как никогда. 

Ухожу   я  от вас  начальником политотдела  Дальневосточной Армии!

Последний денёк  здесь гуляю! 

Хожу по кабинетам и мурлыкаю любимую частушку красавицы жены, хорошо  известного нам и  комбату Кольцову,  зампотеха.

Подполковник, услышав это,  принял почтительную позу. –

-         Позвольте поздравить вас с новой генеральской должностью.

-         Спасибо, позволяю.

И за что же ты, замполит, снимаешь стружку с лучшего комбата полка и дивизии? 

Давай, докладывай. – Потребовал начальник политотдела.

-         А вот, за что! - 

Замполит, вынув из папки лист бумаги,   подошёл с ним к комбату. –

Кольцов, вот твоя автобиография, которую ты написал в 1973 году.

Подтверди, что её писал ты.

Комбат, заглянув в листок, утвердительно кивнул головой. –

-         Да, это я писал. Подтверждаю!

-         А теперь, скажи, майор, честно. В присутствии полковника Бжездовского. 

Может ли нечестный офицер и  командир, состоять членом Коммунистической партии Советского Союза? Скажи, положив руку на сердце.

-         Ну, допустим, не может. - 

Растерянно ответил комбат.

-         Вы слышали, товарищ полковник.

Он согласен со мной.  Не может!

А теперь, я себе позволю задать тебе вопрос. –

Тогда, почему, вы, как нечестный человек, состоите членом нашей партии?

Кольцов, бледнея, начал медленно приподниматься со стула. –

-         Я нечестный?  

Давайте факты?   Я требую!  Факты  на  танк!

-         Садись, майор. И слушай. Будут тебе  и факты, будет  тебе  дядя на  горе!  –

И замполит торжествующе посмотрел на начальника политотдела дивизии.

-         Вот ты, в своей автобиографии,  в 1973 году  написал. –

Родственников за границей не имею.

И, здесь, ты лжёшь!

Ибо через год,  в 1974 году, в Советский Союз, по линии Красного Креста, подал запрос во всесоюзный розыск,  родной брат твоей матери, Ольшанский  Виктор Александрович, проживающий, ныне, в Канаде. 

Ну, где же твоя честность, майор?  Где она, голубушка? 

Или ты  своего  родгого дядю  уже и за родственника не считаешь?

Кольцов,  взяв себя в руки и,  стараясь  быть, как можно спокойнее,  парировал эту неожиданную атаку. –

-         Я, впервые узнаю об этом!

Мать мне об этом розыске и об этом брате  ничего не говорила.

Так что, отошлите этот факт, назад в Канаду и больше, с обвинениями в нечестности, 

ко мне не приставайте!

Бжездовский взял автобиографию комбата и несколько  минут её  изучал.

Затем вернул листок подполковнику и  сказал. - 

-         Вот, что, подполковник! 

Ты комбата   в нечестности не обвиняй!

Мать ему могла   об этом дяде и о запросе  не  сказать.

Какая мать захочет сделать больно своему сыну? 

А за то,  что он сел спиной  к советской власти,  и к нам с тобой,  замполит, 

и  за анекдотики  ему придётся отвечать.

Да, мы люди скушные, признаюсь в этом, но беспощадные к врагам отечества!

Но тебя,  комбат, мы пожалеем! 

Мы тебя дальше  Кушки,  откуда ты  сюда прибыл, не сошлём, потому, как дальше Кушки,  Афганистан.

Я, допускаю,  подполковник, что мать ему могла  своём брате  и не сказать.

Зачем  же портить сыну карьеру?

Пусть особый отдел разберётся с этим делом  и  пообрубает  с него  бахрому и  все  острые углы   и научит его,  как     калёным  железом  выжеч в своих ротах пьянство и 

политическое сквернословие.

Потом он,  женившись на генеральской дочери,  поумнеет и остепентся.

Дадут ему полк и подполковничьи  погоны!  

После Кушки, естественно!

И  тебе, Скушный,  станет веселее жить. 

А  я  вам, сейчас, сам  анекдотец  выдам.

Услышал, вчера  во время   приёма  старшего лейтенанта Сердюка в особом отделе.

Одна   короткомордая  обезьянка спрашивает у попугая. –

-         Эй, ты,  чмыньдик  из  тёмного  леса. 

Скажи  мне.   Когда  веселее было жить?

При  дедушке  Иосифе,  при  дядюшке  Никите  или  при  папаше Леониде?  

Подробности Сердюк   открывать побоялся.

Так, что  главное читайте между строк.

Что означает слово чмыньдик,  он  тоже  нам не объяснил.

Думаю, что это аналог русского простака  или попки - дурака.

Попугай  доел  свой   заморский банан. Ударил крылом о крыло. И отвечает.

-         А, ты уверена, что   зайцы,  в штатском и с короткой причёской, нас не подслушивают

 -   Уверена.

-         Ну, тогда слушай.

При  дедушке Иосифе   в  нашем лесу наступил ледниковый период. Было холодно и тихо.  Грелись  только песнями и трудом. 

-         При  дядюшке Никите  в лесу разрешили  разводить  костры.

-         При  папаше Леониде  разрешили у этих костров греться.

Вот  Сердюк уже  греется.

А вы,  майор  Кольцов, у  этого костра ещё не  погрелись? Нет!

Тогда слушайте конец.

-         А чмыньдик этот, жёлтощёкий, продолжает. - 

-     При  дедушке Иосифе  производили четыре литра алкоголя на одного лесного зайца.

При  дядюшке Никите  шесть. А  при  папаше Леониде -  все  восемь!  Совсем,   весело в лесу  стало жить. 

 

-         О, Боже мой,  Боже мой! 

Уж не сам ли  Сердюк  эти анекдоты сочиняет?  Как  же  это можно про наших лидеров такое сочинять? -

Как при молитве, вскинул руки  к потолку замполит.

-         Тебе, замполит, не к боженьке руки протягивать надо, а за сердце хвататься.

Скривил губы  Бжездовский.

-         Анекдоты сочиняет сам народ.

Это старая истина.  Вы сами про то знаете. Плохо то, что рушиться  власть. И не деловые люди, а дельцы  прибирают её к рукам. Вот над чем необходимо  сейчас думать нам всем.  Не охотиться  за сердюками  и  кольцовыми, а начинать  в стране  реформы.

Это, нарушая субординацию,  вступил в разговор  комбат.

Но, на слова его никто не обратил внимания. Будто его здесь и не было!

Замполит начал оправдываться перед Бжездовским.

-         Так довели, ведь,  лиходеи!  Впору не только боженьку, но и самого чёрта призывать на помощь.

Что с  нашим  народом происходит? Не пойму!

Потерял он  и совесть, и чувство меры. Никого не  щадит.

Даже  Ленина  и Василия Ивановича Чапаева!

-         Работать надо, а не креститься  на каждого  жёлтощёкого  попугая или короткомордую мартышку. – 

Крикнул  Бжездовский, направляясь  к двери. -

-         Смотри, майор Кольцов.

Теперь тебе  хода в подполковники нема.

Сердюк твой любит это слово –  нема!

Зато открылась  дорога  в капитаны.

Жаль мне генерала Калинина и его дочку Серафиму. Она, насколько я знаю, ныне,  на 

последнем курсе медицинского института учиться.

Её бы,  хоть,  пожалел. Мужчина ты, безусловно, видный.

С солдатами выплясываешь лихо!  С гармошкой дружишь, а с головой нет.

И ноги  у тебя не хуже чем  и руки. Всё пришито, куда надо!

Кроме головы.

Смотрю на тебя и  вспоминаю, как я тебя, в своё время,  в комсорги полка не пустил.  Правильно, оказывается, поступил я тогда!

Как  меня тогда  подполковник Скушный с секретарём парткома  вашего полка

майором Угловым уговаривали, чтобы я дал  тебе добро.

Не – е – т! Я материалист. Пощупал тебя и сразу же понял.

Ты, Кольцов,  в нашем лесу не попугай и не мартышка. Ты  - волк!  Какой?  Семиреченский, или  тамбовский  ли  - всё одно волк!

Полковник Бжездовский взялся за дверную ручку. –

А эта Агния, комбат, хороша!  Как я тебя  понимаю!  Хоть не уезжай отсюда на

Дальний Восток за генеральскими лампасами.

Был я на последнем концерте. Был!

Как тряхнул комбат  там  своей тальянкой!

А она, эта Агния,  вокруг него  пританцовывает и  поёт.

Начальник политотдела открыл дверь и на прощанье напомнил, что пела гармонисту Кольцову Агния Сабировна. –

                    

                    Ох,  сладенький мой

                    Сделай мне увагу –

                    Заверни моё лицо

                    В красную бумагу.

Да, хороша   эта Агния с тобой в паре, комбат!

А генеральская дочка Серафима в паре с майором Кольцовым ещё лучше!         

Словно выстрел  хлопнула дверь. Полковник Бжездовский  поспешил на Дальний Восток.

Кольцов и Скушный   остались вдвоём.

-         А  вот по поводу гражданской войны, товарищ подполковник,  меня вы  убедили не во          всём. Да, успехов страна добилась выдающихся. Но какой ценой!

И астрономов я не   опровергаю.

Однако,  какой катастрофой  может закончиться для  нас то, что  несовершенному  

человеку вживили в голову мысль  о его могуществе и совершенстве.   

-      Вы свободны, майор. – Не глядя на него,  резко оборвал Кольцова замполит.

-         Тем лучше! –  Поднялся  Кольцов. –

Наша жизнь поставлена на карту.  Кушка – так Кушка. 

Пойдём в ногу с переменами!

Чего бы это нам не стоило!

 

Отчётно – выборное,  комсомольское собрание полка  было назначено на субботний день. Как давно это было! 

В этом году,   в  СССР,   субботу  сделали выходным днём.

Майор Кольцов, после службы,  спешил на встречу с Серафимой.

Она ждала его в доме отца на набережной Волги.

Трамвайчик довёз его почти до самого дома.

Он вошёл в небольшой скверик, каких в городе не перечесть,  и оказался  в одной компании с липами  и клёнами.

То комсомольское собрание  комбат запомнил на всю жизнь.

Накануне собрания, в пятницу, к нему в офицерское общежитие пришли сразу два майора.

Секретарь парткома  Углов и заместитель командира полка по политической работе Скушный.

Начал  разговор, как  это и  положено по должности, замполит. -

-         Вот что Кольцов. Ты у нас в полку зампотех роты. 

Мы с  парторгом  пришли к тебе  с этим  предложением не потому, что ты перевёлся сюда вместе с командиром полка Калининым.

Полковник Калинин здесь нипричём!

Живёт в тебе этакий …  Этакий  живчик – сорванец. С огоньком! С выдумкой!

Со смыслом!  Словом, куда ты – туда и комсомол.   

Ты и  художественную самодеятельность в части организовал.

Своими ногами и  гармошкой тымного пользы нам приносишь.

-         Нам всё это по душе!  И по службе успехов у тебя не мало.

Короче говоря, куда ты – туда и бойцы!

Вчера пришёл приказ о  переводе  комсорга полка Дубинина начальником клуба в Польшу.

Поэтому, на освободившуюся должность  комсорга полка мы рекомендуем тебя!

-         А вы  с моим  личным  делом  знакомы?   -

Не без сомнения, спросил их Кольцов.

-         Читали, не сомневайся.   Сейчас не сталинские времена!

Комсомольское собрание завтра в четырнадцать ноль – ноль.

Приходи обязательно.   До завтра, будущий комсорг.

 

На следующий  день старший лейтенант Кольцов  пришёл на собрание.

Солдаты его знали и уважали. В том, что его изберут комсоргом полка, у него не было никаких сомнений.

Собрание началось  с  отчётного доклада  капитана Дубинина.

Работу его признали удовлетворительной.

Всё, казалось,   шло своим   чередом.

Но, вот дело дошло до выдвижения кандидатур на эту должность.

С места поднялся    лейтенантик и предложил избрать комсоргом  полка не старшего лейтенанта Кольцова, а старшего лейтенанта Дибренко!? 

Грянул гром, которого никто не ждал! 

Кольцов понял, что сейчас на его эмигрантскую головушку выльют ушат помоев.

Лицо  его залилось краской.

У этого лейтенантика, который выдвинул в списки для голосования  - Дибренко, имелся дефект речи. Он говорил не  « мы », а  « ми ».  Не хочу, а хощу.  Ну и так далее. Многие над этим просто потешались. Особенно, когда он брал слово  на комсомольских собраниях.

 

А как же  Кольцов? – Выкрикнул  кто – то из  солдатской массы.

Мы   его желаем  выбрать  своим  комсоргом, а не  Дибренко.

В помещении повисла  тревожная тишина.

Замполит трусцой подбежал к Кольцову. –

-         Возьми самоотвод, Кольцов. Возьми, прошу тебя, как коммунист.

-         Начальник политотдела дивизии подполковник  Бжездовский, за пол часа, до начала собрания потребовал твоё личное дело и, ознакомившись  с оным,  вылил  на нас  с Угловим ушат с помоями.

Так, что мы здесь с парторгом ни при чём.

Пойми меня правильно. 

Не  я виноват в том, что  твоя мать дочь белогвардейского полковника  и  родилась в эмиграции.

Прошу тебя, возьми самоотвод. 

А мы тебе в академию  шлагбаум откроем.

Там у тебя  даже  побольше перспектив будет!

Только возьми самоотвод. – Захлёбываясь, шептал, упрашивая его,  замполит, судорожно глотая слюну. 

-         А на гармошке вам сыграть не надо?  -  Усмехнулся танкист. -

Раз партия сказала надо, то комсомол ответит есть!

Кольцов встал  и окинул взглядом, вмиг притихший зал. –

-         Товарищи комсомольцы!

Политотдел дивизии не утвердил старшего лейтенанта Кольцова на должность комсорга полка.

Поэтому, прошу вас выбрать  комсоргом Дибренко.

До свидания.

И он покинул собрание.

Бойцы разбушевались. -

-         Почему не утвердил?

Мы  Кольцова знаем только с хорошей стороны! Объясните  нам, в чём тут дело?  - 

-         Дело в том.  -  Призвал к порядку  комсомольцев майор Углов. –

Что  у Кольцова имеются, так сказать, небольшие грешки.

У него с биографией не всё в порядке.

Вернее сказать,  имеются грешки  в биографии у его родителей.

Позвольте мне  этих подробностей не касаться.

Жизнь есть жизнь!

-         А сын  за  батьку не ответчик! А,  за маманю,  - тем более.  –

-         Не  соглашались комсомольцы.

-         Правильно! Не ответчик! – 

 В голосе  замполита появились угрожающие нотки.

-         Хватит  бесполезных выкриков с мест. Давайте работать.

Командование  полка и дивизии настаивает на кандидатуре Дибренко.  Поэтому, предлагаю утвердить его кандидатуру. Ставлю на голосование.

-         Нет.  Не утвердим. У нас своё мнение.

И комсомолия решила, в пику командованию, выбрать комсоргом, страдающего дефектами речи,  свежеиспечённого лейтенанта Мамкина.

-    Предлагаем  выбрать комсоргом лейтенанта Мамкина.

-         О – о!  Точно! Пацаны выбираем Мамкина.  Вот это дело!  Хоть на собраниях похохочем от души!

И  лейтенант  Мамкин, речь которого привлекала всеобщее внимание своими фонетическими особенностями   и  вызывала смех, был избран комсоргом полка. 

Командование трижды пыталось изменить результаты выборов, собирая собрания. 

Но солдаты и офицеры, как сговорились. Комсоргом так и остался Мамкин.

Скушный стал после этого провала ещё скучнее.

Углов, как – то,  встретив Кольцова в штабе,  подошёл к нему и извинился. –

-         Ты, Иван Фёдорович, на меня  бесов не спускай. Сам понимаешь. Провал    

      спровоцирован свыше.

Сожалею, что  у меня не хватило керосину, чтобы…  Ну в общем прости.   

      Сам знаешь, что  в нашем лесу  ум честь и совесть эпохи – это партия. 

     А она всегда права. Раз партия сказала надо, мы ответили ей – есть!

Такой смелости Кольцов от парторга не ожидал. -

-    Спасибо!

-         Я понимаю.  Тебе нелегко. Но если  ты, чего – то хочешь добиться в этой жизни, то наберись терпения и иди на грозу. Хуже, если она на тебя пойдёт сама.

Ну, мне пора бежать.

 

Как это было давно!

Майор поднялся на третий этаж и подошёл к квартире генерала Калинина, который уже несколько лет служил в Группе Советских Войск в Германии.

 

Через тяжёлые,  золотистые портьеры просачивался слабый дневной свет.

Оттого в комнате стоял полумрак.

Серафима, откинув лёгкое покрывало, протянула руку к светильнику и щелкнула выключателем.

Нежный розовый свет выхватил из полумрака её  белое,  обнажённое тело.

На какое – то время,  она,  отодвинувшись  от Кольцова, продолжала лежать на боку.

Её  ножка, отброшенная назад,   касалась пальчиками  колена Кольцова.

Над светильником висела репродукция картины Сандро Боттичелли  Рождение Венеры.  Кольцов с  умилением  поглядывал  на  плавные изгибы  и  упругие  возвышенности  прекрасного тела своей невесты.

Он,  осторожно коснувшись пальцами  её плеча, стал поглаживать  его  рукой.

 Вздрогнув, она  опрокинулась на спину.

Золотые пряди  её волос рассыпались по подушке. 

Тогда он, прижавшись к ней, положил ладонь на её  упргую грудь.

Она, закрыв глаза   от этой  ласки  и выгнувшись  телом,  запрокинула свою золотистую головку вверх.

Пересохшие губы её судорожно хватали комнатный полумрак.

Жажда любви была столь велика, что не оставила им  сил на слова.

Цветущее, молодое  тело  Серафимы  ликовало от поцелуев и прикосновений.

 

С картины, стыдливо прикрыв  своё естество, ниспадающим  с головы и плеч  водопадом русых волос, на них взирала  римская Венера. 

Со стороны казалось,  что,  через секунду – другую,  служанка, спешащая к Венере,  накинет на свою  госпожу  розовое покрывало.

А пока…   А пока, римская  Венера,  как могла, прикрывала свои таинства от греховного взгляда  Венеры тверской, руками и прядями своих волос.

Вот сейчас на  римлянку  набросят покрывало и она, оторвав взгляд от  забывших обо всём влюблённых, поднимет глаза  к своим римским  богам и начнёт замаливать их грехи.

 

И она это сделает, как   только Кольцов  произнесёт. –

-         Днём ты меня, как луна ожидаешь. Ночью, как солнце горячее ждёшь.

-         Ваня! Ты меня, словно ветер, умчал на небеса.

Нет, нет!  Не на небеса. На  звенящий от пчёл  и шмелей луг.

На тот самый луг, на котором осталась моё детство и  откуда я  ушла женщиной!

Цветы,  красавица липа, трясогузка!

Вокруг  благодать и мы с тобой, в самом  эпицентре Краснолетья, лежим на прибрежном  песке, счастливые  от того,  что  вошли в грех!

Особенно, я! 

Мне стыдно за себя до сих пор.  Хотя, это мой самый счастливый день в жизни!

Давай вернёмся туда, Ваня. За дитькой – бандитькой, а!

-         Я хочу найти там дитьку.

Я так мечтаю подарить тебе и родителям дитьку – баньдитьку!

Произнося это, Серафима  несколько раз  стукнула своим кулачком по груди любимого.

-         Пчёлка! До свадьбы осталось меньше года.

Об этом  же   мечтаю и я. 

Я Иван, я не Герасим, я с тобой на всё согласен, родная ты моя!  

Но, надо подождать. Осталось немного. Будет  тебе свадьба, будет тебе и  дитька! 

В этот миг и он увидел,  как  на  римскую соперницу его возлюбленной  Симонетту, сгорающую  от  его взгляда  со стыда,  служанка  пытается набросить спасительное покрывало.

-    А  давай,    ка,   милая,  я и тебя  прикрою. 

На  наши  медовые луга уже  сошёл  с грозовых туч северный сентябрь.

Боюсь, как бы ты не пострадала от сумрака и  посторонних  лукавых взглядов.   Прижмиська  ко мне покрепче.  Вот так.

-         Укрывай!  И она, прижавшись к нему, положила свою золотую головку на его плечо. 

Через  три месяца, двадцать пятого декабря,   прилетают в отпуск из  Германии мои 

родители.

Мы   с тобой  будем их встречать.

Имей это в виду и включи это мероприятие в свои командирские планы!

-         Мне так  тепло с тобой, моя радость.

Ты у меня такая сладкая! Такая волнистая и ароматная.

Я помню, как  впервые пришёл в твой дом. Там, под Кушкой, в Средней Азии.

-         Смотрю, сидит на диванчике  симпумпушечка – семиклассница и смотрит на меня восторженными глазёнками.

И мне так захотелось шепнуть тебе на ушко. –

-         Девочка! А ну давай поцелуваемся.

-         Думал ли я тогда, чем для меня  этот визит закончиться?

И Кольцов, заложив руки под голову, смолк.

Серафима, приподнявшись над ним на локотках, тоже  стала воспоминать.

-         Да, да. Мне было тогда четырнадцать годочков.

По всему военному городку,  перед этим твоим визитом, распространились слухи, что

какой – то лейтенант застрелил  на учениях  из пистолета кобру.

Боже мой. Мы, девчёнки  чего только о тебе не говорили.

Но все пересуды, неизменно,  заканчивались одним. –

Теперь все змеи  земли будут  этому лейтенанту мстить!

И, непременно,   закусают  его насмерть!

А я, Ваня,  боюсь этого, до сей поры,  и умоляю тебя, быть осмотрительным.

-         Ты пришёл к нам,  в квартиру.

Я усадила тебя рядом с собой на диван.

И мы стали слушать увертюру к  Севильскому     цирюльнику с грампластинки 1966 года.

Графа Альмавива пел Козловский.  Фирсова  пела Розину.

-         Знаменитая каватина Фигаро. – Ля – ля – ля – ля – ля ! Ля – ля – ля – ля. Фигаро там. Фигаро здесь

Серафима, встав на колени и прикрывая бюст покрывалом, принялась напевать.

-    Фигаро – баритон, а Альмавива тенор.

Иван! А, хочешь, я открою тебе наш семейный секрет.

Только обещай, что не   зарычишь  на меня после этого признания.

И она несколько раз поцеловала его в губы. –

-         Такой маленький,  такой малюсенький секретик. Вот такусенький.

И Срафима показала Кольцову кончик  своего пальчика. -

-         Секрет про то, как лейтенант Кольцов  удосужился попасть  в дом своего командира полка, полковника  Калинина Афанасия  Северьяновича. 

-         Это всё мама. Если бы не она, мы бы с тобой сейчас не лежали рядышком  и не  целовались  бы.

В общем, однажды, после  того случая со змеёй,  мы  сидели у себя  дома, за столом, и  

      пили чай.  Мама, вдруг, и говорит папе. -

-    Афанасий! А,  как там твой лейтенант Кольцов поживает? 

Пригласил  бы ты его, мой доблестный  комполка, к нам домой.  На оперу.

Я давно приглядываюсь к  этому способному молодому человеку.

-         Мария Ивановна, рябинушка моя.  Ты, что влюбилась в него, что – ли? - 

Пошутил папа. -

Вот это новость!

-    Не говори глупостей,  Афанасий!  

Цыкнула  мама  на отца.

  -     Любовь моя к  музыке и к тебе,  Афанасий,  непреходяща.

Тут дело -  в  другом. Мне кажется, что лучшей партии, чем Кольцов,  для  нашей 

 Симки не найти! –

 Удивила нас мама.

-         Не спорь со мной, Афанасий!  Я, как всегда права.  

Я женщина. Я  тебя даже сквозь танковую броню разглядела.

И живу как,  у генерала за пазухой.  И мне, кроме  тебя,  никого    не надо.

Через три года наша дочь  закончит школу и станет невестой.

И  нам пора задуматься о женихе.

А, что такое три годика, здесь,  в  этих песках?   Они пролетят, как три минуты.     

Роман  Кольцова с нашей дочерью – это моя мечта, Афанасий.

-         Согласен, что хороший жених дочке нужен, чтобы у неё был всегда и ёрш в ухе и

      сазан в пироге.  И нам  с тобой, чтобы в рот, что – то,  упало от этого. –

Сказал с улыбкой папа, поглядывая в мою сторону.

Я сижу,  слушаю и ушам своим не верю.

Мама же продолжает развивать свою мысль. -

-    Однако, меня не совсем устраивает  роман   этого лейтенанта с бронетехникой.

Перспектив не вижу я, Афанасий, в этом  романе!

Чего ты не сосватаешь его с освобождённой комсомольской должностью комсорга  полка?

Полковая комсомолия этого  лейтенанта ценит.

Думаю, что  из  твоего Кольцова, в будущем, получится  хороший парполитработник! 

Они всегда на виду.  Не то, что вы технари!  В почёте! 

Комсорг рот закрыл и  рабочее место убрано!

-         Подумай об этом, мой милый друг.

Комсоргом полка его изберут без проблем. – Уговаривала мама отца.

-         Нет. Ты меня и вправду не разлюбишь после этого, Ваня?  -

Повторила  Серафим, перекатившись  через  Кольцова на другую сторону кровати.

-         Не обижусь, дитька – баньдитька ты моя, если  ты   же исполнишь мне  арию Розины.

-         Не только спою, любимый,  но и станцую.

А пока,  дослушай меня.

Я не рассказала  тебе самого главного.

Отец маме и говорит. -

-         Машенька!  Кольцов мне и самому нравиться, как грамотный командир.

Но у него есть один  виток – завиток.  Вот в чём дело!

С биографией у него не всё в порядке. 

Его дед по матери был белым полковником.

Потом, как водиться, эмигрировал. В Китай. В Синьцзян. Там  мать его и родилась.

Сообщает  ей папа.  

 А мама не сдаётся. –

-         Ну и что? А у кого из нас  биография без   этих самых витков - завитков?

Только у мёртвых.  Ты же знаешь, что в эмиграцию уходила элита России.

Зато, какая генетика! 

У наших внуков  будут  дед  и прадед полковники!

До майора  наш лейтенант  и сам дойдёт. А дальше…  Дальше видно будет.

В общем, приглашай его к нам в субботу на Севильского цирюльника.

Для начала познакомим его с  Джоаккино Россини и с его кипучим темпераментом. 

А ты Сима, будь с ним  уважительной и  побольше болтай, не умолкая.

Им, мужикам, это нравиться!  С болтушками проще жить.

Вот какая у меня мама!

-         Пчёлка. Ты напомнила мне про наш заветный луг. Это мне стыдно за себя.

Я представляю, какой у меня там был жалкий вид!

Передо мной  стоит роза и просит –

Сорви меня, обними  меня!  Подари мне дитьку - бандитьку! 

А я стою, как дурачёк, вижу, вместо тебя,  полковника Калинина  и боюсь  шляпу  снять перед  твоим  отцом.

Потом дошло до меня! И я  снял я шляпу перед тобой!

И ничего не видел, ничего не слышал, кроме одного –

-         Цези – цери – цюря – клюй – клюиль – виу…

Это не только заветный луг. Это наше родовое гнездо! –

Поправила  его Серафима.

 

В комнату надолго вошла тишина.

Обожествлённая художником  Симонетта, смотрела с картины на полное страсти тело Серафимы робким и  изучающим взором и, наверное,  думала. –

-    Куда мне до этой тверской сестрички!  Она моложе меня на триста лет.

Но, вот Кольцов, осторожно повернувшись на бок, прикоснулся указательным пальцем до аккуратного носика  своей любимой. –

-          А, ну - ка,  давай, вспоминай, Пчёлка?

Помнишь, ты  тогда говорила мне, что слова матери для тебя оказались важнее наказа    отца. Что же она тебе такого сказала? 

Это касается меня?

-         Это касалось нас обоих, Иван!  За день до этой поездки я спросила у мамы. –

-         Мамуля! Подскажи, как мне  быть?

Ко мне во сне стал приходить Ваня. Он  одевает  на меня в свадебное платье  и кольцо на палец.

Мама мне пора замуж. А папа велит пока потерпеть. Мама меня обняла. По головке 

погладила и  шепчет. –

-         Дочка. В тебе проснулась женщина. Ты созрела и расцвела, как роза! 

Этого не надо бояться. Будь смелей!  Что естественно, то не безобразно.

Если Иван придёт к тебе с этой целью не во сне, а наяву, позволь ему сорвать себя, как   цветок!

Твой час пробил!

А свадьбу мы сыграем, как того желает папа, с дипломом в руках.

И ничего не бойся.  Это жизнь!   

-         А теперь, Ваня, после этого признания,  мне захотелось петь и  танцевать. Как ты просил!

И Серафима, облачившись в простыню и проверив голосок,   запела арию Розины.  

 

После этого концерта они некоторое время лежали молча.

Потом Серафима, отбросив покрывало,  села, обхватив колени руками. Голос её, вдруг задрожал и  ослаб. -

-         Ваня! Не хотела тебе говорить об этом. Да, уж  лучше сказать.

К нам в клинику, где я прохожу практику, приезжает один известный хирург из Москвы.

Мне приходиться, проходя практику,   работать с ним и помогать ему. Вот.

Ему уже  пятьдесят лет. И он на меня положил глаз. Представляешь?

Нет! В любви он мне  не  очень то признавался, ибо понимает, что его любовь мне  не    нужна. 

Я  так ему  об  этом и сказала.

Моя любовь – ты! И другой не  бывать!

Ты не беспокойся, Ваня.  Рукосуйством он  тоже не  очень  то занимается.

Он смирный. Просто пожирает меня глазами и иногда шепчет на ушко. –

-         Вы,  моя юная фея!

А я ему, неизменно,  повторяю. –

-         Ваша фея – медсестра Ленка Старикова. Об этом знает вся  облполиклиника.

Вы ей подарили дорогой фотоаппарат и научили делать фотографии.

Она мягкая!  И  её, как масло, можно легко  намазать на  чёрствый кусок.

А я уже окольцована, Евгений Николаевич. Так, что давайте лучше работать.

А, однажды, взяла да спела ему, назло. –

       

                    Ты по саду не ходи,

                    Не ломай акацию.

                    Про тебя и про меня

                    Пустят публикацию!

   

Кольцов провёл рукой по её  голове и сказал. -

-     Хочешь, я прокачу его, с ветерком, на  своём танке, до самой Москвы?

-         Ну, что ты, Ваня!  Нет. Не надо. Ты мне веришь?

Тогда забудем об этом человеке.

-         Хорошо. Давай забудем.  А, вот, матери твоей, Марии Ивановне, я куплю дорогой подарок.  Я обязательно это должен сделать!

Оказывается, это она решила мою судьбу и подарила мне тебя!      

 

К  семи часам вечера они были у кинотеатра Спутник, где шла американская кинокомедия  « Этот безумный, безумный, безумный, безумный мир ».

До начала сеанса оставалось около пятнадцати минут. 

Они вошли в здание и поднялись   на второй этаж, в буфет.

Там, за столиком сидела, хорошо знакомая им обоим, троица: зампотех  Бережков со своей  прекрасной женой Агнией  Сабировной и лучшая подруга Агнии  - Нателла.

 Белокурая Нателла была профессиональной балериной и наставницей комбата по танцам в  художественной самодеятельности.

Подруги, будто договорившись, оделись в одинаковые наряды.

Все трое, увидев Кольцова с Серафимой, поднялись из - за  столика.

Агния, сделав шажок  им навстречу,  начала кружиться  перед ними, показывая себя и бросая смущённые взгляды на спутницу комбата.   –

-         Как мы  смотримся, сегодня, с  Нателлой в униформе фольклорного стиля? А?  

Видите.  Мы,  с ней  в оборках,  в  кружевах и вышивке!

С ног до головы!

-         Иван Фёдорович и вы, Серафима Афанасьевна, как ценители  высокого русского  стиля   в современной моде, что скажите, глядя на наши умопомрачительные фигуры мраморных тонов?  А?

Жакет из габардина. Юбка из жоржета.

-         Неотразимо! – Улыбнувшись и хлопнув  ладошками,  воскликнула Серафима.

Затем женщины, хорошо знакомые друг с другом,  по сцене, чмокнули друг друга в  щёчки и снова разошлись по своим социальным этажам.

-         Серафима Афанасьевна!  Наш мрамор так  уныло смотрится на фоне вашей  излюбленной сине – белой гаммы. 

Нас  уже  подхватил и кружит  осенний  шквал, а вы,  всё ещё, остаётесь  на  « вы » с     летним солнышком.

-         Единственное, что нас всех  роднит, так это акцент на форме каблука.

Рассмеялась белокурая  Нателла.

Кольцов пожал руку Бережкову и  подошёл к Агнии. –

-         Чем можете  меня порадовать, Агния Сабировна?

Агния, не смея глянуть в серо – голубые глаза Серафимы и  посылая кроткие зелёные вспышки на нравившегося ей Кольцова, махнула ручкой. –

-         Ах!  Иван Фёдорович!  Мне пришлось пойти на уступки. Хотя это не в моих правилах!

Увы.  Приходится  приносить себя и свои принципы в жертву, ради  любимого 

 зампотеха  Бережкова, чтобы вывести его  к большим звёздам.   Ей – ей.

-    В красном я теперь в советский свет не выхожу.

 Это раз! 

В красном мы будем наносить визиты только в штаб танковой   гвардейской    дивизии  к  комбату Кольцову.

 -   В  красный,  парадный костюм  я буду  облачаться  только тогда, когда  вы  пригласите  меня, на  своё   бранное поле,  для очередной порки мужа.

Вот видите, как  мой  Бережков  завернул меня, словно скумбрию, в мраморную  обёртку.  Боится, бедняга,  что меня от него уведут!

-         Ведь  на эту серость, даже  уездные  пожарники не соблазнятся! –

Небрежно провела рукой по своему наряду  Агния. -

-    Купил мне сразу два мраморных наряда. Чтобы я в них протухла, как селёдка.

Фу! Какая   провинциальная серость!

Посему, второй наряд я  накинула  на Нателку.  А как же! Всё лучшее подругам.

Это она,  из солидарности   со мной,  вложила  в него свои кости и сухожилия.  

Нателла! Я этого не забуду! Клянусь всей танковой ротой  моего  любимого  до 

гробовой доски   зампотеха.

-         Да, да. Скумбрия?

Ты не скумбрия! Ты  зубастая акула. Потому я тебе и купил весь этот мрамор.

Он так  хорошо лежит на твоих боках. –

И  Бережков принялся поворачивать жену то влево, то вправо, как манекена.

-         Усни, ненаглядный мой.  

Дай мне порадовать  своим видом батальонного командира  и его невесту.

Агния  похлопала  рукой по груди мужа и  воскликнула. –

-         Вы слышите, танкисты этот гром? 

Это стон  в груди моего выздоравливающего,  после романа со сливным бачком,   мужа.

Роман со сливным бачком остался в летописи  энской танковой части!

И, надеюсь, навсегда!

А почему?  Да потому, что я  пошла на работу.

И мой Васёк – трубачёк стал ревновать меня не только к пожарным, но и к каждому

троллейбусу и трамваю.

Дошло  дело до того, что он  приезжает за мной к концу каждой смены.

И  все свои романы с зелёным змием – по боку.

Оказывается – приятное это дело, когда тебя  страшно ревнуют,  но не бьют!

-         Серафима Афанасьевна! Вам, может быть и неприятно выслушивать все эти дикости. Но мы подчинённые, а вы начальники.

Так уж смешно мы живём с Бережковым.

Конечное.  Я бы хотела оказаться на вашем месте,  Серафима Афанасьевна.

Под крылышком у комбата Кольцова.

Но… Это утопия!

Звонок прервал её монолог.

Нужно было занимать свои места в смотровом зале.

-    Ну, что – же, Иван Фёдорович, погоним пчёл в Одессу! – Предложила Агния Кольцову.

Все  рассмеялись и  пошли  в  кинозал.   

 

 

 

 

 

                    

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                  Глава четвёртая.  

                      

 

 

 

 

                                                 РАЙСКОЕ  МЕСТО.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Арсеньев подошёл к дому номер два, который стоял   на проспекте Калинина.

-         Вот и дом номер два! А квартира? А номер квартиры  Симонетта мне  и не сказала.

У первого подъезда, на скамье, сидело несколько старушек.

Он подошёл к ним.

-          Добрый  день. Скажите, пожалуйста,  где живёт  в вашем доме   Калинина Серафима Афанасьевна? 

По крайней мере, несколько лет назад она здесь жила.

Но я  не знаю номера её квартиры.  Вы не  поможете,  мне её  разыскать?

-         Поможем,  коли  ты букет  нам свой    оставиш. Ты нам цветы. А мы тебе номерок! -

Поставила условие  одна из старушек,  пристально вглядываясь  в Арсеньева.

-         Я не жадный. Могу и подарить. Пожалуйста. – И Арсеньев протянул старушке цветы.

-         Да нужен он мне. Это я так,  шутя,  сказала, человек добрый.

А тебе  букет то и не понадобиться. Нет её здесь. 

Серафима  твоя отсюда съхалаещё  четыре года назад.

А вот куда? Не знаем. Отец то у неё полковник! Человек военный. 

Живут  они, где – то,  в городе.  А где, не знаем.

-         Выходит, что я опоздал на четыре года. Спасибо! А цветы я вам,  всё – же,  оставлю на память.

Тогда он положил букет на скамью и  уже,  было,  собрался уходить.

-         А ты не спеши. Ты,  лучше, поднимись на второй этаж  нашего подъезда,  в  пятую квартиру,   где они жили.

Авось,  Люська - дочка хозяйки знает, куда твоя Серафима уехала.

Она,   поди,   уже  закончила  учёбу и докторшей стала,  эта, твоя Серафима?

Дверь  квартиры номер пять ему открыла  пожилая,  грустная женщина.

Она, без интереса, глянув на  незнакомца  в  белом  костюме, спросила. -

-         Вы к нам?

-         В этой квартире,  до вас, жили  Калинины.

Не могли бы вы подсказать мне их новый адрес?

-         Люська! Иди  сюда. – Крикнула грустная женщина в черном платье и ушла.

Арсеньев остался у открытой двери один.

Ему было слышно, как в глубине квартиры,  приятный девичий голос, старательно выговаривая слова, читал –

-         В феврале 1919 года эмир Хабибулла был убит в результате дворцового заговора.

После, непродолжительной  борьбы  с деятелями афганской оппозиции, на трон вступил один из   сыновей  Хабибуллы  Аманулла – хан.

-         Люська.! Выйди, на минутку, к человеку.   Не слышишь, что – ли?

Наступила пауза. 

Арсеньев посмотрел на часы.  Было без пяти десять. 

Наконец, с книгой в руках,  показалась Люся.  Высокая и стройная, она шла по коридору, словно актриса драматического театра по сцене, произнося свой монолог –

-         В апреле 1919 года эмир Аманулла направил обращение на имя В. И. Ленина, в

котором отмечалась неотложная необходимость советско – афганского заявления о союзе и дружбе.

Девушка, в халатике,  накинутом на плечи,  с учебником истории стран Азии и Африки, остановившись перед ним и, не замечая его, продолжала читать. -

-         В мае 1919 года Англия развязала третью захватническую войну против афганского государства, опираясь на многократный   численный переве…

И  тут,  увидев незнакомого человека, она, широко раскрыв глаза от испуга и отпрянув от него, прекратила чтение.

Пытаясь прикрыть себя полами халатика, девушка выронила учебник.

-         Ой! Кто вы? Как вы меня напугали. Извините,  я раздета. Я, сейчас. Я мигом.

 И  она, запахнув халат, убежала. Учебник остался лежать на полу.

Арсеньев поднял его и раскрыв, прочитал.

-         Часть первая.  1917 – 1945. г.г. Для студентов университетов.  Издание Московского

Университета. 1976 год.

Интересно.

Так англичане, оказывается, трижды  пытались завоевать  Афганистан, опираясь на многократный численный перевес? 

Не знал я этого.  Хотя и слышал, что афганцы хорошие воины. Не хуже нас,  русских!

Одевшись, Люся, вновь, вышла к Арсеньеву.

Она забрала  у него книгу и,  извинившись, сообщила, что адреса Серафимы  не знает.

Старушки всё ещё сидели на скамье у подъезда. Они вернули ему букет оранжерейных роз и он ушёл от них навсегда.

В районе  Пролетарки, Арсеньев вручил эти шикарные розы группе девчонок. Букет  остался у девушки с широкой, завораживающей улыбкой.

Она, получив  в подарок цветы, смутилась. –

-         Ой! А мне никто ещё не дарил цветов!  Как это здорово. А меня зовут Люба! 

Так кого мне вспоминать и благодарить за этот подарок?

-         Алексея свет батюшку Владимировича. – Улыбнулся Арсеньев и пошёл своей дорогой.

Арсеньев  не  приезжал в  Калинине пять лет.

На этот раз,  причиной его  появления  в Калинине  была Полина Кольцова!

Он увидел её, тогда в магазине, где продавали электролампочки без мата и с  оным, и потерял голову.

Пять лет он, собрав  всю  свою  волю  в  железный кулак десантника, пытался  забыть её.  Он хотел её забыть и вычеркнуть из воспоминаний,  открестившись  от  этой случайной встречи.  Но, тщетно. Более того,  он сделал  для себя одно важное открытие.

К своему стыду,  он обнаружил,  что плохо знает самого себя! 

Оказывается,  потерявший  голову,  хоть по себе  и не плачет, но  быть самим собой  уже не может!

И, тогда он  решил вернуться  в этот город и объясниться с этой кареокой шатенкой.

Его даже не  смогло остановить то, что она не имела о нём никакого представления.

Он любил её, как любят незнакомок с прекрасных картин. 

Но только Серафима могла помочь ему  её разыскать.

 

За это время,  его брат  Егор, успел закончить четырёхгодичный курс   Военно – Воздушной  Инженерной Академии имени  Н. Е.  Жуковского и вернуться в свой  сто семьдесят третий  авиаполк на должность инженера по самолётам и двигателям.

А в  авиагарнизоне  Мигалово царил переполох.

Дивизия бомбардировщиков расформировывалась.  И  брата  переводили, под Минск,   в Мачулище. 

Калинин, как место службы,  для любого военного, был, действительно,  райским местом. Служить в таком  городе, как Калинин,  рядышком с Москвой, мечтали многие.

Но, что поделаешь?   Нужно было покидать этот райский уголок!

С невесёлыми мыслями вернулся Арсеньев  в гарнизон к брату.

Брат, с порога, встретил  его  вопросом. –

-         Ну, как? Разыскал свою Серафиму? 

Вижу, вижу, что  не  нашёл её. Давай, проходи. Ничего!

Теперь  и я подключусь к этому  поиску.

-         Семья её  сменила жильё несколько лет назад. Серафима, оказывается, заканчивает или уже закончила мединститут. –

 Арсеньев прошёл в комнату и  снял с себя  с себя  белый пиджак.

Брат, повесив его  на вешалку, предложил ему. -

-         Вот, завтра в  этот мединститут, давай, и поедем.

Приводи себя в порядок, мой руки  и садись за стол.

У меня гости. Друг зашёл полковой.

Мы тебя ждём. Давай. –  Брат, хлопнув его по плечу, ушёл в зал.

Вскоре, к компании присоединился и Арсеньев.

Друг  брата,  старший лейтенант Виктор Степанов, был уже навеселе. –

-         О!  Алексей!  Привет!   А мы  обмываем мой перевод  в Забайкалье. 

Из рая  да прямо в ад бросают   меня, слугу госадарева!

Кто бы мог подумать, что нашу дивизию  возьмут,  пнут  под зад,  да и расформируют?  Жили мы, здесь, как у боженьки за пазухой! 

Я, даже, в академию не стал поступать, чтобы  остаться в этом  авиационном  раю.

У меня даже ангельские  крылышки  за спиной стали расти.

Вон,   моя боевая  подруга Рая,  из этого же рая, поэтому  сейчас,  в знак согласия, кивает головой.

Она их, как спать ложимся, отстёгивает и - под кровать.

А, как же без греха!  Ночь она на то и сотворена, чтобы предаваться земным радостям.

Выросли, выросли. Точно! Подтверждаю. –

Улыбнулась  Раиса. –

И она погладила мужа по спине. -  Только вот беда. Выросли они у него не на спине, а  на пятках, чтобы,  когда летать, то разуваться.

Неудобно,  разумеется, но что  делать. Помогаю, чем могу.

-         Спасибо, родная! -  И Степанов смачно поцеловал жену в щёчку.

А, потом продолжил. - 

Надо же!  Кто – то,  в Генштабе, только  нахмурил брови,   и тысячи людей  оказались  на чемоданах.  

Да только  брат твой меня обскакал по всем статьям.

У него  вон академический поплавок на кителе. 

Он на  нём  и  поплывёт в  другое   райское  место.

Не куда – нибудь, а  саму  столицу Белоруссии Минск.

-         А ты, стало быть,  значит,  без поплавка потонул, Виктор. –

Пошутил Арсеньев.

-    Тону, тону, брат! Иду ко дну, без поплавка. 

-         Чтобы не потерять квартиру, я вынужден  семью оставить  здесь, а сам…

Сам  три свои звёздочки  в кулак и мелкими скачками – в Забайкалье. 

Зарабатывать   себе  недостающую,  для выхода на пенсию,  выслугу лет.

А до неё  мне скакать да скакать вокруг  матчасти.

Арсеньев, опрокинув стопку, закусил грибочками и поинтересовался. –

-    И  сколько  ж тебе ещё, Виктор,  скакать до полного  срока?

Степанов, повернувшись к  супруге,  спросил её. –

-     Сколько мне  ещё   хвосты самолётам заносить,  Раиса?

Жена недовольно замахала на него руками. –

-         Поступил бы в академию, как,  Егор так не поехал бы к  чёрту на кулички.

И семью бы не трамвировал.

Весело жил. О завтрашнем дне я думала, Алексей Владимирович!

На двух то такси, чего не радоваться!

Он у меня жил по принципу четырёх  рэ: работа, рыбалка, ресторан, Раиса! 

И во всём,  кроме Раисы, - до упаду. До  смерти разбивался.

Арсеньев с братом, услышав это, расхохотались.

Жена Егора  Капитолина, стукнув вилкой по бокалу вина, в знак протеста, остановила свою подругу. –

-         Ну, уж ты, голуба, на  мужа  напраслину  не возводи.

В этой  житейской четвёрке первой у него была, всё – же,  ты.

Ничего, он тебя и  там,  у чёрта на куличках на руках носить будет!

Степанов,  приобняв супругу, ласково попросил её. –

-         Правильно  ты  сказала, Раичка.

-         Вот и  расскажи   людям, как я тебя в молодости из ресторанов вывозил.

Это для истории  советской авиации сохранить надобно, Рая.

-    Что было, Витя,  то   не уплыло!  Не беспокойся, сохраним!

После первого ресторана я, друзья, была просто в шоке! -

И Раиса выбралась  из - за стола. 

Вальяжной, полной достоинства  походкой, она пошла по залу.

-         Приходим  мы  с ним в ресторан. В первый раз. 

Сели. Поужинали. Потанцевали, естественно.

Стали собраться  домой.

Смотрю, а мой  то ухажёр  два такси заказывает швейцару.

Ну, думаю,  я ему не понравилась. И он решил меня, бедную студентку,  отправить в общагу  моего  знаменитого торфяного института, в котором  я тогда училось,  одну.

Выхожу  я  с ним  из кабака  на ватных ногах,  хотя выпила всего  бокал пива.

Как будто на Млечнуй Путь вышла, а не на тверскую улицу.

Подходят два  мотора, как два челна чудесных.

-         А Витенька то  мой,   в первое такси  на переднее сиденье то,  с форсом, бросает свою 

авиационную фуражечку. 

А во второе  такси усаживает меня. 

И  сам  садится рядышком, будто ангел небесный.

Ну и куда?   Вперёд и выше, конечно!

И до самой   общаги – тыр пыр, тыр пыр.

Сижу, ни живая, ни  мёртвая.  Дыханье спёрло, от счастья.

Ну,  там  он  высаживает меня и  назначает встречу.

А я то фефёла боялась, что всё!  Конец.  Не подошла я ему.

Для этого самого Млечного Пути, по которому в первом такси возят фуражки, а во втором – возлюбленных!

Высаживает он меня и  говорит. –

Прошу, мадам.  Осторожней!  Не сломайте каблуки.

Не желаете ли вновь погулять с лейтенантом В В С по  нашим злачным местам на двух моторах одновремённо?

Что?  Не слышу оваций.

А такси то, знай своё – тыр пыр да  тыр пыр.  Стоят. Ждут моего будущего ангела – генерала. Не уезжают. Ждут приказа.

И я, что – то лепечу ему в ответ, не помню, что. А сама думаю. – Что же он второе  то такси, в котором меня вёз сюда, не отпускает.

Ведь дорого!  В копеечку влетела ему эта поездка по Млечному Пути!

На что он теперь месяц питаться будет?

Не знала ведь, что охфицеров питает государство. За так.

А он только ручкой махнул на меня. –

-         Так вы согласны?  Да? Ну,  тогда вперёд  и выше!

И назначает мне встречу.  И где бы вы думали?  В жизни не догадаетесь.

У памятника баснописцу Крылову!  Вот так!

  У памятника  баснописцу  Крылову, который  там у Тверцы. 

 И  покатил на этих двух такси в свой гарнизон.

Вжик. И счастье моё пропало.

А теперь вот светит ему Забайкалье.

-         Раиса! И, как часто он тебя  катал по млечным  дорогам? - 

Спросила   Капитолина,   вновь  стукнув  вилкой по бокалу.

-         Катал…   По субботам.  Пока не женился.

Пока   я не стала  хозяйкой его фуражки, в которой у него хранилось денежное удовольствие.

-         Представляю, какими оловянными глазками глядела ты на те такси? -

Произнёс Егор, наливая  Раисе шампанского.

-         Алексей. –  Повернулась  к Арсеньеву Капитолина.

-     А  мне  этой ночью приснился сон, будто ты  своих  дамочек  встретил у  этого самого памятника    Крылову. 

А, что!  Сны, ведь, иногда сбываются.

У тебя  впереди, почти, половина отпуска.

Ты,  попробуй, сходи – ка, на всякий случай,  к этому памятнику.

А вдруг! Чего в жизни не бывает.

Да  будь  посмелей  и  порасторопней.

Мы, бабы,  падки на  мужиков  щедрых,  да бойких на язык. 

А то, что ты  старше её, пусть тебя  это не смущает.

Но  Степанов не дал  Капитолине  закончить мысль. - 

-         Да не слушай ты их, Алексей!  Они  тебе наплетут с три короба. Какие сны? 

Мы  коммунисты  - материалисты. 

Пока  эта девушка, или дама  не будет у тебя в руках,  и не успокаивайся.

-         Но, вот построит ли она рай в твоём шалаше, это большой вопрос? 

-         Смотри,  чтобы в тартарары  вместе  с ней или  ещё хуже ко мне в Забайкалье,  ты не попал.

Эх,   пожил  я  в раю. Да  жаль, что  дважды в рай не попадают!

А помнишь  Егор, как мы с тобой,  в шестьдесят седьмом году, чуть было, в фашистский  плен  не угодили?

Жена, усмехнувшись,  ткнула  Степанова кулачком в лоб.  –

-         Не плети чего не надо!  Чего выдумываешь? 

Какие в шестьдесят седьмом году фашисты? 

Их ещё в сорок   пятом наши отцы разгромили в пух и прах.

-         А, что,  бабоньки, и в правду  было такое. – Перебил  её Егор.

     Расскажи  им, Виктор, как  всё произошло.

Степанов, потёр   лоб рукой и,  с явным удовольствием,   начал вспоминать. –

-         Точно помню, что  это было   в воскресенье.

Часов  в десять утра выходим мы  с Иваном из трамвая  в городе,    у    памятнику

Крылову.

Выходим и  идём в  центр,  к гарнизонному Дому Офицеров. 

Пивком решили побаловаться с утра.

Вдруг, кто – то,  на нас закричал и замахал руками. 

А,  мы с Иваном, как  голодные волки, перескочили через какие – то верёвки  с  красными флажками и  несёмся,  ни  на кого не обращая внимания,  дальше.

Подходим, товарищи,  к Путевому дворцу.

Поворачиваю  я голову налево, в сторону дворца.  И вижу!  Перед дворцом стоят две виселицы.  А на них  висят  люди с табличками  на груди - Партизан.

Я, обомлев, толкаю Егора в бок. -  Что это  за безобразие?  Куда  это мы с тобой закатились,  друже?

А  друже  то  мой  тоже  побледнел и   ртом, как рыба, воздух хватает.

Ну, думаю, померещилось мне.  Надо  бросать пить.

-         Смотрю,  прямо на нас, по тротуару, идут два немецких жандарма, с автоматами в руках и с бляхами на груди.

-         Похмелье сняло, как рукой.

Какую - то  сотню метров не дошли мы до цели!

А по улице, нам навстречу, катит немецкая танкетка.

Вдруг, замечаю, что  на  домах висят флаги со  свастикой.

Вот тут то я, чуть было  назад не кинулся.

Но взял себя в руки и  не своим голосом шепчу  Егору. – Куда  это мы  попали с тобой?

В Германию, что – ли?  Неужели в сорок первый год   нас  нелёгкая  занесла?

И тут кто – то, как заорёт. - 

Как эти два лейтенанта попали в кадр? Немедленно убрать их из кадра!

Оказывается,  угодили мы с  Егором на съёмки кинофильма   Доктор Вера,  который снимали  в тот день  в городе.  Снимали  по одноимённой повести Бориса  Полевого.

Вот так – то, Раиса  Петровна! 

Нет, что ни говори, а пожили мы с вами в  мигаловском  раю, друзья!

 

А ту субботу, когда нас подняли по тревоге, ты не забыл, Егор? Тот же, шестьдесят седьмой, потрясный  год.

Когда случился арабо – израильский   конфликт!

Нет, такие события не забываются! Друзья! –

И Егор, наполнив бокалы и стопки, предложил тост. -

-         Друзья. Выпьем за то, что этот конфликт, или война, закончился, в конце – концов, миром и мы вернулись оттуда, даже не понюхав пороха.

Мы были на этой войне,  и не были на  ней. Вот так!  Жёнам ни слова при этом.

Капитолина, услышав о войне,  забрала у мужа стопку. Она, поставив её возле своей тарелки, испуганным голосом начала расспрашивать его. -     

-         Ты, что,  Егор?  Ты,  что  был на войне? 

На той, о которой столько слухов здесь ходит?  Ты был в Египте?

Почему я об этом ничего не знаю?

Какие страшные  новости я сейчас узнаю! Был на войне и скрыл  это от меня!

-         Капа! Сядь. –  Егор, почти силой усадил жену за стол, и, подняв стопку, повторил. –

-         Выпьем за то, что  мы вернулись, оттуда  даже не понюхав пороха!

Все,  кроме  Капитолины,  выпили. 

После этого  Егор, положив свою тяжёлую руку жене на плечо,   строго сказал   ей  -

-         Запомни. Мы  с  Виктором  летали в Египет не на войну, а, всего  лишь, с дружественным визитом. 

Об этом было  заявлено официально.  Всему миру!

Наш сто семьдесят третий полк  Дальней Авиации  бвзировался на аэродроме  порта   Асуан,  на Ниле.

Советский Союз   тогда  строил   там,   высотную плотину для  Г.Э.С.   

И ничего! Через  два  месяца  полк вернулся домой без потерь.

Все целы! Все живы, здоровы.

А через  пол  года, я привёз тебя  к  общежитию торфяного института на двух такси.

Забыла, что – ли про Млечный Путь?

Да и было  не до  рассказов о дружественных визитах в жаркие страны.

И, вообще, про этот визит лучше не вспоминать.

Зачем тебе, Капа,  лишние морщины на лбу и головные боли  в области копчика. 

-         Капочка. Какой  военный  станет рассказывать своей жене про то, где он  был и  что делал в чужих странах. Да ещё на бомбардиоовщике.

После дружеских визитов, совершаемых  на  тяжёлых бомбардировщиках, войны или 

начинаются, или заканчиваются. -

Раиса подсела к Капитолине и подала ей фужер с шампанским. - 

-         Что, они тебе  будут, тут, исповедаются в том, за что их там награждали  орденами и 

медалями? 

Или  расскажут, что они делали в ночное время, на Ниле, при  совершении дружеского 

визита на  фелюгу к   молодым египтянкам. 

Конечно, они скажут, что пересчитывали по заданию партии  звёзды  в небе над Египтом,

А эти египтянки им помогали.  

В лучшем случае, кажут, что любовались Млечным путём!

-         Этого не может быть! -  Упавшим голосом возразила  ей Капиталина.   

-         Чего ты выдумываешь, Раиса!  Какие ордена?  Какие  молодые египтянки?   Мы то с Егором  здесь при  чём! –

Степанов,  с негодованием ударил  кулоком  по  столу. -

-         Да,  этот  ночной визит на фелюгу, к  египтянкам, был! 

Да,  попали на эту рыбацкую лодку  трое  наших  визитёров. А может и четверо,   их 

там было?

Но, особняк  этот клубок так потом и не распутал, хотя и грозился  сделать это. 

Но доказать то ничего не смогли.

Ну и что тут такого?  Прокатились  ребята, с ветерком  по    ночному  Нилу.  

Себя показали.  На  загорелых людей посмотрели.

Мы офицеры РККА  али  хреновина кака? 

Молодцы, что не ударили в грязь лицом!

А что  им ещё оставалось делать?  В карманах ни копейки. Рубли  нам брать туда не разрешили, а шиллинги выдать забыли.

-         Ты слышала, Капа? Как он проговорился. - Нам! –   

Выскочила из – за стола  Раиса. -

Видать  хорошо  вы там покатались!

Так покатались, что   Нил вышел из берегов и до сей поры не успокоится. 

Стали бы,  потом, в  Мигалово,   сальные  истории про этих египтянок  сочинять.

То – то у меня, после твоего посещения  фелюги, началось раздражение кожи на   левой ноге,  появились морщины  на лбу и головные боли в районе  копчика.

Мне тогда ещё нужно было обратиться  к врачу.

-         Твой  прыщ, твои морщины, твои головные боли  приобрела ты,  на шильно – мыльно текстильном  комбинате, где  ты  ситцы плетёшь.  – 

Как бы   насмехаясь, погладил жену по щеке  Степанов.

-         Это  от твоего родного Ш.М.Т.К.

Жёнушка!  Родная, ситцевая,  небесная  ты моя! 

Сам Гамаль Абдель Насер, может   подтвердить,  что  твой муж  не был на этой  фелюге.

-         Капитолина! А  ты,  то хоть  вериш  мне  или нет?

-         Тебе верю!  А в то, что на этом маленьком,  утлом  парусном  судёнышке  побывал

мой Егор, нет! Не верю!

-         Это  отчего же,  Капа?  -   Спросила  подругу  Раиса,  вернувшись к столу.

-         Да, потому, что у меня прыщик соскочил не на левой ноге, как у тебя, а на правой.

После того, как  из комнаты выветрился смех,  Степанов, уже вполне серьёзно, стал вспоминать тот нештатный  военный визит в  Египет. –

-         Меня, что удивило тогда! Чёткая организация визита! 

Только  мы  вышли с  Иваном за проходную – тут всё и началось!

Как завоет сирена!  Да так свирепо, что ноги сами побежали на стоянку  самолётов.

По пути  забежали за своими тревожными саквояжами.

Не   прошло  и тридцати минут, как мы были возле своих бомбардировщиков.

Смотрю,  привозят к самолётам  лётные экипажи.

Все, как на подбор,  в  одинаковых штатских костюмах и шляпах с армейских складов.

Потом и  на нас, технарей шляпы надели.

А как, вы хотели? 

В полку объявлена готовность номер один!

Двигатели  у самолётов запущены и работают на режиме малого газа. Только успевай керосину  подливай.

Сидим, ждём дальнейших указаний.

Наконец, взлетели и пошли курсом на Будапешт. 

Там  посадка и  заправка.

Снова взлёт.  Набрали высоту!

Идём   вдоль северной береговой линии Чёрного моря.

Тут к нам, на  своих фантомах,  американцы подлетают.

Ничего. Ребята весёлые. Фотографируют нас.

Один из них показывает большим пальцем вниз; то есть предлагает – падайте на наши 

аэродромы, ребята, сдавайтесь.

В ответ на это,  мы  изображаем им  петлю из трёх пальцев.

Так и долетели до  Балкан. И только потом повернули на юг, на Египет.

Вот таков был  международный маршрут нашего полёта в Асуан.

Степанова остановил, молчавший до этого Арсеньев. –

-         Значит, технический состав шёл на бортах вместе с экипажами?

-         Да, шёл. Нас технарей   всегда брали на борт и во  время  учений.

У нас были и парашюты, и свои самолётные переговорные устройства – СПУ.

-         А   парашютную подготовку вы, хоть,  проходили? –

Арсеньев не мог понять одного.  Как в полёт, проходящий на высотах свыше десяти километров, брали  техников, не прошедших специальной парашютной подготовки. 

Никто из  них, ни Иван, ни Степанов  не совершили  даже  и по одному прыжку с парашютом.

Но ещё больше   десантника Арсеньева поражало то, что для техника самолёта не была даже предусмотрена катапультная установка, на случай аварийного покидания самолёта.

Степанов, услышав вопрос Арсеньева, в ответ, только пожал плечами. -

-         Какая там подготовка? Никакой парашютной подготовки мы не проходили.

Техник,  на  Ту – 16,   это седьмой член экипажа.

В случае аварии, или  боевого поражения самолёта, техник покидал самолёт 

      последним, из пяти  членов экипажа, находящихся в передней кабине.

Такова    инструкция.

Причём, техник мог покинуть кабину самолёта, только после того, как катапультируется  штурман – оператор, который  покидает кабину  через входной  люк.

Люк сбрасывался и в образовавшуюся  брешь  прыгал в пустоту и техник.

-         Егор! – Обратился к брату Арсеньев, выведенный из себя  таким известием.

Вас, что,  берут  на борт в качестве  смертников?

Как можно выпрыгнуть из самолёта на скорости близкой к сверхзвуку и остаться невредимым? 

Да ещё,  когда ты  ни разу  не прыгал с парашютом?

Я понимаю!  На малой скорости  выпрыгнуть,  без последствий  для здоровья, ещё  можно.   А на большой скорости?

Это же смертельно опасно!   Конечно, кому – то может и улыбнуться удача.

А, как быть тому, кому она, увы,  не улыбнулась?

Погибать?

-         Ну,   и слава Богу, что вашу лётную шарашку разогнали! – Перекрестилась Раиса.

Капа!  Они у нас, оказывается, летали смертниками. Как камикадзэ.

Эх, Степанов, Степанов!  Это твоя чёткая организация? 

Ваша жизнь, оказывается,  ничего не стоит. И никто её не ценит.

Лётчики, без парашютов! 

Раиса толкнула  своим острым локотком Капиталину в бок. –

-         Ты слышишь, рябина, о чём  дубы  зашумели?  О наших лётчиках – мужьях  без парашютов!

А лётчик без парашюта, как человек без зуба во рту и глаз  на  лбу.

Степанов, не обращая внимания на  причитания жены,  бросил. –

-         На то она и армия, чтобы рисковать!

Я, лично, если  где -  то, начнётся  заваруха, в стороне не останусь.

Помнишь, Егор, как один наш непосредственный начальник Нещаддим  любил 

повторять такую поговорку. –

-         Служи не там, где стреляют  в тебя, а там где стреляют по зайцам!

Брат Арсеньева только головой покачал, услышав знаменитую на всю военную авиацию фамилию – Нещаддим! - 

-         Ох, и подлец  же этот Нещаддим! 

Спасибо  его родителям, что породили его в единственном экземпляре! 

Хотя он и один сумел подорвать моральные устои советских ВВС.

Представляешь, брат! -   Глянул на Арсеньева Егор. –

Открыто, на партсобраниях,  призывал своих офицеров гнуть спины перед вышестоящим начальством,  чтобы сделать  свою карьеру на костях товарищей.

-         Так и говорил!  Берите пример с меня!  У меня позвоночник гуттаперчивый.

Можно  завязать в узел, а потом развязать. 

И ничего, как видите, я  жив -  здоров!  И даже  до подполковника  дослужился!

Помнишь  Степанов его наставления молодым офицерам, которые ходят от жён на   лево.

Степанов оживился и шепнул своей жене. - 

-         Слушай, Рая!  Это про тех, кто  ходил налево,  на Нил, к  египтянкам!

Егор же, смерив свою  Капитолину, нещаддимовским аршином, продолжил прерванное  Степановым  воспоминание о Нещаддиме. –

-         Наставляет этот Нещаддим  молодёжь. 

Если вас жена застала в постели с соседкой, не признавайтесь!

Так, мол и так,  прости меня родная, не успел согрешить!

Капитолину недоверчиво посмотрела на мужа. –

-         Неужели это правда?  А я помню его. 

При встрече этот Нещаддим никогда не смотрел

 в глаза и ядовито ухмылялся, как   паскудник. 

-         Ты рассказывал мне,  Егор,  как он любил похваляться  своей родословной. Я помню -   

 -   Хлопцы.   Учтите.  У меня спинка гуттаперчивая, а лицо двуликое! 

 Это оттого, что    мамаша у меня   мягкошёрстная русская, а  папаша  грубошёрстный

      украинец. 

Поэтому,  горбатых, то есть согнувших передо мной спину,  я глажу по шёрстке, а 

гордых – против  неё.  Зарубите это себе на  носу.  

Но мы, с тобой, Егор,  спину перед начальством не гнём,  как этот карьерист, с гуттаперчивой  хребтом.  Вот за это  давайте и выпьем! -

Степанов  встал и поднял свою рюмку.

За это  и выпьем! – За то, чтобы служить, а не выслуживаться!

-         В июне 1967 года, в период шестидневной войны, израильские войска вышли на восточный берег Суэцкого канала. Это точно!

Взоры всей кампании сошлись на,  сказавшем эти слова,  Арсеньеве.

Капитолина и Раиса так прижгли его своими взглядами, что он  вынужден  был покинуть своё  место.

Выбив незатейливый мотивчик  клавишами пианино, которое стояло  рядом,  Арсеньев, продолжил. –

-         Я тоже, господа,  побыл в этой горячей точке!

Но не как вы, братцы,   без парашютов!  А в  качестве туриста с парашютом.

-         В результате  этой, шестидневной,  войны было полностью  парализовано движение по Суэцкому каналу.

Видели бы  вы, как  в русле Нила стояли   затопленные  суда.

Развод судов там обычно  производился  в  Горьком озере, которое достигало в ширину  четырёх и  более километров.

Там, если мне не изменяет память,  застряло  тогда пятнадцать судов из  восьми 

государств.

-         В 1966году через Суэцкий канал прошло 242 миллиона тонн груза! Вот, какой грузооборот был! 

Суэцкий канал не работал до пятого  июня 1975 года, пока наши моряки его не разминировали.

-         Алексей. Ну, где ты только не побывал! –

Воскликнула Капитолина.

-         Вот, подружка моя! Да они,  все трое, оказывается  у нас туристы!

У вас, что, друзья? С утра закончилась подписка о неразглашении военной тайны? 

Вы нас  не перестаёте удивлять сегодня.

Извини,  Алёша, что я  тебя  так, беспардонно,   перебила.

Если можно,  расскажи  нам про  эту страну, полную тайн и мистики – Египет! 

Я, лично, туда едва ли,  когда ни будь, попаду,  но интерес к  этой загадочной стране  появился  у меня ещё со школьной скамьи.

-         Да,  какие там секреты, Капитолинка.  Секретов здесь никаких нет!  Будете слушать, расскажу.

Но, учтите, я засыплю вас,  девочки и мальчики, цифирью. Я такой

Давайте, раз  вы  напросились на эту экскурсию,  начём с  Каира и с пирамид.

Начнём, по  - русски.  От  речки. То есть  с  Суэцкого канала.

-         Только в одну Западную Европу по  этому каналу   ближневосточной  нефти перевозилось  сто семьдесят шесть миллионов тонн в год!

-         Признаюсь, товарищи слушатели,  что  судьба  мне улыбнулась и не единожды!

Я  увидел  жизнь  многих городов, расположенных вдоль русла Нила, начиная с Каира.

И Александрию,  и  Асьют, и  Асуан.

Каир старый,  Каир новый. Древние  руины Фив и Мемфиса.

Капитолина,  вот, где  я понял, что у Египта  есть два божества! 

Это - Вода и Тень!  Оно и понятно!

Но вот  почему символом Нила является статуя  женщины с мужской головой,  

для меня так  до сих пор и осталось тайной.

 

Однажды я вошёл в мечеть Ибн – Тулун! 

Вошёл и остановился,  поражёный тем, как древние зодчие с помощью оригинальных 

решёток и  ставней,  смогли, оставив снаружи, на улице, адскую, 

пятидесятиградусную жару,  пропустить   внутрь храма  только  один  нежный

свет!    Чудо! Да и только!

Меня, до сих пор,  не покидают ощущения,  которые  я испытал, впервые ступив на сказочные  улицы Каира.

Не выходя  из  двадцатого  века, я  вошёл в  историю на сорок, а то и на пятьдесят 

веков назад!

А  в это  время,  уже после окончания шестидневной войны, на каирские  аэродромы,  каждый час, садилось по два советских самолёта с вооружением для египетской армии.

Путь простого туриста в Каире, обычно,  ограничивается стандартной схемой; 

Пирамиды, Национальный музей  и Университет Аль – Азхар.

А, ведь, Каир  так многолик и  разноцветен! 

В нём столько  городских районов, так не похожих друг на друга. 

Например,  в одном из них,  в  Гелиополисе,  меня удивило то, что там  полным  -  

полно  индуистских храмов.

А, вот район Насер – Сити это, я вам скажу,   современность! 

Это двадцатый век!  Всюду многоэтажки. На улицах чиновники и офицеры.

На левом берегу Нила, красуется отделённый от центральной части города, островом 

Гезира,  городской район Докки.

Если у нас в столице, в Москве, главная площадь – Красная, то в Каире  это площадь 

Ат – Тахрир.

Это святая святых Каира.  Здесь центр власти;  банки,  штаб – квартира Лиги Арабских 

Государств,  МИД,  Арабский Социалистический  Союз.

-         Алексей! А наши, советские представительства, в каком районе  Каира находятся? –

Арсеньев повернулся к Степанову, который  задал ему этот вопрос  –

Наши, советские,  представительства расположены в квартале Замалик.

Довелось мне побывать и там,  Виктор.

Но мне, особенно, понравился остров Гезира, с его знаменитой  Аллеей Влюблённых. 

Это  нечто особенное! 

У протоки Нила растут  шикарные эвкалипты, отбрасывающие  на землю 

спасительную тень!

Здесь, же,  заросли тропической акации, которые в апреле покрываются сплошным 

ковром красных, розовых и фиолетовых цветов.

-         На этом острове я поднялся  на каирскую башню обозрения.

Каир, как на ладони.  С неё  и пирамиды видны  и  расположеная  напротив них, 

гора  Мукаттам.

-         Каир застроен таким образом, что попасть на  их   Красную   площадь  Ат – Тахрир можно  только по двум улицам.  

По  Талаат Харб,  или  Каср – ан – Нил.  Название  второй улицы переводится, как   

дворец на Ниле, хотя  никакого дворца я на ней не обнаружил.

У моста Замалик  сходятся,  в одну точку сразу, четыре магистрали.

Там на  этом мосту  есть крохотный   пятачок,  на котором  обязательно увидишь 

несколько спящих человек. 

Спят щучкой,  как и мы, подложив под щёку ладошку.

И ничто не может потревожить  сон этих  спящих египтян!   Ни  шум  автомобилей.

Ни полицейский,  орущий   в  рупор – громкоговоритель,  регулирующий  уличное 

движение.

Он стоит, тут же, рядом со спящими на пятачке людьми! 

Чуть ли не по их головам ходит.

Старый город отличается, от нового  тем, что в нём  находится великое  множество 

мечетей.

Там  же  находятся районы Зейнаб, Аль – Халифа, цитадель на Мукаттаме, каменные 

ворота Баб – аз – Зувейла, рядом с которыми, когда – то,  казнили преступников.

Думаю, что Каир не сравним ни с одной столицей мира!  Каир это, друзья мои, сказка!

-         Алексей! А люди?  Люди, как там живут?

Обычаями своими они от нас, наверное, как небо от земли отличаются?  - 

Подала голос Раиса. –

-    Егор  с Виктором   там,  в Египте,  нигде, кроме стоянки самолётов  и не были.

Им и  рассказать не о чем.

Стало быть, права я была, когда затыкала рты тем, кто утверждал, что  в Советском 

Союзе нет туристов.

Нет уж!  Есть у нас туристы. 

Наши, советские  туристы это военные!

Всю Европу, всю Азию, всю Африку они прошли.  Не залетали и не заплывали  только 

в   С.Ш.А. и Британию.

Не случайно, же, что  все великие русские путешественники, кого ни возьми, сплошь и  рядом военный народ!

Поэтому они   то и пишут   научные монографии  и мемуары.

Потому, что  им есть, о чём писать, как тебе, Алексей.   Только  вы  своих трудов, нам, 

жёнам  своим  не показываете, потому что  на них наложен гриф  секретности.

Алексей,  как  всё это интересно! Написал бы ты книгу об этом, что ли.

-         Рая, хорошая моя! У меня не тот профиль. Не писательский. Увы! У меня профиль 

десантника!

Посмотри на меня. Сейчас я выйду на свет. Видишь?  Если я о ком и напишу, то

только о  русских женщинах, ибо вы самые красивые во всём мире! 

Вы у нас такие  душечки!

Лица  у вас беленькие. Глазки карие.  Губки розовы. Ручки  позолочены.

Овал лица нежный.  Взгляд на   мужа свежий!

Арсеньев произносил это,  улыбаясь и  помахивая рукой, в такт словам.

-         А, теперь, пару слов о  каирском пролетариате!

Простой народ  в Каире  пользуются  автобусами, с местами первого и второго классов.

Богачи  раскатывают на  доджах и шевроле.

Середнячки  ездят  на  фольксвагенах  и фиатах.

А вот египетские  патриоты    предпочитают ездить на  жёлтых,  с зеленоватым оттенком  Рамзесах, отечественного производства.

В Египте люди живут, не имея понятия, что такое весна и осень. 

Там всего два сезона. Жаркое лето и благодатная зима.

А, вот, торговцы на многочисленных рынках  встречают нашего, советского брата  всего тремя  словами:  хорошо, возьми и  купи.

Однажды, меня пригласил к себе домой  мой  деньщик Ахметка.

Отец  у него бедняк.  Домик  сложен из кирпичиков, изготовленных на глине,  с 

 цементом. 

Вход в дом один. Окна узенькие. Пол земляной. Комнат, всего,  две.

В столовой  у них  живёт сам хозяин с женой, а во второй комнате  располагаются  дети.

В общем, беднота. Плюшевые ковры на стенах, деревянные полы и хорошая утварь – 

только у зажиточных египтян

-         Алексей. –  Остановила его  Раиса. - 

-         Я,  что – то,  не возьму в толк. В качестве  кого  же ты там был? –

Она смотрела на него с нескрываемым восхищением.

-         Деньщики, насколько я знаю по книгам,  только  господам  положены.

-         Рая, я  же уже говорил, что в качестве туриста с парашютом.

А такому туристу  у нас  положен деньщик.  Не я это придумал. 

В воздухе – парашют!  А в Каире – деньщик!

Но самую интересную достопримечательность  я, друзья,  встретил на 

аэродроме  в Асуане.

Это был мой брат Егор! Всё,

Капитолина! Не удивляйся и не задавай  ненужных 

вопросов.  Вот так.

Встретились мы с братом на берегу Нила. А о подробности он тебе расскажет сам.

-         А вот, во время октябрьского конфликта в 1973 году,  я Каира не узнал.

На ночь  в нем выключали освещение. 

Ночью светила одна серебристая луна.

Повсюду отряды гражданской обороны.

На перекрёстках, у светофоров, несут вахту  люди с вёдрами синей краски в руках,

чтобы  закрашивать ею фары автомобилей.

-         И  лозунги, похожие на наши, советские.

Вот, например  такой.  -  Египтянин будь стойким! Пути назад нет! Да здравствует родина!  Велик Аллах!

Занятия в университетах и школах были отменены. В школах размещались госпитали

и курсы медсестёр.

Каждый день Верховное Командование  передавало  пять военных сводок. На тротуарах, всюду по городу,   мешки с песком.

До сих пор не могу забыть умиротворённого закатного  солнца  того  октября и 

дурманящего аромата апельсиновых рощ!

Но то, что для египтянина предрассудок,  для русского всего лишь примета.

А предрассудков у них почти триста.

Вот вам ещё одна тайна Египта 

Назову, всего лишь, один из двухсот семидесяти четырёх предрассудков.

Египтяне  любят говорить. – Хромой осёл приносит неудачу, если на нём ехать  верхом.

А  вот по нашей,   русской примете.  – Хромой осёл приносит неудачу только в том

случае, если на нём ехать задом наперёд!

Всё, господа, лекция окончена!

И Арсеньев принялся выстукивать одним пальцем  на клавишах пианино мелодию популярной песни -  Стоит над горою Алёша.

  

 

Операция  затянулась почти на три часа. 

Она была третьей, по  счёту, на этот день. 

Пациенту  повредил внутренности, в том числе и лёгкое, острый металлический предмет, отброшенный при взрыве  ёмкости с  горючими веществами. 

Поэтому  смена закончилась для Серафимы   Калининой  только  около девяти часов вечера. Однако, Евгений Николаевич отпускать её не спешил. –

-         Ты, Серафима, задержись минут на  пятнадцать. Я должен  сделать тебе несколько замечаний по работе.  Нужно кое, что обсудить с глазу на глаз.

-         Прошу вас,  Евгений Николаевич, сделать  эти замечания  сейчас.

Я  тороплюсь. И, откровенно говоря, я так устала, что еле держусь на ногах.

Я  сегодня – никакая.

Серафима  боялась  оставаться  с  Евгением Николаевичем Кружковым  наедине.

Последнее время  ею стало овладевать чувство какой – то тревоги. 

Душа её не находила себе места и,   будто, предчувствуя беду, ожидала  трагических  поворотов в своей судьбе.

-         Лена. Иди. До завтра. – 

И Евгений Николаевич грубо подтолкнул  медсестру Старикову к двери.

Та, бросив ненавидящий взгляд на Серафиму и  стягивая с себя  халат, пошла, покачивая бёдрами к  выходу. 

Демонстративно толкнув белую филёнчатую дверь кулачком, она обернулась и, намеренно окая,  сказала. –

-         Женя. Я надеюсь, что  после  раздачи  профуказаний и  кубков со святой водой  у тебя не поднимется давление, а у  твоей практикантки оно не упадёт до минимального.

-         Иди! –  Крикнул,  вспылив,  хирург.

Он  снимал с себя  халат, пытаясь выдавить пуговицу   из  прорези.

Пуговица, не выдержав напора, оторвалась и покатилась по полу, в сторону   медсестры. Старикова, нагнувшись,  подняла её и  вернулась к  хирургу.

Она  помогла снять  с него  халат и  плаксивым  голосом, косясь на Серафиму, прошептала. –

-         Давай  мне  халат. Я его  выстираю, отутюжу и пришью пуговицу.

Когда она  ушла,  Евгений Николаевич Кружков, с виноватым видом   положил руки на плечи своей практикантке и,  с  жёсткими нотками в голосе,  произнёс. –

-         Ты, чего это, подружка, так неуверенно  сегодня работала   скальпелем? 

Держишь его, словно игрушку для забавы! 

Скальпель, подобно жене, требует твёрдого обращения. Чик!  И разрез  готов.

Отбрось все  эти женские  нежности, если хочешь стать настоящим хирургом.

Будь уверенной в себе.  Чего ты боишься?

Серафима сняла со своих плеч его руки и, отступив назад, резко бросила знаменитости в лицо. –

-         Я вас боюсь, Евгений  Николаевич!

Я боюсь  ваших домоганий. Я же просила  вас оставить меня в покое.

Я люблю другого человека. Поэтому, мои отношения с вами  выйти за рамки деловых

контактов не могут! 

Не ломайте мне жизнь, которая, только – только, начинается.

-    Опять, двадцать пять!

-         Да  ты пойми, Серафима. Я не бабник и, тем более, не  распутник какой - то. 

Мне  жена нужна! Помощница!  Ты это понимаешь?

Начальник штаба моего тыла.

А времени, на её поиски и обольщение, нет. Я сделаю из тебя  конфетку!

Настоящего хирурга!  Заберу с  собой  в Москву. 

Покрою, с головы до пяток, поцелуями  и  импортными   шмотками.

-         Кольца, серьги, колье, французские духи!

Всё это станет для тебя  обыденностью.

-         Поэтому, прошу  тебя, - Не ерепенься!

И любви будет через край, как и позолоты!

Не меньше, чем    её  у тебя    сейчас, с  майором!  Я тебя, душенька, не совращаю.

Я признаюсь тебе в любви.

Никакой майор тебе этого не даст!

И он, приобняв её,  поцеловал в губы и стал руками поглаживать волосы на голове.

-         Вот, видишь, что со мной творится?  Меня уже, будто, и  нет!

Я растаял, как сахар, в стакане с чаем!  От одной близости к  тебе. 

Ты, просто,  чудо!  Нектар в  цветке  – да и только! 

Ты для меня, Сима, как нектар  для, трудяги,  пчелы! Я на всё готов ради тебя.

Молодая женщина, опьянённая ароматом  грозной мужской силы, на минуту растерявшись, утратила  чувство реальности. 

Она, слабо сопротивляясь, попыталась уклоняться от его поцелуев и вырваться  из  сильных рук, завладевших её телом.

Но, тщетно. Сил на это у неё не хватало.

Но, когда пальцы  Евгения Николаевича, властно сжали  ей грудь, проникнув под одежду и   причинив  ей  боль, Серафима пришла в себя и вырвалась из рук насильника. –

-    Вы…   Вы, Евгений Николаевич, не распутник. Вы насильник!  Если бы не ваш талант  

хирурга, я бы…   Я бы вас ударила!

Ладно. Иди,  ка, ты,  красавица,  домой.  Хороша ты краса, да  уж больно горька!

-          И попомни. Без  Евгения Николаевича тебе хорошим  врачом не стать!

Умная женщина, в этом продажном мире, всегда найдёт компромисс, между  можно и 

нельзя, если  захочет добиться  положения в обществе.

В коридоре  Серафиму  поджидала   медсестра Старикова. -

-         Наша  душевая на ремонте. Вот ключи от  душевой главврача. После душа  оставишь их  у дежурной.

Ох! Если бы не ты с Полинкой, он  бы на мне уже женился.

Заразы. Ходите тут  крутите перед ним своими… 

Смотри, ключи не увези  с собой  к своему танкисту – гармонисту!

Серафима открыла помещение и на ватных ногах, через ряд подсобных комнатушек, прошла в душевую.

Когда разделась, то увидела, что   на левой груди у неё  проступила, едва заметная, синева. 

Её трясло, как от сильного переохлаждения.  Даже  струя горячей  воды долго не могла привести её  в нормальное состояние.

-         Ничего, Симочка, ничего!  Всё прошло. Тебя не тронули!

В следующий раз   буду  бить и кусаться, чтбы он от меня отвязался.

Вода, согревая её, подрагивающее, тело, с тихим звоном  стекала вниз.

А она стояла, повторяя только одно слово, будто от этого слова зависело самоё её существование. –

-         Бить, Бить, Бить, Бить, Бить…

А вода,  шипя, бежала и бежала, выводя её из шокового состояния.

Наконец, Серафима, не  закрыв кран, вышла из кабинки и прошла в узкую длинную комнату,  где она оставила свою  одежду.

Широкое махровое полотенце, потрескивая,  шуршало,  скользя  по её телу.

Минут пять она не расставалась с  ним, пока оно не впитало в себя  всю влагу.

В тот момент, когда  она отбрасывала от себя,  потяжелевшее от воды, полотенце на спинку стула, Серафима,  похолодев, вдруг, обнаружила, что перед ней, стоит со снятой рубашкой, Евгений Николаевич.

 

Он и сам этого не ожидал.  Нет, он её не преследовал. Он вошёл  в душевую, которой пользовался только  главный врач и он сам, как знаменитый  московский гость.

-    Ой! – Вскрикнула практикантка, машинально закрыв руками  свои  груди.

-         Симочка, милая моя,  прости, я не знал, что ты здесь. 

Какая  же ты соблазнительная!  Какая же ты  чистенькая и невинная!

Хорошо! Хорошо! Я тебя не трону. Я только прикоснусь к твоей  цацке губами и

оставлю тебя в покое. 

Ну. Ну,  кого  же ты малышка испугалась.  Не надо пугаться!

Всего один невинный поцелуй и всё.

Осторожно, словно дикий хищник, Евгений Николаевич стал приближаться к своей жертве, замершей с  полузакрытыми глазами.

Он  осторожно убрал  левую руку, которой она  прикрывала свою  грудь и припал губами  

 к  её  тёплому розовому соску.

-         Бить! -  Вдруг, ожила нагая статуя и с силой оттолкнула, опьянённого любовью эскулапа, от себя.

Звонкая, хлёсткая  пощёчина, отбросила его ещё дальше.

За первым ударом, последовал второй, третий…

-         Никогда! Ты, слышишь? Никогда я не буду твоей! И, отныне, встречаться мы будем только в операционной.

 

« Ракета »  плавно  скользила по  лёгкой волжской воде.

Впереди показался мост обводной дороги через Волгу.

Прогулка подходила к концу.

Из динамика неслась песня - На побывку едет молодой моряк.

Арсеньев принимал участие в  этой прогулке  вместе с семьёй  брата и четой  Степановых. 

Как   живописны  волжские берега, когда их  растительность испытала на себе жгучие поцелуи первых  осенних заморозков.   Кроны  деревьев  и волны кустарника начинали окрашиваться в желтовато – красные тона.

В небесах тоже начался  предзимний ажиотаж. 

С облаков осыпалась летняя позолота  и  исчезала    белизна. 

Облака потемнели, скорчились и утратили летнюю  лёгкость  и плавность.

Ветер гнал их теперь,  как пастух гонит  стадо курчавых баранов, на  тёплые южные угодья.

Арсеньев, расположившись в кресле у самого борта, глядел через стекло на, приобретающие свинцовый отблеск, волжские волны.

-    Здравствуйте, Алексей свет Владимирович! – услышал он и, обернувшись на  звук, увидел, что перед ним стоит та девушка, которой   он вручил букет цветов, предназначавшийся  Серафиме Калининой.

В руке она держала  томик  басен  Крылова.

-         Помню, помню!  Вы  Люба!  

-         А вы подарили мне первый в жизни букет цветов!  Я вам очень благодарна за это.

А кому он предназначался – этот букет, я могу узнать?

Арсеньев, предложив девушке присесть рядом, печально развёл руками. –

-         Эти цветы предназначались одной очень  хорошей девушки, которую я разыскиваю и никак не могу найти.

-         А  ты,  Люба, что  одна  отправилась в эту  прогулку по Волге?

-         Ну, что вы!  Конечно, с родителями. Вон  они  там оба стоят на корме.

Мой папа военный. Подполковник.  Он замполит полка. Фамилия у него  Скушный…  

Но он совсем не скушный. Он хороший и весёлый!

Я учусь в десятом классе. 

И одноклассники  взяли и дали мне кличку –  Скукота. 

Поэтому я, чтобы доказать им, что это не так,  постоянно работаю над собой. 

Я хочу быть общительной и весёлой. Учусь  пользоваться остротами и шутками.

И Люба, тяжело вздохнув,  замолчала.

Потом   она поинтересовалась у Арсеньева. –

А вы, Алексей Владимирович, что  влюбились в ту девушку, которую разыскиваете?

-         Нет.  Я  влюблён в  другую! Но с  помощью  Серафимы  я  намерен найти  ту, которая мне нужна.   Но пока у меня ничего не получается.

Проблема в том, что я не местный. Я живу далеко на юге. 

И мне  уже пора  уезжать в свои  жаркие края. –

Арсеньев, грустно улыбнулся и добавил. –

-         Вот так Люба! Должен  сказать, что ваши одноклассники  не правы.  Вы совсем не скушная девушка.

Мне, например,  с вами  легко и интересно!

-         А, вы не моги бы назвать мне  фамилию  этой девушки? -  Спросила, ободрённая его похвалой, Люба. Возможно, я  смогу вам помочь.

-         Серафима Афанасьевна Калинина. – Смутившись,  ответил Арсеньев.

-         Ой! А у папы, в  полку,  в  художественной  самодеятельности, участвует тоже Серафима  Калинина!

Вот отчества её я не знаю.  Хотите, я уточню и позвоню вам?

Конечно, хочу!  Уточните,  Люба!  Но у меня нет телефона.

-         Тогда запишите мой телефон.  И позвоните мне  завтра.  Завтра, в понедельник.

 

У генерал  –  майора  Калинина  в городе  имелась не только квартира.

Перед отъездом в  Группу Советских войск   в Германию он приобрёл здесь ещё и  хороший  частный дом на правом берегу Волги.  Дом одноэтажный, срубленный из лиственницы. 

Комбат Кольцов, несмотря на то, что командование выделило ему  комнатку в гарнизонной гостинице,  жил, главным образом,  здесь, в этом доме. 

Здесь же, на период учёбы в медицинском институте, квартировалась и его сестра Полина.

В этот воскресный, сентябрьский день Полина вернулась домой вместе со своей лучшей подругой  и хозяйкой дома Серафимой Калининой.

На широкой скамье у дома  сидел их сосед,  дед Егор.

Он,    заметив подружек, закурил  и,  дымя   сигаретой  Прима, стал  с нескрываемой радостью,  поджидать,  своих соседок.

-         Эх, красавицы! Смотрю я на вас и  думаю. Где моя  лихая молодость? 

Да и была ли она у меня?  

-         А, где же Иван Фёдорович?  Он дня три, как здесь не появлялся. –

-         Здравствуйте, здравствуйте, ненаглядные мои! -  Соскочил со скамьи, дед Егор.

-         Ну, что?  Коли баню  надо  затопить, так я затоплю. Нам это дело привычное.

Полина, достав ключ из сумочки и поздоровавшись, ответила –

-         Что бы мы, с Серафимой, делали без вас Егор Гаврилович?  Топите. Мы, уж, вас отблагодарим за заботу.

Она открыла  калитку, и все трое вошли во двор. Серафима, обернувшись к старику, с сожалением сказала. -

-         А Ивана Фёдоровича сегодня не будет. Он в командировке. В Ленинграде.

Они к юбилею полка создают музей своей части. 

А там,  в Питере,  живёт первый командир их полка. Вот он к нему и поехал. 

И по службе ему туда надобно.

И, ко всему прочему, Ваня надеется пригласить на встречу с офицерами и солдатами 

дивизии автора романа Блокада,   писателя Чаковского.

Когда баня была готова, Серафима попросила Полину. -

-         Ты  иди.  Окати  кипяточком  полки, а я  достану с чердака веник.  Каким веником париться будем, подружка?  Сиреневым или же берёзовым?

-         Возьми сиреневый. Мне он больше нравится.

 

Серафима, достав веник и облачившись в халат, направилась по узенькой  тропинке в самый конец сада, туда,  где  находилась баня.

В бане властвовал,  исцеляющий от всех недугов,  жгучий водяной пар.

Серафима вошла  в парную, и, прикрыв груди руками, мягко ступая по скользкому полу, стала приближаться к двухступенчатому полку, на вершине которого сидела, растаявшая от жары, Полина.

Серафима, подойдя к  ней, остановилась и, не убирая рук с груди, попыталась забраться на полок, но потеряла равновесие.  

Несколько секунд её руки, как две птицы, вспорхнув  с прекрасных холмов Венеры, парили в воздухе. 

Однако этого оказалось достаточным, чтобы Полина, заметила синяк на одном из этих чудесных холмов. –

-         Симка!  А,  ну, ка, ну, ка, покажи,  что за лиловая розочка расцвела  у тебя на груди?

Она  развела руки  Серафимы  в  стороны и ахнула. –

-         Это, что?  Иван с тобой так грубо, словно со скаковой лошадкой, обращается?

-         Ну, что ты, Полинка!  Нет!  Не Иван! –

Чуть  не плача  прошептала Серафима.

-         Тогда кто это  с тобой  так  обошёлся?  Разве так можно рвать женское тело?

Серафима, забралась  на полок  и, присоединившись к Полине, в отчаянии махнула рукой. -    Полинка. Ну, что ты  выдумываешь. Никто меня не трогал.  Успокойся. А Ваня даже 

      дышать  и то на меня боится. 

Я тебе, Полина, не хотела говорить.  Да  придётся.

-         Эту розочку мне подарил  наш Евгений, который Николаевич.

Он, в разводе и  давно меня домогается.

А три дня назад признался  мне в любви  и вот её последствия! 

Полюбуйся.   Набросился  на  меня, как дворник  на метлу.   А в душевой главврача, даже   поцеловал вот сюда. –

И она, бережно приподняв ладонями  свою левую, израненную, грудь, добавила. –

-    Всё произошло,  помимо   моей воли, разумеется. 

Я, вырвавшись из его рук, кинулась в душевую.

Вся дрожу, как в лихорадке. 

Стала под душ и  стояла под струёй воды, пока не смыла  этот  его укус. 

Выхожу из душевой,  в чём мать родила, а он мне навстречу. 

До этого, после каждой операции он чмокал меня в щёчку.

Я  то думала, что он лобызает меня, как учитель ученицу.  Какая же я  дура!

В таких случаях нужно немедленно давать отпор, а я всё не решалась дать ему  по 

щеке.  И вот чем всё  это закончилось! Синяком!

Сказав это, Серафима  опустила  руки,  и  грудь её, с лиловой отметиной,  плавно вернулась на  своё место.

Полина, явно расстроившись, с каким – то надрывом произнесла. -

-         Эх! Судьба наша  бабская, подневольная.  Подружка моя, он меня давно уже целует.

И не только в щёчку. Ну, хватит, Серафима. Нам пора выбегать на воздух.

И они выскочили из  парной в тот закуток сада, который  примыкал к бане  и был отгорожен, от посторонних глаз,  изгородью. 

Здесь,  рядом со старой яблоней,  стояла двухсотлитровая  деревянная бочка, до краёв наполненная водой.

Было довольно прохладно.  Но только не для них.   Черпая воду из бочки большим ковшом, они, с визгом,  стали обливать друг дружку.

Остыв,  они  накинули  на  себя  простыни  и присели на ступеньках у входа в баню.  

Тишину  нарушила Полина. –

-         Серафима, ты, только,   брату ничего  об этом не говори.

Мужики, они знаешь, как говорит твой Иван, особи грубошёрстные. 

Они  в наших утончённых   проблемах ничего не смыслят.

Этот Евгений, который  Николаевич  сделал  мне предложение. 

Жениться хочет на    мне.  Я думаю, что с его стороны это серьёзно. 

Он  не  распутник. Его разбаловала    известность и  вседозволенность.

Я понимаю, что он устал от одиночества. Ему нужна  красивая спутница,  с ароматным 

молодым, здоровым телом и толковая помощница на операциях.

В общем,  ему нужен начальник  всех его тылов. 

И, вот, что я решила, Серафима.  Я приму его предложение, но расписываться  с ним

не буду.   Зачем?

Не знаю, как долго просуществует  этот  симбиоз. Симбиоз мастера своего дела  с 

соблазнительной, как ты меня называешь с Иваном,  дитькой  - бандитькой.

А я, самая, что ни есть, настоящая дитька – бандитька!  И он, пока этого не знает!

Но, не скрою,  мне хотелось бы, чтобы он  вылепил  из этой дитьки, хорошего хирурга.   Да и от тебя, с Иваном,  беду отведу!  Где наша не пропадала?

-         Ты с ума сошла, Полинка!  Шутка ли?

У тебя с ним двадцать пять лет разницы!  Ты старше меня, Полина, на четыре года.

А, как Ваня на это посмотрит?   А, что скажет твой капитан роты Забияко, с которым ты   любишься, голубишься? 

Ты, что  задумала накинуть на Евгения ошейник. Едва ли у тебя это выйдет! 

Горбатого ошейником не исправишь. Горбатого только могила выправит!

Но Полина не  дала ей договорить. –

-         Хватит об этом. Пошли, лучше, в парную, Симочка. 

Где наша красота и молодость не пропадала.

А, что касается  капитана Забияко…   

Ну, вот не по душе он мне и всё!  Евгений – это   личность. Он деспот! Но всесильный  деспот!  Но деспот перспективный!

А какая баба  от силы - перспективы побежит, скажи? 

А, что касается капитана Забияко, то  тут горевать нечего. - 

Слева рота. Справа танк.  Посерёдке,  капитанк! 

Он  добрый, но трафаретный!  А мне больше подходит  зверь  нестандартный.

Не надо бояться зверя! Надо входить к нему в клетку и  приручать его.      

 

 

 

  

   

 

  

 

         

        

 

 

       

 

   

 

              

                    

 

 

 

 

    

       

 

          

 

 

 

 

 

 

 

                                               Глава  пятая.    

 

 

                                        ВАЛЬС  РАССТАВАНИЯ.   

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

На купола древних тверских  церквей и храмов лёг первый утренний свет.

Наверное, точно так же  взлетало солнце над городом  в те далёкие времена, когда он  был ещё разделён одной большой сквозной улицей на две стороны: тут вам сторонка тьмацкая, а там, извините, уже  волжская.

 

Ныне,  Тверь это город   трёх рек; Волги, Тьмаки и Тверцы. 

Во времена изначальные, через реки, от берега к берегу  тянулись наплавные мосты.  На берегах, за пристанями и мытными дворами, стояли, меж храмов и церквей, терема, терема, хоромы да палаты.

И былое солнце  с утра  вставало над Тверью  и бродило по  её черепичным, тесовым и чешуйчатым крышам.

 

Гудели и пели колокола в Затверечье, в монастыре, и в двух слободах за матушкой Волгой – на Волыни  и в Выползиче.

Таким же светлым утром, в лето  6835 ( 1327) года, когда во дворце  великого князя тверского Александра Михайловича сидел, беззаконный и ненавистный всем двоюродный брат хана Золотой  Орды Узбека, Шевкал, или Чол – хан, вспыхнуло восстание против татарского произвола.

 

Этим утром диакон Дудко погнал на водопой молодую кобылицу.

Татарам эта кобылица так приглянулась, что они её у диакона  отняли.

Тверичи, увидев, сей разбой, встали за сородича гурьбой и пошла великая сеча с завоевателями.

Об этом подвиге тверичей, впоследствии была сложена песнь, в которой хан Узбек именовался Азвяком, а вышеупомянутый  Шевкал – Шелканом  Дуденьтьевичем.

 

Прославил Тверь  и человек божий Афанасий Никитин своим  «  грешным »  хождением за три моря. Вот,  вам, его слова и слава! –

« Написал я грешное своё хождение за три моря: первое море - Хвалынское, второе – Индийское, третье море – Чёрное, или  Стамбульское.

Пошёл я от святого  Спаса Златоверхого, от великого князя  Михаила Борисовича на низ Волгою ».

Спас Златоверхий, в тот период, являлся главным храмом Твери. И был он с позолоченными верхами.

Афанасий Никитин, перед хождением, получил от Великого князя Ивана третьего грамотку, которая давала  ему право на свободный проезд по всей стране.

Но, ведь, и Колумб открыл Америку в 1492 году, только благодаря тому, что поплыл, на самом деле, в  Индию.

Однако,  Афанасий Никитин побывал в Индии ещё в 1469 – 1472 годах. И на Руси, об  этой  загадочной для Старого Света  Индии,  было известно с глубокой древности. Например, по « Топографии »  Косьмы Индикоплова.

Однако, вернёмся в Тверь  современную, в Тверь  конца семидесятых годов  двадцатого века, к Ивану и Серафиме.

Лучи солнца, омыв своим золотом крыши и  стёкла окон,  разбудили  весь город.

 

В областной больнице,  в это солнечное утро, всё шло своим  чередом. 

Серафима Калинина и Полина Кольцова, вместе с главным врачом, начали свой рабочий день, как всегда,  с обхода. 

 

Только, ближе к обеду, у них появилось несколько свободных минут.

-         Фу!  Вроде бы ничего не делала, а устала, будто  на трёх  операциях побывала.

-         Полина. А ты не  в курсе?  Наш деспот -  потрошитель и  всеобщий целовальник появиться   здесь сегодня  или нет?  -

Серафима, вымыв руки, направилась к телефонному аппарату. –

-         Мне надо поговорить с Иваном. У него сегодня какое – то совещание. Едва ли он сейчас окажется на своём служебном месте, но попытка не пытка.

И, действительно, на  свой звонок ответа она не дождалась.

-         Сима. У тебя, что срочное дело к нему?  Ты же только – только с Иваном рассталась. – С удивлением  спросила  её Полина.

-         У них там,  в гарнизоне, Полина, намечается  « тревога  », а я   ему в  тревожный чемоданчик забыла положить десять рублей. А, вдруг, его проверят? 

Его и так там едят замполиты.  И на первое,  и на второе, и на третье!

Полина, отложив в сторону больничную карточку, в которой она, что – то писала, с усмешкой посмотрела в её сторону  -   

-         Не беспокойся.  Не съедят твоего Ивана. А червонец  он перехватит у друзей, если 

потребуется. 

К примеру, у того же Забияко.

-    Теперь о Евгении, подружка моя. У меня от тебя, Серафима, секретов нет!

Он, отныне, шататься здесь по практиканткам, да по медицинским  бабёнкам, не будет.

А тебя, Пчёлка,  он, вообще,  будет облетать  по  тверской объездной дороге.

Евгения  не будет здесь, ажно,   целых,  четыре дня.

Пару дней назад у нас с ним  состоялась  встреча на высоком медицинском уровне.

Мы  решили   вступить  в симбиоз без  всяких расписок и колец!

Он, правда, поначалу, настаивал на этом варианте, однако,  мой голос  вернул его  в,     

нужное для меня,  русло  жизни.

При этом моё условие было таково. - 

Если я, при первом же шморгендроте, что на его лексиконе означает наведение 

порядка, обнаружу в его объятиях, какой либо, посторонний предмет, наподобии     

Ленки Стариковой,  то я,  в одностороннем порядке, выхожу   из этого симбиоза  на  волю! 

Ты не обратила внимания сегодня,  во время утреннего,  обхода на Ленку.

Ах, ты моя, родная, обратила, конечно!

Скулы  у неё заострились,  глазки  помутнели  и округлились.

Это потому, что её переводят, отсюда, в другой  ла – за – рет! 

Так что, Симка,  теперь дыши полной грудью  и не  прячься от чужих взглядов за 

посторонние предметы, типа Ленки Стариковой.

Ты, вот, подружка, беду горячей водой хотела смыть!  А беду водой, девонька, не    смоешь.   Нет!  Напрасный труд.

Беду надобно  гнать от себя  железной метлой. И чем дальше, тем лучше!

-         Полина! Ну, ты и  даёшь! Мне, от такого поворота событий и от этой  твоей варяжской  свадьбы, стало даже не по себе.

-         Вот это шморгендрот ты, здесь, навела! Это поэтому, Евгений, целых четыре дня, будет скрываться за  кольцевой  дорогой?      

А я тебя, оказывается,  не знала, Полинка!

Я бы так не  смогла!  Мне до тебя, Полина, далеко. 

-   Эх ты, Серафима, Серафима.  Какая же ты добрая и мягкая!

Вот повезло  моему брату Ивану.

-         Ты  размазалась по нему, словно костромское масло по московской булке.

Хотя, кто его знает? Может быть, в этом и заключается всё наше бабье счастье.

Кто – ж  его знает? 

Полина произнесла  эти слова  и притихла. А потом, вдогонку им, будто совершив открытие,  с грустью  призналась.  - 

-         Это любовь к Ивану тебя такой  мягкой  да масляной  сделала,   Серафима.

У тебя  то она, эта  любовь, есть!   А вот у меня   её  нет.

Потому,  я и  пошла в клетку к зверю и   кротительницей стала. 

А что, собственно говоря, это такое?   Любовь?  А,  Симка? 

Любовь это и есть то самое костромское масло, которое,  кто – то,  не важно кто, с    

удовольствием  намазывает на хрустящий кусок хлеба.

Или я не права?  А потом, этот кто – то, возьмёт  его надкусит  да и   бросит  в 

мусорный ящик!  И любви, как не бывало!  И ты пропала! 

Не спроста, же, в народе  заметили, что если  есть бутерброд с маслом, без любви, то 

он обязательно выпадет из рук и упадёт маслом в грязь.

-         Ты, знаешь, я, иногда, просыпаюсь по ночам и плачу оттого, что  чувствую себя этим самым  хрустящим куском  хлеба, на который  многие  желают  тебя размазать. 

Нет! Я жду что, однажды,  подует ветер  и в мою лодку, без паруса,  сядет ловкий,

мускулистый   гребец с большим букетом цветов.

Сядет, поставит парус  и скажет мне. –

-         Ну, милая моя,  я пришёл за тобой!

Куда  мы с тобой поплывём, приказывай? 

Вот так, без  всяких опостылевших и ничего не стоящих лозунгов  и сальных  намёков. 

Симка!  И  уплыву с ним,  хоть к чёрту на кулички.

-    Пойдёшь за ним, если   даже,   если он не скажет тебе  - Я люблю вас?  –

Серафима, как  школьница, задающая вопрос учительнице,  чётко выделяя каждое слово, задала  этот вопрос своей подруге. 

Полина, отложив в сторону больничные карточки, подняла голову и посмотрела на Серафиму, с той долей иронии, с которой учительница смотрит на ученицу, пытающююся казаться умнее и взрослее. -

-         Я тебя люблю.   Я тебя не люблю.  Это всё слова, Сима. И цена им  три копейки!

Любовь мужчины это поступки и дела!

Я  пришёл за вами!  Я увидел вас и понял, что жить без вас не могу!  Иди ко мне.

Я возьму тебя на руки. -  Вот, как обясняются настоящие мужчины!

Вот это любовь!

Только не смотри на меня, как на Горгону. 

Да я хочу на руки!  Хочу жить одними чувствами, ни о чём, не гадая и ничего не 

выгадывая. Не хочу жить, как все!

И не буду жить, как все, приспосабливаясь и унижаясь.  Хочу  оказаться  в сильных

руках, оставаясь  свободной!

А свободной может быть только та женщина, у которой, что в голове, то и на языке.  

Хочу  быть слабой, но  обожаемой!

Серафима, подошла  к Полине и,  обняв её,  с  восторгом сказала  -

-         Ну, ты и философ, Полинка! 

-         Значит, ты  села в   ладью к Евгению от безысходности и отчаяния? 

Ты, такая,   неотразимая!

Прости, меня.  Но Кружков,  ведь, стар!   У него   мускулы  только в  голове остались.

Жить со стариком – это всё  равно, что слушать музыку через стенку!

А ты  же, Полина, без музыки глаз  открыть не можешь. 

Ведь, она для тебя наше - Всё!

-         Я, вначале, так испугалась, когда ты  произнесла эти два слова – шморгендрот и симбиоз!

Я  не уверена, что всё у тебя  с ним будет хорошо.  Нет, Полинка  любовь  нужна.

Какая ты суровая, всё же! 

-         Это так сухо. И, главное,  нетипично. – Идите ко мне мадам! Я возьму вас на руки и 

урок вам преподам! 

Ну, что ты, Полина!  Любовь нужна!  Как же без масла? Чёрствый кусок и горло дерёт.

-         Ты не отчаивайся. Придёт любовь и к тебе! Вот увидишь.

Я это знаю по себе.  Придёт время,  и тебя намажут на  чёрный кусок хлеба, раз ты так 

этого желаешь.  Главное не  потеряй головы, со своим  Евгением.

Станешь!  И ты станешь маслом.  Они, мужики,  это делать умеют!

Здесь, гловное – голову не потерять, поняла. С таким, как Евгений. 

Голова нужна всем.  Особенно нам  с тобой, нерожавшим,  чтобы,  хотя бы,  раз в 

неделю зайти в парикмахерскую и сделать причёску.

-         Да, да. – Усмехнулась Полина.

Любовь!  Сделать причёску и дать себя размазать по батону.

Надо попробовать!

На столике, в комнате, стоял безучастный ко всему, чёрный телефон.

Но и  он  ожил, после этих слов и  призывно зазвонил,  в тот момент, когда они  уже собрались уходить.

-          Тебя? Или меня? –  Остановилась Полина.

-          Тебя. Иди. За тобой пришли.  С сильными руками.  Только  не теряй головы!   –

Подтолкнула её к аппарату Серафима и  Полина  сняла трубку.

-         Да. Мы вас слушаем. Кого пригласить? Серафиму Афанасьевну Калинину. Не спрашиваю, кто звонит, но приглашаю.

Трубка оказалась в левой руке у Серафимы.

-         Я вас слушаю. Да, я.  Трамвай? Билет? Три копейки?  Нет, не  припомню.

Дело не во мне и не в этих трёх копейках! А, в ком?

В моей  кареглазой спутнице. Где, где вы её видели?  В магазине, в котором  мы 

покупали электролампочки? 

Ах, это было ещё в прошлой пятилетке?

-         Дай Бог памяти, сейчас вспомню.

Да, мне, кто – то покупал билет,  потому, что  у меня не оказалось мелочи.

Полина?    Здесь она.    А вы с ней только, что говорили. Да, да. Та самая Полина.

-         Полина, мужайся! Это по твою душу. Какой настырный!

Этот тебя и без масла проглотит!  Ну, ни пуха,  ни пера.

Полина, с некоторым замешательством, прильнула к трубке. –

-         Я Полина Кольцова.  Слушаю вас.

Товарищ! Я правильно вас поняла. Вы требуете встречи,  со мной, чтобы  сказать мне 

несколько слов, невысказанных ещё в той пятилетке.

Здорово! Ну, просто  отпад! Так, куда мне приехать? 

В прошедшую пятилетку, что ли?

А?  К памятнику Афанасию Никитину.  Патриотично!

А, знаете, товарищ, пожалуй, я приеду.

Я просто мечтаю вернуться  в прошедшую пятилетку.

А вы меня не размажете,  как костромское масло по московскоу булке?

И, потом, мне нравится, когда  со мной говорят  властным, командным голосом. 

Хотелось бы  взглянуть на этого человека. 

Что? В восемнадцать часов?  Могу. Да. Конечно.

До встречи. Только у меня есть одна  маленькая просьба.  Один мой знакомый   посвятил мне своё стихотворение, в котором есть такие строки   - 

-    Алмазная гладь твоих глаз! 

-         Предупреждаю заранее. Не повторяйтесь! Только не повторяйтесь..

Напоминаю  вам,  человек из прошлой пятилетки!

 

Арсеньев  ожидал  Полину и Серафиму  у памятника  Афанасию Никитину с двумя огромными букетами цветов.

Оба букета лежали, дожидаясь своей минуты, на гранитной плите у постамента.

Полина, издали, вцепившись взглядом в его сухощавую, апортную фигуру, шла на встречу с Арсеньевым,  будто лучница  Артемида,   спешащая в ночь полнолуния, с веткой полыни, к своему отцу Зевсу.

Не доходя,  двух шагов,  до  Арсеньева  они остановилась.

Он, же, узнав в одной из  них свою богиню,  взял  букеты  в руки  и подошёл к молодым женщинам. –

-    Начнём с цветов!

Это вам.   Я узнаю, вы Полина!   А, это вам, Серафима.

Алексей Арсеньев! – Представился он дамам.

Полина, инстинктивно, склонив голову к букету и вдохнув его аромат, заметно волнуясь, произнесла. –

-         Благодарю. 

Я, слушаю вас, товарищ Арсеньев,  горемыка вы мой из прошлой советской пятилетки!

Советую начать  знакомство с  прозы.  Проза  моя слабость.

-    Тогда  знайте,  моя   проза это вы, Полина! С прозы так с прозы!   

-         Называйте меня  Алексеем. Привыкайте к  моему имени, пока оно не станет для вас родным и близким. 

-         Вы меня и не знаете, и  не помните.

Зато, как увидел  я вас, пять лет назад,   в магазине  электротоваров, так с тех пор хожу,  сам не свой и задаю самому себе вопрос. –

-         Горе ты моё, горе, как же ты живёшь?     

Но, мне это надоело! И я сказал себе  - хватит! И прилетел сюда!

Прилетел и говорю вам:

 

                    Расцвела в Москве калина,

                    А в Твери Смаковница!

                    Разрешите мне, Полина

                    С вами познакомиться!

 

Я прилетел за вами, Полина. Так, что  собирайте чемоданы. Времени у нас  немного. Всего неделя.

Я  решил жениться на вас  и увезти   в Ташкент!

-         Здорово! Спасибо! Стало быть,  вы пожаловали в Тверь к смаковнице по имени 

Полина?

-    Именно так!

-         А если у меня муж есть?   А если я  сама  запою сейчас.  –

Досвиданья, мой друг, досвиданья.

Тогда, как?   Вы об этом подумали –

Явно  волнуясь,   произнесла Полина, продолжая, время от времени, склонять свою 

      головку к букету цветов.

-         Б - р – р – р.  –  Тряхнул  головой Арсеньев.  У вас нет  мужа!  У вас его  -  не может быть! 

А, потом,  унас десантников, в Войсках дяди Васи,  с давних пор,  существует правило: Муж – не стена!  Можно и подвинуть.

Серафима,   с улыбкой следила за  диалогом между Арсеньевым и Полиной.   

Полина,  же смерив   Арсеньева  быстрым,  озорным взглядом,  поправляя цветочки,  спросила его. –

-         А, почему вы, Алексей, решили, что у меня нет мужа?

Вы, что в горсправку обращались, или во всесоюзный розыск?

Арсеньев вынул из букета  цветок, обломил его, сделав  короче  стебель, и приколол его Полине к  волосам. –

-         Был бы у вас муж, Полина, вы бы по городу на трамвае не ездили.

Вы бы приехали сюда на такси.

-         И, потом, вы бы сюда не только не приехали, даже на трамвае, но и не пришли!

Несмотря на то, что я старше вас, лет на двенадцать, у меня достаточно сил, чтобы 

носить вас на руках.  За это можете не беспокоиться!

Не хотите ехать в Ташкент, не надо.  Я после свадьбы  согласен переехать к вам,  сюда в древнюю Тверь!

-         Очень мило!  Серафима, ты слышишь? 

За меня всё решили. Меня берут не в руки, а на руки, не ограничивая моей свободы,  и хотят унести кудато, на солнцепёк,  и посадить на среднеазиатский бархан.

Но, ведь, и в Средней Азии солнца на всех не хватает, Серафима?

-         Я бы, на твоём месте, подружка, потеряла покой от такого заманчивого и горячего 

предложения. - 

Скосив глазки на Арсеньева, строгим тоном произнесла Серафима,

-   Скажите  мне,  пожалуйста, Алексей.  А почему вы сразу мне не  предложили этого 

тёплого местечка. Ещё тогда.  Пять  лет тому назад.

Зачем нужно было выжидать столько  лет? 

Нет, нет. В моём вопросе нет подвоха.  Более того, я верю в любовь с первого взгляда! 

Вы не первый, кто потерял голову, встретившись с  тверской смаковницей Полиной Кольцовой. 

Полина сказала это и,  выжидающе, посмртрела на Арсеньева. 

А, вот  Серафима, поправив  у неё цветок на голове, с восхищением произнесла. –

-         Полина!  Посмотрела  бы ты  на себя со стороны. С  букетом в руках и с цветком в волосах ты  выглядишь, как невеста на выданье!

А Алексей, словно принц! В белом костюме и, как стёклышко  трезвый!

Даже Афанасий Никитин встал над вами, как посаженный отец! Посмотри, посмотри на них Полинка.

Афанасий Никитин будто вглядывается в твоё будущее,  Полина, а Алексей  не сводит своих глаз с тебя!

То, о чём ты, подружка, так мечтала с утра,  произошло! 

Чудо свершилось! Но будь  начеку!

Браво, Алексей!  Не знаю, как Полине, но, лично мне, вы понравились.

-         А если, я  вам   не скажу ни да, ни нет. Тогда, что?  -

По тому, как волновалась Полина, произнося эти слова робким, пониженным тоном, можно было понять, что чудо, действительно свершилось.

Такой мягкой и нерешительной Серафима её  никогда ещё не видела.

Арсеньев взял из рук Полины букет. –

Не хочу,  Полина, чтобы он вас обременял.

Вы мне скажете -  или  да, ни нет!

Говорите. Отрицательный результат у десантников - тоже результат! 

-         Ничего.  Я вас понимаю.  Вас хотят взять на руки, а вы  растерялись.  Это естественно.

Я терпеливый.  Я ждал пять лет. Подожду ещё пол года.

Я подожду до следующего отпуска.

И через  год мы с вами здесь снова встретимся.

Два слова о себе. Я военный.  Я турист с парашютом.

Я тебя увидел и не успел  даже крикнуть -  эй ласточка, как меня  родина позвала  на

родное  небо.

И я   на пять лет не расставался с  парашютом.

И вот я тут, перед вами с этим букетом.

-         Спасибо за прекрасный букет. Муж  бы, безусловно, на  такую охапку цветов денег 

тратить не стал.

Вы, Алёша,  не только хороший десантник. Вы, ещё и неплохой аналитик. 

Полина властным движением забрала у него букет и, напрягая голос, дала понять о том, что первое свидание окончено. –

Давайте, на этой ноте и закончим нашу первую встречу.

Она вынула из сумочки листок и шариковую ручку и передала их ему. –

-         Записывайте мой телефон и адрес. 

Когда Арсеньев  записил, она,  положив свою розовую ручку на его белое плечо, явно сопротивляясь самой себе, тихо, будто извиняясь, предложила. –

-         Смаковница подумает. Смаковнице надо закончить ВУЗ.

Встретимся, здесь же. Через год. 

Вы меня заинтересовали. До встречи!

-         Есть до следующего года. До  свидания. -

Арсеньев повернулся и стал удаляться  от них по набережной.

Подруги,  сбросив улыбки с лиц, настороженно  смотрели ему вслед.

Он, не оборачиваясь, отошёл уже довольно далеко, когда Серафима, толкнув Полину плечом,  спохватилась. –

-         Ты, чего, Полинка?  Зачем же ты его прогнала?

Он не чета твоему принцуРукосуйскому.

Давай пригласим его на юбилей полка, к Ване. На концерт и офицерский бал. 

Познакомишься с ним поближе, тогда и решишь, что делать. 

Полина  колебалась.

Но, потом, каким – то,  странным,   не своим,  голосом, попросила Серафиму. -

-         Только ты сама это сделай.  Иначе эта персона голубых кровей ещё вообразит себе что я, как золотая рыбка,  попалась в его невод. 

Серафима, одной рукой придерживая цветы, а  другую, приложив ко рту, крикнула. –

-         Эй, товарищ турист! Вернитесь к путешественнику Афанасию Никитину.

Смаковница передумала.

Но товарищ турист, не обращая на окрик  никакого внимания, продолжал свой ход по набережной.

По Волге, навстречу ему, двигался пароход, который отвлкал его внимание. 

-         Держи. – Полина сунула букет подруге и, сложив ладони рупором, закричала. –

-         Э – э – э – й!   Там,  на бархане. Вас вызывает  Тверь! 

Вернитесь к нам.

-         Древний город Тверь вами заинтересовался.

Арсеньев остановился. Повернулся к ним и  прогремел. -

-     А вы меня на  ёлку, ради  шутки,  не повесите? Хорошо! Я возвращаюсь.

 

Офицерский бал, приуроченный к юбилею полка, подходил к  своему завершению. Комбат Кольцов и Алексей Арсеньев, за несколько дней  своего знакомства,  сдружились настолько, что перешли -   на ты. 

Они  обращались другу к  другу по имени. В их компании оказались и чета Бережковых,   и подруга Агнии  балерина Нателла.

Оркестр заиграл вальс.

Кольцов ушел на круг с Серафимой.

Полина проводила вечер с капитаном Забияко, но Арсеньев, пока капитан наполнял фужеры шампанским,  успел  пригласить  Полину на вальс.

Он кружился с ней до тех пор, пока она его не попросила остановиться.

Он вывел её из круга  и они отошли  в сторонку.

-         Алексей.  Иван  посвятил вас в свои  партполитнеприятности?  -

Полина  подошла так близко к нему, что он  чувствовал на своих губах её  отрывистое  дыхание.

-         Да, посвятил.

-         Скажите мне,  чем всё это может для него закончиться?  Насколько это опасно? Вы же понимаете, что он мне брат. И я не могу не беспокоиться за него.   

-         Здесь многое  зависит от него самого. От того, как он себя поведёт дальше.

-         Если он позволит им переломить себя через колено, а они этого и добиваются, то трагедии не произойдёт. Пока!  Но власти ему этой нечистой силы не простят никогда! 

Говорю вам это, положив руку на сердце.

-         И, что же  ему теперь делать?  -

Полина не моргая,  глядела на него, в упор,  с тревогой ожидая ответа.

-         Я не пророк и не всевидящий. Скажу вам прямо, как женщине, которую люблю.

Этого дела даже генерал Калинин не закроет.

Я бы на его месте попросил перевода в горячую точку.

-         Давайте присядем. – Полина усадила Арсеньева за ближайший столик и села рядом на стул сама. –

-         Горячая точка? Это, что за  новость?   Средняя Азия, что ли?

-         Нет!   Это там, где стреляют.  Горячо – значит стреляют.

Сталин давно умер, но наследство его живёт до сих пор.

В Армии и силовых органах,  по - прежнему,  многие считают, что офицер свои ошибки может искупить только  кровью!  

У нас прощаются только убитые или раненые, пролившие кровь в бою.

-         О, Боже  мой!  Ведь там могут убить?

Только не это! В таком случае, будем ждать генерала Калинина! –

И Полина поднялась со стула. А к ней уже,  спешил капитан Забияко.

Арсеньев встретил его холодным взглядом.

Полина, заметив это, насторожилась и, боясь конфликта,  удалилась с подошедшим к ней капитаном.

 

Кольцов, ещё в начале торжества понял, что  Агния пытается, выбрав момент, переговорить с ним  тет – а – тет.

Ей удалось заполучить комбата, только тогда, когда Арсеньев пригласил Серафиму на танец.

Агния Сабировна, возбуждающе действуя на окружающих своим красно – чёрным нарядом, сначала вывела его из зала,  а затем и из весёлого расположения духа. –

Опасаясь того, что Серафима, надолго, Кольцова с ней не оставит,  она, торопясь, начала.

-         Как я вам сегодня, Иван Фёдорович?

Не  скрою, мне  приятно, когда вы называете меня ненаглядной.

-         Я уже года два, как собираюсь поговорить с вами  по душам. Я хочу попросить вас о помощи. Нет! На сей раз,  я  пришла к вам, не как жена подчинённого, а как несчастная женщина, или ещё точнее баба.

-         Только умоляю вас, чтобы моё откровение не дошло до ушей гарнизонных архангелов.

Они меня уже дважды вызывали к себе. Они готовят вам большие неприятности, Иван Фёдорович, дорогой вы мой.

Они не только меня  одну приглашали.

Кольцов, остановив её,  стал уточнять  –

-         Какие архангелы, Агния?  Из нескушного сада, что ли?

-         Нет, Иван Фёдорович.  Наоборот, из очень скушного. Из особого отдела.

Кольцов, впервые увидел в зелёных глазах её растерянность и испуг.

-          И чего же, они от вас требовали?

-         Я отказалась с ними сотрудничать.

-         Почему?

-         Почему? –    И  она,  прикоснувшись к нему пальчиками, с чёрными ноготками, прошептала. –

-         Да потому, что я люблю вас!  И все мои приходы, и все мои наряды, и эти ноготки, и огненные взоры…    

Всё это для вас, мой  любимый и недоступный!

Я жизнь свою, если потребуется, брошу вам под ноги. Только вы меня не осуждайте и 

не прогоняйте от себя.

Я разлучать вас с Серафимой не хочу.

Я желаю вам с ней - только добра!

Кольцов погладил  Агнию по щеке. Затем, прикоснувшись губами к её горячей и ароматной ручке, дрогнувшим голосом сказал. –

-         Спасибо, Агния.  Спасибо! Я человек живой и давно уже догадался о том, зачем вы так часто  навещаете комбата Кольцова.

Я ничего не буду вам говорить о морали, о чести.

Я  чувствую тот огонь, который не даёт вашей душе покоя. И, если честно, он меня 

согревает! Спасибо  вам за это!

Но вы отданы роком  зампотеху Бережкову, а я  своей  богине Серафиме…  

Будем стойкими. Не будем  брататься с грехом. Он погубит нас всех, никого не жалея. 

А жить в грязи я не хочу!

Он поцеловал,   раскрасневшую,  Агнию в  ледяной подбородок и  пошёл назад в Дом Офицеров.

Огромная дубовая дверь  в здание была открыта  настеж.  В дверном проёме  стояла, вся в слезах,  Серафима. Такой он её ещё никогда не видел.

-         Пчёлка. А, ну полетели к застолью. Только не задавай мне  никаких вопросов.  Твой доблестный комбат чмокнул в  подбородок жену своего подчинённого за её

примерное поведение.  Поняла  –

И он, словно ураган, подхватил свою Пчёлку на руки и понёс её  от греха подальше.

-         Хорошо. Я этого не видела и не слышала. –  Глотая слёзы, выдавила из себя  Серафима.

 

Кольцов  бывал в своей гостинице   довольно редко.  Заходил он сюда только в крайних случаях, когда этого требовала служба или  же за почтой.

В этот раз, после работы он, на минутку заскочил в свою комнату, чтобы переодеться в гражданский костюм.

Он спешил в город, в ресторан Чайка, где вечером должны были состояться  проводы уезжавшего  Арсеньева.

Ресторан  этот был оборудован на,  списанном  пароходе, который  стоял   в центре города   у берега Волги.

За неделю знакомства  Кольцов и Арсеньев   нашли друг в друге так много общего,  что стали настоящими друзьями.

В вестибюле гостиницы за столиком дежурной сидела  её заведующая - Валентина Степановна.

Увидев  майора, она, обрадовавшись, поднялась ему навстречу. –

-         Иван Фёдорович. А  вам  есть письмо! Из Москвы.  Дожидается вас уже два дня.

Он схватил письмо и помчался к проходной,  на трамвайную  остановку. По дороге в  трамвае он вскрыл  письмо, от неизвестного отправителя и стал с ним знакомиться. –

 

-         Доблестный комбат Кольцов. Пока вы всего себя отдаёте укреплению Вооружённых Сил страны, ваша невеста Серафима Афанасьевна, отдаёт себя  всю, без остатка, до последней капли крови,  московскому хирургу Кружкову. 

Наша цель – не развести вас с ней, а объединить! 

Ваш искренний доброжелатель. Шморгендрот.

-         Странно?  - Вспыхнул комбат. Откуда  чёрт  занёс ко мне эту фальшивку?

Очень уж она  похожа  на игрушечный ножик  подполковника Скушного.

Да нет. Он этим заниматься не станет.

Тогда кто?  Недоброжелатель из больницы?  Пчёлка моя ещё зелёная и неопытная.  Только, только начала совершать   первые в своей жизни  полёты на цветы. 

Села на чужой цветок и  унесла чей – то медок! Да, да.

Это  хорошо, что она меня предупредила, рассказав про  хирурга Кружкова.

Медсестра Старикова?  А почему бы и нет! Прекрасно!

Ваш вызов, товарищ Шиоргендрот, принят!

Серафима с Полиной поджидали его на остановке у городской филармонии.

Он, выйдя из трамвая, поцеловал обеих в щёчки и выкинул  письмо, скомканное, ещё по пути,  в урну.  

 

Ресторан Чайку покачивало от волны волжской и от  волны выпитого зелья.

Все трое поднялись на второй ярус, где их уже ожидала  компания, во главе с Арсеньевым; брат Егор с женой Капитолиной и супруги Степановы.

Как водится, первый  тост  подняли за  главного  птаха  с парашутом.   За уезжающего  Арсеньева. 

А остальные за  пташек остающихся!

Через пару столиков от них расположился,  со своей  женой и дочкой  Любой,  замполит Скушный.

Ресторанный  вокально – инструментальный ансамбль, раз за разом, исполнял, по заказам, популярную песню: Улица, улица, улица родная, Мясоедовская улица моя.

Серафима  никогда не употребляла водки.

В исключительных случаях, она могла выпить несколько глотков шампанского или сухого вина.

Но  этот вечер она начла с полной  стопки водки.

Через  несколько минут,  она раскраснелась и стала терять над собой контроль. 

Водка  усилила тот внутренний, нервный  взрыв, который произошёл с ней на офицерском балу,  превысив  возможности её психики.

В этом состоянии Серафима попросила Кольцова заказать музыкантам Вальс расставания.

Все, за исключением, Арсеньева и Полины, пошли танцевать.

-         Фу, мой сверхдоблестный  майор, из тебя до сих пор не выветрился  скандальный дух жены зампотеха Бережкова. -  Начала Серафима.

-         Пчёлка, ты пьяна. Такой я тебя ещё не видел. Больше не пей.

-    Я тебя  прошу!

-    Иван! А как хорошо быть пьяной!  Мозг  живёт отдельно от языка, а голова от туловища. И каждый из них, что хочет то и делает!

И получается, что в огороде бузина, а в Киеве  Березина.

Эх, ты, комбат. Променял меня, генеральскую дочь на жену, какого – то,  зампотеха.

Не выгораживай её!  Эту Агнию. Я  сама видела, как тебе с ней было сладко.

В   общем погорел ты с ней, Ванька.

Какой ты танкист. Ты не танкист, кумбат. Ты  теперь  артист с погорелого театра.

Агния. Всё  таки забралась она к тебе… Под крылыш.. В самое сердце она твоё забралась – в гармошку.  Не под крылышко, нет. Если бы под мышку..

-         Пчёлка, за восемь лет нашего с тобой  знакомства, ты впервые называешь себя генеральской дочкой. 

А я, по - твоему,  сын белого эмигранта?  Это ты хочешь сказать?

Такое поведение Серафимы было для Кольцова полной неожиданностью. Она же, слегка покачиваясь в танеце, поправила  его  -

-         Не эмигранта, а эмигрантки.

 

Арсеньев и Полина   остались  за столом вдвоём.

-         Алексей. –  Начала  в разговор Полина.

В этой жизни всё не так просто, как мне казалось, ещё год назад.

Нет, нет. Позвольте мне договорить. –

И она  прикоснулась   к его  плечу  рукой.

-         Окружающий нас мир и люди, так изменчивы, что невозможно сказать – где и с кем ты  окажешься завтра. В чьих объятиях.

Извините, что я излагаю свои мысли весьма отвлечённо от  дел житейских.

-         Давайте мы сегодня  с вами  расстанемся  так,  чтобы,  вспоминая друг друга, каждый

-         из нас,  был полон надежд на счастливое  разрешение наших общих проблем. 

А они у нас есть, Алёша!  Не будем предвосхищать события!  Хорошо?

 -   Хорошо, Поля! -  Арсеньев, взяв её руку, поднёс к губам и поцеловал её –

-         Полина,  знайте. Я вас люблю! И я надеюсь, что мы с вами, однажды, встретимся и уже не расстанемся!

Музыканты прекратили игру и  пошли на перерыв. 

Компания вернулась к столу.

Полина, заметив, в каком состоянии находилась её  подружка, подошла к ней и, что – то шепнув ей на ушко, вывела её из зала.

От  взгляда  сестры не укрылось и то, что её брат Иван был, чем - то, крайне,  расстроен.

Перед завершением ужина, Арсеньев пригласил Кольцова выйти на палубу и подышать свежим воздухом. Они оба не курили.

Сентябрь был  на исходе. По палубе  разгуливал холодный ветерок. Внизу стучалась в борт   тяжёлая  волжская волна.

-         Я тебя,  Иван, вот о чём хочу спросить. – Осторожно начал Арсеньев.

-         Здесь, в придворной дивизии, они тебя в покое не оставят. Если  у тебя появиться возможность,  то тебе надо бежать  отсюда в горячую точку.

Это, единственное, что тебя может спасти  от  железных объятий  органов.  

Не надо слов!   Ты согласен на такой вариант?  Скажи – да, или нет.

Кольцов, положив руки на поручень и вглядываясь в огни большого берега, вокруг которых  уплотнялась темнота, ответил. –

-         Алексей.  Танки  пекла не боятся. Да.  Согласен.

-         Тогда   советую  тебе взять  учебники  по истории и почитать об Афганистане.

Страна высокогорная.  А  история  её поучительная.  Понял?  Всё, пошли к  столу. –    Намекнул ему Арсеньев и потянул внутрь. -

-         Пошли к столу. Нас  там уже  потеряли.

Но Кольцов не дал ему уйти, преградив дорогу. –

-         Афган? 

-         Афган! – Подтвердил Арсеньев.

Мы туда должны были войти ещё  этой весной.

Всё.  И забыли об этом  разговоре до поры до времени.

Пошли, примем на душу ещё по одной,  по последней рюмке.

 

Утром Кольцов разбудил свою Пчёлку раньше обычного  времени. –

-    Э – й!  Генеральская   дочка! Подъём!  Сыну  белоэмигрантки  пора на службу, а тебе 

     в больницу.

-         Ваня. Ты, что на меня обиделся вчера? Я сама себя ненавижу за это. Прости меня, глупую,  Ванечка!

Ты для меня, как праздник! Ну, прости.-

 И она,  бросившись ему на шею,   призналась. -

-         Все эти восемь лет, что мы вместе,  для меня,  как одна увлекательная прогулка под луной!

Иван  взял Серафиму на руки и присел  с ней на диван.

Он прижался к её груди щекой, а она обхватила руками его шею. Так, отрешившись, от ожидавшего их у порога нового дня, они просидели, забыв обо всём, несколько минут.

Затем, Серафима,   разомкнув руки, потянулась и включила магнитофон, стоящий на тумбочке.

Комната наполнилась звуками прекрасного романса  «В лунном сиянии снег серебрится »

Когда он закончился, Кольцов выключил аппарат и, вздохнув,  громко сказал. –

-         Не под луной мы с тобой всё это время гуляли, а на луне и  жизнь нам с тобой,

Пчёлка, казалась увлекательной прогулкой. 

Мы оба с тобой идеалисты!   Как только  мы встретились с первыми трудностями, здесь на земле, то оказалось, что мы не те, за кого себя выдавали!

Мы,  не  то, что друг друга, мы себя, как оказалось, толком не знаем.

Одно дело гулять по цветущему лугу, в тепле и  в состоянии эйфории, а другое, 

попасть на  этот луг зимой – в мороз и ветер!

-         Не хотел тебе говорить, но скажу! Скажу, невзирая не на что!  Я не мог не поцеловать Агнию.

-          Во -  первых, она оказалась порядочной женщиной, не способной на подлость.

-          Ну, говори, говори.  Что, во - вторых? -  Выдохнула Серафима.

-         А, во - вторых, любушка – голубушка…    Она призналась мне в любви!

-         И ты, как  настоящий джентельмен,  не упустил момента! 

И правильно поступил,Ваня.  Молодец!  Хвалю за расторопность.

Серафима, сбросив ночную рубашку и оставшись абсолютно нагой, подошла к  шкафу и достала  из него платье. –

-         Я могла бы понять тебя, мой любвеобильный  суженый, если бы эта самая  Агния, 

которая Сабировна, застав тебя  врасплох, например,  в душевой и, сражённая твоей 

красотой, поцеловала бы тебя, растерявшегося от  стыдобы, в волосатую грудь.

Но ты  то  её сам облапал!

Кто знает, Иван Фёдорович. А может быть ни, в какой любви, она тебе и не 

признавалась?

Серафима, надев платье, повернулась к нему спиной. –

-         Застегни мне молнию, майор.  Придётся тебя разжаловать в капитаны.

Кольцов резким движением, застегнув замок, одним рывком повернул её к себе лицом. –

-         Ты мне не веришь, Калинина?

Он, впервые причинил своей любимой физическую боль.  Серафима, освобождаясь от  его сильных рук, в каком – то отчаянии,  прошептала. –

-         Хорошо!  Я  тебе поверю! И давай больше об этой  АЭС – ни слова.

Давай вернёмся на луг,  в ту пастораль или идиллию,  в  которой я  всё ещё вижу себя  

самой счастливой в мире.  Хотя, конечно, я с тех пор, немного поумнела.

И тебя вижу, приложившего там ко мне  руку. 

И,  при этом,  не обращающегося со мной  грубо, как со скаковой лошадью.

И она заплакала.

Потом,  успокоившись, она  вытерла слёзы и, прихорошившись у зеркала, примирительно сказала. -

Ну, всё, майор! Забыли  об этом. Тем более,  что я и сама перед тобой виновата.

И она, привстав на цыпочки, подставила ему  для поцелуя, свои розовые губки. –

Мирись, мирись и больше  с  тётей Агнией не водись! Пусть этот понедельник превратиться  для нас  с тобой в  нескончаемое воскресение.

В воскресение наших безоблачных и романтических отношений!

 

После построения и развода Майора Кольцова вызвал к себе командир полка.

Он вошёл к нему в кабинет и, козырнув, напомнил о себе. –

-         Майор Кольцов по вашему приказанию прибыл.

Командир полка, выйдя ему навстречу, подал руку и пригласил. –

-         Садись,  ка,  комбат. Давно собираюсь поговорить с тобой, да всё дела не дают.

-          Мне твои проблемы тоже покоя не дают.

-         Бес тебя  на ухо  дёрнул, что – ли,  что ты  понёс про эту нечистую силу. 

Ведь могут из партии тебя   за это выгнать.

А  за это в наши времена, как при Сталине – десять лет без права  быть любимым.

Может быть, всё ещё и обойдётся. 

А сейчас я хочу тебе помоч.  Поезжай,    ка,  ты,  пока,  с глаз долой,  в Ленинград, на трёхмесячные курсы  повышения квалификации.  

Авось, опухоль за это время и рассосётся.

Иди в строевой отдел и оформляй  документы.

Кого  вместо себя оставишь в батальоне?

Кольцов поднялся и ответил. –

-         Командира роты  майора Бажара, товарищ полковник.

-         Ну, добро! На том и распрощаемся.

 

Он оформил документы и поехал на железнодорожный вокзал за билетом.

Купив билет на  поздний ночной поезд,  остаток дня провёл в батальоне, исполняя свои обязанности.

Впервые Кольцову захотелось остаться одному. Он с трудом дозвонился до Серафимы в областную больницу и, сославшись на обстоятельства, предупредил её, что заночует у себя в гостинице.

-         Нет,  Иван! Я одна в квартире не останусь. Я  приеду к тебе.  Встречай меня на проходной без четверти семь,  вечером.   До встречи!

В гостинице его ожидало очередное письмо из Москвы.

Кольцов вошёл в свою заброшенную комнату и тяжело опустился на свою солдатскую кровать.

Вскрывать письмо ему, почему – то,  не хотелось.  И он, оставив его на кровати, сходил в туалетную комнату, общую на весь этаж и умылся.

Вернувшись, он вскрыл письмо. Из него выпала фотография. Кроме неё в конверте ничего не было.

Он поднял её с пола и обомлел. На фото, очень плохого качества,  стояли  две фигуры; его Пчёлка, в чём мать родила и  пожилой, незнакомый ему мужчина, с голым торсом.

Мужчина, разведя в сторону  локти  Серафимы, припал губами к её  груди.

Фотография стала наливаться тяжестью и  выпала из рук.

Кольцов, буквально, свалился на кровать.  Долго сидел он  с таким  безвольным и  растерянным видом.

Но благоразумие, всё  – же,  взяло верх над растерянностью и он, подняв фото и вглядываясь в него неверящими глазами,  стал убеждать самого себя. –

-    Какая – то чушь!  Я никогда в это не поверю! Это не моя пчёлка!  Чтобы она отдалась этому…   Негодяю и подонку…  Этого не может быть! Не может! Не может! 

Он встал и  открыл форточку. Потом глянул на ручные часы. –

-         Она ещё на месте! Успею.

Он  бросился на первый этаж и с телефона дежурной стал звонить Серафиме на работу. Она взяла трубку и крикнула. –

-         Ваня! Я уже выхожу. Встречай меня.

-         Серафима, Серафима! Не приезжай. Меня вызывают на службу. Увидимся завтра.

Ты поняла? Не надо сюда  приезжать. Всё. До завтра.

Бросив конверт с фотографией в тумбочку, на коробку с косметическим набором Серафимы, он, как был  в офицерском мундире, так  в нём и  повалился на кровать.

 

На следующий день  он  приехал к ней в больницу.  Серафима дежурила. Иван появился перед ней, так внезапно и неожиданно, что она,  вздрогнув, в  изумлении  вскочила со стула. –

-         Иван! Что случилось?  Ты, что не мог меня предупредить? Что с тобой?  У тебя такой  ужасный,  болезненный вид, Ваня. Я тебя таким вижу впервые.

-         Где этот московский хирург Евгений. Я должен сейчас же с ним поговорить. Прводи меня к нему.

Серафима не верила своим глазам. 

Доблестный майор был настолько возбуждён и резок, что  она, нагнув ему  голову, прижалась к  его лбу губами. –

-         Да нет, температура у тебя  в норме.

Я же тебе говорила, что Евгений оставил меня в покое. Какой ты у меня,   однако, 

ревнивый?  Возьми себя в руки. Не будь мальчишкой. 

Евгений Николаевич уехал в Москву и увёз с собой Полинку. Она теперь будет проходить 

медпрактику за садовым кольцом.

-         Понятно!  Стало быть,  он с тебя переключился на сестру!

-         Иван! Ты нарываешься на скандал. У него с Полиной союзнические отношения.

Она тебе сама всё объяснит.

-         Ага, у них   союз. Союз венка с колючей проволокой.

Я чувствовал, что у  вас здесь творится,  что – то неладное.

Ладно! Вернусь, из командировки,  разберусь с вами.

-         Ты, что  уезжаешь в командировку?  Когда?

-         Серафима. Я уезжаю на три месяца в Ленинград. На курсы усовершенствования командного состава. 

Поезд -  в два часа ночи.

Она, не мигая, смотрела на него и ничего не могла понять. –

-         А как же я, Ваня?  Ты меня, что оставляешь  здесь  одну? 

-         Ничего,  три месяца побудешь без меня. Отдохнёшь, наберешься  ума. Мне приказали и я еду. Я  человек военный.

Кольцов,  почти силой, усадил её на место. Я тебе оттуда позвоню домой. Жить я буду в гостинице П.В.О. на проспекте Майорова.

От московского вокзала это не так далеко.

-         Ваня. Я даже проводить тебя не могу, поскольку заступила  на дежурство.

Смотри, веди себя там хорошо…   И звони мне почаще.

Ну, а теперь  - Бессо ме мучо! 

Целуй меня крепко, как никогда не целовал.

 

В час ночи Кольцов был уже на вокзале. Он рассчитался с таксистом и вошёл в зал ожидания.

К своему удивлению он встретил там чету Бережковых.  Агния, увидев Кольцова, загорелась и  радостно  двинулась ему навстречу.

У обоих места были в одном и том же, пятом,   купейном вагоне. 

Когда поезд отошёл от Калинина,  она вошла в купе к Кольцову,  в котором  он ехал  один. –

-         Иван Фёдорович,  тук, тук!  К вам можно? Я  лишь на секундочку.

Вы можете меня выслушать? Я  прошу  меня выслушать.

Я взяла на работе отпуск, без содержания и еду в Ленинград  к сестре. Видите, сама     

судьба свела нас в этом  вагоне.

Я вас люблю и тем счастлива.

Видит Бог, что я не желаю вам,  с Серафимой  Афанасьевной,  зла.

Пардон!  Только не гоните меня. Только не гоните.

Мой муж не способен к деторождению. У него не может быть детей.

А мне нужен ребёнок.

-         Подарите мне ребёночка, Иван Фёдорович. Ну, что вам стоит.  Это так просто!

Эта тайна навеки останется между нами.

Никто и никогда об этом не будет знать!

Вы ведь, пока  холостяк. Вы даже греха на душу не возьмёте.

А весь  грех пусть остаётся на мне. Это мой крест.

Кольцов встал и открыл дверь. –

-         Агния Сабировна.  Для меня это, как раз, и не просто. Очень не просто!

Я люблю и меня  любят…  Я любим…  Или вернее сказать, что я был любим…

               Я прошу вас выйти и оставить меня одного.

Скорый поезд Москва – Ленинград, пронзая кромешную тьму, уносил их обоих в тревожный  и неопределённый завтрашний свет.

 

В начале декабря,  в  Тверь, на пару дней приехали москвичи. Серафима  увидела  Полину и Евгения в окно, когда они только - только выбирались из такси.

На улице было морозно.

Подруги обнялись и расцеловались.

Серафима, скользнув взглядом по Кружкову, была удивлена тем переменам, которые произошли с ним за это время.

Перед ней стоял, опустив очи долу, совершенно другой человек.

Полина же на глазах у неё,  подошла к нему и, поправив шарф, тоном старшего сержанта, отдающего приказ солдату первогодку, скомандовала. –

-         Гранд фазэ.  Мы пошли, а ты погуляй на морозце. Для твоих детских лет это и необходимо и полезно.

Порезвись вон у той липки, где дорожка  в снегу протоптана.

Итак! Сверяем часы. На моих без четверти  двенадцать. Ровно в двенадцать я тебя жду.  

А я, пока,  посекретничаю с подругой  и приготовлю тебе стакан помидорного сока. 

Выпьешь,  его перед обедом.

На пороге их  уже ожидал главный врач – полная миловидная женщина,

Климова Екатерина Александровна.

Полина, поприветствовала её и поинтересовалась. –

-         Екатерина Александровна, вы,  что не можете дать Серафиме Афанасьевне, в счёт переработки, несколько дней, чтобы она могла съездить к своему Ивану в Ленинград?

Главврач помахала рукой,  гуляющему  по  тропинке Евгению Николаевичу, и добродушно ответила. –

-         Вот сейчас, когда вы здесь,  я  могу  на несколько дней её отпустить.

Сегодня четверг.  И  с завтрашнего вечера и до вторника,  Серафима может быть 

свободной.

Серафима радостно захлопала в ладоши и, увлекая за собой Полину, стала делиться с ней своими планами. –

-         Итак, Полинка! После работы  покупаем мне билет и едем не на квартиру, а в дом на волжский берег.

Попаримся, там, в баньке и отдохнём. А завтра в ночь я умчусь  к Ване!  Ты согласна?    

-         Конечно, согласна, подружка моя! – Подтолкнула её  к двери Полина.

 

Вечером, после бани, они, уютно устроившись на диване, предались разговорам.

-         Сима, а там братец мой, без тебя, не загулял случайно? 

Я ведь ещё тогда, в сентябре, заметила, что между вами, будто  чёрная  кошка 

      пробежала.

Ты,  почему оставила его одного на три месяца, а? 

Надо жить по пословице: Жениху не  давай распускать руки, а мужу слюни, чтобы  он не  потерял своё альтер – эго.

-         Пробежать то  кошка, не пробежала, а вот  тень медсестры  встала.

Но, вроде бы, всё успокоилось. Ну а,  потом, твой Евгений между нами встать  

попытался. В общем, не хочу вспоминать.

Серафима, устроившись поудобнее,  бросила  вопросительный взгляд на Полину. –

-         А тебе, как это удалось добиться таких феноменальных результатов,  превратить льва

-         в домашнего кота Леопольда?

Евгений  то, уже вовсе,  и не  деспот! Скорее, наоборот, трансформировался в гуманитария.

Как  это тебе удалось превратить волка в ягнёнка? Он, что уже и мяса в пищу не употребляет? Я обратила на это внимание в столовой.

Полина включила фен  и принялась сушить волосы. Затем, выключив его на минуту, удивлённо воскликнула. –

-         Как это чем, Серафима?  Тем же, чем  воздействовали молодые и красивые женщин ещё на тиранов древнего Рима! -  Кнутом и  сладким пирожком…

Во вторых, я  потребовала от него вести здоровый образ жизни, как этого он 

Рекомендовал сам же  делать своим пациентам - детям и старикам. 

Никаких излишеств! Ни в чём! Ни в мыслях, ни в поступках, ни в пище, ни в любви.

-         Естественно, он сначала заартачился и встал на дыбки.

Снова заработал фен. Серафима сидела, обхватив колени руками, и ждала, пока Полина не закончит процедуру.

Но вот снова воцарилась тишина.

-         Встал он на дыбки. В ответ я демонстративно переселяюсь в другую спальню.

Для начала! 

-         Светило моё постояло на дыбках  пару дней и ночей и приняло позу просителя милости.

Я, тут же,  возвращаюсь на круги свои женския, а он, в ответ, изъявляет желание порвать с вредными привычками. Со спиртным! И стабачком, разумеется!

-         По поводу французской любви я его предупредила сразу – мы будем жить, по - русски, без извращений, то есть естественным образом, как жили наши родители и прародители. 

-         И тут мне пришла на помощь его первая жена. Она помогла мне разобраться в его финансах.

Откуда и сколько ему капает ежемесячно.

У неё, от него,  сын и она стала получать свою законную четверть. Она меня просто 

обожает, за это.

Кроме того, она  мне показала те закрома родины, куда он имел санкционированный 

доступ, благодаря  своим учёным степеням.

И несанкционированные, кстати,  тоже  показала.

-         После того, как он остался на мели, от него, сами по себе,  отпали все  посторонние предметы типа Ленки Стариковой.

В завершение мы с ней, объединёнными усилиями заставили  Евгения заняться йогой,    и он теперь,  у нас с ней,  всё свободное время сидит в позе лотоса.

И как он сидит! Ты бы только видела, родная моя!

-         А когда, кстати, приезжает Иван с этих самых курсов?

-    Четырнадцатого декабря. –  Ответила Серафима.

Утром Полина, неожиданно, спросила генеральскую дочку. –

-         Родственница! А над какой горячей точкой кружит сейчас наш турист с парашютом?

Сиё   тебе ведомо или нет?

-         Не знаю. Он мне не звонил. -  Пожала плечами Серафима.

-         Так давай мы ему позвоним. –  Предложила Полина.

Мне хочется,  на время, позаимствовать у него парашют. И попрыгать с какой – 

нибудь вышки.

И она, достав записную книжку, набрала ташкентский номер.

Ей  ответил далёкий жёсткий голос. –

-         Подполковник Арсеньев вас слушает.

Полина с виноватым видом, медленно положила трубку на место. –

-         Однако! Я и не знала, что он подполковник.  Этот, оказывается,  лишнего  ничего не скажет!

Не то, что  наш Евгений, который Николаевич.

 

В субботу, в десять часов утра, у гостиницы противовоздушной обороны,  на проспекте Майорова,  в Ленинграде остановилось такси. Из него вышла Серафима Калинина. 

Она приехала в город,  не предупредив Кольцова.

Серафима, предчувствуя беду,  медленно поднялась на второй этаж.

Маленькая, седенькая старушка, дежурившая на этаже, встретила её вопросом. –

-         Милочка, вы к кому?

-         К майору Кольцову, в восьмую комнату.

Дежурная, вперив взгляд в книгу,  с удивлением, спросила. –

-         Вы, что ему - сестра?

-         Да, нет! Я его невеста.

Старушка, не скрывая своего изумления, вновь уставилась в книгу учёта посетителей. –

-         Но  позвольте,  голубушка!

У Кольцова, то есть у жениха,  уже час, как находиться жена.

Вот у меня и запись сделана в книге.

Ошеломлённая этой новостью Серафима, не отдавая себе отчёта, попятилась к выходу. –

-         Ну, я тогда  уйду.

Старая женщина, пережившая блокаду Ленинграда, всё поняла без слов. –

-         Куда, вы уйдёте, голубушка? 

Вы вначале разберитесь, кто пришёл к вашему жениху.

Пройдите к нему в номер. Может быть меня, старую бабку, разыграли.

 О  –  о – о! Ныне такая молодёжь пошла, что голова кругом идёт.

Идите к нему.  И  будте  там  посмелей!

Серафима Калинина открыла дверь под номером восемь и, будто, вошла в горящий дом!

Её Иван лежал с обмотанным  горлом, в кровати. На круглом столе, в двухлитровой банке с кипятильником, закипал чай.

Возле Кольцова хлопотала, румяная от счастья, жена зампотеха  Бережкова Агния.

Все трое, оцепенев, и, пожирая друг друга глазами, долго находились на своих местах без движения.

Но, вот Кольцов, поднявшись с кровати и придерживая компресс рукой, стал подходить к своей Пчёлке. На нём были  лишь трусы и майка.

Агния,  молча, сняв с вешалки пальто, стала, не спеша одеваться.

-         Серафима! Мне надоели эти твои  постоянные  проверки! Ты,  почему меня не

     предупредила?  Тебе, что трудно было  мне позвонить?    

     Затем он, глянув на Агнию,  Кольцов прикрыл себя байковым одеялом и остановил её.

 -   Агния Сабировна!  Стоп. Не уходите. Куда вы  побежали?

Жена зампотеха, в нерешительности,  остановилась около Серафимы, которая, уколов её взглядом, придержала  рукой. –

-         Оставайтесь,  оставайтесь, Агния Сабировна,  здесь навсегда, в качестве жены майора Кольцова.

Об этом даже есть запись в  гостиничной книге. Пусть будет так, как вы хотите.

-         А тебе, Ваня, я вот, что скажу на прощанье. Тебе не я была нужна, а генеральские погоны моего  папы.

Но это пусть остаётся на твоей совести, доблестный мой майор.

Я, даже сейчас,  оказавшись в этом унизительном  положении,  застав тебя в обществе 

с  любовницей, не могу  на тебя   накричать.

Нет сил у меня на это!  Все силы  ты у меня забрал Вот такая я,  дурёха.

И ты этим обстоятельством  с успехом пользовался столько лет. С самой Кушки.

Кольцов грубо  оборвал её. –

-         А, ты хорошая?  Ты святая?  Я тоже в тебе ошибся!

Не хочу тебе говорить всего. Это не ты слабая. Это я, слабак.

Какая же ты двуличная. 

А я на тебя всё хожу и молюсь.  Хожу и молюсь. Лоб себе чуть не  разбил, а молюсь!

-         Прощай Кольцов. – И Серафима выскочила из горящей комнаты на двадцатиградусный мороз.

               Вернувшись в Калинин, она, в этот же день, приехала в гостиницу, где жил Иван.

От его комнаты у неё был свой ключ. Она поехала  туда за своими вещами.

Собрав одежду, Серафима вспомнила про тумбочку, в которой хранилась её косметика.

Присев на корточки,  она схватила и  дёрнула коробку на себя. Вместе с коробкой из тумбочки вывалился конверт.

Вся парфюмерия рассыпалась по полу.

Она стала  собирать её в коробку и обратила внимание на то, что из конверта выглядывает часть  фотографии, с фигурой  хирурга Кружкова.

Серафима вынула фото и ахнула.  Затем, тихо опустившись на   колени,  она горько зарыдала. –

-    Вот тебе, Полина, и посторонний предмет – Ленка  Старикова…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                      

                                                       Глава шестая.         

 

 

 

 

                                                С   ДОБРОМ   И  НА  ДОБРО!

 

 

 

 

  

          

 

 

15 декабря 1979 года, в четыре часа утра, к одному из массивов Сергели, в Ташкенте, подъехала белая Волга. 

На перекрёстке, перед рынком, она, повернув направо и проскочив мимо здания районного отдела милиции,  сделала резкий поворот влево и оказалась внутри массива.

У дома номер шестнадцать она остановилась.

Арсеньев проснулся от частых, коротких звонков.

Накинув на себя халат, он открыл входную дверь.

На пороге стоял  сержант – посыльный  из штаба Туркестанского Военного  Округа. –

-         Товарищ подполковник. Тревога! Вам необходимо срочно прибыть в штаб Турк В О.

Машина ждёт вас у подъезда.

Вскоре, белая Волга,  на предельной скорости,  понеслась к центру города.

Подполковник Арсеньев, в своё время, закончил Чирчикское  танковое училище и затем прошёл путь от командира взвода до командира пятивзводной танковой роты, под Выборгом.

После окончания военной Академии Тыла и Транспорта, судьба приготовила ему новое место  под солнцем на карте родины; Солнечную  Фергану, десантную  дивизию  и должность начальника организационно – планового отдела.

Прибыв на новое место службы, он представился своему непосредственному начальнику – заместителю командира дивизии по тылу полковнику Дмитриевскому. –

-         Товарищ полковник,  капитан Арсеньев, представляется вам по случаю своего прибытия к новому месту службы после окончания академии.  

Полковник, приняв рапорт, стал вводить его в курс дел. –

-         Академия это хорошо!  Я ознакомился с вашим личным делом, капитан. Для вас эти места родные, поскольку  вы родились  в Ташкенте.

Но предупреждаю, сразу,  что   должность у вас не простая.

-         Я надеюсь, что вы проявите себя на ней только с лучшей стороны. Командует нашей дивизией знаменитый генерал, герой Советского Союза Василий Филиппович Маргелов. 

Так, уж, сложилась у него судьба, что  сейчас он оказался  нашим командиром дивизии.

Я вас сегодня  же ему представлю.

-         Жизнь офицера – десантника, капитан, как правило, трудна и непредсказуема. Гром небесный может за одни сутки перебросить нашего брата с сороковых параллелей на семидесятые. Из пекла, да на мороз!  Из света в тень.

Полковник Дмитриевский, как в воду глядел! Ждать этого грома пришлось недолго.

Он грянул через два года!

Гром  грянул  и кущи небесные разверзлись.

Арсеньев, во время одного из прыжков с парашютом получил компрессионный перелом позвоночника и  попал в госпиталь.

Перед выпиской из госпиталя его навестили друзья. –

-         Алексей!   Не  огорчайся! Жаль,  расставаться с тобой, но с десантными войсками тебе придётся распрощаться. Увы, друг. Из десантника ты можешь теперь

переквалифицироваться в туриста – международника с парашютом.

-         Как это?  - Удивился Арсеньев.

-         А, так!  С парашютом тебе если и придётся прыгать, то только в горячую точку на чужой территории, то есть в  самом крайнем случае. 

Там  можно. Там разрешат. А, здесь – никогда!

Его помощник по орготделу,  капитан Рыбин, на прощанье, сообщил ему. –

-         Майор. Есть сведения, что тебя переводят в сухопутку.

Сухопуткой десантники называли Сухопутные войска.

-         Переводят в сухопутку на должность старшего офицера штаба тыла Туркестанского Военного Округа по мобилизационной работе.

Слухи оказались верными.

Вскоре, он, заняв  эту должность,  получил звание подполковника.

Затем, в его военной судьбе снова произошёл крутой поворот и он, в качестве туриста с парашютом, нанёс дружественный визит в Египет. 

Вернувшись оттуда,  он перешёл на спокойную и тихую работу в институт - начальником военной кафедры.

 

Белая Волга, между тем, уже выскочив на проспект Горького и резко затормозив, влетела во двор здания штаба Турк.В.О.

Туда,  же,  одна за  другой, подъезжали и другие машины.

Штаб гудел, как муравейник. Почти во всех его окнах горел свет.

Арсеньев, вместе с другими офицерами, буквально,  влетел в штаб.

На шестом этаже его ожидал в своём кабинете  заместитель начальника штаба тыла округа полковник Кудряшов.

-         Товарищ полковник  - Начал, было, Арсеньев, однако его непосредственный начальник, под началом которого, он  прослужил  пять лет, остановил его взмахом руки. –

-         Проходи, Алексей Владимирович.

Нас с тобой уже ждёт самолёт в военном аэропорту Тузель.

Времени на разговоры нет.

В связи с особым положением на  афганской границе, в  Средне – Азиатском  и 

Туркестанском  военных округах, на территориях Узбекистана, Таджикистана, 

     Туркмении и других районов, объявлена мобилизация и введено военное положение.

-         По прямому указанию Москвы разработан план перехода через  Нитку.

И Кудряшов, выжидающе глядя на Арсеньева, на секунду смолк. 

Арсеньеву была хорошо знакома эта терминология.

Переход через Нитку  -  означал переход через реку Аму – Дарью и ввод войск в Афганистан.

Полковник, коротко ответив на телефонный звонок, бросил трубку и, торопясь, продолжил. –

Я хорошо знаю тебя Арсеньев, как надёжного, инициативного офицера. Поэтому, когда  заместитель командующего округом по тылу генерал – лейтенант Шудров предложил мне, после перехода за Нитку,  там, в Афганистане, занять должность заместителя начальника штаба  ограниченного контингента  войск, я ему заявил. –

-         Без Арсеньева, я в Афган,  на эту должность, не пойду.

Ты меня знаешь Арсеньев! Поэтому, слушай приказ. Ты, с сегодняшнего дня назначаешься моим заместителем и начальником штаба тыла афганского контингента.

-         Сейчас мы с тобой  отправляемся  в Тузель,  а оттуда, самолётом, -  на Термез.

Там уже начали принимать, прибывающую от военкоматов технику и личный

приписной состав, в соответствии со штатами военного времени.

-         Вопросы ко мне есть, подполковник?

 

Арсеньев, обдумывая ситуацию, в которой оказался, коротко, по военному,  ответил - 

-         Есть вопрос и просьба.

-         Давай! -  Кудряшов, не глядя на него, начал собирать в папку документы.

-         А не повторится, товарищ полковник, то, что уже, было  этой  весной?

Собрались переходить Нитку, наделали шума, а потом  получили приказ. –  Отставить!  

Даже,  частично, отмобилизовали панфиловскую дивизию и перебросили  из

Казахстана некоторые  её  подразделения   на границу.

-         Весной, мы, для ввода войск, в Афганистан,  не были готовы, как  бы этого  не хотело руководство страны.

Даже вывести  части этой дивизии, назад в Казахстан, не смогли нормально!   

При  возвращении назад  по железной дороге, взорвался один из вагонов с боеприпасами.

-         А сейчас,  к переходу через Нитку,  мы готовы?

А тогда,   даже не была подготовлена  тыловая инфраструктура.

-         Так, короче. А теперь,   давай, перейдём к просьбе.

Излагай. Только  быстро.

Арсеньев, подойдя поближе к столу, за которым стоял Кудряшов и, поставив на пол свой тревожный чемоданчик, сказал. –

-         Прошу вас, несмотря на экстренную ситуацию, перевести в ограниченный контингент, из калининского гарнизона, комбата танкового полка,  майора, Кольцова Ивана Фёдоровича. 

Характеризую своего друга, как отличного офицера и человека.

Могу поручиться за него головой.

Его надо,  оттуда, из придворной дивизии,  выдернуть, чтобы он успел   перейти с нами через  Нитку.

Заместитель  начальник штаба,  несколько секунд, изучающе  разглядывал своего нового  помошника. Затем,  спросил его. –

-         А он, этот майор, туда – И Кудряшов  кивнул в сторону окна, -  за бугор, пойдёт? 

Не струсит? 

Входим, то мы,  в Афганистан с мирными  целями, для оказания дружеской помощи,

но Запад сделает всё, чтобы там в нас начали стрелять.

Пойдёт этот майор на войну?

Ты что, вытаскиваешь  друга,   из каких – то неприятностей?  Говори прямо, как есть.

Арсеньев,  торопясь,  начал  излагать суть дела. –

-         Неприятности – это легко сказано! 

Майор Кольцов, во время проведения политзанятий с офицерами батальона,  ляпнул, что во время  Великой Октябрьской революции в России  нечистой силой были порушены многие русские святыни.

-         Например,  сказал, что были разрушены и уничтожены могилы героев Куликовской битвы Пересвета и Осляби, и  нашего великого флотоводца адмирала Ушакова, похороненного в  Санаксарском монастыре.

Он назвал это надругательством над русскими святынями.

Кудряшов, с удивлением,  слушал Арсеньева. –

-         А что,  эти могилы, действительно, раззорили? Первый раз слышу об этом!

-         Да,  их могилы сравняли с землёй.

Когда  Учёный Герасимов, приехал в монастырь, чтобы,  после эксгумации,  восстановить, по черепу  флотоводца, его внешний вид, для вновь учреждённого ордена  Ушакова, то обнаружил на месте его погребения картофельное поле.

Конечно, об этих фактах, ныне, предпочитают  вслух не говорить. Но это было!

-         Выходит, что твой друг страдает за правду?

Нет. Не за правду, а за то, что назвал силу, которая глумились над прахом  наших святых для нас людей,  нечистой.

-         Ну и за то, что его подчинённые,  во всеуслышание, повторяют то, над чем острят и  здесь у нас, в ТуркВО.

О том, что и с Малой Земли можно собрать большой урожай.

Намёк вы поняли?

-         Ну, как тут  не понять!

Настоящими героями стали считать тех, кто воевал за Малую Землю…

А сама Великая Отечественная война, стала лишь эпизодом в боях  за эту самую Землю.

-         Так Герасимов нашёл останки Ушакова, или не нашёл?  - Заинтересовался  Кудряшов.

-         Нашёл! И портрет  адмирала восстановил!

-         Стало быть,  твоего друга - майора хотят там причесать. Дело знакомое.

А  давай, ка,  мы его здесь причешем!  Сами  причешем! – Решил  Кудряшов и снял телефонную трубку.

Он звонил в отдел кадров Турк.В.О. –

-         Березин, какие офицерские вакансии для танкистов имеются в Кушкинской мотострелковой дивизии?

-         Только должность командира роты.  Спасибо. Принятно.

Кудряшов, положив трубку,  вновь  стал набирать номер.  –

-         Товарищ генерал – лейтенант, прошу срочно принять меня  по личному вопросу. Две минуты. Не больше!  Так  точно!

-         Так, Арсеньев. Я иду сейчас к командующему и попробую решить  этот вопрос положительно.

Ты,  же, срочно,  звони  своему комбату.

Если он согласится на перевод с понижением  в должности   до командира роты, то пусть собирается, мы его заберём.

И объясни ему, что мы пошлём  его дальше Кушки! 

И больше должности командира роты,  не дадим. Пока не дадим!

-         Всё! Встречаемся в  аэропорту Тузель. 

В Афганистане,  тебе  Арсеньев,  в соответствии с твоей должностью,  положена

     охрана, переводчик, две  БРДМ  и два вертолёта.

 

Полина Кольцова,  сварив себе два яйца,  присела за стол и принялась  завтракать.

Она, аккуратно, отрезала от белого батона тонкий кусочек хлеба, намазала на него масло и, уже было,  потянулась за ломтиком сыра, как  в это время   раздался телефонный звонок.

Отложив бутерброд в сторону, она подошла к телефону и сняла трубку.

Это звонил  Арсеньев!  –

-         Полина Фёдоровна?  Рад слышать ваш голос! К сожалению, на комплименты нет времени, потому буду краток.

Я не могу разыскать Ивана.   Как мне его найти?

Он нужен мне срочно!

-         Алексей. Позвоните ему в гостиницу.

Он три месяца был в командировке и, только сегодня,  выходит на службу. Записывайте телефон дежурной.

Полина продиктовала номер телефона и, в ответ, услышала  три  коротких слова. –

-    Я тебя люблю!

Связь прервалась.   Разговор прекратился. На далёкой тридцать восьмой параллели бросили трубку.

Молодая женщина, услышавшая  эти три заветных слова,   на  далёкой  пятьдесят пятой параллели,  некоторое время,  продолжала  сидеть  с  телефонной трубкой в руках.

Затем она вернулась к завтраку.

Однако, бутерброд с маслом и сыром, был вновь отложен в сторону.

Отхлебнув из кружки глоток чаю, Полина набрала номер гостиницы. Телефон был занят.

Так и не позавтракав, она стала собираться на работу.

В этот момент  ей позвонил брат. –

-         Сестричка, дорогая, я, возможно, отправлюсь в новую командировку.

Ты только не беспокойся.  Я тебе, как только появиться возможность,  перезвоню. Пока.

-         Иван, эта, твоя,  командировка связана со звонком Арсеньева? Он  к тебе дозвонился, Ваня?

-         Да, я с ним только, что говорил. Я тебе, сестричка, перезвоню. Всё, я отключаюсь.

 

Такого переполоха в штабе округа Арсеньев ещё не видел!

К зданию штаба постоянно подъезжали  и отъезжали   автомобили.

Непрерывно звонили телефоны. 

Сновали люди.

Одни отдавали приказы, а другие их принимали к исполнению.

Все эти люди, объединённые  одним,  общим  для всех, порывом и  одной общей тайной, говорили сейчас  только об одном  -  о переходе через Нитку.

               Арсеньев выскочил из штаба в предрассветную мглу.

Во дворе стоял автобус, в котором уже находилось несколько человек.

Все офицеры штаба округа, получившие назначения на командные должности в ограниченный контингент войск.

Арсеньев  вскочил  в этот автобус и он, рванув с места,  понёс его, в полную тревог и опасностей, неизвестность.

 

Вскоре, пучки света, от фар,  выхватили из предутренней мглы, очертания построек военного аэропорта Тузель.

Аэропорт оглушил подполковника рёвом авиационных двигателей.

Автобус остановился на стоянке  транспортного самолёта  АН – 12., который готовился к вылету на Термез.

Но суматохи и сумятицы здесь не было никакой. В аэропорту всё работало, подчиняясь командам диспетчеров.

Арсеньев, с группой офицеров и генералов, вошёл в  чрево воздушного извозчика.

Рядом с  Термезом, куда они направлялись, находилась удобная переправа через, так называемую Нитку, или реку Аму – Дарью. Арсеньев об этом знал.

Экипаж самолёта, запросив у руководителя полетов разрешения на запуск двигателей, начал запуск.

Один за  другим, пустились в бешеный бег по кругу винты самолёта.

Гул и вибрации нарастали с каждой секундой.

Самолёт, осторожно вырулив со стоянки, двинулся по рулёжной дорожке к взлётной полосе.

Вот, турбовинтовая птица, достигнув исполнительного рубежа, резко затормозив, остановилась.

Командир экипажа запросил разрешения на взлёт.

Получив разрешение, он быстро перевёл рычаги управления двигателями  во взлётное положение и растормозил самолёт.

АН - 12, вздрогнув,  от прилива могучей силы, взревел, как разъярённый зверь и начал разбег в пустоту, за которой его ждали южные ворота Советского Союза  –  Термез.

Одним прыжком этот зверь достиг облаков.

Что их ждёт, там за этими облаками,  никто не знал!

В самолёте, вместе с ними, оказался  партполитработник из Москвы в звании генерал – майора. Он  сидел рядом с Арсеньевым.

Когда самолёт набрал высоту  и  шум в его чреве  уменьшился, один из пассажиров обратился  к генералу  из столицы. –

-         Товарищ генерал – майор! Афганистан! Что это за страна? 

И,  как нас, советских воинов, там  будут встречать?  Обойдётся всё миром или же нет?

Генерал, повысив голос, чуть ли не до крика, стал излагать свою точку зрения на  события,  которые могли  произойти  в   Афганистане. –

-         Товарищи. Мы, ведь, вводим свои войска в эту горную, дружественную нам  страну, выполняя  интернациональный долг. 

Не  воевать мы туда идём, а чтобы оказать помощь братскому афганскому народу.

Мы поможем им наладить жизнь. Избавиться от пережитков прошлого, от нищеты.

Такова цель нашей миссии.

Конечно, какие – то трения, поначалу, будут.

Зачем  афганцам с нами воевать? 

Мы не американцы, которые любят оказывать гуманитарную помощь, посредством 

     авиационных ударов.

-         Давайте смотреть трезвыми глазами на страну, в которую  мы входим и  на ту политическую ситуацию, которая сейчас там сложилась.

Я считаю, что руководство страны приняло правильное решение  о вводе войск в 

     Афганистан. 

Это необходимо и с экономической,  и  с политической,  и с  военной точки  зрения.

И, потом, войдя в Афганистан, мы  не пустим туда американцев и обезопасим свои  южные границы.

Я считаю это решение партии и правительства и мудрым, и своевременным.

Вот увидите, что афганцы будут нас,  потом,  за это благодарить!

 

Двенадцатого декабря 1979 года  в  приёмной Генерального Секретаря Ц К  К П.С С, председателя президиума Верховного Совета С.С.С. Р. и председателя Совета Обороны  Леонида Ильича Брежнева ожидали приёма сразу несколько человек.

В числе, приглашённых на совещание,  находились:  министр иностранных дел С.С.С.Р. Андрей Андреевич Громыко, министр обороны, маршал Советского Союза Дмитрий Фёдорович Устинов,  председатель К Г Б. Юрий Владимирович Андропов, начальник Генерального Штаба Советской Армии, маршал Николай Васильевич Огарков и его первый заместитель генерал Сергей Фёдорович Ахромеев.

Совещание началось с опозданием  в  несколько минут.

На  этом совещании рассматривался один единственный вопрос – ввод советского контингента войск в Афганистан.

 

Первому, Брежнев  предоставил слово министру иностранных дел Громыко. - 

 

-         Афганистан это сосед Советского Союза на юге.

С первого дня советской власти, у нас с этой страной, сложились, вполне,  добрососедские отношения.

-         Ещё две с половиной тысячи лет тому назад на территории Афганистана существовали такие, известные всему древнему миру государства, как  Арейя,  Бактрия, Арахосия,  Гандхар.

-         С 1747 года, со времени прихода к власти  Ахмад – шаха Дуррани и до 1818 года, Афганистан существовал, как независимая держава.

В 1818 году  Афганистан  распался на  несколько обособленных княжеств, таких как 

Кабульское, Кандагарское, Пешаварское  и Гератское.

Кроме того,  на левом берегу Аму – Дарьи  возникли узбекское и таджикское  ханства  

Кундуз и  Хульм.

После провозглашения эмиром  Амануллой  в 1919 году независимости Афганистана,

Советская Россия  первой в мире признала его суверенитет и  заключила  с ним 

договор о добрососедстве и  дружбе.

-         Позже, в 1933 году, мы заключили с Афганистаном  новый договор  о нейтралитете и ненападении.

Двадцать лет, с 1933 по 1953 годы  Афганистаном управлял король Мухаммед  Захир –

     шах. 

Но после его свержения, новая власть, под руководством  Мухаммеда  Дауда, начала

проводить в стране демократические  реформы,   опираясь на политическую,

экономическую и военную мощь С.С.С.Р.

-         Товарищи. В виду того, что председатель Совета Министров Алексей Николаевич Косыгин на это совещание приехать не смог, позвольте мне дать короткую справку о состоянии экономики Афганистана и размерах нашей помощи этой стране.

Афганистан это  горные системы Гиндукуш, Гималаи и  Памир.

Около двадцати миллионов коренного населения страны  составляют пуштуны.

Это пятьдесят, а то и все шестьдесят процентов от  населения страны.

Вторым, по численности, народом Афганистана являются таджики, проживающие в

районе Бадахшана.

-         Третью, компактную, часть  населения  этой страны  составляют узбеки.

Они заселяют север страны,   так называемый, афганский Туркестан.

Что говорить – Афганистан страна аграрная!  Поэтому мы, начиная с 1953 года, руководствуясь двухсторонними договорами, помогли построить там следующие объекты,   промышленные предприятия и  автодороги.

Прежде всего, следует сказать  об автодороге Кушка – Герат – Кандагар через  горный  хребет Гиндукуш, с  двенадцатью тоннелями!

С 1953 года  мы вложили в экономику Афганистана огромные деньги и поэтому не можем  позволить этой стране выйти  из сферы влияния Советского Союза и оказаться в руках нашего главного стратегического противника – Соединённых  Штатов.

В соответствии с  двусторонними соглашениями,  за это  время, мы оказали помощь в строительстве следующих объектов в Афганистане;

Джангалакского авторемонтного  завода, домостроительного комбината в Кабуле, комбината фосфатных удобрений в Балхе, электростанции в  Наглу, предприятия в Мазари – Шарифе, Джелалабадского ирригационного канала.

Кроме того, мы  помогли афганскому народу  наладить разведку  и освоение полезных ископаемых.

Наши, советские специалисты, всё это время,  занимались также и подготовкой афганских национальных кадров.

Конечно, Афганистану помогали не только мы.

Однако, доля  С С С Р  и стран социализма многократно превышает размеры вложений в Афганистан  капиталистических стран.

Так, только в 1960 году, доля Советского Союза и соцстран составила сорок процентов, а доля С.Ш.А. и Пакистана  всего  шестнадцать.

Железнодорожного транспорта в Афганистане не существует! 

Автомобильный парк  страны составляет всего пятьдесят тысяч единиц.

Телефонная связь слаборазвита. 

Кабульская  А.Т.С.  рассчитана  всего на  13 тысяч абонентов.

Общее количество  телефонных номеров  в провинциях страны не превышает и  полутора тысяч абонентов.

На этот момент, в Афганистане построено и действует восемь аэродромов с бетонными полосами и двадцать пять  - с  грунтовыми.

Авиаперевозками  там занимаются только две авиакомпании.

Одна из них национальная, а другая  американско – афганская.

Таким образом,  до 1976 года С С С Р  помог построить там  сто тридцать промышленных объектов и полторы тысячи километров автодорог с бетонным и асфальтным покрытием.

Всё это делается для того, чтобы, в конечном итоге, создать в Афганистане государство, которое, в условиях холодной войны, было бы близко нам по своим  идейным и экономическим принципам.

После изгнания из Ирана  Шаха  Пехлеви, американцы вынуждены были покинуть эту страну.

С этого времени они начали с нами борьбу за Афганистан, опасаясь возможного выхода

С С С Р  к  Персидскому заливу, что, по их мнению,  будет угрожать   нефтеносным  районам  Ближнего  Востока.

 

 

-         Теперь,  о политической ситуации внутри Афганистана.

В 1965 году там была создана  Народно – Демократическая Партия, которая  затем распалась на два противоборствующих политических лагеря.

Первый лагерь,  под названием  Хальк, или Народ, во главе с  Нурмухаммедом 

     Тараки.

Второй – Парчам, или Знамя, которое возглавил Бабрак  Кармаль.

-         Позже  разногласия между ними переросли в открытую вражду.

И, тем не менее, седьмого  саура  1357 года, что по нашей хронологии означает тридцатого апреля 1978 года, произошло  провозглашение Демократической Республики Афганистан!

Тараки  становиться премьер – министром страны, А Бабрак Кармаль его заместителем.

-         Но,  17 августа 1978 года, правительство,  под предлогом  раскрытия заговора, арестовало лидеров Парчама и его руководителя  Кармаля. 

Затем, Бабрак Кармаль   был  отправлен послом в Прагу.

-         К власти  в Афганистане пришёл, бывший заместитель Тараки,  Хафизулла Амин.

В марте 1979 года он  становиться  премьер – министром, а в сентябре этого же года

     Амин избавляется от своего политического соперника  Тараки. 

Тараки был задушен.

А, ведь,  Тараки, товарищи,  это писатель! 

По происхождению, сам он,  он пуштун.

Надо сказать, что имя Тараки вошло в краткую литературную энциклопедию С.С.С.Р.,

как популяризатора советской и русской литературы.

Его книга  « Скитания  Бунга и другие повести »   сейчас готовится к печати и будет  издана,  в переводе на русский язык,  издательством  Прогресс в  Москве, в

     следующем,  1980 году.

Таким образом, при вводе войск в эту страну, нам придётся иметь дело сразу с несколькими влиятельными  политическими группировками, враждующими между собой.   Я назову их вам.

Во – первых, то группировка  генерала Рашида  Дустума, представляющая интересы этнических узбеков. 

Вторая  влиятельная  - группировка это группировка  Ахмад Шаха Масуда, которая своими корнями  связана с таджикской частью страны.

И, наконец, военные формирования  Хекматияра, представляющие интересы самой  многочисленной части населения Афганистана – пуштунов.

Поэтому,  мы обязаны, в соответствии с ситуацией, сложившейся в данный момент внутри этого государства, для того чтобы иметь успех, проводить там такую политику, которая бы исключила любую эскалацию напряжённости и  не привела бы к вооружённому противостоянию между этими группировками.

А для этого нам нужно иметь в Афганистане такого руководителя, который бы опирался в своих действиях на нас, на нашу военную силу, экономику и шёл бы в форваторе, проводимой Советским Союзом международной политики.

Ныне, действующий  премьер – министр,  Хафизулла Амин, таковым не является, поскольку переориентировал свою политику на С.Ш.А.

  

-         Вот,  таково мнение  министерства Иностранных Дел. 

Я, надеюсь, что  в целом, мы найдём с  большей частью афганского  народа

взаимопонимание и считаю, что прогрессивные силы Афганистана ждут сейчас нашей

неотложной помощи.

Для меня очевидным является тот факт, что после ввода советских войск в Афганистан, на наши головы, на головы советского руководства, со стороны западных государств и, прежде всего Соединённых Штатов Америки, посыпятся обвинения в насилии и кровопролитии.

Но нас не должно это остановить!

Мы вводим свои войска в Афганистан с благими целями.

Мы, изначально, ставим задачу войти в Афганистан, как говориться, – с добром и на добро!  Таково наше общее мнение! - 

От Генерального секретаря  Центрального Комитета партии до рядового Советской Армии.

Я повторяю!  С добром и на добро!

В этом намерении и заключается наше моральное оправдание и перед миром, и перед своими потомками.

Мы не колонизаторы и, тем более не грабители!

Мы принесём в Афганистан прогресс!

Это,   во, первых!

Во, вторых! Этим шагом мы остановим продвижение мирового агрессора, в лице США и блока НАТО,  на восток!

В этом  заключается святое право советского народа на защиту своих национальных интересов и границ социалистического содружества.

               Андрей Андреевич Громыко закончил своё выступление  и посмотрел в сторону Брежнева.

Туда, же, на Генсека, обратили свои взоры и остальные.

 

Руководитель партии и государства Леонид Ильич Брежнев, выслушав министра, некоторое время сидел молча, с  каким – то отрешённым и  неживым  видом.

Он был уже стар и болен.

Брежнев стоял на пороге  своего  семидесятитрёхлетия.

Определённым  политическим кругам, как внутри страны, так и за рубежом, было выгодно, чтобы во главе трещавшего по швам,   первого в мире социалистического государства, с устаревшей  и неэффективной  моделью   экономики, поражённой коррупцией и бесхозяйственностью, как можно дольше, продолжал оставаться старый, уставший и больной человек.

Это понимал и Громыко, и Андропов, и  Генералитет.

Наконец, Брежнев, словно выйдя из спячки, тяжело и медленно выговаривая слова, задал министру Иностранных Дел вопрос. –

-    Товарищ Громыко, а кто из  наших афганских товарищей,  является таким человеком, который бы нас устроил на посту руководителя Афганистана?

Громыко, бросив короткий взгляд на председателя К.Г.Б. Андропова,  с нажимом произнося каждое слово,  ответил. –

-         Леонид Ильич. Мы обсуждали этот вопрос с председателем Комитета Госбезопасности   Юрием Владимировичем Андроповым.

Я считаю, что вам  небезынтересно будет  узнать его мнение по данному вопросу.

-    Товарищ Андропов? – Обратился  Брежнев к председателю К.Г.Б.

Андропов встал, и,  взвешивая каждое  слово, стал излагать свою позицию. –

-         Товарищ Генеральный секретарь, моё мнение, по этому вопросу,  таково.

На посту руководителя Афганистана нас бы вполне мог устроить лидер Парчама 

Бабрак Кармаль.

Брежнев, услышав это имя, выпустил из рук карандаш и начал медленно откидываться на спинку стула.

Карандаш,  покатившись по столу,  упал на пол.

Леонид Ильич, не обращая на это  никакого внимания, разделяя слова длинными паузами, произнёс. –

Это тот, который сейчас сидит послом  в Чехословакии?

Андропов, продолжая стоять, подтвердил. –

Да, Леонид Ильич. Это посол Афганистана в Праге.

Брежнев, с усилием работая челюстями, выговорил. –

Хорошо. На нём и остановим свой выбор, если нет возражений у Генералитета.

А, теперь товарищи, давайте послушаем военных, какими силами и как они думают туда входить, в этот самый Афганистан? 

Кто у вас,  Дмитрий  Фёдорович, будет докладывать?  Вы?

Поднялся министр обороны  Устинов. –

-         Нет, Леонид Ильич. Не я, а первый заместитель начальника Генерального Штаба генерал  Ахромеев.

Один,  из сотрудников аппарата приёмной Генерального секретаря, подойдя к карте, раздвинул на ней шторки.

Генерал Ахромеев, получив от него указку, подошёл к  карте Афганистана  и начал докладывать. –

-         Товарищ Генеральный секретарь, товарищи.  Операция по вводу  ограниченного советского контингента войск в Афганистан, начала готовиться с января этого, 1979 года.

-         Со второго марта  этого года были полностью развёрнуты пятая гвардейская дивизия Туркестанского  военного округа и  108 мотострелковая дивизии.

Эти две  кадрированные  дивизии, имевшие не более  трети списочного состава, под предлогом учений, мы уже к июню, этого 1979 года,  докомплектовали до  семидесяти пяти процентов личного состава срочной службы. 

-         По плану  Генерального Штаба, для осуществления этой операции, по вводу советских войск в Афганистан, будут отмобилизованы и привлечены, следующие воинские подразделения.

Сто восьмая общевойсковая, термезская  дивизия генерал – майора  Кузьмина.

Кушкинская, пятая  мотострелковая дивизия  генерал – майора Шаталина.

Панфиловскую мотострелковую  дивизию, дислоцирующуюся  в Казахстане и,

имеющую на своём вооружении новые автоматы калибра 5, 45 миллиметра, 

Генеральный Штаб планирует ввести в  Афганистан  частично.

На Кушкинском направлении.

После  ввода термезской дивизии в Афганистан, на её место, в марте месяце 1980 года, будет переброшена с Украины  четвёртая мотострелковая дивизия генерал – майора Самсонова.

-         Таким образом, к январю следующего года в Афганистан войдут три  дивизии, одна бригада, два отдельных полка, ряд армейских частей и авиационных подразделений.

В том числе, вместе с ними, туда войдёт  батальон 191 полка  201 мотострелковой дивизии полковника  Степанова. 

С мая этого года в Афганистане  уже находится  345 –  й  отдельный, гвардейский парашютно – десантный полк   103  воздушно – десантной дивизии  Павлющенко,  который  обеспечит подготовку  аэродромов и приём наших войск и техники при их вводе в Афганистан.

В Афганистан, также, уже,  переброшено несколько  батальонов ограниченного контингента.

Сама же,  103 дивизия полковника Рябченко,  будет переброшена  военно – транспортной авиацией в Кабул и Баграм. 

К этим главным боевым силам придаются  части специального назначения; госпиталя, отдельные медицинские отряды ( О.М.О. ), хлебозаводы,  банно –

прачечные комбинаты, батальоны радиосвязи, с новейшими средствами тропосферной связи, сапёрные подразделения, артиллерия и авиация.

-         На первом этапе мы планируем ввести  туда   около пятидесяти тысяч  человек,  а к январю 1980 года,  довести  численность советских войск  до  восьмидесяти  пяти тысяч.

С   пятнадцатого декабря, в отдельных  районах  Узбекистана, Туркмении и других республик Средней Азии,  на территории которых развёрнуты Туркестанский   и Среднеазиатский военные   округа, будет объявлена срочная мобилизация личного состава, всех необходимых контингенту категорий специалистов, из запаса.

-         На этих территориях будет объявлено военное положение.

Мобилизацию будут проводить военкоматы.

На территории этих военных округов,  в ближайшее время,  планируется  развернуть более ста соединений,  частей и специальных учреждений.

В результате мобилизации, из запаса будет призвано пятьдесят тысяч человек.

Ввод войск в Афганистан  предполагается  осуществить  по двум направлениям.

-         Первое направление – из района Термеза.

Двадцать пятого декабря  1979 года, из района Термеза, в  пятнадцать ноль, ноль

московского времени, начнётся переправа части войск  через реку Аму – Дарью.

Таким образом,  главный маршрут передвижения войск, на первом направлении,

пройдёт через следующие населённые пункты. Термез – Таш – Курган – Пули – Хумри

– Доши – перевал Саланг – Чарикар   (Баграм ) – Кабул.

От Кабула до пакистанской границы, в районе перевала Пайвар не более трёхсот 

километров.

-         Второе направление ввода войск.

Начало движения   -  в ночь на двадцать восьмое декабря из района Кушки.

Кушка – Герат – Адраскан – Шинданд – Кандагар – Кабул.

-         Дислокация подразделений советских войск  на территории Афганистана

предусмотрена, таким образом, чтобы они располагались  гарнизонами между боевыми  частями афганской армии.

Такое размещение наших войск позволит, в случае необходимости, быстро 

нейтрализовать любые межэтнические и междоусобные конфликты,  среди

враждующих политических группировок, а также частями  самой афганской армии.

 

-         К моменту начала ввода войск в Афганистан, специальные подразделения

нейтрализуют главные центры власти в Кабуле и других районах страны.

Генерал Ахромеев,  отойдя от карты, стал заканчивать свой доклад. –

-         Товарищи. Генеральный Штаб Советской Армии понимает, что политическое

руководство Советского Союза вынуждено принимать решение о вводе  войск  в

Афганистан, в условиях  непримиримого экономического и военного противостояния   

в мире,  в борьбе за жизненно важные интересы.

Тем не менее, я считаю своим долгом высказать точку зрения Генштаба.

Генеральный Штаб Вооружённых Сил  С С С Р , во главе с начальником Генштаба маршалом Огарковым и его первым заместителем Ахромеевым,  считает ввод войск в

Афганистан, в настоящее время, нецелесообразным.

Нашу точку зрения не разделяет  министр обороны маршал Советского Союза   

Дмитрий Фёдорович Устинов.

Но, при  этом,  я заявляю!  - Если мы получим приказ о вводе войск, мы его выполним 

без колебаний!

Генеральный Штаб Советской Армии планирует разместить советский воинский 

контингент в Афганистане в двенадцати гарнизонах;  Джалалабаде, Гардезе,  Кундузе, 

Кандагаре,  Шинданде,  Герате, Кабуле,  Джабаль -  Уссарадже,  Баграме,  Баглан,  Пули –

Хумри и Мазари – Шарифе.

Кроме того, там  планируется создать для обеспечения наших войск две пересылочные 

     базы. 

Одна на афганском берегу  Аму – Дарьи в порту Хайротон, а другая в Турагунди.

 

               Генерал Ахромеев закончил свой доклад.

Наступила тишина;  гнетущая и тревожная, которую мог нарушить  только голос Брежнева. –

-         На заседании Политбюро в марте этого года я высказывал мнение о том, что нам не пристало втягиваться  в эту войну и,  что мы, вместо этого,  поможем афганским товарищам  материально,  обеспечив их  всем необходимым  для стабилизации дел в стране.

-         Однако, убийство Тараки  Амином и его попытки блокироваться с американцами, развязывает нам руки.

Мы не можем допустить того, чтобы  американцы,  опередив нас,  вошли  в 

Афганистан первыми.

Поэтому советские войска в Афганистан необходимо вводить, как можно быстрее.

А теперь, скажите мне, каким образом вы планируете переправить в Кабул из Праги   Бабрака Кармаля?

-         Кто из вас готов доложить мне об этом? 

Вы, товарищ Ахромеев, или вы товарищ Андропов?

Председатель К.Г.Б. С.С.С.Р. поднялся со своего места. –

-         Разрешите это сделать мне, Леонид Ильич.

Наш план таков.

Мы  согласовываем его сейчас  с  Генеральным Штабом и М.В.Д.

-         25 декабря 1979 года  группа  Гром  подразделения Альфа, переодетая в форму афганских солдат, возьмёт штурмом президентский  дворец  Тадж – Бек в Кабуле, с целью устранения от власти Амина.

Бабрак Кармаль будет доставлен в Душанбе и 26 декабря, оттуда обратиться к афганскому народу по телевидению.

Речь его,   по спутниковым каналам,  будет транслироваться по кабульскомутелевидению.

Затем из Душанбе он будет самолётом отправлен  в Афганистан, в  Баграм на аэродром.

Там,    уже  находиться 103 воздушно – десантная  дивизия. 

Оттуда,  Бабрака  Кармаля,  переодетого в советскую  военную форму, на  бронетранспортёре  и с охраной отправят в Кабул.

Сопровождать его  до  Кабула  будет, лично,   командир 103  воздушно – десантной  дивизии  Павлющенко.

               26 декабря  Бабрак  Кармаль будет объявлен президентом Афганистана. 

-    Товарищи, в заключении,   считаю своим долгом обратить ваше внимание  на  следующее  обстоятельство.

При проработке вопроса о количестве  дивизий, которые необходимо ввести  в Д Р А 

мнение  сотрудников Генерального штаба разделилось.

               Часть генералитета, во главе с генералами  Варенниковым и  Гареевым, ссылаясь на  чехословацкий опыт, предлагает, с целью успешного решения  задачи ввести в  

Афганистан до тридцати   пяти  советских дивизий.

Затем,   там,  этими силами,  перекрыть границы  с Пакистаном и Ираном и,  заняв все 

важнейшие населённые пункты,  коммуникации и  аэропорты,  полностью перекрыть 

переброску в страну,   из сопредельных стран,  вооружённых формирований и оружия.

После чего, оперативно разооружив  все, находящиеся внутри страны  вооружённые 

формирования,  раз и навсегда,  лишить оппозицию возможности  сопротивления 

новой власти. 

Эти генералы  считают, что только такими тотальными действиями  внутри страны, 

можно не допустить  развёртывания партизанской войны против советских войск и  частей афганской  армии и, тем самым,  бесповоротно, добиться успеха.

Эти генералы,  неоднократно, обращались к начальнику Генштаба маршалу Огаркову с  подобными предложениями, но он, тем не менее,  принял решение о переброске в  Афганистан ограниченного контингента войск численностью в несколько дивизий.

Я, думаю, что маршал Огарков, Леонид Ильич, сам  вам доложит об этом.

Брежнев,  кивнув головой, разрешил Андропову сесть нв место и посмотрел на  начальника Генерального Штаба Маршала Огаркова. –

-         Товарищ Огарков, прошу.

Начальник Генштаба принялся  объяснять причины принятия такого решения. -

-         Такое  решение, товарищи,  было принято  по двум причинам.

Во -  первых, это связано с огромными  финансовыми и материальными затратами на содержание тридцати пяти дивизий за рубежом.

И -  во,  вторых. 

Известно, что граница Афганистана с Пакистаном и Ираном практически не охраняются.

 Почему?   Я объясняю почему.

Очевидно, что перекрытие границы с Пакистаном перекроет все дороги, и,  прежде 

всего каракорумское шоссе,   по которым в страну поставляется оружие и 

перебрасываются вооружённые группировки из за рубежа.

-         Однако, по сложившейся,  за тысячи лет традиции, миллионы афганских пастухов со 

своими стадами, на зиму,  уходят на пастбища Пакистана и возвращаются  домой   только весной.

По этой причине, закрытие границы с Пакистаном вызовет массовые протесты  среди  населения Афганистана, что для нас является  не желательным.

Более того,  этого не допустит и само афганское правительство, побоявшись  дискредитировать себя в глазах собственного народа.

 

 

 

 

 

 

  

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                       Глава седьмая. 

 

 

 

 

 

 

                                                       ПЕРЕХОД   ЧЕРЕЗ  НИТКУ.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Сразу же, после перелёта  в Термез, Арсеньев столкнулся с массой проблем, которые требовали их немедленного решения.

В обязанности начальника штаба тыла ограниченного контингента войск, формируемого для ввода в Афганистан,  прежде всего, входило полное обеспечение, всем необходимым, призванных на войну запасников, от питания и обмундирования, до выдачи им личного оружия.

Его непосредственный начальник -  полковник Кудряшёв, назначенный заместителем начальника штаба О К В  генерал – лейтенанта  Певцова – Лобановича,  уже,  прибыл в Термез и занимался поиском удобного места для организации переправы советских войск на афганский берег  реки Аму – Дарьи.

 

               Вечером пятнадцатого декабря он, разыскав Арсеньева, предупредил его. –

-         Завтра, с утра, садимся с тобой на один из катеров  Аму – Дарьинской  флотили и начинаем подбор места  для переправы.

-         Приготовь несколько  комплектов узбекской национальной одежды, необходимых

размеров – халаты, тюбетейки и всё остальное,  чтобы мы   могли, под видом простых сотрудников порта, сесть на катер и,  исследовав фарватер Аму – Дарьи, подобрать безопасное, во  всех  отношениях,  место для переправы  наших войск.

-         А, теперь, коротко, доложи мне о том, как военкоматы справляются  с мобилизацией.

Времени у меня мало.

Поэтому говори о самом главном.

Арсеньев, вынув из офицерской сумки свои записи, показал их полковнику Кудряшову. –

-         Военкоматы работают на совесть! 

Мобилизация запасников организована так, что, уже,  поставлено  людей  сюда больше  того, чем этого требуется для армии.

Этих, лишних, душ накопилось  столько, что мне  уже не во что их одевать и нечем  кормить.

Запасы на  армейских складах тают на глазах!

Что я буду делать через неделю?

Дата ввода войск в Афганистан мне неизвестна. 

Я  понимаю, что это секрет.

Что мне  прикажите делать, когда иссякнут запасы на складах?

Более того, для одного из призванных из запаса и, очень нужных, нам  специалистов, требуются  сапоги сорок седьмого размера! 

А у меня нет таких сапог.

-         Я связался с Ташкентом.

-         И там нет сапог такого размера!

Полковник Кудряшёв,  пройдя  несколько шагов по дорожке, повернулся к  Арсеньеву и, покачав  головой, решительным образом заявил. –

-         Всё, что требуется, мы  тебе поставим в течение  одного, двух дней самолётами.

Ты видел, сколько на аэродроме в Термезе  стоит транспортных самолётов  АН. – 12?   Готовь докладную записку – чего, и в каком количестве требуется, армии.

А, что прикажете делать с сапогами сорок седьмого размера? 

Я же не могу послать за ними  одними специальный  самолёт в Москву?

-         Раз надо, значит, посылай самолёт в Москву и вези их оттуда. 

Мы идём на войну, а не на  прогулку.

И, впредь, меня, на подобные мелочи,  не  отвлекай.

-         Так, что там  у тебя ещё?

Подполковник Арсеньев, убрав свои бумаги в планшет,  подошёл к  Кудряшову и  охрипшим голосом сказал тому. –

Я, вновь, напоминаю вам о проблеме лишних душ.

Она не такая простая, как кажется  на первый взгляд.

Кудряшёв, внимательно посмотрев на своего подчинённого, стал его успокаивать. –

-         Ты не паникуй, Арсеньев. Паниковать пока  рано! 

Вот перейдём  через Нитку, то  всёх этих лишних  людей отправим по домам. 

И делу  конец! 

Они с превеликим удовольствием, сами побегут от войны по  своим  кишлакам.

Стоит им только намекнуть об этом. Ждать, я думаю,  осталось немного! 

Однако  Арсеньев продолжал настаивать  на  своём. -

-         У меня, по поводу этих лишних душ, другое мнение, товарищ полковник.

Вы, не хуже меня, знаете, что твориться  сейчас в нашей стране и, особенно,  на гражданке.

Всё, сверху  до  низу, пронизано  коррупцией и взяточничеством.

-         Представители военкоматов, могут посадить эти мёртвые души на барханы и начать ими торговать. 

Родственники  готовы  платить за них большие деньги,  чтобы, выкупив,  спасти   

от    войны.

Я знаю, что одного такого уже выкупили.

Приехал за своим младшим сыном аксакал на ишачке, дал  в лапу майору из 

     военкомата и увёз  своего сына подальше от новой войны.

-         И сколько же он ему дал в лапу, тебе известно?  -  Не удержавшись,  поинтересовался

полковник Кудряшёв?

-         Я, при даче взятки,  не присутствовал, - 

Горько усмехнулся Арсеньев –

-    Но  местное радио сообщило о сумме   взятки в три тысячи рублей.

А это половина автомобиля Жигули! Это огромные деньги!

По край ней мере для  меня, подполковника Советской Армии.

И  потом, дурной пример  ведь заразителен!

Всё это может принять массовый характер.

Вот что опасно!

Полковник Кудряшёв задумался.

С минуту он  стоял,  не проронив ни слова.

Потом, поправив  головной убор  и, понося  нечестных на руку сотрудников военкоматов,  вынужден был согласиться со своим подчинённым. –

-         Да, может! Ну и чёрт с ними, с этими взяточниками! Однако приобрести массовый характер этой торговле, мы не позволим!  И, вот почему.

-         На этот случай, между нами,  штабистами, говоря,  созданы специальные тройки трибунала.

Помнишь, как было в приснопамятные времена? 

Пару взяточников расстреляем  на этих барханах, и торг  прекратится.

Пусть торгуют. 

Об этих карающих тройках,  пока,  мало кому известно. 

Надо дать команду, чтобы,  ещё раз, предупредили работников военкоматов,  о тех  последствиях,  которые их ждут.

               Хорошо. Я займусь этим сам.  Смертная   казнь,  как кара  была эффективна во все времена!

Итак, до завтра. В десять ноль – ноль встречаемся в порту.

Эти события происходили за две недели до нового, 1980 года.

Советский Союз уже не был так силён и монолитен, как в прежние годы.

Партийный и государственный аппарат страны давно был поражён бациллами коррупции.

Для многих чиновников взятки стали и нормой, и смыслом жизни.

Чиновники, особенно  в среднеазиатских республиках, любили приводить, в своё оправдание, такой пример. –

-         Что же делать, если человек, по природе своей, не может жить без взяток.

Он, находясь, ещё, в утробе  матери,  уже берёт  взятку и зажимает   её в кулак!

-         С этой, самой взяткой,  человек и появляется на свет. 

Вот почему у всех новорожденных  пальцы  зажаты в кулак.  

Все люди  берут взятку,  ещё не родившись,  находясь,   во   чреве матери.

-         Так, чего  же  требовать от  взрослых, раз нас создал взяточниками  сам Всевышний! 

 

Таким образом, Советская Армия вступила в бой  с невидимым врагом ещё до  своего перехода границы  с Афганистаном,   даже не переправившись через  Аму – Дарью. Армии пришлось вступить в бой,  находясь  ещё на своей территории, с самым злейшим и коварнейшим врагом  человечества  - с коррупцией!

Даже подполковник Арсеньев, повидавший, на своём веку, немало лжи и несправедливости, не мог себе представить того, что происходило, в ещё только формирующихся частях Советской Армии, предназначенных для ввода на территорию чужого, пусть   и дружественного нам государства.        

Несколько дней Арсеньеву, вместе с другими работниками штаба, пришлось провести на катере, бороздившем  воды  реки Аму – Дарьи.

Со стороны этот катерок был ничем не примечателен.

Люди, в халатах и тюбетейках занимались на катере своим  обычным делом. 

Кто – то,  производил замеры глубин русла.

Кто – то, мирно пристроившись у борта, взирал на афганский берег.

А кто – то,  просто  сидел  на палубе, за столиком, с чашкой чая в руках.

 

               Вскоре,  в Термезе, состоялось оперативное совещание.

Проходило оно  у начальника штаба  О К В  генерал – лейтенанта Певцова – Лобановича.

На совещании присутствовал и командующий Туркестанским военным округом и, одновременно, командующий О К В,  генерал – лейтенант Тугаринов.

 

С докладом, о выборе места для переправы,  через Нитку, выступил заместитель начальника  штаба ограниченного контингента  войск полковник Кудряшов.   

 Время  « Ч », то – есть  день и час  ввода войск в Афганистан, по - прежнему,  оставалось тайной за семью печатями.

Об этом знало только высшее командование О К В.

Полковник Кудряшов был краток. –

-         Товарищ командующий, товарищ  начальник штаба. 

В результате мероприятий, проведённых группой офицеров штаба, по обследованию русла реки  Аму – Дарьи и её окрестностей, с целью выбора места  для переправы   войск в Афганистан, принято следующее решение.

-         Штаб О.К.В. рекомендует командованию избрать местом  для переправы войск через реку Аму – Дарью участок, расположенный  рядом со стоянкой  Аму – Дарьинской   речной флотилии, напротив афганского порта Хайротон.

-         Как  вы знаете, мост Дружбы из С.С.С.Р. в Афганистан,  на этом участке,  только начали строить.

В русле реки, на сегодняшний день,     забили только  две   первые  сваи.

-         К сожалению, в нашем распоряжении, имеется  всего два понтонных батальона.

     Этих средств,  для создания понтонной  переправы  на другой берег реки недостаточно.

От крайнего понтона до кромки берега остаётся ещё семь – восемь метров.

У нас не хватает, буквально, одного – двух понтонов.

А времени, как вы сами понимаете, в обрез.

Поэтому, для компенсации недостающих понтонов, мы предлагаем  подключить

подразделение строителей и  намыть с нашей стороны  на берегу Аму – Дарьи,  песчаную косу.

Это сократит расстояние между берегами, и позволит нам обойтись, имеющимися у нас  наплавными  средствами.

 

Командующий О К В. генерал лейтенант Тугаринов, покинув  своё место за  столом, подошёл к полковнику Кудряшову. –

-         Вы понимаете, полковник, что вся ответственность, за переправу войск,  в случае провала, ложится  лично на вас  и  на штаб О К В. 

Переправа  войск на тот берег должна пройти  без  сучка и задоринки и точно  в

назначенный срок!

Я повторяю. В точно назначенный срок. 

За срыв этого мероприятия полетят не только наши головы,  но и ваши! –

Генерал – лейтенант кивнул в сторону, где находились высшие чины командования Ограниченного контингента войск. 

-         Во – вторых, мы не можем  начать намывать, эту вашу,  песчаную косу на глазах у всего мира.

Ни с воздуха, ни с того  берега  ничего не  должно  быть заметно.  

Никто, ничего  не  должен заподзорить. 

Поэтому косу начнёте намывать, в ночь, накануне переправы.

Строители, со всей своей техникой,  должны быть наготове. 

О времени мы сообщим вам дополнительно.

 

               А, между тем, история, с распродажей лишних душ, продолжала развиваться своим чередом.

Майор одного из районных военкоматов Узбекистана, подав пример другим, успешно продолжал своё  доходное дело.

Пример его тут же подхватили другие работники военкоматов.

Действовали они примитивно и стандартно: Утром деньги – утром домой.  Вечером деньги  –  вечером домой!

Арсеньев, сразу же,  после совещания  отправился на один из оружейных складов, чтобы получить табельное оружие.

В течение  всего последнего времени, ему удавалось поспать только несколько часов в сутки.

Всё это время он был так занят, что не мог найти несколько минут, чтобы зайти на оружейный склад  и получить  личное оружие.

На складе находился  всего один человек.

Это был офицер особого отдела, из штаба Турк.В.О., подполковник Зенков. 

Он только, что получил пистолет Макарова и патроны к нему.

Арсеньев же от пистолета отказался. Он попросил выдать ему автомат Калашникова.

Подполковника Зенкова такой выбор удивил. –

-         Арсеньев, ты не перестаёшь меня удивлять. Одно дело лезть на гору с пистолетом в кобуре, а другое с тяжёлым автоматом на плече.

Или ты двужильный, а Алексей Владимирович?

Они были знакомы ещё с Чирчикского училища. Оба служили в одной  курсантской роте.

Арсеньев был старшиной роты, а Зенков   младшим сержантом, командиром одного из отделений.

Арсеньев, набивая,  боевыми  патронами,  рожок  автомата, глянув на своего бывшего сослуживца и подчинённого,  сказал. -  

-         Юра, тяжелее, если  ты  пойдёшь в гору на прогулку.

Здесь я с тобой согласен на все сто.

Но когда  с этой  горки  в тебя будут стрелять, а ты   будешь брать  её приступом, то уверяю тебя, что с автоматом  тебе будет и  полегче,  и  повеселее…

Они вышли со склада на воздух.

Арсеньев, повесив автомат на плечо,  спросил  Зенкова. –

-         Слушай, Юрий  Юрьевич!

Что  вы не принимаете мер против обнаглевших  работников военкоматов? 

 Они уже целую неделю занимаются  здесь торговлей лишними людьми!

 И это в тот момент, когда армия готовится перейти границу чужого государства.

-         Армия идёт на войну, а  её боеспособностью торгуют здесь налево и направо, развращая личный состав.

-   Старшина! Не хотел я с тобой вступать в дебаты, но придётся. –

Резко ответил ему Зенков.

Он, как и многие его однокашники по роте,  продолжал,  по – старинке, называть Арсеньева старшиной.

-         Ты, очевидно, уже знаешь, что мы, вчера, арестовали двоих человек. 

Да, да  арестовали того самого майора, который первым начал эту торговлю душами.

И капитана, из областного военкомата, поддержавшего его почин. 

По законам военного времени их передали тройкам трибунала, осудили и расстреляли.

Да!  Уже, хлопнули.

Причём, о применении к ним высшей меры, был извещён весь личный состав.

Мы  полагали, что такие суровые меры напугают этих дельцов и они прекратят торговлю.

Да не тут – то было! 

Расстрел, сам по себе, лишь, только, придал этому дел известность и сработал, как реклама!

Если вчера торговлей занималось двое, то сегодня таких торговцев уже девять!

Завтра суду военного трибунала будет предано ещё несколько человек.

Но я  уверен, что эти меры позволят  нам  всё же остановить преступников.

 

Арсеньев  хорошо знал, как развращает людей  власть денег! 

Но такое он видел впервые.

Оказалось, что, среди советских людей,  есть типы, которые при одном виде крупной суммы денег, лишаются  рассудка,  теряя, при  этом,  даже чувство самосохранения.

Военкоматы работали на совесть лишь в одном.

Они провели мобилизацию личного приписного состава вовремя и сверх нормы. 

Вместе с тем, они поставили в контингент множество непригодной для работы техники.

Выбраковка автомобилей Урал – 375,  Зил – 130, Зил – 157, ГАЗ – 66  и другой  техники, отнимала у Арсеньева много сил и времени.

Разбитые, изношенные  и непригодные  машины отправляли назад.

И кто знает, смогли бы военкоматы поставить всю необходимую армии технику в срок, если бы  штаб тыла  Ограниченного Контингента Войск и его руководитель Арсеньев не приняли жёстких мер.

В Москву, в Генштаб была отправлена телеграмма о неудовлетворительной работе военкоматов и первых секретарей тех районов и областей Узбекистана и других республик Средней Азии, которые срывали поставку, пригодной для работы, техники.

Из столицы последовало грозное распоряжение, после которого местные власти начали снимать с работы  тех первых секретарей райкомов КПСС, с территории которых в войска поступила  некачественная техника.

Только после этих  мер  в подразделения О.К.В.  потоком  пошли исправные и,  надёжно работающие машины

 

Двадцать четвёртого декабря 1979 года  от командующего Контингентом генерал – лейтенанта  Тугаринова поступил приказ начать намывку песчаной косы  на переправе.

Для офицеров и солдат стало очевидным, что  переход через Нитку произойдёт завтра, двадцать пятого декабря. 

Арсеньеву, уже, было известно, что форсирование  Аму – Дарьи  и ввод войск в Афганистан назначены на  пятнадцать ноль – ноль московского времени.

С вечера строители начали свою работу.

С афганского берега за ними  внимательно наблюдали.

На берегу  афганского   порта  Хайротон  стояла только одна  хатка – мазанка.

За этой хаткой, в глубине побережья,  виднелся  небольшой населённый пункт с типичными для Афганистана  жилыми  глинобитными постройками и дувалами.

Ещё дальше, за этим посёлком,  афганцы, при помощи Советского Союза, начали строить перевалочную базу.

 

Строительная техника и катера Аму – Дарьинской  флотилии до самой ночи намывали песчаную косу.

Многотысячная армада, предназначенные для  ввода  в Афганистан, на термезском направлении, были полностью сформирована и  собрана в колонны побатальонно.

Полковник Кудряшёв и подполковник Арсеньев подъехали к переправе на боевой разведдозорной машине, когда  очертания  песчаной косы стали приобретать  отчётливые формы.

Оба офицера вышли из машины и  двинулись  вдоль берега.

Арсеньев, поглядывая на ударную работу строителей, шёл, тяжело ступая по песку. 

Руки его были закинуты  за спину.

Вид у него был  очень  усталый.

 Берега  Аму – Дарьи  начала размывать вечерняя  мгла.

Арсеньев, остановившись, показал на афганский берег, на котором уже горели редкие огни. –

-         Завтра мы туда войдём!

Завтра начнётся новая эпоха и для страны, и для нас.

Скажу вам откровенно, Сан Саныч.  Лично я войду в афганские кишлаки и города, как любил, в таких случаях, говаривать мой дед, с добром и на добро.

Войду с автоматом на плече, чтобы установить там мир и благополучие!

Вы скажете – громко сказано! Да, громко!  Громче, некуда!

Но это так!  Я не лицемерю. Я говорю честно!

Что у меня  в уме, то и на языке, как и у любого русского солдата!

Конечно, маловероятно, чтобы этот поход закончился для всех нас благополучно.

Но я верю и знаю, что основная масса наших солдат и офицеров  выполнит с добром  свой, так называемый,  интернациональный долг. 

Вернее сказать постарается выполнить его достойно. 

Меня больше всего интересует то, в какую страну мы вернёмся.

Некогда великая и грозная империя, именуемая Советским Союзом, трещит по швам! 

Вы, конечно, Сан Саныч, удивлены, а, возможно и  поражены моим откровением.

Но я  очень боюсь, что возвращаться нам придётся  в другое  государство.

Вернее  в то, что от него  останется.

Вот,  что тревожит меня больше всего на свете…

Полковник Кудряшёв  утвердительно  кивнул головой. –

-         Вот и меня,  Алексей Владимирович, беспокоит то же самое.

Боюсь, что  возвращаться мне придётся уже не в дом родной, а в дом чужой.

Если,  даже,  в  армии  расстрельная статья бессильна против  человеческой алчности и безответственности, то,  что уж там говорить о современном советском обществе! Похоже, что  всё  у нас подошло к своему логическому завершению. 

Кудряшёв  повернулся  к Арсеньеву  и, глядя   на редкие огни за Аму - Дарьёй, с грустью  закончил. –

-         Не хочу больше бередить душу! 

Давай закончим этот разговор.   Эмоции сейчас ничего не стоят. В словоблудии и  лжи   

утонула сейчас  всё  наше  советское  общество.

-         Поехали. Завтра мы вступим не только в другую страну, но и в другую эру!

Поэтому предлагаю, напоследок, хорошенько выспаться.

Арсеньев,  согласился с ним.  –

-         Это хорошо, что мы друг друга поняли.

Я  боялся, что вы меня не поймёте, Сан  Саныч.

Стало, как – то легче,  на душе. Хорошо, что  мы поняли  друг друга в такое непростое  время.

 

               Утро, двадцать пятого декабря, началось с сюрприза.

Вся армада, готовая двинуться на противоположный берег, проснувшись, увидела, что от песчаной косы, которую накануне намыли строители, не осталось и следа.

Её  за ночь размыла  речная вода…

Однако, командование было готово к такому повороту событий.

Начальник штаба О К В   Певцов  - Лобанович, прибыв на место, приказал. –

-         Наводите переправу теми средствами, какие есть в наличии! 

Участок  русла, где  не хватит понтонов, техника пройдёт   по дну реки.

Глубина там небольшая. Не более метра.

               Два понтонных батальона, немедленно,  приступили к работе.

К  четырнадцати часам московского времени переправа была готова.

От крайнего понтона до кромки берега оставалась метров семь водной поверхности. Первыми,  на тот берег, решено было переправить несколько тяжёлых тягачей, для того, чтобы вытаскивать застрявшую  в реке  технику.

В  четырнадцать  двадцать, к месту переправы,  прибыл со своим штабом Командующий Ограниченного  Контингента   Войск  генерал – лейтенант Тугаринов.

Около пятнадцати часов, один из офицеров штаба доложил  Командующему, что  телеграфист отдельного полка связи  Данилевский получил из  Москвы радиотелеграмму с приказом Генерального Штаба начать ввод войск в Афганистан, на термезском направлении,  в пятнадцать часов московского времени.

 

Всё замерло до наступления времени « Ч ».

Но вот генерал – лейтенант, не сводя глаз с ручных часов, поднял правую руку, в которой находилась  перчатка,  вверх. –

-    Контингент! Внимание! Пошли! –   Махнул  рукой генерал.

Получив приказ к выдвижению, боевая техника с солдатами на броне, вытягиваясь в огромную колонну,  поползла к понтонной переправе.

Первые  машины   сто восьмой мотострелковой дивизии генерал – майора  Кузьмина  вошли на понтоны.

За сто восьмой дивизией шла колонна одного из батальонов  сто девяносто первого полка  двести первой мотострелковой дивизии полковника Степанова.

В соответствии с приказом,  все колонны   входили  в Афганистан под своими номерами.

Передовой машиной в колонне была БРДМ подполковника Арсеньева.

В боевой разведывательно - дозорной машине, кроме него самого, находились два сержанта из его личной охраны, один из которых исполнял функции водителя и  переводчик  из Таджикистана  Рустам  Шавкатов,  имевший звание старшего  лейтенанта.

Боевая машина легко пошла по понтонам к афганскому берегу, на котором советские войска уже ожидал  мотоциклетный батальон афганской народной милиции  Царандой.

На люльках мотоциклов были  установлены пулемёты.

Всё дело в том, что советское командование заключило договор с афганским Генеральным Штабом, о том, что все, входящие в страну советские  воинские колонны, должны быть встречены  их мотоциклистами и  препровождены   к местам  своих  постоянных дислокаций.

Для согласования всех действий с советской стороной  в Термез,  накануне  ввода войск,   прибыл афганский генерал.

 БРДМ  Арсеньева  подошла  к последнему понтону.

В этот момент к командующему Контингентом стремительно подбежал один из штабных офицеров. –

-         Товарищ генерал – лейтенант!  Стоп! Немедленно остановите продвижение колонны.

Произошла ошибка.

В связи,  с разницей во времени между Термезом и Москвой, которая не была учтена,

мы входим на территорию Афганистана на  один час раньше условленного времени. Наши противники могут расценить это, как  акт вторжения на чужую территорию!

Лицо Командующего залилось краской.

               Майор, который доложил ему об этом, продолжал стоять перед ним бледный и взволнованный, не опуская руки, приложенной к козырьку фуражки.

Начальник штаба, стоящий рядом с Командующим, машинально глянул на свои часы. –

-         В чём дело, майор?

Но генерал – лейтенант Тугаринов, огромным усилием воли подавив в себе,  нарастающий гнев, уже  командовал. –

-    Контингент! Стой!  Передать мою команду по цепи от машины к машине.

Командирам подразделений ко мне!    

Когда команда дошла  до  Арсеньева, он, уже,   находился на крайнем понтоне и был уже готов дать команду механику – водителю сезжать с понтона в Аму - Дарью.

Ему было хорошо видны напряжённые лица афганских мотоциклистов из Царандоя, встречавших наши колонны на том берегу.

Милиционеры были затянуты в белую парадную портупею.

 Когда они увидели, что  советская колонна, не дойдя до берега несколько метров, попятилась назад, лица у них вытянулись и замерли в недоумении.

Попятилась назад и  БРДМ Арсеньева.

Вскоре, к машине вернулся переводчик, которого он посылал для выяснения причин внезапного прекращения движения и отката назад. –

-         Ничего понять невозможно!

Вроде бы, мы сунулись в Афган, на час раньше, чем следовало.

В общем, возвращаемся на свой берег, товарищ подполковник, и  там будем ждать новых указаний.

Арсеньев выскочил из машины на понтон. –

-         На час раньше, говоришь, сунулись? 

Как это мы могли дать такого маху? Странно! Не дай Бог, узнают об этом американцы. 

Расценят это,  как акт вторжения! 

Ну, что же. Назад, так назад.

Арсеньеву было приказано  первым переправиться  на тот берег  и организовать там приём войск и   передачу  боевых подразделений мотоциклистам афганской народной милиции Царандой, для  последующего развода к местам  их постоянной дислокации  в Афганистане.     

Ему,  накануне переправы, пришлось заниматься  одним, весьма неприятным делом.

В армии появились отказники.

Отказники это те офицеры и солдаты, которые отказались идти в Афганистан.

Они не хотели идти на войну. И таковых, в войсках, оказалось немало.

Этих людей пришлось  направлять  в особый отдел К  Г  Б при  Туркестанском военном округе. 

Об их дальнейшей судьбе ему ничего не было известно.

 

Но  вот,  вновь,  был  получен  приказ. -  Вперёд!

Колонны  двинулись  в Афганистан!

На этот раз афганский берег их принял!

Арсеньев встречал подразделения  на том берегу и, с помощью переводчика,  передовал их  Царандою.

Вскоре,  по  понтонному мосту прошла  вся сто восьмая, общевойсковая термезская  дивизия.

Один из штабных офицеров, помогавших Арсеньеву, не  из любопытства,  спросил у него.

-         Товарищ подполковник!  

Правда, что  термезская  дивизия пойдёт до  самого Кабула?

Арсеньев, нехотя ответил ему. –

-         Мне это неизвестно. 

Куда пойдёт – туда и пойдёт!

Всё, капитан,  готовимся к приёму   очередных колонн.

Когда по  понтонам шли  сорокатрёхтонные танки  Т – 55, на переправе всё тряслось и грохотало. 

Понтоны  были рассчитаны на максимальную грузоподъёмность  в  шестьдесят тонн. 

 

Танковый полк включал в себя три танковых батальона, оснащённых танками Т – 55 и Т – 62,  ремонтно -  восстановительный батальон, сапёрный взвод, взвод химической защиты, автотранспортную роту, артиллерию, состоящую из  122 миллиметровых пушек и гаубиц с тягачами ГАЗ – 53  и полковой медицинский пункт.

Танковый полк термезской дивизии направлялся к месту своей дислокации, которое находилось южнее Кабула.

Когда войска переправились через Аму – Дарью, Арсеньев, покинув свой четырёхколёсный  броневик с установленным на нём крупнокалиберным  танковым пулемётом Владимирова – К П Т В, который  пришёл  на смену пулемёту Д Ш К  и пересел, вместе со своим переводчиком, в штабную машину, оборудованную радиосвязью.

               От Термеза до Герата  и далее  до самого Кандагара, расположенного неподалёку от пакистанской границы, колоннам предстояло двигаться по хорошей бетонной дороге.

Первое знакомство с Афганистаном, советский  контингент начал с дорог!

В первые, же, часы  своего продвижения по Афганистану,  к Арсеньеву начала стекаться информация о состоянии дорог.

Многие подразделения, направляясь к  пунктам своего  базирования, сходили с бетонки и продолжали движение по грунтовым дорогам.

Арсеньев передал эту информацию  в Москву, своему самому высокопоставленному начальнику  заместителю министра обороны С С С Р  по тылу,  генералу армии Маринину. –

-         Товарищ генерал!  Многие дороги, обозначенные на наших картах, уже не существуют, вследствии горных обвалов или землятрясений, или не соответствуют тому, что показывают наши карты.

Соответствующие службы  штаба занимаются этим обстоятельством.

Они будут давать подробные отчёты об этом.

Так точно! Понял, товарищ генерал армии.

Пока продвижение вглубь страны проходит   без происшествий.

 

Первое, что так потрясло,  немало  повидавшего на своём веку Арсеньева, когда войска вошли в Афганистан, так это, повергнувшая его в шок,   нищета населения.

Многим офицерам и солдатам казалось, что они попали в средневековье.

Для советского человека было непривычным то, что афганский народ жил по средневековым обычаям.

Здесь всё было необычным: и обряды, и посты, и запреты, и молитвы.

Вдоль дорог, по которым проходили воинские колонны, возле кишлаков и аулов стояли босые и голодные люди.

Была зима! Во многих местах на земле лежал снег.

Большинство  же из  людей стояло на снегу босиком.

Женщин среди них не было.

Женщин Арсеньев не видел нигде!

С малыми, а то и с грудными детьми на руках, вдоль дорог,  стояли старики.

Детьми  в Афганистане занимались старики.  Таковы были местные традиции.

Рядом со стариками стояли дети постарше. 

Одежды  на  них – тоже, как кот наплакал.

В лучшем случае, человек  был прикрыт  синим байковым одеялом.

Впереди штабной машины Арсеньева шёл трёхостный  ЗИЛ – 157.

У одного из посёлков он остановился. 

Из машины выскочил водитель –  узбек.

Он подбежал к толпе, стоящей у дороги и дал одному старику булку чёрного хлеба и комплект своего зимнего нательного белья. –

-         Бобо! Мана сызга  нон.

У старика на руках находился малыш и хлеб, неожиданно выпав из  его рук, покатился по земле.

Десятки человек кинулось к этой булке. Завязалась жестокая борьба.

Водитель, со слезами на глазах, махнул на  дерущихся рукой и, вернувшись к автомобилю, двинулся дальше..

-         Бобо!  Мана  сызга  нон  означало -  Отец! Вот тебе хлеб.

Следом за штабной машиной  начальника штаба тыла Арсеньева двигался  781 –  й  отдельный разведбатальон  сто восьмой дивизии.

В первые, же,  часы марша по афганской территории Арсеньев познакомился  с оперуполномоченным этого батальона офицером группы К Г Б   Зенит  капитаном  Тананчуком  Тимуром Ивановичем.

Впоследствии, судьба не раз сведёт их в Афганистане.

Они повстречаются и на узеньких улочках Гардеза,  в провинции Пактия, и в Кабуле, и на боевой операции в районе Чарикара.

 

Двадцать пятого декабря 1979 года Серафима Калинина приехала на подмосковный военный аэродром Чкаловский,  чтобы встретить своих родителей.

Они  прилетали  в отпуск из Группы Советских Войск,  размещённой в Германской Демократической Республике.

Военно – транспортный самолёт Ил – 76 прибыл на аэродром с большим опозданием.

Несмотря на это, Афанасий Северьянович и Мария Ивановна вышли из самолёта в отличном расположении духа. –

-         Машенька!  А, где же наша молодёжь?

Я,  что – то их, пока,  не могу обнаружить. –

Генерал – майор Калинин, не утративший  своей молодцеватости и бодрости, поддерживая жену под локоть, походил к толпе встречающих, высматривая в ней Ивана и Серафиму.

-    Ничего, обнаружаться. -  Успокоила его жена.

Они обошли толпу и, не обнаружив в ней тех, кого искали, остановились в некоторой растерянности. –

-         Странно, Машенька.  Очень странно! 

Мы с тобой прилетели  сюда с опозданием на полтора часа, а нас с тобой никто не

     встречает. Прямо, хоть   ау кричи!

Но,  тут Мария Ивановна заметила одинокую фигуру своей дочери, стоящую  в стороне от людей.

Сердце матери, сразу же, почуяло,  что – то неладное. –

-         Афанасий!  Наша розочка, наш цветочек,  встречает нас одна! 

Погляди направо. Вон она, вон  одиноко ждёт нас на холодном московском снегу.

Вон  она  мёрзнет,   без  своего принца Ивана.

Афанасий. Почему она боится к нам подходить?

Она же нас видит.

Идём, немедленно идём к ней. Ох, чует моё сердечко – быть беде!

Но муж жёстко  на  неё  прикрикнул. –

-         Не спеши к чёрту в лапы, пока он тебе их не показал!

И не поминай беду, пока она не у тебя за пазухой!

Не дай Бог привяжется, попробуй потом от неё отвяжись.

И родители, охваченные тревогой,  направились к дочери.

               Серафима, словно чужая, нерешительно пошла им навстречу.

Вид у неё был  неважный; глаза безрадостные, лицо бледное и уставшее.

Мария Ивановна, выйдя на передний план, оказалась в объятиях у дочери первой.

Она долго целовала её в бледные щёки и, на мгновение,  оторвавшись, запричитала. –

-         Ах, ты моя бледненькая! Ах, ты моя маленькая! Как ты тут, без нас, поживала?

Почему у тебя такой болезненный вид, дочка?  Что случилось?

Потом она, с тревогой  поглядывая на дочь, передала её отцу.

Отец был более сдержан и немногословен. –

-         Вот, наконец,  и встретились, дочка! Вот и встретились, радость ты моя!

А ну, давай, ка,  я тебя   расчеломкаю.

Мать, не спуская настороженного взгляда с дочери, вырвала её из объятий отца и, взяв под руку, повела прочь с  аэродрома.

Афанасий Северьянович,  едва поспевая  за  ними, задал дочери,  не дававший ему покоя вопрос. –

-         Дочка, а  где же,  Иван?  У него, что нештатная ситуация?

Или он сейчас в командировке?

Почему   его нет  здесь с тобой?

Серафима продолжала идти,  не  отвечая, будто вопрос к ней, вовсе,  и не относился.

Наступила долгая и неприятная для всех пауза, которую  заполнила Мария Ивановна. Она, в какой – то момент, замедлив  шаг, остановилась и попросила мужа. –

-         Афанасий,  Бога ради, оставь меня с ней. 

На  несколько минут.

Дай нам посекретничать. Ты же знаешь, что мы без секретов не можем.

Генерал Калинин, добродушно  улыбнувшись,   отошёл в сторону. –

-         Могли бы,  и подождать,  со своими секретами.

Пока  домой не приедем. Всё у вас шиворот - навыворот.

-         Так, красавица! –  сурово начала  мать.

От тебя, что винцом попахивает?

Ты  же, этой  дряни,   в рот никогда не брала!

Что произошло?  Давай рассказывай  мне, пока отец нас не слышит.

Ты, что,  поссорилась с Иваном?  Из  -  за  чего? 

Почему его сейчас  нет с тобой? 

Ну, чего ты молчишь?  Ты боишься сказать мне правду?

Я никого не боюсь, мама!

Да, я взалкала сегодня. Чуть, чуть. Для тонуса.

Ты, же, сама, как врач, знаешь, что иногда алкоголь полезен для организма.

И потом, я не маленькая и могу себе это позволить.

Да, Ивана сегодня нет! И больше не будет никогда!

По крайней мере,  рядом со мной. Да, мамуля! И не  надо смотреть  на меня  такими  трагическими глазами. 

Твой  доблестный майор  Иван этого не стоит.

Мы с ним, мама,   по – разному,  устроены  и,  по разному,  смотрим на жизнь.

Он смотрит на неё с пирамид на море, а я наоборот, смотрю с моря на пирамиды!

Потому, что мне, как врачу, так удобнее.

С Ваней покончено навсегда! 

И тебе придётся смириться с этим  фактом.

Таков, мамочка,  ныне соцреализм! Увы…

Мария Ивановна, теряя самообладание, пятилась от дочери назад.

Ей казалось, что всё, что сейчас происходит, происходит не с ней, а с кем – то другим. –

Ты, ты,  что,  бестыдница, с луны свалилась?

Афанасий, Афанасий!   Иди сюда.   Посмотри.  Она  пьяная!  Она пьяна, как, как..!

Ах, ты,  дрянь,  такая! -  И мать, замахнувшись, с силой ударила дочь по щеке.

Афанасий Северьянович  кинулся  к жене и  встал между ней и дочерью. –

-    Маша, зачем ты это сделала? Зачем? 

Ведь она дочь тебе!

У неё сейчас на сердце такая боль, такая печаль, что я  сам бы  выпил, чтобы не видеть всего этого.

Мы не казнить её должны сейчас, а  понять и поддержать.

Иван хоть и старше дочки, но такой же романтик, как и она сама!

Маша,  прошу тебя, не повышай больше на неё голос. Я тебя умоляю. 

У них сейчас кризис.

-         Они расстаются с юностью, с  которой  летели по жизни, не замечая ни своих, ни

     чужих грехов.

И  запутались в  чужих  грехах, как я догадываюсь.

А, может быть, и  свои грехи их в рай не пускают? 

Кто знает?

И, потом,  возможно она и права, говоря о том, что они с Иваном разные люди. 

Не спорь со мной Мария! 

Именно ты привела Ивана в наш дом и  отдала Серафиму ему в руки.

Ты всё решила за неё сама.

В общем, моё мнение таково. Пусть они поживут врозь! И не будем делать из этого  никакой трагедии. Всё! Я закончил!

Теперь  говори  ты, Машенька.

Мария Ивановна, подойдя к мужу, положила свои руки ему на погоны. –

-         Ну, что ты, Афанасий, выдумываешь?  Ты солдат, дорогой мой!  Ты не философ!

Поверь мне. Иван для Симочки идеальный муж!  Я мать. А матери не ошибаются в таких делах.

Ничего! Мы их помирим.  Рассудим.

Мы с дочкой пошепчемся, кое о чём, в тайне от вас, мужчин и  всё наладится.

Вот, увидишь

Мария Ивановна подошла к дочери, припала к её растерянному и заплаканному лицу губами и,   погладив  по щёчке, осторожно подбирая слова, попросила. –

-         Деточка моя. Не томи нас с отцом.  Расскажи нам, что же у вас с Ваней произошло?

Всё, как на духу! 

По свойски, ничего не скрывая. Честно и объективно.

Серафима, бросая  робкие,  виноватые взгляды на отца и мать, принялась приводить себя в порядок.

Ей так не хотелось  продолжать этот разговор, к которому она не была готова.

Под испытывающими взглядами  родителей она, с явным  нежеланием,  начала  свою исповедь. - 

-     По   правде, говоря, всему виной – я сама. Вот такая я доверчивая!

В тебя я, что – ли, папа,  уродилась?

К нам в областную больницу, где я прохожу практику, приезжает из Москвы 

известный хирург Кружков Евгений Николаевич.

Приезжает и   начинает  за мной волочиться.

В общем, любит  он бегать за молоденьким и неопытным медперсоналом.

И, однажды, его занесла нелёгкая в душевую, где я только что приняла душ.

Я не думаю, что он это сделал специально.

Я растерялась, увидев его полураздетого  перед собой!  И закрыла  лицо  руками.

А он подошёл и  поцеловал мою грудь. И  причмокнул при этом, как  дитька –

бандитька.

-         И это всё? –  С надеждой в голосе спросила Серафиму мать. –

И больше ни – че – го!

И ты, конечно,  Ивану об  этом  расскзала?  И вы,  из - за этого,  с ним рассорились?

-         Мама! Не всё. Не всё, мамочка, так просто.

Меня с этим  хирургом  Кружковым, в тот момент,  когда он  меня чмокнул, кто – то,  сфотографировал.

А потом послал фотографию Ивану.

               Отец и мать, не отрываясь,  внимали каждому слову и следили за каждым движением  своей дочери.  -

-         И, как   же, на это отреагировал твой возлюбленный? –   Спросила Серафиму Мария Ивановна.

-         Он. Он, на это,  никак не отреагировал.

Иван меня за это,  даже, словом не попрекнул.

Он, мне ни слова не сказав,  уехал на три месяца в командировку.  В Ленинград.

Мать, поднимая воротник её дублёнки, и, стряхивая с плеча дочери снежинки, невесело предположила. –

-         Он уехал  и вы, с ним,  больше не виделись. И на этом, дочка, ваша  пламенная

любовь чхнула и  погасла?

Кто то чхнул за Волгой и вашей любви не стало..  Понятно.

-         Нет!    Не чхнул. 

В начале декабря я поехала к нему  в Ленинград, на проспект Майорова, в гостиницу

противовоздушной обороны, где он  был  расквартирован.

Была  хмурая суббота.  Вот там наша любовь и чхнула, мама! В десять часов утра.

В десять часов утра у  Ивана, в комнате,  находилась молодая особа.

Я ушла оттуда. А, что мне оставалось делать? Я не стала им мешать.

И, с тех пор, я Ваню  больше не видела.

Мария Ивановна всплеснула руками. –

-         Десять часов утра! Молодая особа!  Хмурая  суббота!  Ну и что?

Да к нему могла зайти сотрудница гостиницы, чтобы  прибрать в комнате.

Или ещё, кто – нибудь!  Да мало ли кто мог к нему зайти в эту хмурую субботу.

-         Нет, мама!  Не горничная  это была.

Это была  жена одного из подчинённых комбата Кольцова!

Мария Ивановна решительно повернулась к генералу Калинину. –

-         Афанасий, папа, поехали немедленно домой. Бери такси. Едем в гарнизон к комбату.

Они оба запутались в трёх сосёнках в ту  хмурую субботу.

Они ещё дети, генерал Калинин. Дети!

Отец!   Неужели ты не понял?  Да их просто  умно  рассорили.

Вся трагедия в том, что их развели, как малых детей.

Я  сразу это поняла.  С первых слов.

-         Нет, мамочка. К комбату мы не поедем. – Возразила дочь.

Афанасий Северьянович  смерил  Серафиму понимающим взглядом. –

-         Дочка. Раз ты его не желаешь видеть, так не поедем. Будь, по - твоему!

Не поедем потому, что Ивана уже нет ни в гарнизоне, ни в городе.

-         Час от часу не легче! Прямо, какая – то, детективная история! –

Жила - была любовь!  В Твери.  Потом она, попав на проспект Майорова в город Ленинград, взяла да  и умерла!  И  наш Иван пропал!  Что  осталось от любви?  Наша пьяненькая дочь Серафима.  Афанасий, ты только посмотри на неё!

Схватилась за голову Мария Ивановна. -

-          Так, где же он, наш комбат? 

Остался  служить на проспекте Майорова  в Ленинграде,  что – ли?

-         Нет. Он перевёлся в Среднюю Азию. 

И его полк отправляют в Афганистан.

-         Э – хе – хе! – Только и вымолвил отец. –

Чудны дела твои Ветр Армейский! Вот это новость, так новость, доченька!

Меня даже  в пот бросило, несмотря на морозец.

-          О – хо – хо! Было холодно! Да стало горячо, будто самого перевели в Среднюю Азию. 

Командировка, хмурая суббота, весёлая история с чужой женой, Афганистан.

Как всё это знакомо, по нашим русским народным сказкам! 

И твой  протеже, Машенька, во всём этом главный герой. 

Только в дураках - то остались мы с дочкой!

Мария Ивановна, вмешавшись, прервала своего мужа. –

-         Так, генерал! Слушай мою команду!

Принимаю командование дивизией на себя!

Отставить перевод комбата Кольцова в Афганистан. Немедленно отставить!

У тебя, же, Афанасий, в этом, ну как его там, Среднеазиатском  военном  округе есть 

связи.

Позвони Командующему и попроси его помочь вернуть Ивана домой.

Генерал Калинин, буквально,  взорвался. –

-         Одна уже докомандовалась,  до того, что батальон остался без комбата, а она сама без жениха!

Теперь вторая принялась разваливать  заграничную дивизию.

Во,  первых, не  Средне – Азиатский, а Туркестанский округ.

Во,  вторых,  оттуда, если  кого  и вернут теперь, то только в цинковом гробу!

И,  в третьих!  Вашему Ивану нужно было поменьше молоть своим языком.

Видите – ли, нашу  великую  революцию у него совершила Нечистая сила.

-    Он один чистый, а все остальные  нечистые.

Его оттуда уже не выпустят.  А может это и к  лучшему, дочка.

Отец прижал Серафиму к своей груди  и стал  гладить по спине. –

Его уже не вернёшь, родная моя.

               Несколько часов назад термезская группировка советских войск  переправилась через  реку Аму – Дарью и вошла в Афганистан.

     Началась необъявленная война. Вы ещё не понимаете, что началось!

Возможно, и наш Иван, сейчас,  с нею ползёт, как муравей  в гору.

Кто – ж  ему помог туда нырнуть?

Я чувствую. Здесь без опытного штабиста дело не обошлось.

Красиво  сработано!   Красиво. 

Это он туда нырнул от органов! А может отнас?  Здесь чувствуется опытная рука.

Это вам не семикласснице голову морочить.

Дочка, а ты и вправду без него жить не можешь? А? 

Может быть – ну его, раз он с тобой так поступил.

Спутался в командировке  с, какой – то,  бабой. А может уборщицей, кто его знает?

-         Нет, папа – не ну его! Я без Вани жить не смогу!

Честно вам признаюсь. – Заплакала Серафима. 

Ты мне, лучше,  помог бы уехать туда, к нему, в этот Афганистан.

Я, ведь, без пяти секунд, хирург.

Помоги мне получить направление в эту группировку 

Через военкомат.

-         А, что, Афанасий, мне эта   идея нравиться. – Воскликнула Мария  Ивановна. –

Почему бы Серафиме,  не поехать туда  в качестве хирурга.

Может быть, там всё обойдётся без бомб  и рогаток?

Правильно дочка! Волков бояться – в лес не  ходить!

Иван – твоя судьба!  Смотри, не потеряй его.

Но Афанасий Северьянович их и слушать не хотел. –

И ты, генеральша,  со своей  старой  оперой, туда же!  

Ты, что?  Совсем разума лишилась? 

Куда ты  её отправляешь?   На войну ты её толкаешь!

Там в горах, на войне, масло у неё в головушке быстро закипит.

И будет, потом, наша дочка петь нам с тобой, до самой смерти, одну и ту же песенку –

-         Ничего не слышу. Ничего не вижу. Ничего никому не скажу!

-         Я, даже, слышать об этом не хочу!

Только через мой труп! Только через мой труп!   Никакого Афганистана!

Не бабье это дело в средневековом царстве демократию пропагандировать среди 

гладиаторов - мергенов!

На войну они собрались, без бомб и рогаток.  

Только через мой генеральский труп!  Запомните это.     

Поехали домой!

Без бомб и рогаток, даже в нашей семье не обошлось,  а уж там,  на Памире и 

Гиндукуше, тем более, не обойдётся!

Брысь домой под лавку!  У нас  в стране найдётся кому  там вовать!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                       Глава восьмая.      

 

 

 

 

 

 

                                                       ИВАН   И    СЕРАФИМА.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Танковая рота майора Кольцова стояла на шоссе, растянувшись вдоль Ташкепринского водохранилища.

Танки заняли всю проезжую часть шоссе, так, что по нему не мог проехать даже легковой автомобиль.

Южное, сахарное солнце, полузакрытое пеленой облаков, уже начало скатываться с  горы загоризонт.

               Военный городок, куда был переведён,  бывший комбат Кольцов, приютился на берегу, вышеупомянутого,  водохранилища, чуть южнее Кушки.

Неподалёку от воинских колонн, ожидающих приказа подняться  на горы и войти в Афганистан, на левом берегу реки Мургаб, находился поселок городского типа Ташкепри.

Так, неожиданно, майор Кольцов оказался здесь,  в Туркмении. 

Именно в  этом Тахта – Базарском районе  Марыйской области,  он,  когда – то, начинал свою офицерскую летопись,  после окончания  Ульяновского танкового училища.

Танковый полк Кушкинской общевойсковой дивизии выдвинулся к месту сбора и замер в ожидании новых указаний и распоряжений из Ташкента или Москвы.

Экипажи находились в боевых машинах, или рядом с ними.

Майор Кольцов открыв люк и, выбравшись наружу, разглядывал местность.

Справа от шоссе раскинулось  само водохранилище.

Впереди, возле предгорий,  проходила  советско – афганская граница.

Слева, тоже, виднелись горы.

Прямо перед  колонной,  начиналась каменистая,  пересечённая местность.

Кольцов  родился за полторы тысячи километров от этих мест, в казахстанском Семиречье.  

Среди семи сестёр, среди семи  горных рек,  появился он на  этот свет.

Там,  на его родине,  с отрогов  Джунгарского  Алатау,  сбегают в благодатные долины семь горных рек.

Семь ледяных,  белопенных красавиц пели ему песни и  завораживали его  своей  земной красотой.

Механик – водитель его танка, сержант  Васецкий,  тоже,  оказался  родом их этих мест. Был он  человеком,  весьма разговорчивым и общительным. –

-         Товарищ майор, вы родились в Сарканде, а я в Гавриловке, которую, недавно,  переименовали в Талды – Курган.

Между ними, всего – то,  сто сорок пять километров.

В нашей роте много ребят из Семиречья.

Со всех семи рек, здесь,  пацаны  собрались в  боевой поход.

Вот вы, например, с реки Саркандки. Я  - с Каратала. Курманбетов – с Или. Славка  Босиков – с Баскана. И так далее.

А родители ваши, товарищ майор, тоже в Сарканде родились, или они приезжие?

               Кольцов, тронутый открытостью своего подчинённого, улыбнувшись, ответил ему –

-         У меня не только мама, но и дед в Сарканде  родился.

В конце девятнадцатого века, когда русские начали осваивать Семиречье, на всех этих 

реках  были поставлены казачьи крепости.

     Позже они превратились в богатые и крупные станицы.

Дед  Иван мне рассказывал, что перед первой мировой войной  один Сарканд поставил 

на фронт  целый казачьий полк.

Представляешь, что это значит.  Целый  казачий полк!

Сейчас про это забыли.

Да, сержант. И про казаков забыли.  И про дедов с отцами.

-         Правда, этот  полк Сарканд  мог выставить при поддержке  села  Покатиловки.

Покатиловка  - это небольшое  крестьянское село,  на реке Баскан, километрах в 

     пятнадцати от Сарканда. 

Механик – водитель, довольный тем, что командир роты беседует с ним, с сержантом, на равных, вынул из кармана комбинезона пачку Примы и закурил.

Он сидел на броне танка, в то время, как  командир стоял на шассе, облокотившись о  его борт.

Кольцов не курил, поэтому, когда запах тлеющего табака,  стал действовать  на него раздражающе, он  отошёл,  на пару шагов,  в сторону от  сержанта Васецкого.

Сержант это заметил. Он, несколько раз, с жадностью, затянулся и, загасив сигарету, кинул её в кювет.

Несколько минут оба  молчали.

Кольцов посмотрел вверх, на солнце,  висевшее за  облаками.

Оно медленно  скатывалось за  линию  горизонта.

Становилось очевидным то, что эту ночь, вторая часть контингента, готового  войти  в Афганистан, проведёт на этом шоссе у Таш – Кипринского водохранилища.

Сержант Васецкий,  спрыгнув на землю,  спросил своего командира. –

-         Командир, а когда вы,  последний раз, были в Сарканде?

-         Последний раз? – Переспросил Кольцов.

Последний раз я там был  в  августе 1977 года. Два года тому назад.

В Сарканде живёт моя мама. Она у меня врач. Она руководит там  районной больницей.

Сарканд!  Это родина! А родину забыть невозможно. Казалось бы, ну, что там  такого,

особенного,  в этом небольшом,  двадцатисемитысячном  городке?

А там  остались тепло и уют  материнского сердца. Там отчий дом.

Там, в яблочных садах, осталось  и,  до сих пор,  бродит моё  босоногое, безгрешное  детство и продолжает ещё парить  в облаках   моя,   познавшая грех,   юность!

Сарканд это незабываемый аромат  необыкновенных  яблок:  золотого ранета,  лимоновки,  антоновки  и  апорта.

-         Там на берегу  большого поливного  арыка,  в переулке Комсомольском, в   саду,

за зелёным забором,  жила когда – то моя первая любовь Света Романчук!

Эту первую любовь, эту свою горячую, устремлённую в небо,  юность, я,   даже, огрубевший в броне танка,  не забуду никогда. 

Там, под небом  Сарканда,  продолжают  своё житиё и  тени  моих предков.

Там  жили мои  школьные  друзья и подруги;   Юрка  Кириллов,  Витька  Наумов, 

Татьяна  Михова. 

А, кое – кто, из друзей юности,  живёт там  и до сих пор.

Например,  Володя  Бортников,  или  Борис Красиков.

Ваш Талды – Курган  - центр области.

А наш Сарканд  - голова  всему району!

Единственного, чего в  Сарканде не достаёт, так это железной дороги!

Для меня до сих пор остаётся загадкой то, почему её туда не провели.

Ну, да ладно! Зато автобусы, каждый час, идут на Алма – Ату,  Талды – Курган и Усть   – Каменогорск..

Школа имени Николая Островского.  Первый корчагинский выпуск!

Любимые учителя; Павел Васильевич Горьков и Татьяна Александровна Пересада.

Нет,   детство  забыть невозможно!

А летнее купание в ледяных водах реки Саркандки? А? 

Разве  это  преображение,  можно  забыть? 

Вот ты, как из огня  входишь  в  кипящую,   среди серых камней, белую, снеговую,   морозную воду, температура которой, даже, в тридцати пяти градусную жару, не   превышает восьми  градусов  по Цельсию.

Она  грозно шумит, будто предупреждает об опасности. 

А ты  слышишь в её шуме, голоса своих  далёких  предков! 

Ты падаешь на дно реки и   у тебя,  вылетает из тела душа.

Она улетает, чтобы  слиться  с самим солнцем, с   ожившими голосами далёкого прошлого!

 А  в это время   твоё тело, покинутое душой, и, оказавшейся в другом измерении,  исцеляет,  от недугов,  ледяная  вода.

А ты   сидишь там,  под водой, вцепившись  пальцами за каменное дно, пока адский холод не   выгонит из тебя  всю хворь и не вытолкнет твоё обезличенное тело в небо, навстречу 

твоей душе!

Душа одним ударом входит в тело и ты, вдруг, оживший и помолодевший, снова 

чувствуешь  босыми  ногами  земную  поверхность!

Потом, заново рождённый,  стоишь ты на берегу, и  вспоминаешь как тебя звать? Вспоминаешь   своё имя и  отчество.

Шумит река. Нещадно жжёт солнце. Щебечут птицы.

               Сорока стрекочет с  итальянского тополя на всю округу.

А ты стоишь,  обнажённый, не понимая, где же ты, только, что был:  у своих предков   

где - то, там, на небесах, или на дне   реки!

А вокруг тебя  дышит  и живёт своей  скромной жизнью маленький яблочный городок 

Сарканд, который,  отчего  – то,  хочется называть  Царьканд – центр мира.

-         А после окончания школы, товарищ майор, вы, что в танковое училище поступили?

Но, Кольцов, прервав свои воспоминания, не смог ответить сержанту Васецкому.

В этот самый момент, раздалась команда. –

-         Полк!  Внимание!

-   Командирам рот и комбатам срочно прибыть к  командиру полка.

Над шоссе, над  полями и Ташкепринским  водохранилищем сгущались сумерки.

Вот, вот и они поглотят всё;  и грозную громаду войск, и, остывшую декабрьскую землю  вместе со всем  водохранилищем.

 

Командир полка, поздоровавшись, с каждым  командиром за руку, сразу же, перешёл к делу. –

-         Товарищи офицеры! 

Довожу до вашего сведения следующую информацию.  

Поступила команда свыше, о том, что  эту ночь мы проведём здесь, на шоссе.

Приказываю. Командирам рот выставить, на ночь,  охрану в своих подразделениях.

Все люки, в ночное время, должны быть задраены.

Всем быть начеку.  Никому не расслабляться.

Приказ на выдвижение к  государственной границе может поступить в любой момент.

Всё. По  своим местам,  товарищи командиры.

 

После окончания военного училища, Кольцов получил  направление, именно  в эти места, в один из гарнизонов Кушкинской дивизии.

В  этот гарнизон,   который располагался на берегу Ташкепринского водохранилища.

И вот, через столько лет, он, вновь, оказался в этих, самых, местах!

Командир танкового полка,  полковник Калинин, встретил молодого офицера приветливо. Вскоре, лейтенант Кольцов, был назначен на должность заместителя командира, одной из рот. 

Вскоре он  стал  зампотехом.

Отличные знания и техническая подготовка, полученные им в военном училище, позволили ему завоевать авторитет, среди солдатского и офицерского состава полка. Кроме того, он имел много и других  талантов.

Ещё в школьные годы, он окончил музыкальную школу, по классу аккордеона  и, поэтому,  прекрасно владел этим инструментом.

Там, же, в школьном кружке, Кольцов овладел  и азами танца.

               В отдалённом военном городке, оторванном от цивилизации, его таланты оказались, как нельзя кстати!

Благодаря его инициативе и талантам, уже через год, в части появилась своя художественная самодеятельность.

Был организован хор, танцевальный ансамбль и  солдатский  вокально  – инструментальный ансамбль.

В хоре принимали участие и жёны офицеров, в том числе и жена командира полка, бывшая профессиональная певица Калинина Мария Ивановна.

               Однажды в июле, в самый разгар лета, когда полк находился на учениях,  с лейтенантом Кольцовым произошёл случай, благодаря которому, в военном городке,  о нём только и говорили.

Основная фаза учений была уже позади. 

Лейтенант Кольцов возвращался в городок, удовлетворённый полковыми стрельбами, как и своим участием в них.

Так случилось, что возвращался он  на машине командира полка, в которой, кроме него самого, находился только водитель.

Шофёр, гнал свой ГАЗ – 69 по бездорожью, по выжженной  солнцем степи.

Вдруг, водитель, туркмен по национальности, сбросив газ, стал останавливаться. –

-         Всё, лейтенант, остановиться надо. Бензина совсем мало осталось.

Сейчас, перелью в бак  бензин,  из канистры,  и  поедем дальше.

Место, на котором  они, тогда, остановились,  находилось в нескольких сотнях метров отсюда,  где  сейчас стоял  его танк,  и где  ему  предстояло провести эту ночь.

Судьба,  будто специально, в назидание,  вернула  его сюда, но уже  в звании майора!

               Шофёр остановил автомобиль и, уже было, попытался  выйти  из него, но лейтенант, схватив его за руку, не дал ему это сделать. –

-         Сидеть, ефрейтор! Из машины не выходить. –

И потом, уже, почти шёпотом сказал. –

-         Глянь  сюда. Видишь? –

Справа от них,   рядом с автомобилем, на расстоянии  нескольких метров,  стояло  два столбика.

Но, когда они пригляделись к ним, оказалось, что  это стоят, угрожающе, раскрыв свои капюшоны, две кобры.  

Правая рука Кольцова скользнула к кобуре.

Водитель, догадавшись, что лейтенант собирается этих змей  расстрелять, попытался удержать его от этого. –

-         Нет, нет, командир. Стрелять нельзя. Стрелять не  надо!  Мой отец мне  наказ давал.        

Змею убивать нельзя. Ей тоже больно. Зачем убивать? Не надо убивать.

Змея будет мстить тебе, если ты её убьёшь.

Мой отец умный человек.  Он обманывать  не  будет!

Однако, Кольцов, выхватил пистолет и, прицелившись, сделал два выстрела.

Одна из кобр, упала замертво.

А вот вторая, будто, сквозь землю провалилась.

Они подошли к  убитой  змее и несколько минут разглядывали её.

Кольцов вышел  из машины  со  своим  ПМ,  держа его в руке, так, на всякий случай.

-         Товарищ, лейтенант! Теперь тебе в горы ходить нельзя. И в степь  ходить нельзя.

И на улицу ходить нельзя.

Туда, где змеи,  ходить тебе нельзя.

Эта змея, который убежал, тебе,  теперь, будет мстить.

Затем,  шофёр принес из  Газика большой нож  и порубил  убитую змею на мелкие кусочки. –

-         Плохо!  Очень плохо,  товарищ лейтенант.

Второй змея теперь бойтесь. Она вам  не простит. Мстить будет тебе, командир.

Теперь вы, лейтенант,  змея не товарищ.

Кольцов тогда не обратил на эти предупреждения никакого внимания, считая их предрассудками средневековья.

 

Начало офицерской карьеры складывалось для него, как нельзя лучше.

Однажды вечером, к нему в офицерское общежитие прибежал посыльный. –

-         Товарищ лейтенант, вам необходимо срочно явиться к командиру полка полковнику

Калинину.

Он вызывает вас к себе домой.

До этого  ему довелось, несколько раз, побывать  в кругу семьи своего командира полка.

Обширная, уютная квартира  полковника Калинина находилась на втором этаже, типичного для воинских гарнизонов, двухэтажного дома.

Но,  обычно, его приглашала туда сама хозяйка, Мария Ивановна, с которой лейтенант Кольцов познакомился на репетициях  хора.

У Марии Ивановны был  нежный, очаровательный голос. 

В своё время, она  пела ведущие партии в краснодарской оперетте.

И кто знает, как сложилась бы её творческая судьба, если бы не  замужество.

Армейский Ветр, как любил повторять её муж Афанасий Северьянович, перебрасывал его из гарнизона в гарнизон,  с периодичностью в четыре – пять лет.

               Сегодня он бросал её с мужем в непроходимые леса. 

Завтра она оказывалась,  вместе с ним,  в непроходимых болотах.

А день грядущий, уже, готовил для них пески – такие же непроходимые и дикие.

 

Лейтенант Кольцов, одним  равком, поднялся на второй этаж и нажал на кнопку звонка.

Внутри квартиры заиграла мелодия.  – Калинка, калинка, калинка  моя.

Дверь квартиры широко распахнулась и на пороге появилась улыбающаяся дочь командира полка,  семиклассница  Серафима.

Она, стыдливо поглядывая на красивого молоденького офицера, каким – то загадочным шёпотом произнесла. –

-         Заходите, товарищ лейтенант. Мама вас ждёт. 

Затем, спохватившись,  добавила. –

И папа тоже.

Кольцов вошёл в квартиру.

Из огромной гостиной доносилась музыка и пение.

Серафима, сняла с лейтенанта фуражку и подала ему комнатные тапочки. –

-         Мы слушаем сейчас оперу  Севильский  цирюльник с маминой  грампластинки

шестьдесят шестого года выпуска. –

Снова  шепнула  ему  дочка полковника.

Затем она провела его в гостиную где,  удобно устроившись в креслах, сидели её родители.

Полковник, пожав лейтенанту руку,  и негромко сказал. -  

-         Садись, лейтенант, и послушай вместе с нами, как говаривал сам Александр

Сергеевич Пушкин,  эту  упоительную музу.

Мария Ивановна, не скрывая своей радости, нежно прикоснувшись к  нему, усадила на диван рядышком с дочерью. –

-         Ванечка!  Мы с удовольствием пригласили вас на  знаменитую  оперу  великого

Россини, чтобы вы немножко отвлеклись от своих  армейских  пыльных  будней.

Если  вам,  что – то,  будет непонятно, то  не стесняйтесь и обращайтесь к   Серафиме.

Она, достаточно,  осведомлена, чтобы давать некоторые комментарии  к этой опере.

Кольцов  Иван присел на диван и стал слушать.

Семиклассница Серафима  присела рядом с ним,  обхватив колени руками.                          Через  некоторое время,  она   шепнула ему на ухо. –

-         Как жаль,  что вы опоздали на увертюру?

Это, просто, ужасно! 

Знали бы  вы, как я опечалена этим  фактом. Ах, как это прискорбно. 

Но, ничего!  Придётся прослушать начало оперы отдельно, если  вы, разумеется,  не против.  

Минуту, другую она, с отрешённым  видом,  молчала.

Затем  её губы, вновь,   приятно коснулись его уха. -  

-         Увертюра это оркестровое вступление к опере или другому музыкальному

произведению. Например,  к драматическому спектаклю или даже к балету.

Увертюра,  с латинского  языка, переводится, как открытие. Или точнее сказать, как     начало чего – то.

Вам понятно?  Я достаточно ясно выражаю свои мысли?

Кольцов, умиротворённый прикосновениями её  невинных губ, лишь,  только кивал головой в ответ на  её вопросы и комментарии.

-         Ох уж эти итальянцы! Всё у них  так туманно и непонятно.

Русское истолкование этого термина проще и доходчивее – пролог или вступление!

А у них – увертюра! – Продолжала дочь командира полка.

-    Поэтому я советую вам запомнить именно этот вариант перевода, товарищ зампотех 

танковой роты.

-         А вот и знаменитая каватина Фигаро!

Семиклассница,  оживлённо вскочив с дивана, с  явным желанием произвести

впечатление на гостя, стала подпевать своим   тонким голоском, подстраиваясь под 

баритон  оперного  певца. –

-          Ля – ля – ля – ля – ля.  Ля – ля – ля – ля!

Фигаро здесь. Фигаро там.

Затем она,  по -  детски,  захлёбываясь  от  восторга,  вновь вернулась к своим обязанностям комментатора. –

-         Вам известно, что  такое  каватина, лейтенант?

Ах,  нет! Тогда приготовьтесь слушать. 

-         Объясняю. В общем,  это небольшая сольная пьеса  с,  эдаким,   праздным, лиризмом.

А вообще – то я, как и мама, без ума  от выходной арии графа  Альмавиво из первого действия, которую  исполняет Иван Семёнович Козловский.

Заметьте, что его, как и вас, родители тоже назвали Иваном.

Вас это не удивляет?

Лейтенант, покосившись в сторону  семиклассницы, затаив дыхание, прильнул к её розовой щёчке. -  

-         Нисколько!  Потому,  что  мы с вами,  Серафима, живём в стране Иванов, а не Джонов.

-         Альмавиво поёт  под балконом у Розины – Фирсовой.

Представляете, как это здорово, когда  под твоим балконом, для тебя,  поёт  прекрасным  лирическим тенором  твой поклонник. –

Кольцов вздрогнул, когда она, вновь, обожгла его щёку своим дыханием. –

-         Моя мама  утверждает, что у нас   всего  два великих тенора. Это Козловский и Лемешев.

И я с ней согласна, потому что моя мама  в оперном искусстве - дока!

-         Если вы, Иван Фёдорович, не против того, чтобы я взяла над вами общественное, школьное  шефство, то мы, с вами,  вдвоём,  по субботним вечерам, будем прослушивать все оперы, которые у нас есть.

От её горячего дыхания,  от, почти, не осязаемых, частых  прикосновений губами и самого  шёпота, такого нежного и искреннего,  по всему телу  его  разлилась приятная свежесть.

В какой – то момент, он, вдруг, поймал себя на мысли о том, что эта хрупкая и светлая девчонка берёт над ним власть.

Её русые волосы  и выразительные, серовато – голубые глаза, давно уже привлекали его внимание.

Однако, отвлёкшись, он тут же  их забывал.

Но, сегодня она поразила  его, в самое  сердце.

Так,  долго сидел он,  размышляя и,  изредка, с опаской, поглядывая, на  начавший раскрываться  на его глазах,  цветок, пока не услышал. –

-         Это правда, что  на учениях вы,  в упор, расстреляли страшную кобру?

Начинающая расцветать роза,   слегка коснувшись его  и, не дав ему ответить, снова, прильнула  к нему. –

-         Об этом,  только и говорят все девчонки у нас в городке.

Вы для нас стали героем нашего времени. 

Клянусь вам всеми  святыми!

-         Эту  клятву любил повторять папа, когда только познакомился с мамой.

-         Но  она его от неё быстро отучила.

Мама сказала папе, что  советские  офицеры так  не могут говорить.  

Это  Антипартийно, не по ленински.

А мне  эта клятва  нравиться. Она,   хоть и антипартийная, но искренняя.

Я ужасно переживаю за вас.

Все девчонки в вас влюблены по уши.

-         Правда? – Вырвалось у Кольцова.

Вырвалось, как – то машинально и непроизвольно. 

Лейтенант, даже  покраснел, оказавшись в  таком  глупом для офицера положении.

А Серафима, придвинувшись к нему ещё ближе и,   стараясь, чтобы её не услышали родители, с  воодушевлением,  продолжала. –

-         Ах, эта женская любовь! Как она коварна!  Я за вас так переживаю.

-         Светка  Орлова,  из девятого Б,  в своём сочинении,  на тему  «  Герой моего двора  » написала  про вас. Представляете.

Ещё она написала, что вторая кобра, которая скрылась с места преступления, теперь будет мстить вам всю оставшуюся жизнь.

Когда мы будем писать сочинение на подобную тему, то я тоже  решила написать  о вас.  Заметьте, мама меня,  в этом вопросе, полностью поддержала.

Дорогой  Иван. Я так за вас переживаю!

Даже когда мне ставят плохую оценку,  и то я не расстраиваюсь до такой плачевной степени.

А, если эта кобра вас,  действительно, подкараулит и цапнет за палец? Тогда что?

Знаете, Иван…      

Кстати, вы мне позволите вас так называть?

Кольцов, в ответ на это, только утвердительно кивнул головой и негромко сказал. –

-         Разумеется.

А вы, разрешите  мне называть вас,  по – дружески,  покороче,  – Сима?

Серафима, приложив к его губам свою ладонь, остановила его. –

-         Осторожнее, Ваня. Нас могут услышать!  Т – с – с – с.

Не будем никому выдавать своих секретов. Даже родителям.

А теперь,  давайте, для верности,  в знак нашей дружбы, навеки скрестим свои мизинцы и, про себя повторим. - 

-    Клянусь воробьиной ножкой, что никогда не предам своего друга  (Ивана или  Симу)  и не брошу его,  до самой смерти,   в беде.

Нет, нет, воробьиную ножку  лучше убрать.

Вместо  этого,   давайте,  скажем – Клянусь небесами и всеми святыми!

Итак, приступим.

Вы говорите свой текст с моим именем, а я свой с вашим именем.

В этот  самый  момент, на колени к  Серафиме запрыгнул чёрный кот. –

-         Маркиз. Ах, ты  негодник!  Ты зачем  нам дорогу переходишь, а? 

Мышей ты не ловишь, потому что я отдаю  тебе, в тайне от мамы, свою колбасу.

Мяу!  Ты  моё счастье вздумал перечеркнуть, да?  

Ах, ты  разбойник! А, ну брысь отсюда.   

Чёрный кот, сообразив, что он здесь третий лишний, прыгнул на пол и нырнул под диван.

Серафима повернула своё озорное личико к  Кольцову –

-         Вы, Ваня, конечно, герой, но вам нужно отсюда или уезжать, или попросить у этой кобры прощения.

А, ещё лучше попросить прощения и  умотать отсюда в большой европейский город.

Например, Калинин.

Но это моё личное мнение.

Потому, что в больших европейских городах  пресмыкающиеся, как мне известно,   не водятся.

Я так беспокоюсь за ваше будущее, что даже соглашусь на то, чтобы эта кобра, вместо 

вас, укусила бы меня. Вы, лично, не против этого?

Кольцов,  услышав эти слова, схватил Серафиму за плечи. –

-         Отставить все разговорчики про пресмыкающихся.

Что значит -  укусила бы меня вместо вас?

Не верьте в эти предрассудки, комсомолка Серафима Калинина. Вас же, месяц назад, как приняли в  В Л К С М.

И, потом, я, вовсе, никакой не герой. И даже, наоборот!

 Я поступил, как трус, расстреляв беззащитную кобру в голодной степи.

Лейтенант, заметив, что Мария Ивановна и  Афанасий Северьянович с интересом наблюдают за ними, принял прежнюю позу и, чуть смутившись, тихо закончил. –

-         Герои не убивают  и не обманывают! 

Герои освобождают людей от вековых   предрассудков и  обмана.

Герои это те, кто  незрелых и слабых  людей делают личностями, внушая им, что слово 

человек   должно звучать скромно, ибо человек есть существо грешное!

               Опера закончилась.

Мария Ивановна, сняв пластинку и, не спуская глаз с Ивана и Серафимы, стала закладывать её в обёртку.

Полковник Калинин, переставив стул,  поближе к  молодёжи, с нескрываемым интересом следил за ними.

Он с удивлением, будто видел её впервые,  поглядел на  свою дочь.

А дочь его, по – детски надув розовые губки, отстаивала  право иметь своё собственное мнение перед младшим офицером Советской Армии. –

-         Ну и пусть.  Несмотря на то, что вы  сами записали себя в трусы, я так не считаю!

Я, всё равно, напишу о вас,  в своём сочинении, как о герое  нашего танкового полка.

Я всё  уже согласовала с мамой. 

И даже проконсультировалась у Светки Орловой из девятого Б.

Вы меня сегодня немного огорчили, Иван.

Но мы поклялись небесами  и  ссорится нам не пристало. Останемся друзьями, тем  более что и опера, уже, закончилась.

Пока они выясняли свои отношения, Мария  Ивановна накрыв стол в гостиной, подошла к молодым и пригласила их к столу. –

-         Молодёжь. Иван и Серафима. Предлагаю перейти из театра   столовую.

Афанасий Северьянович. Приказываю немедленно доставить эту перспективную молодую пару к  вечернему столу.

Там их ждёт торт Наполеон и по бокалу  шампанского.

А, что на десерт, пока не скажу .

За столом, как – то незаметно,  нить разговора оказалась в руках у главы семьи.

Серафима свой бокал шампанского отставила в сторону. –

-         Нет, нет,  товарищи взрослые. Алкоголь не для меня. И сигареты тоже.

Я не хочу отравлять свой организм. 

Когда меня принимали в комсомол, я дала слово никогда не употреблять спиртного и табака.

Афанасий Северьянович с удовлетворением  отметил, обратившись к лейтенанту. –

-         Вот, лейтенант Кольцов, видишь, какая принципиальная у меня дочка.

В кого она пошла,  я  и сам,  не пойму.

А ты, мать, что по этому поводу скажешь?

Мария Ивановна, засмеявшись,  ответила. –

-         В кого она пошла?  В мать родную –  в кого же ещё!

И глазки, и носик, и  фигурка – всё моё, всё наше, Афанасий.

-    Ну, да ладно, мать.  Дай, ка,    я поговорю, по душам, с лейтенантом.

А вы,  посидите   и послушайте нас.  

-         Я долго к тебе присматривался, Ваня, прежде чем начать этот разговор.

Скоро у нас в полку состоится  отчётно – выборное,   комсомольское собрание.

Мне, как командиру полка не всё равно кто станет комсоргом полка.

Я тебе уже   говорил о том, что хотел бы видеть  на этой должности, именно тебя.

Да ты, всё,  почему – то,  уходишь от этого разговора, лейтенант. Почему, объясни.

Кольцов, выдержав  на себе суровый взгляд полковника,  прямолинейно ответил ему –

-         Объясню, товарищ полковник. 

Я боюсь потерять квалификацию через два года.

Допустим, что меня выберут комсоргом на  этом  на собрании.

Это будет означать переход на партийно – политическую работу.

А оттуда возврата  на матчасть, к танкам, уже, не будет.

Оттуда путь один. В  Военно – Политическую Академию Ленина.

А у меня с матчастью  роман.  Даже не знаю, что и делать.

В разговор вмешалась Мария Ивановна. –

-         Отец, а ну - ка, наполни бокалы. Без шампанского тут не разобраться.

-         Лей, лей не жалей нашего бравого лейтенанта. Он молод. Здоров!  И  надёжен!

После этого она подсела поближе к Кольцову и,  изящным движением,   ударив своим бокалом по бокалу Кольцова, под  звон зелёного стекла, запела. –

-         Ах, Ваня, Ваня, Ванечка!  С ним случай бал такой. Служил  поручик  Ванечка у папы,

молодой.  Представьте себе, представьте себе,  он  танк свой бережёт. А  Сима,   Серафимочка его со  службы ждёт!  Тра – ляля – ля ля ля ля ля..

-         Мама. Ну, что ты такое выдумываешь?  Я никого со службы не жду.

Мне ещё рано женихаться.

А, что касается Вани, так я…       Так я….    Знаю его, как героя нашего полка, хотя он для меня герой нашего времени.

Выпалив всё это,   на одном  выдохе, Сарафима  выбежала из гостиной.

-         Старший лейтенант, Иван Кольцов. –

Мария Ивановна поднялась и, проводив взглядом свою дочь, игривым, легкомысленно – весёлым тоном, явно показывая своё расположение к нему,   произнесла. –

-         Ванечка. Не следует принимать  это заявление моей дочери всерьёз.

Она, пока, ещё   гадкий  цыплёнок. 

Но через три годика этот гадкий  цыплёнок превратится в  принцессу Серафиму.

Поверьте мне на слово, Ванечка, что эта принцесса  будет вас ждать,  вот у этого окошка с геранью.

Она, погладила  Кольцова по русой голове и тихо добавила. –

-         Это моя самая заветная мечта. Имейте это в виду,  старший  лейтенант, Кольцов Ваня.

Кольцов, никак не ожидавший такого поворота, растерялся. –

-         Конечно, Мария Ивановна!  Три года – срок не большой. Я понимаю, о чём вы говорите. 

Мы,  с Серафимой, даже поклялись небесами  дружить до самой смерти.  Вот…

Только  я не пойму одного.

Вы, дважды,  назвали меня  старшим  лейтенантом.

Почему?  

Ведь я лейтенант.  Приказа о присвоении мне приставки старший ещё не было.

-         Был приказ! -  Оборвал его полковничий голос.

Завтра, но утреннем  построении полка, начальник штаба его зачитает.

Серафима.  А, ну – ка,  поди сюда. Мать давай  сюда погоны.

Сима. Сколько я могу тебя ждать!  Раз вы поклялись. Раз пошло такое дело. Раз вы сами догадались, то пришивай,  дочка,   новые погоны своему другу, который, значит, с тобой до самого гроба дружить,  теперь,  будет.

Кольцов, ошеломленный этими  известьиями, медленно опустился на стул. –

-          Да, нет!   Спасибо.  Я  и сам  пришью их. 

Мария Ивановна вышла из комнаты и через минуту вернулась с Серафимой.

В руках  она держала погоны старшего лейтенанта.

Серафима, взяв у матери погоны, подошла к Кольцову. –

-         Ваня.  В знак нашей дружбы, я  пришью вам погончики. 

А ну, снимайте китель. Но, предупреждаю сразу, целоваться мы с вами, как это делают некоторые старшеклассницы, пока, не будем.  Это антипартийно!

Мама и папа. Я понимаю, что вы мечтаете  о том, чтобы я стала невестой  Ивана.

Я, может быть,  и сама  об этом думаю по ночам, когда дождь начинается. 

Но, я и вас предупреждаю, что  женихаться, то  есть целоваться с ним,  я начну только после окончания  медицинского института.

Ваня. Вот стану я хирургом, тогда -  пожалуйста. А до этого – ни, ни.

У меня характер железный, мамин. Зато  амбиции генеральские, папины.

А сейчас я скреплю наш дружественный договор печатью.

Это не оттого, что моя мамочка так желает.

Я сама так решила, потому что мои нервы не из белка, а из железа.

И запомните,  Ваня. Это вам аванс на долгие годы  терпения и ожидания  большой любви от меня.  

Так что придётся вам попотеть и потерпеть, чтобы заполучить меня! А, возможно, и поплакать.

Мамочка, я всё правильно сказала, или нет?

-         Всё правильно, детка.

Ты у меня просто  золотце.  Только запомни одну простую истину, дочка.

Свой железный характер женщина должна  проявлять только по отношению к посторонним мужчинам.

Но, к любимому человеку, к мужу,  нужно быть мягкой, как воск! 

Даже когда тебе невмоготу.

Даже, когда ты умираешь. 

Переступи через себя и расплавься, когда он, вернувшись с  охоты, то бишь  со службы,   и,  бросив к твоим ногам добычу,  обнимет  тебя своими железными лапами.

И не требуй от него, в этот момент,  ласковых слов.

Они, мужчины,  на них не горазды!    И жёны   им нужны   не всегда.

Если не хочешь пойти по чужим рукам и стать, не приведи Господь,  циновкой, о которую  начнут вытирать ноги,  всё кому  только  не лень.

Заруби себе это на носу.     

Ну, что стоишь и  хлопаешь глазками.

Подойди к Ивану и поцелуй его в щёчку.

И прочь от него,  пока не  окажешься в  институте. Ну, смелее, мой гадкий цыплёнок!

Серафима, побледнев, приблизилась к Кольцову и, смешно вытянув в трубочку свои губки, ткнулась,   в его  поросшую пушком,  щёку. –

-         Ваня, может вам неприятно, что вас целует гадкий  цыплёнок?

А, если я так и останусь гадким утёнком и метаморфозы с моим превращением в  принцессу,  не произойдёт, вы будете со мной дружить, или бросите меня?

Мать, как – то, сразу помрачнев, дрогнувшим голосом певицы, произнесла. –

-         Ваня, отнесись ко всему  этому с  некоторой долей иронии.

Я  не скрываю  того,  что хочу,   чтобы именно ты стал мужем моей дочери. 

Говорю об этом тебе, как  на исповеди!  Как перед Всевышним заявляю!

Ну, а там, как получиться.  Ты нам, ничем не обязан. Знай это.  Коли разведёт вас с ней эта коварная жизнь людская, мы тебя  обвинять  и проклинать не будем.

Жизнь она, никого не жалеет. Ни генералов, ни генеральских дочек.

Старший лейтенант Кольцов, не сводя своих синих глаз с Серафимы, услышав эти слова, решительно встав, снял с себя китель и подал его Серафиме. –

-         Сима пришивай погоны.  А я поднимаю бокал за твоих родителей.

За вас Мария Ивановна. И за вас товарищ полковник.

Вы, Мария Ивановна, как две капли воды похожи на мою маму. Она, как и вы, умна и непреклонна.

А ты, Серафима, никакой не гадкий цыплёнок. Мама так тебя в шутку назвала.

Ты,  ещё просто,  малышка. Ты, пока ещё Пчёлка, которую  гены, со временем,  превратят в белую лебедь.

Скоро, очень скоро, ты станешь такой же красивой и  изящной, как твоя мама!

Все трое выпили и снова сели за стол.

Серафима стала пришивать погоны. Афанасий, же, Северьянович разоткровенничался, что происходило  с ним   не часто. -

-         Ну, хорошо, Иван.  Не лежит у тебя душа к комсомольской работе –  и не надо! 

Это мать мне все уши прожужжала – будет жить в чистоте и почёте. 

Рот закрыл и рабочее место убрано.

Я её понимаю. Она нежное создание и хочет сделать, как лучше.

Она, по -  своему,  права. Хотя  чистой, вся эта   партполитработа,  не может быть по  определению.

Они немало дров наломали и наплели, простакам, на своём веку.

Да и заплечных дел мастерам, в своё время,   подсобляли  неплохо…

Не хочешь быть комсоргом  - И не надо.  Сейчас для тебя другие перспективы открываются.

Дело вот в чём.  Собирайся – ка ты,  старший лейтенант, в путь дорожку.

Меня переводят командиром дивизии в один из подмосковных гарнизонов.

В общем,  я  иду с повышением на генеральскую должность.

Но, об этом, пока, ни   гу,  гу.  

А, вдруг,  не переведут!  Что тогда. Будь здоров карька!

Не - е – т.  Посмешищем стать я не хочу!

-         Так, вот. Как переведут, я заберу тебя, отсюда, к себе, на должность командира

танковой роты.

Мать, конечно, настаивает на  своём  и хочет, чтобы   ты перешёл на комсомольскую работу. Но, у тебя есть, кое – какие,  шероховатости в биографии, поэтому  на командной  технической должности  тебе будет попроще.

Кольцов, желая  поблагодарить полковника, стал приподниматься с места. –

-         Спасибо, товарищ…

Однако, командир полка резко остановил его. –

-         Садись. Ты не на службе, а у меня дома.   Спасибо  своему ангелу – хранителю,

Марии Ивановне,  намажешь на щёчку, если потребуется.  

Это она выделила тебя из  хора танкистов – фигуристов. 

Я и сам давно заприметил, что ты парень, с огоньком, с открытой всем  ветрам,   домотканой  русской душой.

В меру    грубошёрстный.  И мягким можешь быть, как  церковная свеча, когда загоришься, чтобы помочь кому – то.

Со смыслом в голове!  А без этого,  ключ к солдатскому сердцу не подберёшь.

Без смысла в голове не живёт и соловей.

За это мы, Калинины, тебя и ценим, Иван саркандский.  Мы будем петь, а ты, на аккордеоне,  мелодии  нам будешь выводить.

Цыганочку с выходом, если надо,  сбацать  можешь, по торжественному случаю.

И яблочко. И чардаш.

И среди танкистов ты первый  лётчик налётчик.

Затем полковник перевёл взгляд на дочь и с улыбкой сказал –

-         А что касается вот этой швеи – гимназистки, которая  сейчас учится  держать в руках своих  иголку, прилаживая к твоему кителю погоны,  то ты  веди себя с ней естественным образом. 

Ну, как вроде бы, ты ей старший брат.

Словом,  оберегай её  и не морочь ей голову, без надобности.

Это я тебя,  уже, как отец прошу.

В общем, до окончания института, ты её не трогай!

Понял, старший лейтенант, или не  быть тебе  капитаном.

-    Даю вам, товарищ полковник, честное слово. Не трону

Мария Ивановна, подсказывая,  дочери, как правильно расположить погон на кителе, прислушивалась к тому, что говорил её муж, бросая быстрые взгляды  в его сторону.

И, всё - таки, последнюю точку на этом вечере поставила она. –

-         Ваня, как точно выразился Афанасий Северьянович!  Береги Серафиму и не морочь ей  головку никогда.

Не ради дочки своей мы вытащим тебя, из этих полевых условий,  в Большой  театр,

как в большую цивилизацию.

Армия это ария для одного голоса.

Для голоса командира!

Из этой оперы, как из пластинки шестьдесят шестого года выпуска,  в Большой театр  выйти не так то просто.

Так вот, благодаря голосу папы, мы приглашаем тебя в Большой театр, как  порядочного и талантливого офицера.

В  театре придворной дивизии,  куда ты с нами поедешь,   служить не так – то просто, 

но мы  тебя  там,  в обиду не дадим.

Мы тебя  в Калинин  переведём, а  остальное будет зависеть уже от тебя самого.

 

Танковая  колонна  Кушкинской  дивизии продолжала стоять на шоссе у Ташкепринского  водохранилища.  

Стремительно начали сгущаться сумерки.  

С предгорий потянуло холодом.

Вскоре всё воинство  и грозную технику  накрыла  тёмная,   южная ночь.

Кольцов выставил охрану и вернулся к своей боевой машине.

Вместе с охраной бодрствовали только дежурные радисты.

Он хорошо понимал, что это его последняя мирная ночь, когда можно  беззаботно поспать.

Командир роты влез в танк и задраил люк.  Экипаж уже спал. 

Расположившись на своём месте, он попытался заснуть, но тщетно.

 Ему вспомнился один из вопросов механика – водителя Васецкого, который он ему задал « на сон грядущий ». 

Вопрос был неожиданным и смутил его настолько, что он не смог ответить на него откровенно.

Сержант, с какой – то, потаённой  грустью, вдруг начал перед ним исповедоваться. –

-         Товарищ майор.  Не могу понять, что со мной происходит. 

Как перед страшным боем, вдруг, вспомнил все свои грехи и тех людей, которых обидел,  вольно или невольно.

Может быть,  меня завтра убьют…    

Ведь завтра  - в бой, что бы  там нам не говорили про  мирный ввод войск.

Кольцов только пожурил его. - 

-         Сейчас все мы  грехи  свои достали из – за пазухи, сержант. Не ты один про них вспомнил.   Все,  у кого совесть не умерла, сейчас вспомнили про них. 

И это хорошо!  Так что залезай в боевую машину и выспись напоследок. 

И про смерть мне больше не вспоминай. Приказываю.

               И вот теперь, разговор этот не давал ему покоя.

Ему вспомнилось растерянное и испуганное лицо учительницы русского языка  Кривосеенко. 

Он учился тогда в  восьмом классе.

Учительница пришла на урок и принесла  диктанты.

Мягко говоря,  они с недоверием относились  друг  к другу. 

Она недолюбливала его, а он, в свою очередь, её. 

Муж у неё был первым секретарём районного комитета партии, что давало ей  свободу быть мягкой к любимчикам и  жёсткой к другой категории  своих  учеников.

Кольцов развернул свой диктант и увидел, что ему поставлена четвёрка за одну единственную помарку.

Он заглянул  в работу своей соседки Вали Кизиловой. У неё было несколько таких помарок и одна стилистическая ошибка – неправильно поставленная запятая.

Однако   работа  её была  оценена  на пятёрку.

Он вспыхнул и, не отдавая себе отчёта, громко, на весь класс, сказал, имея в  виду учительницу. –

-         У,  сука!

Двадцать семь учеников, услышав это, затаило дыхание.

-         Иван. Ты,  это меня назвал сукой? – Бросилась к нему учительница, с белым, как  свежевыстиранная простыня,  лицом.

И, впервые в  жизни он солгал. –

-         Я  сказал это на оценку.

Двадцать семь учеников облегчённо вздохнули, а учительница послала его за родителями. 

Он считался  лучшим учеником школы и был председателем пионерской дружины  этой школы.

Когда он вернулся в класс вместе с матерью, учительница, к его великому изумлению, начала его расхваливать, даже не упомянув об инциденте.

Правда, сделала она это на перемене, когда в классе, уже,  никого не было.

Но обиду свою она затаила до поры, до времени.

На выпускных экзаменах,  в  одиннадцатом  классе,  Кривосеенко,  ставшая,  к тому времени,  директором школы,  поставила Кольцову за сочинение, в котором не было ни одной ошибки, четыре балла и лишила его золотой медали. 

 Он не долюбливал её, а она его!   

                           

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                       Глава   девятая.   

 

 

 

 

 

 

 

                                                       ВЕРНИТЕСЬ   ЖИВЫМИ. 

 

 

 

Колонна советских войск, вошедшая в Афганистан из Термеза,  прошла Таш – Курган, который находился километрах в восьмидесяти от советской границы.

Дорога,  с хорошим бетонным покрытием,  петляя между гор, поднималась всё выше и выше.

На одной из вынужденных остановок, начальник штаба тыла  подполковник Арсеньев пересел из штабной машины в Б Р Д М.

Он, по – прежнему, находился в  самой голове колонны.

Внезапно над, изрыгающими выхлопные газы  танками, автомобилями и тягачами, появился   вертолёт Ми – 8.

С этого вертолёта, через громкоговоритель, что – то кричали, обращаясь к кому – то из  командиров.

Но, во всеобщем шуме, временами,  перерастающем в грохот,  слов невозможно было разобрать.

Арсеньев, на всякий случай, вылез на броню и стал прислушиваться к  тому, что выплёвывал  сверху громкоговоритель.     

Но, вот вертолёт стал приближаться к его боевой  разведывательно  – дозорной  машине.

Теперь, уже, было слышно, что разыскивали именно его. –

-         Внимание!  Внимание!  Начальнику штаба тыла ограниченного контингента

обозначить своё местонахождение красной ракетой.

Внимание. Внимание. – Надрывно кричали с небес. –

Обозначьте себя  красной ракетой!

Арсеньев начал размахивать руками, стараясь привлечь к себе внимание. 

Затем  приказал одному из сержантов. –

-         Сержант. Дать красную ракету и обозначить себя.

Ракета, шипя, поднялась в воздух.

-         Б Р Д М – стоп! – скомандовал  подполковник.

Боевая машина, резко затормозив, остановилась.

Вслед за ней, остановилась и  вся колонна.

Вертолёт,  приблизившись к ним, завис в воздухе. 

Вниз полетела верёвочная лестница и последовала команда. –

-         Начштаба  тыла О.К.В.  приказано покинуть колонну и подняться  в вертолёт.

Повторяю. Начальнику штаба  тыла  немедленно подняться  в вертолёт.

Арсеньев, захватив с собой,  самое  необходимое, ухватился за перекладину и полез вверх, по раскачивающейся в разные стороны,  как маятник, лестнице.

Оказавшись в кабине вертолёта, от командира экипажа, Арсеньев узнал, что его приказано доставить на термезский военный аэродром  Кокайды.

Вертушка, развернувшись, понеслась  назад  к Аму – Дарье.

Река Аму – Дарья, единственная в мире река, имеющая три названия.

Часть её, от истока до  Термеза, называется Пяндж.

Второй участок этой реки, от  Термеза до  Чарджоу, называется  - Аму. 

И последний отрезок её, от Чарджоу до впадения  в Арал,  имеет название  Джейхун.

Арсеньев знал, что река Аму – Дарья  имеет свой аналог в Соединённых Штатах  Америки.  Этим аналогом является река  Миссисипи.

У них обоих имеются двойные течения и идентичные  водные обитатели, от креветок,  до крупных рыб.

 

В Кокайды  Арсеньева ожидал  новый приказ Командующего контингентом  -  срочно вылететь в  Ташкент для решения  вопросов по снабжению афганской  армейской группировки боеприпасами, горючим, обмундированием и продовольствием.

После решения этих вопросов ему надлежало,  вылететь  из столицы Узбекистана в Кушку.

 Оттуда,  двадцать восьмого декабря, совместно с группой офицеров  Генерального штаба и  Туркестанского военного округа, организовать ввод второй части советской группировки  на  территорию Афганистана.

В Ташкенте ему потребовалось  около двух суток, чтобы  развязать  весь  узел проблем.

               В Кушке аэродрома не было, поэтому ему пришлось,  сначала,  вылететь  на Ан – 12 в  Мары, а уже оттуда на штабной  автомашине Волге добираться до Кушки и далее до  Ташкепринского водохранилища, где ожидала своего часа, чтобы войти в Афганистан,  вторая часть  войсковой группировки.

Его попутчиком,  при перелёте в  Мары, оказался член Военного совета генерал – майор Роднин, который только что вернулся из Москвы.

Он немало удивил Арсеньева некоторыми известиями из Москвы. –

-         Откровенно говоря, подполковник, меня настораживает некоторая незавершённость, а порой и непродуманность, многих решений, по поводу ввода  советских войск в Демократическую Республику  Афганистан, принимаемых на самом верху.

У меня сложилось мнение, что и в руководстве страны, и в  Генералитете, так и не сформировалось единого и чёткого плана по всему комплексу наших действий в  этой стране.

Говорят, что из одной бани разных вестей не бывает!

Но только не у нас. У нас бывает! 

Это  плохо!  Плохо, прежде всего,  для   наших солдат и офицеров, которые  надолго войдут и останутся в  чужой стране со своей, не очень понятной,  интернациональной миссией.

               Генерал Роднин,  изучающе посмотрел на  подполковника Арсеньева. 

Но тот молчал. Ему и самому многое было непонятным, но он списывал это на  обычную предстартовую неразбериху, с которой начинаются все войны в мире.     

Арсеньеву, для того чтобы  поддержать разговор,  пришлось бросить короткую реплику. –

-         Мне кажется, товарищ  генерал, что, со временем, всё утрясётся.

Однако, генерал был с ним не согласен. –

-         Да утрясётся ли, подполковник?  В Афганистане наши войска раздробят по отдельным гарнизонам и заставят уйти в глухую  оборону.

Боевые действия и любая оперативная инициатива, с нашей стороны, как вроде бы не запрещены, но и не поощряются.

Роднин достал из портфеля  небольшой термос. Налил в крышку густого ароматного чаю и подал его Арсеньеву. –

-         Угощайся, подполковник.

У меня пересохло в глотке, после того, как я побывал в Москве и послушал там  вершителей наших судеб.

А сейчас, уже, и вершителей судеб афганцев.

Арсеньев, поблагодарив генерала кивком головы, выпил тёплый напиток и предложил, отстёгивая фляжку. –

-         Могу предложить, товарищ член Военного  Совета Армии, кое – что и позадиристее.

Коньяка нет, а вот флотского молочка  налить могу.

Без него под пули настоящий солдат не полезет. 

Это средство от всех бед, как от внутренних, так и от наружных паразитов.

Генерал, улыбнувшись, отклонил предложение. –

-         Было бы странным, если бы у самого начальника штаба тыла, в походной фляге остывал чай. 

Спасибо. Хочу пересечь родную  южную границу абсолютно трезвым.

Всё – таки исторический момент!

Вот, когда меня прижмет зубная боль, то я к твоей фляжке обязательно приложусь, Алексей Владимирович.  Безотлагательно припаду.  А сейчас  потерплю.

-         Зубная боль у нас, генерал – майор  обязательно появиться, когда мы залезем на

      бугор.

А, вот, когда будем переходить границу С.С.С.Р., то пограничники нас,  без  русской чарки, на ту сторону не пустят.

Это вне всяких сомнений. – 

Сквозь шум моторов,  кричал  ему Арсеньев. –

-         Как говорят, в таких случаях,  казахи и узбеки, без джюз  грамм  здесь не обойдётся.

Генерал Роднин, подняв крышку от термоса вверх, спросил его. –

-         Джюз грамм, как я понимаю это солдатская фронтовая порция спиртного?  Понятно.

-         Насколько я понял вас, товарищ генерал – майор, вы без особого оптимизма смотрите на эту военную компанию? –

Задал вопрос  генералу Арсеньев.

Роднин, уколов взглядом в своего попутчика, с минуту молчал, будто чего – то, опасаясь. Однако, уверенность в своей правоте  взяла верх над осторожностью. –

-         А, как же!  Для оптимизма не вижу оснований, подполковник.

Несколькими дивизиями мы  афганцев из феодального строя в  развитой социализм не вытянем.   Нет, это напрасный труд!

А, про демократию и говорить не приходиться.

-         Это, ещё почему? -   Снова напряг голос Арсеньев.

-         Да, потому, мой друг, что  демократии, как таковой нет нигде.

Демократия это, всего лишь, красивая игрушка, с помощью которой творятся  самые  грязные дела в этом мире. 

Эта сказка для детей с соблазнительными картинками.

Демократии нет, подполковник. 

А, социализм, хоть и в извращённой форме, но есть!

Я пессимист не потому, что предрекаю  поражение  нашей стране в Афганистане.

Я предрекаю,  прежде всего, поражение нашей  престарелой и недееспособной державной власти.

Генерал вынул из кармана шинели носовой платок и, вытерев губы, продолжил. –

-         Представь себе такую реалию.

Двадцать четвёртого декабря маршал Устинов доводит, до руководящего состава Вооружённых Сил страны,   решение о вводе войск в Афганистан.

Ты знаешь, как он это делал.  Нет, не знаешь! 

Рассказываю, как было дело.

Устинов, на этом совещании, все задачи Генеральному Штабу и Командующим Видам  Вооружённых Сил ставил устно.

Официальных документов, где бы ставилисьбоевые задачи, как это положено, при  начале боевых действий, нет!

Все распоряжения отданы устно.

Чего, или кого они там испугались, подполковник?  Как ты полагаешь?

Арсеньев, помолчав несколько секунд, перехватил у генерала инициативу. –

-         Скажу вам, как  истинный оптимист, генерал.  Они  не бояться.

Они хорошо понимают, что тремя, четырьмя дивизиями  невозможно изменить жизнь в этой стране.

А,  засадить туда тридцать дивизий, чтобы добиться успеха, они, тем более не могут, потому, что  Советский Союз разваливается на гла - зах.

Он рухнет, и у них,  там, не  хватит сил для собственной защиты.

Власть это  чувствует. Власти этого не хотят.

Я лично боюсь вот чего. 

Арсеньев, подсев поближе к  генералу, стал заканчивать. –

-         Для меня трагедией, генерал,  может быть только  одно. 

Нас продержат здесь энное количество лет. Это, как дважды два четыре.

Но, когда мы вернёмся к  родному очагу, там сторонники дикого капитализма будут  социализм  перековывать в  западную демократию и грабить нас.

Нас встретят очередными сказками,  картинками раскрасками и, в который раз страну обдерут, как липку.

И всё это сделают под лозунгом. -  За демократию без КПСС.  

В результате, мы потеряем всё – и свой социализм, и страну, и  демократии  не увидим, поскольку это эфемерное понятие, подобное доллару.

Американцы сбросили атомные бомбы на Японию. И демократия у них от этого только помолодела и похорошела.    

-         А, вот для японцев и всего остального мира это вовсе и не демократия, а  бомбёжка!

Вот, во что я  верю и не верю, генерал. И вот,  чего я боюсь, словно мальчишка.

 

На военном аэродроме в Марах и обоих ожидала  белая штабная Волга, на которой они, глубокой ночью двадцать  восьмого декабря,  добрались до места сбора всей группировки войск у Ташкепринского водохранилища.

Всё шоссе было так забито танками  так, что их Волга не смогла двигаться дальше.

Танки Т – 55 и Т – 62  стояли на  дороге  в несколько рядов.

Танкисты, закрыв  люки,  спали так крепко, что их невозможно было разбудить.

Тогда Арсеньев  снял с плеча автомат Калашникова и принялся колотить прикладом по броне. –

-         Бойцы!  Где здесь  находится командир полка?

Я начальник штаба тыла армии.

Сообщите  местонахождение своего командира.

Так, на пару с генералом  Родниным,  в кромешной тьме, они долго ходили от танка к танку, пока не    услышали. –

-         В следующем танке находится комроты  майор Кольцов.

От этого известия,  у Арсеньева радостно забилось сердце. –

-         Ага, значит  Иван уже  здесь, в походной колонне.

Арсеньев подошёл к боевой машине и ударил  автоматом в борт. –

-         Внимание. Командиру роты майору Кольцову срочно явиться к подполковнику Арсеньеву.

Вскоре, люк танка открылся и из него показался тёмный силуэт.

Арсеньев забрался на броню и обнял Кольцова. –

-         Честно говоря, не ожидал встретить тебя здесь.

Не знаю, плохо или хорошо, что  ты здесь, в предбаннике войны, но я рад тебя видеть, чёрт тебя  побери.

Как там наши прекрасные дамы?   Всё также  кружат головы нашему брату?  Ну, да ладно,  потом расскажешь.

А сейчас свяжись, по своей рации,  с командиром полка и попроси его, чтобы он дал команду своим танкистам, освободить часть шоссе для проезда моей машине.

Мне с генералом нужно проехать  в погранотряд  и организовать продвижение  группировки через границу.

А, вообще – то,  дай, ка,   я  сам с ним  переговорю.

Подполковник  влез в  броню и связался  с командиром полка.

Колонна мгновенно ожила. 

Танкисты стали запускать двигатели и освобождать место для проезда на дороге.

Минут через двадцать проезд был освобождён.

За это время Арсеньев и Кольцов успели переговорить

Сообщение о разрыве отношений с Серафимой, больно ударило по Арсеньеву.

Он, сразу, даже, не мог поверить в это. –

-         Майор. Что угодно. Только не это!  Ты, случайно не шутишь?  Для меня твои отношения с  Серафимой казались вечными и незыблемыми, как  и то,  что  земля  вращается вокруг  солнца.

-         Эх,  не думал, не гадал я, что с этим печальным известием мы,  с тобой,  через несколько часов,  отправимся на войну.

Многое повидал я в своей жизни, но такого ещё не встречал! 

Не верю я в это, Иван.  Ну, не могу  я в это поверить.

Он ещё долго сокрушался по этому поводу.  Кольцов  мрачно  молчал.

Наконец,  подполковник перешёл к делу. –

-         Ну, да  хватит об этом. 

Ситуация такова, Иван. 

Я назначен командованием начальником штаба тыла армии, или ограниченного контингента. 

Должность эта генеральская, с лампасами, но хлопотная и неспокойная.

-         В долине Пули – Хумри, перед перевалом  Саланг,  будет  создаваться  войсковая перевалочная  база материально – технического снабжения армии.

Там, очевидно, и будет  находиться моя ставка.

Но, кроме этой базы,  в Афганистане  их будет создано ещё, как минимум, две.

Мотаться мне  придётся по всему Афгану.

Новый год мы с тобой, скорее всего, встретим в Шинданде, где будет стоять один из наших гарнизонов.

Жить придётся в палатках. Все удобства на улице.

Из танка или укрытия, лишний раз не высовывайся.  

Побереги себя для Серафимы. Надеюсь, что всё у вас устроится.

А я поберегу себя для твоей сестры.

Люблю я  её, Кольцов!  Люблю  безумно. Даже стыдно признаться тебе в этом.

Скрутила меня твоя сестра Полина в бараний рог, а я ей пока не шибко  интересен.

Но я надеюсь   на  лучшее.  На то, что мы с тобой породнимся, Иван.

Вот такой я оптимист, по жизни, майор.

               Кольцов, выслушав Арсеньева, начал было благодарить его за помощь, но тот остановил его,  не дав закончить  фразу. –

-         Нашёл,  за что благодарить! Оставь это, майор.

Помог на войну ему попасть!  За это не благодарят, Иван. Не распускай слюни. Останемся мужиками.

Мне тебя надо благодарить за Полину.

Увидел я её и преобразился. Никогда со мной такого не случалось.

Оказалось, что я  и не знал, что  такое любовь!  Нажил с  женой двоих детей, а любовь прошла   стороной  от меня.

Представляешь, возвращаюсь из командировки домой, а жена мне ставит условие;  выбирай  Арсеньев, или я, или твоя мать.

А, что произошло, не объясняет.

Я поехал к матери. Она тоже не хочет говорить на эту тему.

Вообщем я выбрал мать. Собрал чемодан и переселился в  офицерскую гостиницу.

Арсеньев, хлопнув друга по плечу, стал прощаться. –

-         Ну, всё, Ваня. Мне пора.  До встречи в Шинданде.  Держи ухо востро и лишнего не болтай.

И здесь, тоже, есть  глаза и уши.

Повторяю. Побереги себя для Серафимы. Вы с ней сотворены, чтобы жить в одной оболочке.

-         Алексей, а чихать то хоть, мне можно здесь?  -  Улыбнувшись, спросил Коьцов.

-         Можно, но только в отсутствии начальства.

Этой же ночью,  войска двинулись к  советско – афганской границе.

На следующий день, двадцать восьмого декабря  Арсеньев встретился с начальником пограничного отряда полковником Коршуновым.

Колонны замерли, ожидая открытия  пограничного шлагбаума.

Арсеньев прошёл вместе  с  начальником погранотряда  в здание, захватив с собой папку со списками личного состава, на который  у него имелись  специальные пропуска  для перехода  границы. 

Арсеньев  передал эти документы пограничникам. 

После этого  он,  обратившись к  полковнику Коршунову, сказал  -

-         Пропуска имеются на всех, кроме меня самого, поскольку я  имел пропуск на переход границы в районе Термеза.

Меня отозвали с территории Афганистана и направили сюда.

Так что мой пропуск действителен только на термезском  направлении.

Начальник погранотряда  успокоил его. –

-         Товарищ начальник штаба тыла.  Не беспокойтесь. Мы вас пропустим  в Афганистан

и с этим  пропуском. 

Пропустим всех,  до единого.

Только вы вернитесь оттуда живыми и здоровыми.

               После этого полковник Коршунов отдал приказание начальнику погранзаставы. –

-         Капитан, а ну подать сюда бутылку русской водки и стаканы. Наши братья идут на войну и мы не можем,  не  выпить с ними на посошок. 

Когда в стаканы плеснули водки, Коршунов поднял свою  посудину. –

-         Товарищи  генералы  и офицеры! На посошок. Выпьем за то, чтобы вы вернулись оттуда живыми!

Чокнулись. Тонко зазвенело стекло.

Рядом с Арсеньевым стоял генерал Роднин. Он,   опорожнив стакан, крякнул и,  не закусив,  воскликнул. –

-    Вот, за это грех не выпить!

       

Полковник Коршунов отдал приказ начальнику пограничной заставы.  –

-         Капитан. Открыть дорогу в Афганистан для  советских дивизий!

Пограничники подняли шлагбаум и колонны советских войск, в соответствии со своими номерами, вклинившись в горы,   вошли  в тринадцатый век.

Здесь, на Кушкинском направлении, в отличии,  от  направления Термезского,  мотоциклисты Царандоя  советские дивизии не встречали.

Колонны пятой мотострелковой дивизии генерал – майора Шаталина, надрывно гудя двигателями, покатили к границе, чтобы  войти в афганские города  Герат,  Шинданд и Кандагар.

 

На обочине шоссе, у одного из поворотов, за которым открывалась пограничная полоса, стояли русоволосые мальчик и девочка.

И мальчик, и девочка  были слепы.  Мальчик играл на гармони. В руках у девочки  была русская балалайка.

Высокими, протяжными голосами они пели песню. Внизу, на земле лежала солдатская шапка.

 

                    Катятся танки. Ревёт вертолёт

                    Следом солдатик к Кабулу идёт.

                    Чёрным хлебом жив,

                    Он на Волге жил

                    Он оставил там

                    Василёк во ржи!

                    Ты прощай, прости,

                    Ждёт меня Афган.

                    Звать тебя  Василь,

                   А меня Иван.

 

                    Ахают мины.  Пули. Жара

                    Нож из ночи.  Пережил всё солдат.

                    Твои  мать, отец

                    Не уснут вовек.

                    А ты в ад попал,

                    А тебя всё нет.

                    В поле рожь стоит,

                    Как трава густа.

                    И цветок во ржи

                    Тебя ждать устал.

                   

                   

                    Бронь прогорела. Разбит Ми восьмой. 

                    На дно ущелья упал рядовой.

                    Среди скал чужих

                    Он в крови лежит

                    Он здесь год стоял,

                    А теперь лежит.

                    Крест и бинт тугой

                    На твои пять ран.

                    Ты вставай, не спи,

                    Рядовой Иван.

                   

                    Катятся танки. Ревёт вертолёт.

                    Смерть по пятам за героем идёт!

                    Чёрным хлебом жив,

                    Ты на Волге жил.

                    А теперь вот тут

                    Среди скал лежишь.

                    Ты прощай, прости

                    Брат мой корефан

                    Звать меня  Василь,

                    А тебя Иван.

 

                   

                    

     

Когда боевая машина майора Кольцова, стала приближаться к  слепым певцам, он, вынув из кармана куртки юбилейный советский рубль, с изображением Ленина,  и на ходу, бросил его под ноги  детям, стремясь попасть в шапку.

Но промахнулся.  Монета, ударившись о землю, подскочила и покатилась, по инерции, в кювет.

Но мальчик, продолжая играть на гармошке и петь, не дал  ей этого сделать.

Он, ловко выставив ногу, задержал монету возле себя.

Тяжёлый танк, громыхая гусеницами, промчался мимо слепых артистов.

Кольцов, не утерпев, оглянулся, чтобы,  запомнить мальчика и девочку.

Со всех танков,   в солдатскую шапку,   летели  монеты.

Они пели песню, которую он написал сам.

Бросали  монеты  все командиры, стоящие в  люках. Бросали бойцы сидящие на броне.

Как эти дети оказались здесь,   никто не знал!

 

Когда  танковая рота  майора Кольцова,  находясь на афганской территории,  проходила мимо крепости  Кушк,  построенной русским царём,  неподалёку от границы, он  по танковому переговорному устройству рассказал её историю всему экипажу, обратив  на это  и внимание своего  земляка, механика – водителя  Васецкого.

-         Бойцы, кто из вас знает историю этой крепости?

Васецкий, чего молчишь?

-         Да, откуда же мне знать, товарищ майор, почему наш царь построил крепость на афганской земле?  Мы, ведь,  сейчас,  находимся  в Афганистане.

-         А, где же ещё?  Конечно в Афганистане! - 

-         С возмущением  воскликнул командир роты.

Уже несколько часов, как мы  находимся за границей.

Кольцов, откашлявшись,  охрипшим голосом принялся за свой рассказ. –

-         Читал я об этой, то – ли легенде, то – ли были,  ещё в школе. 

Но помню её до сих  пор.

Та земля, на которой стоит сейчас эта крепость, была когда -  то,  территорией  Российской империи.

По приказу царя, здесь, на границе с Афганистаном, и построили эту крепость Кушк.

Затем, при случае, русский царь подарил эту крепость вместе с землёй,  афганскому королю.

По законам того времени, король, в знак благодарности,  должен был сделать ответный подарок.

И он подарил нашему царю живописное место под Ашхабадом.

Говорят, что, позже, там был построен санаторий  Фирюза.

Вот и вся история, товарищи воины - интернационалисты!

 

Новый, 1980 год подполковник Арсеньев и майор Кольцов встретили в Шинданде.

Местное население отнеслось  к советскому воинству настороженно.

Безусловно, что среди афганцев было немало и таких, кто встретил к  приходу советских войск  доброжелательно.

 

На окраине города  Шинданда распологался афганский аэродром, где базировался    истребительный полк  самолётов  МиГ – 19  афганских В.В.С.

Рядом с этим полком разместили и советский гарнизон.

Наши офицеры и солдаты, не без удивления разглядывали устаревшие  и давно снятые с вооружения образцы советской военной техники и оружия, которыми был укомплектован афганский гарнизон.

               После того, как они наспех обустроились, в  сооружённом своими руками, палаточном городке, Кольцов подвёл Арсеньева к  одной из советских машин противовоздушной обороны  аэродрома  -  ГАЗ- 2А,  со  счетверённым пулемётом Максим. – 

-         Алексей, смотри. Да это же наша полуторка времён Великой Отечественной войны.

У нас,  её  сейчас можно увидеть только в музее.

Она, ещё,  в хорошем состоянии, судя  по внешнему виду.

А вон там, слева стоят наши танки Т – 34 и Т – 54.

Они вернулись в расположение своего, зарытого в землю по самое горло, гарнизона, в центре которого находилась радиостанция  Р. – 125.  

Рядом с ней  были вырыты окопы, для солдат и офицеров, на случай обстрела.

Арсеньев, как более опытный, посчитал своим долгом предупредить Кольцова. –

-         Иван, ты,  если начнут стрелять, прыгай в окоп. Понял.

Не бойся испачкаться, если хочешь дожить  до нового,  1980 года.

Я получил сведения, что поблизости, в горах, находятся  бандформирования.

Намотай это себе на ус.

               Тридцать первого декабря  мы с тобой  позвоним  в Калинин и поздравим с Новым годом  Серафиму и Полинку.  

Как ты на это смотришь?  Позитивно, али негативно, майор? 

Моя штабс – машинёшка оборудована, по последнему слову  мировой науки и техники. 

А, знаешь чем?    Навейшей тропосферной связью! Вот чем.

Что, же, мы с тобой заделались героями нашего времени, а поздравить своих любимых,  с Новым годом,  не имеем права  что – ли?  А?

Ничего, родина нам эти  тропосферные звонки спишет на нашу бедность и будущий героизм. 

Ты, как сам – то  считаешь, майор?

Кольцов, как – то, неопределённо пожал плечами. –

Да, да!  Спишет, а потом  возьмёт и высчитает по полной программе.

Да, так, что  мы с тобой без штанов домой вернёмся.

-         Отставить хандру, майор. 

Я за всё заплачу, только бы у тебя  с Симонеттой,  всё  кончилось полюбовно! 

Куда бы  тебя с ней судьба не забросила. Хоть  в Америку, хоть к белым медведям.

Кстати, про Америку. 

С момента ввода наших войск  в Афганистан, я всё ждал, что же по этому поводу скажут наши стратегические  противники  американцы.

Но, тут Кольцов своим вопросом остановил друга. - 

-         Алексей, погоди, ка, погоди.

Какую Симонетту?   Серафиму, что – ли?

-         Ну, а кого же ещё, танкист. Конечно её. 

Так, твою Серафиму назвала  допотопная    старушка, в одном из калининских 

трамваев, где я  с ней   впервые  повстречался. – Пояснил Арсеньев. -

-         Я и сам, тогда ничего не понял. 

Что за Симонетта,  такая? 

А  когда вернулся на свой бархан в Ташкент, то сказал  самому себе. –

Обратимся  к Марксу.

Открыл энциклопедию и нашёл, что так называют одну красавицу с картины  итальянского художника Сандро Боттичелли.

Кольцов одобрительно кивнул головой. –

-         О, эта картина висит  и в нашей спальне, в Калинине. 

Всё, начштаба тыла. Твой намёк на Маркса я понял.

Теперь расскажи, что там говорит товарищ Маркс,  про ввод советских войск в  Д.Р.А.   Уж, больно ты меня заинтриговал.

-         Товарищ Маркс, про это,  молчит.  А, вот американцы, нет!

Так, вот  жду я, что скажут  американские радиостанции по поводу нашего военного похода в Афган.

Двадцать пятого декабря.  Молчат.

Двадцать шестого.   Молчат.

Двадцать седьмого вечером, наконец, слышу. –

-         Советские агрессоры ввели на территорию Демократической Республики Афганистан отборный контингент, отличающийся особой выучкой и беспощадностью,  так называемых, партизан.

Оказывается, мы с тобой партизаны. 

Вот так – то,  дружище, западный  мир  окрестил нас с тобой, воинов интернационалистов!

 

На Новый год, Арсеньев,  для шиндандского гарнизона,  заказал из Кушки настоящую ёлку.

Её установили на площадке, прямо посреди расположения танкового полка.

К двадцати трём часам в штабную машину  начальника штаба тыла, на празднование 1980 года пришли майор Кольцов, генерал – майор Роднин и  старинный, закадычный друг Арсеньева начальник санэпидембатальона полковник Хмурованный.

В  самом Афганистане существовал сухой закон.

Спиртное, здесь было вне закона.

Такой же запрет,  на горячительные напитки,  действовал и в советских гарнизонах. Первое время, достать  спирта, или водки было, практически, невозможно.

Ещё с вечера,  в штабную машину к Арсеньеву прибежал адъютант одного из генералов, находящихся в Шинданде. –

-         Товарищ подполковник, генерал  Ракитин просит вас зайти к нему.

Арсеньев в этот момент брился. 

Он только, что вернулся из Кабула, куда вошла  сто третья Витебская  воздушно - десантная дивизия.

Он хорошо понимал, зачем его просит зайти генерал Ракитин. –

-         Передай своему генералу, что  я зайду к нему, как только приведу себя в порядок.

Побрившись, он налил  в солдатский котелок спирту из канистры, которую ему доставил капитан – связист от полковника  Хмурованного и отнёс его  Ракитину.

Что же делать,  не встречать же  генералу Новый год  на сухую!

В двадцать три часа в штабной машине Арсеньева подняли стаканы за  ушедший в историю 1979 год.

Без четверти  двенадцать, Арсеньев позвонил  в Ташкент и поздравил сына и дочь. Затем он набрал номер калининской квартиры генерала Калинина.

Абонент не отвечал.

Тогда он позвонил  генералу в частный  дом. Трубку сняла Мария Ивановна -

-         Да, да. Я вас слушаю.

Арсеньев передал трубку  Кольцову. –

-         Иван.  На  проводе матушка твоей   Симонетты.  Говори.

-         Мария Ивановна, это  Иван Кольцов. 

Поздравляю вас и Афанасия Северьяновича  с наступающим Новым годом.

Желаю всего наилучшего.

Я могу поговорить с Серафимой?

Несколько секунд,  поражённая этим звонком, Мария Ивановна не знала, что сказать.

Её, будто лишили дара речи.

Но эта сильная, волевая женщина,  сумела быстро взять себя в руки. –

-         Ваня!  Ванечка.   Это ты? 

Ты, что звонишь не из Афганистана?  Ты, что туда, пока не добрался?   

-         Доехал.   Не беспокойтесь. Всё хорошо.  Я жив и  здоров. Прошу передать мои новогодние поздравления генералу Калинину. 

Я могу поговорить с Серафимой? Пригласите её к телефону.

-         Ваня мы все тебя любим.  Ждём тебя живым и здоровым.

Серафима отнимает у меня трубку.

Далеко, далеко  от него,  за много тысячь  километров от афганских гор, в занесённом снегом доме,  взяла  телефонную трубку  его   Пчёлка.

И он  услышал её учащённое дыхание. 

У неё не было сил, чтобы сказать ему, хотя бы несколько банальных слов. 

Она стояла и плакала от бессилия.

Кольцов, догадавшись об этом, с жаром закричал в это далёкое пространство, называемое родиной и Любовью. –

-         Пчёлка!  Только не плачь, милая. Умоляю тебя. 

Это я во всём виноват. Прости меня за всё!  Я тебя люблю! Я без тебя перестал быть самим собой.

-         Придёт  время.   И  мы с тобой  встретимся и вернёмся ну наш луг, в нашу родовую вотчину.

Прости. Я не могу больше говорить. Я отключаюсь. 

Генерал Роднин и полковник Хмурованный, ставшие невольными свидетелями, разыгравшейся на  их глазах  драмы, только переглянулись.

Полковник Мурованный сказал –

-         Лёшка,  а ну наполни посуду.

Давай – ка мы сейчас выпьем за  любовь до гроба!

За такую русскую любовь, которая не знает преград и не боится времени и старости!

Мы сейчас выпьем за Ивана и Серафиму.

Чтобы они встретились и больше никогда не  расставались.

-         Я даже своим не стану звонить. У меня в семейных делах полный штиль.Давно всё перегорело. Одна зола и осталась.

Давайте, друзья выпьем   и на боковую.

Пока в нас здесь не стреляют хоть  поспим,  по человечески.  

Эх, Ванька, Ванька,  угораздило же тебя сюда попасть, в это пекло.

За тебя и за твою Серафиму!

Кольцов  выпил и глянул на свои командирские часы. –

-    Однако,  господа гренадёры, от майора  до   генерал – майора!

До Нового года осталось целых триста секунд.

Мне пора идти и поздравлять своих  бойцов и командиров.

Он, попрощался  и бросился  из  кунга  в тревожную афганскую ночь.

Когда  он  исчез в ночи,   полковник Хмурованный попросил  Арсеньева рассказать о том, как наши вошли в Кабул  и взяли дворец Амина. –

-         Лёшка.  Ты сам  то хоть   во дворце был? 

Правда, что его взяла Альфа, без единого выстрела, или это чушь собачья?

Арсеньев налил всем по пол стакана и предложил встретить Новый год стоя. –

-         Товарищи офицеры, для встречи Нового  1980 года, прошу всех встать.

Слово представляется старшему по званию генерал – майору Роднину.

Роднин  тоже,  куда – то спешил, поэтому  надолго их  своим  поздравлением не задержал. –

-         За то, чтобы мы все в наступающем году вернулись домой к своим любимым и детям живыми и здоровыми.

Арсеньев настроил приёмник на волну одной из советских широковещательных станций.

Она  посылала в эфир концерт великолепного Сергея Захарова.

Певец, пленяя своим мастерством,  воинство земное, с его символами  жизни,  огня и смерти,  мощно и спокойно, с истинной русской удалью,  пел. –

-         Это было недавно, это было давно.

Арсеньев принялся  убирать со стола.

Убрав, он расстелил на нём боевую,  оперативную карту Афганистана и перенёс с тумбочки несколько телефонных аппаратов.

Затем вызвал, по местной связи,  одного из своих сержантов – радистов.

-         Ну, давай, расскажи нам,  как  наши  брали  дворец.

После чего  и  мы,   мелкими скачками, поскачем в свои санэпидембаты.

Там   нас, с нетерпением,  ожидают  -   двойной оклад, тиф, вирусный гепатит и

начальник  особого отдела  К Г Б  С С С Р,  по Туркестанскому военному округу,  генерал – майор  Румянов. –  Напомнил, в шутку,  хозяину застолья Мурованный.

Арсеньев начал рассказ. -

-         Взяли его двадцать пятого декабря,  в день ввода войск на Термезском направлении.

Подразделение Альфа, переодетое в форму афганских солдат, вошло во дворец и ликвидировало холодным оружием, без единого выстрела, двести пятьдесят человек из  охраны президента Амина.

Глава государства был арестован и,  через несколько дней,  его расстреляли.

В архивах администрации  Амина позже обнаружили образец  его обращения к своему народу, где доказывалась необходимость ввода в Афганистан американских войск.

А, ведь, этот самый Амин, занимавший пост министра обороны в правительстве Тараки, приказал  своим офицерам -  трём  старшим   лейтенантам и одному капитану, физически устранить с политической арены главу афганского государства Нур Мухаммеда  Тараки.

Они его задушили подушками, прямо в спальне. 

А Тараки  с 1978 года занимал пост  председателя Революционного совета Д.Р.А.

С 1979 года  он  председатель Высшего совета обороны, а затем премьер – министр и Генеральный  секретарь Ц К  Н Д П А

Вот, так, друзья!  Одна жестокость порождает другую.

Арсеньев перевёл дух. –

-         Но это не всё.

После взятия дворца, на  кабульский аэродром стали заходить два наших военно – транспортных самолёта  Ил – 76, с солдатами и бронетехникой на борту.

В каждом из них находились спецподразделения  министерства обороны и  по два БМП.

Говорят, что  им тоже была поставлена,  задача взять дворец Амина,  ввиду несогласованности действий между  двумя министерствами.

 

Кабульский аэродром имеет одну особенность, которая не была  известна лётным экипажам этих самолётов.

Взлётно – посадочная полоса кабульского аэродрома, в соответствии с рельефом местности,  имеет небольшой  уклон.

Поэтому, при посадке, оба Ил – 76  задели своими хвостовыми оперениями за гору и получили серьёзные повреждения.

Несмотря на это, оставшиеся в живых бойцы, пересели в боевые машины пехоты и попытались взять дворец, в котором находилась наше подразделение Альфа.

Сколько человек было, при этом,  убито мне неизвестно.

Тридцатого декабря я сел  в свой  УАЗик  и, вместе с двумя охранниками и офицером – переводчиком  поехал к этому дворцу.

Дорога  ничего.  С асфальтным покрытием.

Автомобиль, по серпантину, с напрягом,  поднялся на гору, где стоит дворец.

А он построен на  самой верхушке  специально  срезанной горы.

На дороге, перед выездом  к   дворцу, стояла охрана в  советской форме, которая проверив мои документы, пропустила меня   ко дворцу.

Я  покинул  автомобиль, на площади перед дворцом.

Мёртво. Нигде, ни души. 

Стоит  гробовая тишина.  У меня, даже мороз по коже пошёл!

Прямо перед ним, на площади, горя, дымилась огромная куча, каких – то книг в зелёных переплётах.

К северу от дворца,  через лощину,   была видна другая скала.

Из этой скалы, на большой высоте, полусферой выступает красивое здание, сооружённое из стекла и бетона.

Что это – дворцовые апартаменты, элитный ресторан, или ещё что – то, спросить было не у кого.

Я  постоял  так перед дворцом несколько минут и уехал в штаб О К В.

Некоторое время   Арсеньев   сидел молча.

Затем,  лукаво окинув взглядом Роднина и Хмурованного, повеселев, закончил. –

-         И, как во время я туда поспел, друзья мои.

В штаб, как раз перед  моим приездом,  привезли из дворца  Аминап автоматы Калашникова.

Калаши, как  их называют наши бойцы.

Этими автоматами была вооружена охрана Амина. Двести пятьдесят штук!

Все автоматы, особые.

Все, как один  никелированные, отливающие алмазным блеском.

Оказывается, товарищ Амин заказал их,  для своей охраны,  тульскому оружейному заводу.

Вот, такая история приключилась со мной в Кабуле.

 

Генерал Роднин  кулаком толкнул в грудь полковника Мурованного. –

-         Ну, хоть бы один ствол, никелированный, захватил с собой  сюда в Шинданд! 

Как экспонат! Не ради стрельбы. А так, для  всеобщего куража.

Нет! Наш  генсек   подобными   диковинками своих витязей не балует. -  

-   Заметил  генерал Роднин.

Арсеньев  вышел из – за  стола. –

-         Обижаете, генерал!   

Генсек наш не балует.  Это точно! 

Зато, мы  сами себя балуем!   А это, что?

Он подошёл к  вешалке и,  приподняв шинель, снял с крючка никелированный Калаш. –

 Это что!  Это  вам не калаш, это  вам не  экспонат!

 

  

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                       Глава десятая.        

 

 

 

 

 

 

 

                                                       АПЧХИ!   СПИЧКУ   В НОС.            

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Советские войска  вошли в Афганистан.

Арсеньеву, в первые  дни, редко удавалось поспать более двух – трёх часов в сутки.

Каждый новый час, каждый новый день, начинался со свалившихся на него очередных проблем.

Ещё, до ввода войск в Афганистан на кушкинском направлении, он получил сообщение, о том, что при прохождении термезской группировки через туннель перевала  Саланг, произошла трагедия.

Однако, как часто бывает в таких случаях, ведения об этой трагедии были довольно противоречивыми.

Утром первого января  ему,  в  Шинданд,   из Москвы,  позвонил его непосредственный начальник генерал  армии  Маринин. 

Он приказал  подробно доложить ему о трагедии, которая  произошла с нашей колонной в этом туннеле.

Арсеньев принялся излагать свою версию того,  что там произошло. –

-         Товарищ генерал  армии.

Вы знаете, что я был отозван из термезской группировки войск в Ташкент и до этого перевала не дошёл.

Но, тем не менее,  я  дозвонился  до оперуполномоченного  781 отдельного разведбатальона  сто восьмой мотострелковой дивизии капитана Тананчука,   а также  к другим офицерам, которые прошли по этому маршруту, и  были на перевале и готов изложить вам следующую версию.

Арсеньев, выдержав небольшую паузу, продолжил. –

-         Колонна советской бронетехники и спецмашин вошла в туннель и начала движение  к  его выходу.

Впереди колонны, естественно,  шли танки.

Туннель этот оборудован электрическим освещением и системой вентиляции.

Когда танки, возглавлявшие колонну,  прошли туннель  и  автомобили стали приближаться к выходу, у одной из  головных  машин Урал – 375 заглох  двигатель и она, остановившись, застопорила всё движение в туннеле.

Вся техника в туннеле остановилась. 

Но команды  заглушить моторы от начальника колонны не последовало.

Внутри туннеля начали  накапливаться  выхлопные газы, в таком количестве, в котором система вентиляции справиться с ними не смогла.

Люди начали задыхаться от угарного газа.

И, как это часто бывает в подобных ситуациях, кто – то из солдат, случайно произвёл выстрел.

Тут же началась  паника и пальба  из автоматов.

К сожалению, командиры длительное время не могли остановить эту панику и неразбериху.

Более того, никто из них не догадался отдать команду - заглушить двигатели и убрать с дороги заглохший  Урал – 375, чтобы обеспечить выход техники  из туннеля.

Наконец, одна из патрульных  машин вошла в туннель и на буксире вытащила оттуда этот  Урал, обеспечив всей колонне  выход из туннеля.

Заместитель министра обороны  С С С Р по тылу генерал армии Маринин   поинтересовался у  Арсеньева.  –

-         Сколько  человек, по твоим данным,   там погибло и причина их гибели.

Арсеньев, открыв блокнот и перелистав в нём страницы, ответил. –

-         В итоге,  от пулевых ранений и угарного газа  там  погибло восемнадцать человек.

Команда надеть противогазы, была отдана командирами во время.

Задохнулись те бойцы, у кого оказались неисправны противогазы.

Вы же знаете, товарищ генерал армии,  как  солдаты снимают мембраны с противогазов, чтобы  было легче дышать на кроссах.

Я считаю,  что именно этот  факт  является главной  причиной  отравления солдат угарными газами.

Вот таково моё мнение по этому вопросу.

-         И у меня  такое же  мнение,  Арсеньев.

За  это мы и сняли с должности командира сто восьмой дивизии генерала Кузьмина и поставили, во главе её, полковника Миронова.

Также будем поступать и впредь!

-         А другая версия, подполковник, что говорит? –

Спросил Арсеньева генерал.

-         Другая версия  - это солдатская версия.

По ней  бандиты подожгли два автомобиля на выходе из туннеля и застопорили движение.

-         Хорошо, подполковник. Я всё понял.

А теперь слушай приказ.

Твоя главная обязанность, на первое время, будет заключаться в том, чтобы в кратчайшие сроки создать в Афганистане армейскую базу материально – технического снабжения войск в Пули – Хумри  и  две  перевалочных базы. Одну в Хайротоне. Другую в Турагунди.

Ты со своим  штабом  тывла   будешь  находиться в Пули – Хумри, перед  перевалом Саланг и оттуда руководить снабжением армии.

-         Есть, товарищ генерал армии находиться в Пули - Хумри.  –  Выдохнул в трубку Арсеньев и услышал. -

-         Всё. Конец связи.

 

Советское командование, с первых же дней пребывания ограниченного контингента в Афганистане, в процессе следования подразделений  к местам  своего постоянного  базирования,  сразу же,  столкнулось  с двумя проблемами.

Во -  первых,  солдаты и офицеры становились лёгкой  мишенью  для моджахедов именно на дорогах, в момент своего перемещения из одного гарнизона в другой.

Душманы  нападать  открыто на хорошо укреплённые и вооружённые советские гарнизоны   опасались.

Им,  удобнее, было делать это на дорогах, используя  фактор внезапности, под  прикрытием естественного  горного рельефа местности.

               Вскоре, Кольцов и Арсеньев расстались.

Арсеньев, в соответствии с поставленной перед ним задачей,  отправился в Герат, а потом в Пули – Хумри.

Кольцов же, возглавив три танковых экипажа, пошёл  вместе с  восемьсот шестидесятым мотострелковым полком  до Кундуза  и, далее, до старого Файзабада.

На всём пути следования их  непрерывно обстреливали.

Появились раненые и убитые.

Командир полка, когда они добрались до места назначения, подошёл к Кольцову и поблагодарил его. –

-         Ну, с боевым крещением тебя, майор.

Спасибо за  огневую поддержку.

Раз  мы с тобой в первом бою выжили,  майор, значит,  не умрём!

У тебя все танкисты целы?

-         Целы и здоровы, подполковник.  Даже царапин не получили. 

Мы, за бронёй, как у родного отца,  за пазухой. –  И Кольцов показал рукой в сторону своих танкистов, подготавливающих свои машины к обратному рейду в  Шинданд.

Командир полка  с грустью признался. –

-         А  вот у меня, дела похуже, майор.

По пути следования смертельное ранение в грудь получил рядовой Игнатов.

И четверо  отделались  лёгкими ранениями.

Игнатова, в спешке занесли в кунг радиостанции.  Сержант – радист Данилевский, тот который получил радиотелеграмму из Москвы,  с приказом войти в Афганистан, снял с него окровавленный бушлат, и пытался оказать ему первую помощь.

Но…  Тщетно.  Умер  мой боец, Игнатов. 

Тяжело умер, корчась от боли.

Командир полка, стряхнув с себя печаль и приняв,  прежний,  боевой вид, добавил. –

Давай занимать  боевую позицию, майор.

Танки и  БМП с БРДМ  расставим по кругу. 

Людей и вспомогательные подразделения -  в  центр круга!

Радиостанцию -  тоже  в  центр.

А ты, майор со своими ребятами, после того, как подойдут остальные подразделения, вернёшься в Шинданд. 

Такой у меня приказ.

               Однако, Кольцову пришлось, здесь, под Кундузом, задержаться.

Через несколько дней после этого разговора   ему приказано было принять участие  в боевой операции по подавлению мятежа, который поднял против своей  власти афганский артиллерийский полк.

Этот полк  дислоцировался  в районе Кундуза.

Седьмого января министр  обороны Афганистана  Рафи попросил маршала С. Л. Соколова выделить боевые подразделения,  из состава советских войск, для того  чтобы,  совместно с афганскими частями, провести операцию и отбить у восставших артиллерийские  склады двадцатой пехотной дивизии.

 Его просьба была  маршалом удовлетворена.

Операция была проведена девятого января.

Командир  батальона  860 полка, развернув в боевой порядок  свои танки и БМП, пошёл на мятежников.

Эта лавина, за несколько минут   безжалостно   смяла  восставших.

Когда бой закончился, Кольцов, остановив машину, выбрался из неё наружу.

Он подошёл к груде камней, смешанных с  землёй, среди которых, у смятого танками артиллерийского орудия, корчась от боли, стонал афганец.

Ему стало его жалко.

Кольцов, впервые видел, истекающего кровью противника, так близко.

Он присел возле него.

Рука, непроизвольно, потянулась к кармашку противогаза, в котором, находился индивидуальный перевязочный пакет ИПП – 8.

Сначала, прямо через верхнюю одежду, он сделал раненому противошоковый укол и хотел, уже,  было, его перевязать.

В этот момент он услышал, как  раздался выстрел.

Стреляли из английской  винтовки Бур шестнадцатого калибра, которой пользовались все афганские мергены – охотники.

Винтовочка эта,  имела огромную поражающую убойную силу.

Спасло майора только то, что он, одновременно с выстрелом, нагнулся к раненому, чтобы, сняв с него одежду, наложить на рану повязку.

Пуля прошла над его головой и  ударилась в камень.

Осколком от этого камня, Кольцова ранило в бок.

Защитил его бушлат.

Сержант Васецкий, увидев это, открыл автоматный огонь по убегающему стрелку.

Тот, как – то,  странно подскочив, упал на щебень.

Сержант  тут же сделал   Кольцову перевязку. –

-         Пустяки, товарищ, майор.  Царапина.  Даже рёбра не задело.

Можно  даже и в полковой медпункт не обращаться.

Но вот  укольчик я вам  поставлю. На всякий случай.

Когда  Васецкий  закончил работу, он,  в некотором  смятении, произнёс. –

-         Пройду посмотрю.  Не могу.

Убил я этого человека или только ранил.

Мне, как – то, не по себе, товарищ майор.  Извините меня.

 

После возвращения в гарнизон, Кольцова вызвал к себе командир полка. –

-         Н, как ты, танкист?   Как рана? В медпункте был?

-         Был.  Царапину промыли и упаковали в бинты. Сам  врач – хирург медроты  Дрогин помощь оказывал. -    

Ответил майор и показал на свой разорванный бушлат. –

-         Если бы не он,  бушлатик, то неизвестно, что  бы было со мной.

-         Чувствуешь то ты себя, как?   Сносно?

Кольцов, в ответ, попытался улыбнуться. –

-         Сносно!  Я, в таких случаях, пользуюсь старой  русской поговоркой и говорю, смерти назло. –

-         Апчхи!   Спичку в нос!   Ничевос,  ничевос.

Командир полка,  удовлетворённо хмыкнул. –

-         Хорошо сказано, майор! 

Запомним эту крылатую фразу  и возьмём  её себе на вооружение.

Умели наши деды орешки щёлкать и афоризмами сыпать. –

-         Апчхи!  Спичку в нос!  Ничевос, ничевос. 

Это, как молитва,  какая или заклинание. 

Сказал и сам  себя вылечил.  И на ноги поставил!

И побежал, как ни в чём,  ни бывало! Хоть до самого Кабула!  

Спасибо, майор.  Рад буду видеть тебя живым и в комбатах.

 

Но, вернёмся к предыдущей теме, или, к так называемой,  второй проблеме, которая не давала покоя ни командирам, ни, тем более водителям.

Время было зимнее. Дороги, особенно, на перевалах, обледенели и покрылись коркой льда.

В условиях обледенения, автомобильная техника, в особенности Урал – 375 и ЗиЛ – 130, с шестью ведущими, подняться на перевалы не могли.

При подъёме на гору, они начинали пробуксовывать и  пятиться назад.

На обледеневший перевал мог подняться только, проверенный  и испытанный жизнью старичок  ЗиЛ  - 157.

Арсеньев, ещё в Шинданде, предложил  полковнику Кудряшову. -   

-    Так дело  на перевалах не пойдёт!  Рывок вперёд,  а   два рывка назад.

Так  мы войну проиграем в первую же зиму.

Предлагаю создать военные комендатуры для обслуживания перевалов.

На каждом перевале должна быть своя комендатура со сводной группой автомобилей      ЗиЛ  - 157 – тихоходов.

В штабе так и поступили.

После этого  прохождение колонн  через перевалы,  по всему  Афганистану, было обеспечено.

ЗиЛы  – 157 брали забуксовавшую технику на буксир и помогали ей подниматься  гору.

 

Первые два месяца, бандформирования массовых,  боевых действий против советских войск не вели. 

Вооружённые стычки происходили повсеместно.

Проводились и боевые операции.

Однако, вооружённые стычки постоянно возникали и между  афганскими  военными группировками и формированиями.

Но эти, местные разборки, редко заканчивались кровью, потому, что в  Афганистане существовала кровная месть.

Это обстоятельство и заставляло горячие головы мергенов, хорошо всё взвесить за и против, прежде  чем выстрелить в своего соплеменника.

Зачастую,  в вооружённых, противоборствующих  группировках находились близкие родственники.

Например, сын и отец.  Или братья.  

      

Вскоре, ограниченный контингент был преобразован в  сороковую армию, командование которой было подчинено командующему Туркестанским военным   округом.

Произошло это после  двадцать третьего  февраля  1980  года.

До этого времени, Ограниченный Контингент не был подчинён  командованию

Турк. В О , являясь  в то же время независимой от него  боевой единицей.

               В феврале наши части понесли большие потери в боях на  кишимском направлении.

 

В сотне километров, на восток о Кундуза, в районе горного  хребта Рустак,  расположился город Рустак. 

От него до советской границы менее ста километров.

В горах,  поблизости от этого города  действовало вооружённое формирование одного из афганских беков.

Этот бек совершал налёты на тех своих соплеменников, которые сотрудничали с новой  властью.

Но на  советские гарнизоны он не нападал. По крайней мере, открыто.

Конной бандой бека, до поры, до времени, занималась  афганская милиция Царандой.

Однако этот бек был для Царандоя неуловим.

По просьбе афганской стороны, советское командование начало разрабатывать операцию по ликвидации  этого,  не знающего пощады  к населению,  бандформирования.

Для этой  цели, командование привлекло  четвёртую роту капитана Хабарова  из  десантно – штурмовой  бригады ( Д Ш Бр ) полковника  Плохих,  командира одной из боевых групп  отряда М В Д специального назначения Кобальт, который возглавлял генерал – майор  Дзиов и сотрудников Главного Разведывательного Управления Г Ш

В С   С С С Р.

 

Главной ударной силой  операции были боевые вертолёты Ми – 8,  танки, БМП и БРДМ.

Сотрудники  Кобальта и  Г Р У  должны были обеспечить командование оперативной информацией  о  всех передвижениях   этой конной банды, её численности и вооружении.

Материально – техническое обеспечение операции осуществлял Арсеньев.

               Для этой цели он прибыл в Кундуз, где  на  афганском аэродроме  базировался   Д Ш Бр  и  встретился с  полковником Плохих и капитаном Хабаровым.

После согласования всех вопросов по обеспечению предстоящей операции всем необходимым,  командир Д Ш Бр  предложил Арсеньеву поужинать вместе с ним.

Арсеньев  не отказался.

За ужином, как это обычно случается, они разговорились.

Начальник  штаба тыла не скрывал своего отрицательного отношения, к тому, что в этой операции будут задействованы только советские войска. –

-         Нужно было  настоять и привлечь к этой операции  афганский  Царандой.

Если мы одни разгромим  эту банду, то вызовем у местного  населения ещё большее озлобление. А к чему нам это?  

А, потом, афганская армия и сама, при нашей поддержке,  тоже смогла бы справиться с этой задачкой.

Полковник  Плохих, пододвинув к нему консервную  банку со скумбрией в масле, отрицательно покачал головой. –

-         Не скажи, Алексей Владимирович. 

Ты знаешь, как они набирают людей в  эту свою народную милицию Царандой.

Метут туда,  кого попало и откуда попало.

Милицейский наряд садиться в автобус и едет к городскому рынку.

Там набирают молодых ребят и  возвращаются назад,  в местный отдел милиции.

Но Арсеньев, перебив  полковника,  уточнил. –

-         Стоп, стоп.  Ну, не силой же они их тащат в автобус. Что – то же они им обещают, при этом и оформляют же какие – то документы.

-         Конечно, обещают. А, как же, без этого.

Обещают им золотые горы. И те соглашаются. 

А золотыми горами  для  молодого афганца являются форма, шинелка, винтовка и железная кровать.

Правда,  кровать им выдают не сразу, а  только через полгода. Но это не важно.

Кто – то  из новобранцев сбегает с обмундированием и винтовкой сразу, не дождавшись кровати.

А, кто – то, через пол года,  но,  уже, с кроватью.

Нет, воевать  против своих  они не будут. Не заставишь, хоть убей.

-    А, вот после нашей операции против рустакского бека,  ввяжемся  в полномасштабную партизанскую войну   мы сами.  

-         Здесь я с тобой согласен полностью.

Арсеньев  был знаком с полковником по Чирчику.

Д Ш Бр   создали на базе воздушно – десантного полка ферганской дивизии, специально для Афганистана.

Дислоцировался этот полк в военном городке  Верхне  - Комсомольск, под Чирчиком.

Эта штурмовая бригада  была создана на базе четырёх десантных  рот, с усиленным вооружением.

 

Вскоре было подготовлено несколько вариантов ликвидации конной банды бека.

Сотрудник  боевой группы Кобальт  майор Егоров,  совместно с офицером  Г Р У, сумели завербовать, с помощью  своих агентов, одного из  членов банды и он согласился давать информацию.

Осталось только дождаться удобного момента

Такой момент вскоре представился.

 

Арсеньев в это время находился в Кундузе и беседовал с замполитом двести  седьмой  трубопроводной бригады, который обратился к нему за помощью.

Специальные  и тыловые части  сороковой  армии имели свой политотдел.

Сама трубопроводная бригада стояла в Пули – Хумри.

Замполит просил начальника штаба тыла ускорить поставку оборудования для насосных станций.  –

-         Нам,  товарищ подполковник, приказано, в кратчайшие сроки, протянуть магистральный трубопровод, для поставки горючего, от перевалочной базы Хайротон до  Баграма.

Это четыреста тридцать пять километров!  По горам!

Да ещё, в три нитки.

Закладывается  сорок пять гарнизонных насосных станций.

По штатам,  каждую  такую станцию,  должен обслуживать и охранять свой гарнизон из восьми  бойцов.

А у меня, пока, не хватает ни солдат, ни техники, ни оборудования.

Арсеньев,  ожидая звонка из Д Ш Бр  и  зная, что операция по ликвидации банды бека, должна начаться с  минуты  на минуту,  остановил  капитана. –

-         К чему попусту  тратить время, капитан.

Не будем повторяться.

Три дня назад, в Кабуле я был в вашем политотделе и имел беседу  с начальником политотдела полковником  Бозраевым.

Битый час я согласовывал с ним ваши проблемы.

Всё, что зависит от меня, я выполняю. И выполняю, как положено!  

А, вместо благодарности, твоё руководство, написало на меня, как это говорят блатные, телегу командующему сороковой армии  Тугаринову.

Арсеньев вскочил с табурета. –

-         Он вызвал меня к себе и устроил такой шморгендрот, что вселенский потоп, по сравнению с ним, просто безобидный ручеёк.

Вы бы, там у себя в политотделе бросили заниматься  ерундой, а все свои мускулы и извилины, бросили на трубопровод.

-         Какой же  это ерундой мы занимаемся? 

Я не понял вас, товарищ подполковник.

Арсеньев, с тревогой поглядывая на телефонный аппарат, гневно бросил. –

-         Сколько средств и сил у вас уходит только на одну организацию передвижных ленинских комнат, для солдат и офицеров военных автоколонн, идущих непрерывными потоками па всему Афгану.

И это, в то время, когда идёт война.

Кому и зачем  нужны здесь, на войне, ваши передвижные ленинские комнаты? 

Здесь  воевать  надо  с бандитами,  капитан, а не молиться классикам марксизма – ленинизма по дороге в рай или  в ад. 

Против нас начинается полномасштабная партизанская война,  при технической поддержке западных держав,  а вы  отнимаете технику и людей на передвижные иконостасы для каждой колонны.

Надобно работать на войну, капитан, а не на начальство, чтобы его прославлять.

Капитан, в сильнейшем возбуждении,  направился к выходу.

Но Арсеньев остановил его окриком. –

-         Стоять,  замполит!  Я тебе не позволял уходить.

Что это за самоуправство? 

Иди и запомни! 

Замени свой  пистолет Макарова,  на автомат и бей врага  до полной победы, пока он сам  не обратится  за помощью к нашему товарищу Марксу!

Вот, как я это сделал. Посмотри.  - 

И   он показал ему на  свой  элитный, сверкающий никелем, Калаш. -

-         Брось бегать, со своими,  иконками по  афганским дорогам войны.

Эти иконы у всех  нас отпечатаны в  комсомольских  и партийных билетах.

Вытаскивай и молись,  если  приспичит в пути.

Трель телефонного зуммера  не дала Арсеньеву договорить.

Он бросился к телефону.

Звонил командир четвёртой роты   Д Ш Бр   капитан Хабаров. –

-         Подполковник, боевая тревога.  По коням. Вертушки нас уже  ждут!

-         В бой, не на цугундер, капитан. Выбегаю.

-         Свободен, замполит. – Крикнул Арсеньев капитану из трубопроводного батальона и выскочил из штабной палатки.

В спину ему ударило. - 

Я этого так не оставлю.

Мы с Лениным  в сердце, в сорок пятом,  Берлин взяли. А вы его …

Арсеньев, на бегу,  пробурчал самому себе под нос. –

-         Берлин мы взяли со Сталиным! 

А, с Лениным мы взяли царя и Питер!

А   Мысхако,  Гитлера, Амина и  Кабул  - с Брежневым.

 

Он сел в машину и помчался к аэродрому.

На подъезде к  нему Арсеньев встретил, возвращавшуюся со стороны Баглана, мотострелковую роту капитана  Аушева.

Мотострелки возвращались домой, в Кундуз,  с  очередной операции.

 

Группа вертушек Ми – 8, с десантниками  Хабарова, поднявшись с Кундузского лётного поля,  взяла курс на Рустак.

Часть роты следовала  к этому городу наземным транспортом – на Б М П  и Б Р Д М

Непосредственное участие в  боевых операциях,  не входило в обязанности начальника штаба тыла подполковника Арсеньева.

Он  делал это по своей  собственной инициативе, с целью изучения особенностей материально – технического обеспечения боевых операций и для совершенствования личного,  боевого опыта.

Уже в воздухе, капитан Хабаров   сообщил ему. –

-         Всё,  теперь они от нас  не уйдут.

Час назад, конный отряд бека, численностью свыше двухсот пятидесяти  человек, захватила город Рустак.

В городе идёт резня.

Зверства творятся  неописуемые.  

Мы свой  десант  высадим  за городом,  на входе в ущелье, откуда моджахеды пришли, чтобы отрезать им путь к отступлению

А  потом,  потом пулемётным огнём с вертолётов,  поможем  десанту  выгнать банду в  долину,  навстречу  боевым машинам пехоты  и  Б Р Д М.

Когда  конники окажутся в долине, мы уничтожим их своим огнём сверху.

Губернатор Рустака, успел  нам сообщить по рации,  о нападении  и о том, что, испугавшись моджахедов,  разбежалась и его охрана,  и народная милиция,  охранявшая город.

Бек согнал всех жителей города на центральную площадь.

Что  там происходит сейчас,   я не знаю.

Отобьём город,  увидим сами.

Неестественно долго тянулось время.

Но, вот, вдали показался, захваченный бандитами город.

Вертолёты, высадив десант, пошли  в атакеу на моджахедов.

Банда, встретив огонь со стороны ущелья, в панике покинула город и высыпала в долину.

Здесь, на открытой местности,  конники стали лёгкой добычей для  пулемётчиков  с   вертолётов.  

Через полчаса по долине бегали, только,   напуганные стрельбой и шумом двигателей советских  Ми – 8, кони без всадников.

Из двухсот пятидесяти бандитов, в долине остались лежать, вместе с беком, сто пятьдесят четыре бандита.

 

Арсеньев, высадившийся с десантом в ущелье ,  вошёл, с ним в город.

 Из десантников  были ранены два человкка. 

С Арсеньева  бандитская пуля сбила  каску, которую он  плохо закрепил ремешком.

То, что он увидел в городе, потрясло его настолько, что он несколько дней не мог прикасаться к пище и сидел на одной воде.

               На  городской,   базарной площади они увидели огромную толпу людей, доведённых до состояния истерики.

Вопли, плач и проклятия были слышны на всю округу.

Десант, держа оружие наготове, стал приближаться к зданию школы, где собралась толпа.

Вскоре,  сюда же,  на площадь  приземлился  один из  Ми – 8, с командиром четвёртой роты капитаном Хабаровым.

Он, с тремя бойцами, пробравшись, через гудящую толпу, подошёл к Арсеньеву. –

-         Товарищ подполковник, что здесь происходит?

-         Глянь, вон туда. –

Показал Арсеньев в сторону школы.

На одной из дверей школы  висело, прибитое гвоздями тело  учителя.

Горло у него было перерезано.

Внизу, не земле, валялась его окровавленная чалма, розового цвета.

У здания администрации, в пыли лежал, расстрелянный  моджахедами губернатор.

Здания  школы и  администрации  находились  рядом друг с  другом.

К ним подошёл переводчик, с погонами старшего лейтенанта, который уже расспросил местных жителей и,  оставшихся в живых сотрудников губернатора, которые сообщили ему  вот, что. -

-         Первым делом, бандиты схватили губернатора и  захватили школу.

Затем, они согнали на площадь всех местных жителей.

 У них на   глазах   они  расстреляли  губернатора за то, что он сотрудничал с властью, поддерживаемой советскими войсками.

Потом бандиты   принялись за школьников.

Сначала, образцово – показательно,  зверски, поиздевались над учителем.

Они  прибили его живого, вниз головой,  к двери  школы гвоздями. 

После этого, стали выводить из школы детей начальных классов.

Выведут мальчика или девочку и кричат в толпу. –

-         Чей сын, или  чья  дочка?

И когда родители подходили к своему ребёнку, они, прямо  у  них  на глазах,  ломали ему пальцы дверью и, выколов    глаза, отдавали его  изувеченного им, обезумевшим от горя,  со словами. –

-         Если вы, ещё, приведёте своих детей в школу, то с ними будет, то же самое.

Руководил этим  « возмездием  » сам бек.

Когда в небе появились вертушки, бандиты, перерезав горло, распятому на дверях учителю, который  был ещё жив, сели на коней и бросились наутёк.

Арсеньев, стиснув зубы, спросил у Хабарова. - 

-         Капитан, а бека вы  не упустили?

Он, же хуже фашиста. 

Куда мы, с вами,  попали?  Нет. Мы вошли не в средневековье!

Мы  попали в средневековую инквизицию  для  малолеток.

Столько лет  мы строили здесь школы, дороги, заводы, каналы, а один этот бек, за несколько  часов,   своими  изуверствами  всё уничтожил.

Я, вначале, удивился, тому, что эта операция проводилась с разрешения и под контролем Москвы.

Теперь, мне стало  понятно, почему это произошло.

Оказывается, там, в Москве,  про этого бека, знали лучше нас.

-         Бека этого заберём с собой, капитан. - 

Предложил Арсеньев безапелляционным тоном.

К базарной площади, шумя и пыля, стала подходить наша бронетехника, со второй частью  десантно – штурмовой роты.

Тут же, словно из  -  под земли, появились те сотрудники администрации губернатора, которым удалось спастись.

Арсеньев, с помощью переводчика, попросил их навести порядок в городе и, в первую очередь,  успокоить людей, объяснив им, что шурави, то есть советские, окажут их покалеченным детям медицинскую помощь.

Он, тут же, по рации, связался, Кундузом. –

-         Эдельвейс.  Эдельвейс.

-         Я  Маргаритка, я  Маргаритка.

На связь с ним вышел полковник   Плохих. –

-         Эдельвейс на связи.  Я слушаю вас.

-         Эдельвейс.  Направь сюда из медицинской роты  офтальмологов и  хирургов.

У детей переломы пальцев и  выколоты глаза.

 

На свою базу, в Пули – Хумри,  Арсеньев вернулся  разбитым  и опустошённым.

По тому, какими глазами  посмотрели на него оба сержанта – радиста, дежуривших в его штабной машине,  он догадался, что вид у него  был совсем не командирский.

Он разделся и начал бриться.

Через час к нему зашёл его старый  знакомый, оперуполномоченный   разведбата  капитан Тананчук,  из группы  К Г Б   С С С Р.  Зенит.

Ему  нужно была его  его тропосферная  связь.

Арсеньев не возражал

Тананчук,   оперативно связавшись  с Ташкентом и Москвой,   собрался  уходить.

Но, Арсеньев задержал его вопросом. –

-         Капитан, как обстановка, у нас тут,  в Пули – Хумри?

Меня не было здесь несколько дней.

Капитан пожал плечами. –

-         Вроде бы не стреляли.

Но по нашим каналам идёт информация о том, что обстановка в стране, в провинциях,  в улусвали  и алакадари будет ухудшаться.

Главари душманов разделили весь Афганистан на восемь зон, в каждой из которых поставили своих людей для дезоорганизации  работы  власти.

Все эти  дезоорганизаторы, недавно,  были министрами в правительстве Амина.

Там, где местные власти их не поддерживают, они обстреливают эти центры.

Более того, эти сторонники Амина представляются народу, как  эхвани или восставшие против вмешательства Советского Союза во внутренние дела Афганистана.

Мы, здесь, пытаемся силой  переломить исламский  образ жизни.

Сменить  обряды, посты и молитвы.

Не пойму, зачем и кому это нужно.

Поэтому, зверства, творимые этими повстанцами, против  своих соплеменников, предающих каноны ислама, будут  только возрастать. 

Это сопротивление. И мы должны это признать.

Для них такими отверженными являются  и  те,  кто пошёл на службу в армию, Царандой, ХАД , как и  все представители власти Бабрака Кармаля.

Арсеньев, не в силах  сдержать свои эмоции, коротко поведал разведчику о том, что натворила банда бека в школе города Рустак.

               Тананчук, выслушав его, в целом, согласился с ним и разделил его опасения на будущее.

-         Алексей Владимирович. Зверства, о которых вы мне сейчас поведали, это печальное наследие  татаро – монгол.

А  что вы хотите?  Эти пережитки можно встретить ещё  и у нас.

Вы считаете, что после разгрома банды бека, относительно мирный период нашего пребывания  в Афганистане закончится и наступит фаза масштабной партизанской войны?

Арсеньев утвердительно кивнул. –

-    Да, считаю!    Начнётся!

Более того, американцы начнут наступать нам на пятки.

Сюда,  в лагеря  моджахедов, потоком пойдёт самое современное оружие.

И, не дай Бог, если американцы додумаются поставлять им свои  Стингеры. 

Тогда небо  Афганистана покроется  чёрными  дымами.

 

На следующий же день, Арсеньев отправился на боевой разведывательной дозорной машине, в сопровождении охраны, в посёлок  Доши, где  находилась наша военная комендатура.

От Доши, до перевала Саланг, было около пятидесяти километров.

Бронемашина   мчалась  по бетонной дороге, проложенной в долине.

Вдали  начинался подъём в гору.

В долине, на  речке Пули – Хумри, стояли три афганских водяных мельницы.

День и ночь вода вращала их колёса. –

Чап –  чап - чах. Чап –  чап  -  чах. Чап –  чап - чах. Чап –  чап – чах -  чах.

По дороге, возле одной из этих мельниц, Арсеньев встретил оперуполномоченного разведбата Тананчука. 

Он  возвращался, со своими разведчиками, на трёх Б М П,  в Пули – Хумри,   с перевала Саланг.

Они, повстречавшись, остановили  свои машины  и вышли из брони.

Тананчук подошёл к начальнику штаба тыла и, с интересом поглядывая, на переговаривающиеся, между собой, мельницы, поздоровавшись,  предупредил его. –

-         Товарищ подполковник, вчера мы с вами, говоря о последствиях боевой операции в Рустаке, оказались абсолютно правы.

После разгрома банды неуловимого бека, муллы, уже второй день подряд, по всему Афганистану, призывают народ к джихаду.

По  -  прежнему, бросая  тревожные,  беглые взгляды в сторону мельниц, оперуполномоченный невесёлым тоном произнёс. –

-         От южных  границ с Пакистаном, до  наших,   на  севере, по  всей стране  слышен один и тот же клич. –

-         Алла – Бисьмелла – а – а.  Лучше поговорить с Аллахом, чем предаться сну.

Муллы, повсюду, призывают к  одному. -  Уничтожать гяуров, то есть нас, советских 

     офицеров и солдат.

Так, что, отныне, нужно быть предельно осторожным.

 Для Арсеньева это известие новостью не было.

Он, ещё вчера, поздно вечером, получил из Кабула приказ с предупреждением об обострении обстановки вокруг  советских гарнизонов. –

-         Спасибо за предупреждение, капитан.

Командование  сороковой армии  уже принимает, кое – какие, меры.

Но я считаю, что необходимы самые жёсткие, драконовы приказы об усилении охраны всего, что движется и, что не движется по стране.

Все К П П, все посты должны быть усилены.

На постах, под страхом смертной казни, не спать, как это часто случается у нас сейчас.

Подполковник, поправив фуражку, закончил –

-         Всё.  По окопам, капитан.

Теперь, уже вылезать из брони на дорогах, как мы это сделали с тобой сейчас,  товарищ   оперуполномоченный, нельзя.

Ибо это смерти подобно.

Они, пожав,   друг другу,  руки, сели в броню и разъехались в разные стороны.

               Для охраны трассы  Термез – Кабул, в провинции Баграм,  был создан отдельный дивизион, который стоял в районе перевала Саланг.

Его основной задачей  было оказание   помощи   советским колоннам. 

Дивизион должен был выводить  их из - под обстрела,   при  нападении  душманов.

В случае нападения, они, из своих опорных пунктов, выезжали к месту происшествия, в сопровождении танка и многоцелевого тягача.

               Арсеньев,  добравшись до комендатуры в Доши,  стал разбираться со снабжением этой комендатуры продуктами питания.

Начальник комендатуры старший лейтенант Волобуев выложил перед ним  консервы тридцатилетней давности,  тысяча девятьсот сорок девятого года выпуска. –

-         Вот, полюбуйтесь, начпроды  нашли, как от этого хлама избавиться.

Послали их к нам, на перевал Саланг.

И, потом, товарищ подполковник, с двадцатого февраля начались перебои с поставками хлеба.

Арсеньев взял несколько банок залежалых консервов для образца и спросил старшего лейтенанта. –

Какие претензии есть ещё, Волобуев.

Тот крикнул бойцу. –

Бердыбаев, а ну  неси сюда  галеты для аристократов.

Когда  галеты оказались в руках у начштаба тыла, он, повертев галету перед собой, спросил. –

-         Ну и что?   Не возьму в толк. Пряник, как пряник!

Тогда Бердыев, на глазах у него разломил квадрат галеты и показал ему засохшие в нём личинки червей. - 

-         Они с мясом, товарищ подполковник.  Видите? Вот – мясо.

Арсеньев переспросил его. –

-         Какое мясо, боец?

Баранина или свинина? Я,  что – то,  не разберу?

Боец, казах оказался не без смекалки. –

-         Нет!  Какой   там баранина?  Вся баранина ходит на джайляу, в Казахстане.

А это свинина  в хлебной лепёшке.

Это бутерброд  на завтрак  начпроду.

-         Молодец, Бердыбаев!  Политику  советских  начпродов понимаешь правильно!

Я твой бутерброд подам им  на завтрак и скажу. -  Это вам от рядового Бердыбаева!

Волобуев, чего вы его в рядовых держите, а?

С таким юмором он и в сержанты сгодиться. Подумай об этом.

А я, если надо,  помогу.

В общем, так, ребята. 

Консервы, пока заменить не могу. Сам  такой килькой и  скумбрией  питаюсь.

Сегодня же вам на вертушке, подвезут продовольствие.

А эти бутерброды выбросте.

    

 

  

 

   

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                       Глава одиннадцатая. 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                       НА АЛМЕЗНЫХ  КОПЯХ  ПТИЦЫ   НЕ  ПОЮТ.

  

       

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Для   защиты  алмазных копий,  своего основного источника  доходов,   местные афганские  группировки, не  признающие правительства Бабрака  Кармаля, создали,  на подступах  к ним, настоящий оборонительный  рубеж.   

В скальный грунт были зарыты танки  Т – 34, так, что  из скал торчали, только,  одни башни и стволы.

Кроме того,  там, на боевых позициях, стояли советские сто двадцати  миллиметровые  орудия.

Хотя мергены предпочитали пользоваться английскими карабинами  Бур, с огромными  штык  - ножами, достигавшими   семидесяти сантиметров в длину,  на их  вооружении имелись и автоматы    АК – 47 калибра  7, 62 мм.

 

 Среди солдат и офицеров в Афганистане бытовало мнение,  что,  так называемые,  буровские карабины  это наследство англо – афганской войны.

Но, как не было, в своё время, оружия, точнее нашей  русской  мосинской винтовки,  так и  этот кырабин считался на войне  одной из лучших винтовок.

Из этого карабина можно было произвести прицельный выстрел на расстояние до  двух тысяч двухсот  метров.

Моджахеды  устанавливали на эти карабины оптические прицелы.

               Руководство Демократической республики Афганистан, сразу же после прихода к власти решило взять  алмазные копи под свой контроль, используя их богатства для блага всей страны.

 

Генеральный штаб  афганской армии, при помощи   Генерального Штаба  Вооружённых Сил   С С С Р,  разработал  секретную операцию по захвату  этих алмазных копий.

Ввиду своей исключительной важности, эта операция была настолько засекречена, что о ней не было известно, даже  руководству штаба сороковой армии.

 

Рано утром, в преддверии  рассвета, наши мотострелки, танки  Т – 55 и артиллерия, выдвинувшись на исходные позиции, блокировали  район алмазных  разработок.

 

Подразделения, затаившись в предутренней мгле, замерли в ожидании команд  -  Вперёд и Огонь.

Но, вот из этой тревожной и  пугающей мглы, показались силуэты  сорокоствольных гвардейских миномётов системы  Град.

На  скальный грунт,  таивший в себе холодный  отблеск драгоценного минерала,  окрашивая его  своим  небесным,  тёплым  золотом, легли первые лучи  восходящего солнца.

В этот момент, командующий операцией, отдал  гвардейцам команду.  - Огонь!

Система  Град начала свою  скоростную работу.

Будто иерихонские трубы, завыли глотки гвардейских миномётов.

Будто сам дьявол, сотряс местность в округе и огласил окрестности своим, парализующим,  всё живое, рёвом.

Только что проснувшиеся птицы, в ужасе, с криками  о помощи, кинулись в необъятное небо.

Клубы пыли, окрашенные  в кровавые  цвета    первыми лучами,  показавшегося  из - за горизонта   солнца, клубясь и  извиваясь,  поднялись  в  атмосферу,   догоняя, в вышине, обезумевших птиц.

Зрячие перестали видеть, а  глухие услышали этого  дьявола.

Наконец, светопреставление закончилось.

Танкисты и мотострелки увидели впереди,  перед собой, горевшие синим огнём  металл и камень.

Было тихо, как на погосте, на  котором  взымают  непомерную дань.

И птицы небесные,  и звери полевые потеряли дар пения и рёва.

Потеряли птицы и звери, но, только,  не человек.

В абсолютной пустоте, куда  боялся  залететь даже ветер, вдруг кто – то произнёс. –

-         Вперёд,  орлы, на россыпи манны алмазной.

Эти слова принадлежали афганскому генералу, находившемуся на одном из наблюдательных пунктов.

Алмазные копи перешли к  демократической власти  Афганистана без единого выстрела и бескровно.

Оказывать сопротивление было некому.

По гудящей, расплавленной, как  сахар на сковороде,  каменистой почве, могла пройти только бронетехника.

Башни танков Т – 34, охранявших рубежи алмазного царства, потекли,  расплавившись, от неимоверной жары и  сплавились  в единое целое  с  их корпусами.

На россыпи манны  алмазной, когда  на поверхность осела  бесценная  пыль,  пошла бронетехника.

Командир экипажей одного из танков,  войдя в зону поражения, сказал. –

-         На алмазных  копях птицы не поют  и звери  не рыдают!

Вот так, братва. И, тем более,  не играют!

 

За эту  бескровную операцию, несколько генералов получили звания героев.

Получил   высшую награду и афганский генерал,  произнёсший - 

-         Вперёд,  орлы, на россыпи манны алмазной.

 

После  сокрушительного разгрома банды  неуловимого бека и, последовавшего за ним  призыва мусульманского духовенства к джихаду, как и предсказывал  Арсеньев, против советских войск  душманами была развязана  настоящая война! 

Наступила первая чёрная ночь.

Вступать в открытую  борьбу  со своими национальными силовыми структурами и, тем более, с советскими войсками, у моджахедов не хватало ни сил, ни  боевого опыта.

Однако,  у вооружённой оппозиции, не признающей новой  власти в своей стране и присутствия в ней чужой армии,  имелось и немало преимуществ.

Главным,  и самым важным из них,   являлось   то,  что под ногами  у моджахедов  была своя родная земля!

А родная земля, как известно, под ногами не горит!

У повстанцев было ещё и три других союзника, столь важных на войне.

Это  их отцовский, боевой дух, не уступавший духу русского  солдата.

Родная сестра бога войны – внезапность.

И покровительница всех грешных дел –  касатушка тёмная ночь.

Два последних фактора,  были,  особенно,  хороши, когда часовые спали.

В эту тёмную ночь были совершены нападения на советские посты  комендатуры и  подразделения по всему Афганистану.

Удача сопутствовала моджахедам там, где часовые спали, или  исполняли свои обязанности спустя рукава.

В эту трагическую ночь погибло много советских солдат и офицеров.

Эта ночь отдала свою  пажить кинжалу.

               Перед перевалом Саланг, неподалёку от   города Пули – Хумри, в горном посёлке  Доши,  стояла советская комендатура.

Через перевал, в сторону Кабула шли колонны с вооружением и различными грузами.

Проблемы  возникали, тогда, когда техника, забуксовав на обледенелой дороге,  ведущей в  гору, начинала пятиться назад, угрожая идущим за ней машинам.

Движение  колонны прекращалось, что задерживало поставку в армию топлива,  боеприпасов и оружия.

Военная  комендатура в  Доши  была  создана для  охраны перевала  Саланг  и организации  прохождения через него военных и гражданских грузов.

В эту чёрную ночь душманы   также напали и на комендатуру в Доши.

Наутро, после этого нападения душманов на   комендатуру  в Доши,  Арсеньев,  находящийся в  Пули -  Хумри, в нескольких десятках  километрах, от  комендатуры,  получил приказ  срочно выехать туда и разобраться в причинах трагедии.

Он немедленно выехал   туда  с группой сопровождения.

Вместе с ним   поехал и капитан Тананчук.

Зрелище, которое, предстало  перед ними, когда они  добрались до места,  было ужасным.

Весь личный состав  комендатуры был вырезан полностью.  

Специальная группа, прибывшая на место трагедии раньше них,  собрав тела погибших, разложила их  рядами, прямо на холодной земле.

Арсеньев  и  капитан Тананчук подошли к погибшим и, оцепенев, замерли.

Оба, молча,  сняли головные уборы.

Даже опытный Арсеньев, не выдержав, закрыл глаза  на  несколько секунд.

Из его груди непроизвольно вырвалось. –

-         Вечная память вам ребята.  Как же вы так….

Только одних офицеров,  было убито двадцать четыре человека….

Всех их, вместе с рядовыми и сержантами, закололи сонными.

Подполковник Арсеньев, медленно двигаясь вдоль рядов,  начал осматривать тела  павших солдат и офицеров.

На каждом теле было не менее шестнадцати ножевых ран.

На  одном из них он насчитал двадцать четыре  таких раны.

Остановившись возле  погибшего, подполковник тихо сказал  капитану Тананчуку. –

-         Опознать погибших,  практически,  невозможно. Что будем делать, капитан?

Как мы, теперь, пошлём их домой отцам и матерям?

Душманы со всех сняли одежду. Все раздеты  донага.

Какая чудовищная жестокость! 

Убив их ножами и кинжалами, бандиты  сняли с каждого одежду и, после этого, вставив дула своих буровских карабинов в рот, производили выстрел.

Арсеньев надолго умолк.

               От выстрела в рот, глаза у всех  погибших вывалившись из глазниц,  висели на тоненьких нитях – нервах.

Лица  у всех погибших были  обезображены до неузнаваемости.

Один из бойцов  разведбата Тананчука, зажав рот ладонью, бросился в сторону от места, пронизанного невыносимым холодом этой страшной смерти.

Он отбежал от  убитых метров на пятнадцать.

Там его вырвало. 

Затем, опустившись на колени, он дал волю своим солдатским чувствам. –

-         Ой, мамо, мамо.   Забэры  мэнэ  видсэля до сэбэ.  Нэ можно  бачить того  лиха.

Неважно чувствовали  себя  здесь и  остальные солдаты и офицеры.

Но, вот солдат, наконец, совладав со своими нервами,  пошатываясь,  направился к  своей БРДМ.    

Добравшись  до  пулемёта  ДШК,  он открыл шквальный огонь в сторону скал.

Он стрелял в  чужие скалы и плача выкрикивал, угрожая невидимому, тайному врагу. –

-         Вот вам, злыдни. Вот вам звери.  Хиба – ж  можно чоловика так уродовать.

 

Пора,  относительно,  спокойного присутствия советских войск в  Афганистане, закончилась.

Над Афганистаном ежедневно, как чёрный ворон, кружил самолёт Ил – 18, собирая убитых, или, в соответствии со  штабной терминологией, груз  200.

Советские части  «  квартировались  »  повсеместно, по всем своим гарнизонам, в палаточных городках.   

Палатки сначала ставили прямо на грунт, как это делают мирные и беспечные туристы, не закапываясь в  землю.

На сразу же,  после первых обстрелов таких городков, закончившихся большим числом погибших, чтобы избежать  потерь,  палатки стали углублять в землю на глубину, до двух метров.

Даже в Кабуле, на месте дислокации штаба сороковой  армии, был построен такой палаточный городок.

Там стояло всего несколько глинобитных построек.

Сам  Командующий  сороковой  армией располагался в штабном автомобиле.

В офицерских палатках ставили двухъярусные  кровати, а то и просто спали на  охапках травы, как  это делали солдаты и сержанты.

Те из бойцов, кому удавалась раздобыть доски,   сооружали в своих палатках нары.

Доски эти, как правило, добывали, разбирая ящики с боеприпасами.

Солдатам было намного тяжелее в этих условиях, чем  командирам.

Начальник штаба  тыла Арсеньев, постоянно докладывал  наверх и просил улучшить условия жизни солдат и офицеров,  и их питание. –

-         Условия быта, с наступлением тепла, стали ещё хуже и невыносимее. –

Кричал он в телефонную трубку, разговаривая с Москвой, с начальником штаба тыла

Министерства обороны генералом  армии  Марининым. –

-         Повсюду пыль и антисанитария. 

Солдат начали одолевать вши и вирусный гепатит.

Смердящие бинты и мухи.

Питание плохое и однообразное. 

Ежедневно макароны, жидкий борщ, или суп и  компот  из сухофруктов.

Я и сам, уже, не могу смотреть на скумбрию в масле и кильку в томатном соусе, товарищ генерал.

Арсеньев, переведя  дыхание,   закончил. - 

-         Мы стараемся, как можем, товарищ генерал, чтобы изменить ситуацию, но, без поддержки из центра,  это трудно сделать.

Прививки от вирусного гепатита делаются с опозданием.

Солдаты сами себя лечат от вирусного гепатита.

Заваривают в походных  котлах верблюжью  колючку и пьют  её горький отвар.      

-         Решайте эти вопросы на месте сами.  Кто  вам  не даёт  это делать? –

Последовал ответ.

 

Афганская война, из февраля, одним рывком,  перескочив  на бронетехнике,  через март и апрель, гремя гусеницами и ревя моторами,  ворвалась  в знойный и пыльный май.

 

Командир танковой роты майор  Кольцов, с частью своего подразделения  сопровождал колонну ГАЗ – 66 из Шинданда до Герата.

Во время  одного из  привалов  он заметил, что  у  одной из  разведдозорных машин собралась  группа солдат.

-         Сержант! –

Окликнул Кольцов своего механика – водителя, который тоже находился там, в этой группе.

Васецкий, сразу же, поспешил к своему командиру. - 

-    Слушаю  вас,  товарищ майор!

-         Вы чего, там, живой мишенью встали  перед  душманами  и под пули  лезете?

Начал отчитивать  его Кольцов.

-         Живую  кобру  разглядывали.

Двухметровая гадина. У – х – х! 

Братишка  Чертков возит её с собой в броне.

Это не кобра, а стращилище.  Аж душа в пятки убежала.  У-х.

Кольцов направился   к младшему сержанту Черткову, чтобы разогнать бойцов по экипажам.

-    Чертков!   А  ну, кончай свой цирк на броне.

Что за аттракцион ты  здесь устроил, а? 

Бойцы, а ну давай по местам.  Забыли  поговорку  Суворова,  что пуля дура?

Солдаты, нехотя, стали расходиться   по своим экипажам.

Командир  БРДМ младший сержант Чертков –  детина,  с огненно – рыжими волосами и синими, как вешнее небо России,  глазами, лукаво, с опаской,  поглядывая на майора,  предложил ему. –

-         Если хотите полюбоваться моей  афганской невестой, то подойдите к  ящику   для орудийного ЗИПа и  приоткройте его, товарищ майор.

Впереди, на крыле  БРДМ, находился  металлический  ящик для запасного инструмента.  В этом ящике  хранились шомпол для чистки ствола пушки и  запасные части  к пулемёту  ДШК  с калиматорным прицелом  калибра 12, 5   миллиметров.

Рыжеволосый сержант забрался на  БРДМ и  откинул  крышку  ящика.

В то же мгновение,  из  него, словно пружина, выскочила змея.

Она, угрожающе шипя и устрашающе раскрыв капюшон,  замерла, буквально в полуметре, от носа Кольцова.

Кольцову  показалось, что они,  целую вечность, смотрели глаза в глаза друг другу.

Раздвоенный язык змеи, казалось,   почти  касался его носа.

Он смотрел на неё, не мигая, как завороженный. 

Как впрочем,  и она на него самого.

Вдруг, периферийным зрением, майор заметил, что жених – красавец,  протянув руку и положив ладонь  на голову своей невесте,  буквально силой  затолкал её в ящик.

Затем, закрыв  его,  командир БРДМ засмеялся таким раскатистым смехом, что  Кольцов вздрогнул и пришёл в себя. –

-         Да не пугайтесь, вы, товарищ майор!  Она у меня самая безобидная тварь на свете.

Я, при первой же встрече, от избытка чувств, повыдёргивал  ей зубы плоскогубцами.

А вы, молоток, товарищ майор!  Белый флаг не выкинули, как некоторые. 

Стояли насмерть, как  наши  под  Сталинградом. 

Желаю добыть вам в бою приставку генерал к своему нынешнему воинскому званию.

Младший сержант, понимая, что  хватил лишку,  тут же, начал извиняться перед   майором. –

-         Простите, коли  я,  чего  сделал  не так. 

Не думал, что она выскочит из  коробки так шустро. 

Клянусь последним патроном, товарищ майор!

Кольцов,  услышав, как  часто бьётся его сердце, а руки и ноги наливаются теплом, стараясь быть, как можно строже, бросил  в  эти синие, синие глаза, так похожие на   холодное,  апрельское,  калининское небо. -    

-         Это - майор приставка к званию генерал, а не  наоборот, жених  хренов.

Понял!

В этот момент  он услышал  сигнал к началу движения.

Майор, повернувшись,  поспешил к своему экипажу

У танка его ожидал  сержант Васецкий.  –

-         Ну, что, товарищ майор?  Зрелище не для  слабаков?   Правда?

Чертков собирается свою невесту увезти с собой  на родное пепелище в Волгоградскую область.

Забравшись в танк,  сержант добавил. –

-         Ну, до Ташкента он её, может быть,  и  довезёт.  А там, в аэропорту Тузель,  патрули его вычислят моментально.

И привет его невесте!  Там ей и конец придёт!

Васецкий, занимая своё водительское место  и натягивая шлемофон на голову,  уже самому себе,  недовольным тоном,  сказал. –

-         Ну и попали же мы в переплёт!

Не страна, а какое – то тридесятое царство! 

За пол года я  здесь ни одной  бабы не видел.

И никто не видел из нашей роты. Вот, что странно, командир! 

Бойцы вынуждены  уже змей своими невестами называть.

Мы пришли сюда, как выражается замполит,   с добром и на добро, а  здесь нам вместо поцелуев, только  пули в спину летят.  

Ни одной дамы  в глаза  мне не  влезло за  шесть месяцев  этой  круговой обороны.

               Потом, сержант Виктор Васецкий, с хитрецой, поглядывая на Кольцова, признался ему. –

-         Да, нет, товарищ майор.  Одна  всётаки влезла.

Это я вам, как  земляку, доверяю свою тайну.

Только, вы, ей – ей, никому об этом.  Я вас прошу! 

Кольцов, понимающе посмотрев на  Васецкого,  кивнул, в знак согласия, головой. –

-         Договорились, землячок!  Я тайны солдатские хранить умею.

Я тебя понимаю.

Ты, же тоже, как и я, поэт. Стихи у тебя, что надо, сержант!

А, поэт, без любви, в душе, не поэт!   Одно из двух! Или – или!

Человека поэтом,  или  мать рождаёт, или  посвящает в  тайны поэзии   любовь к  невинной и безгрешной девушке.

Васецкий, при этих словах, встрепенулся. –

-         А грешница, что  в эти тайны  разве не  может посвятить?

-         Грешница, тоже,  посвящает. -  Улыбнулся  майор. –

-         Только в грехи! 

А невинная  девушка есть сама, по себе,  поэзия, как  безгрешное  и светлое  слово, 

как  не спетая песня, как  явление   чуда  народу.

-         Я подумаю над вашими словами, товарищ майор. –  Задумчиво произнёс  сержант.

Кольцов, выждав, с минуту,   спросил его. –

-         Ну, рассказывай, что  это за  афганская звёздочка  в твои русские глазки залетела?

И, как зовут её?  Уж,  не Юлдуз ли?

-         Ну, вы, прямо, в яблочко попали! – Встрепенулся  Васецкий. –

Юлдуз!  Точно так и зовут её!  Но, я зову её  по нашему, по славянски - Алёной.

А она меня называет Вани! 

-         Ох, уж  эта  моя Алёна.  Не парена, не варёна.   Самим царём хвалёна.

Бегу я, как  - то, в кантинчик – магазинчик,  в тот, что за аэродромом стоит.

И, вдруг, из - под  дувала, будто из под пятницы суббота, вылетает ласточка и на меня

глазками -  зырк,   зырк. И защебетала.   

Афганки, обычно, от  советских солдат, словно  кошки  от собак  шарахаются.

А эта -  нет!  Только, зыркнула  по сторонам.

Нет, ли  родственников - моджахедов. 

И приподняла чадру.

А там, не глаза, товарищ майор.  Там -  звёзды! Там погибель моя!  

Там, не губки, а кораллы. И сердечко – то у меня словно юбилейный рубль зазвенело. 

Ну, я  её тут же и зарифмовал, товарищ майор. –

 

                    У тебя афгани.

                    У меня рубли!

                    Открывый - ка Вани

                    Города  свои.

 

И сую ей, естественно самое дорогое, что у меня было  -  Наш, юбилейный рупь с Лениным, который  в гимнастёрке на сердце носил,  чтобы от пуль защититься.

Ну, она и буль – буль.

И зачирикала, как воробей моя ласточка, когда рупь  завернула в афгани. -  Вани, Вани!

И нырь в своё гнёздышко.

Вот так я и стал Ваней.  

Нет, нет,  вы не подумайте ничего плохого, командир. 

Всё идёт, как на войне, где зарплата  всем вдвойне.    

В общем, пока встречаемся, только,  во время полёта на  встречных курсах.   

А они, эти афганские ласточки, могут вылетать из своих клеток, когда петь им  захочется.   Боятся!   А куда деваться!    Любви то всем хочется.

 

Кольцов слушал Васецкого и вспоминал   тверской луг и самый красивый цветок на нем – свою Серафиму.

Напоследок, он, всё же, предупредил  поэта Виктора Васецкого. –

-         Смотри, Виктор. Только без глупостей. 

Потерпи  до встречи дома  с своей  Алёной.

Держи хвост пистолетом!  И  не зевай!  

Ну, поехали.  Заводи. Мотор.

      

Васецкий  запустил  пятисотвосьмидесяти сильный дизель и  тронулся  с места, продолжая размышлять над  своим житиём в круговой обороне. –

-         Алёну, не парену, не варёну  тут  можно увидеть только в городе,  и в  чадре, сквозь прорези прицелов и бойнц  

Чадру они надели, наверное, потому, чтобы не видеть и не слышать мой  пулемёт   СГМТ и  сто миллиметровую пушку.  

 

 

Кольцову вспоминал Серафиму.

Ему, впервые,  страстно, захотелось увидеть её, прижаться к ней и назвать Пчёлкой.

Он понимал, что мирское счастье обманчиво.

И, тем не менее,  его не покидала надежда на лучшее, на то, что любовь их, переболев,  возродится  и станет только крепче.

-         Время само нас излечит, а,  излечив,  рассудит, как надо! – 

Размышлял  он.

Колонна шла на Герат без всяких приключений.

Пока, всё было спокойно.

Несколько дней тому назад он получил письмо от сестры. Это было, уже, третье письмо от Полины.

Такой откровенности он от своей сестры не ожидал. –

 

-    Жаркий привет освободителям   человечества от страшных уз средневековья!

Ваня, братик, здравствуй. Не думала, не гадала, что писать на войну, своему единственному брату, так сложно!

Слова, будто напуганные  пулями этой войны,  попрятались в сознание так глубоко,  что их не  могут выковырять оттуда   даже  мои  музыкальные  пальчики хирурга.

Все пули,  летящие в тебя, мой брат, долетают и  сюда, до нас,  в эту древнюю,   русскую, княжескую  вотчину   Тверь.

И мы, тоже, их боимся, Ваня, переживая за тебя! 

Мы – это  мама, я, Сима – Серафима, Мария Ивановна и сам генерал – майор  бронетанковых войск  Калинин, которому на погоны должна,  вот – вот,  свалиться   ещё  одна алюминиевая звёздочка  с верхнего этажа нашего советского домостроя.

Прости меня, брат мой  беглец, за весь этот каламбур. 

Мы все, здесь от этого страха, поглупели и сменили свои яркие,  цветные  наряды, по  примеру, хорошо тебе известной дамы  «  в красном »,   на мрамор.     

Кстати, она, по – прежнему,  отдаёт предпочтение красному  цвету и, не разбирая   дорог, летит на  огонь.

Эта, ищущая огня женщина, попала в  интересное положение!

Такое интересное, что ходит,  уже, на шестом месяце беременности, как я  догадываюсь, зачав от тебя аж  на проспекте Майорова в Ленинграде.

Серафима об этом  интересном  положении  суженой  твоего зампотеха  Бережкова,  пока  не знает.

Что поделаешь! 

Будем жить и хранить эту тайну, от Серафимы и  др. любопытных   лиц. 

От афганской войны стало жарко и здесь, в Твери! 

Видишь, Ваня, как я поглупела  и почерствела за эти  ужасных последних пол года.

Но, ты же, сам как – то  мне говорил, что в условиях тёплого климата, хвойные деревья  уступают место лиственницам и дубам.

Значит,  быть тому.

Будем мужественно расплачиваться за свои и чужие грехи.

Нам на смену  придёт более крепкая, в моральном аспекте, смена.

Нужно быть неподвижным к предметам  греховным и  соблазнительным. 

Рядом со мной сидит принц  Кружков, уверенно отрешающийся от этого, забитого   людскими пороками мира  и просит тебе передать, что для души, предвкусившей  несчастья, земная  радость, уже  не потребна.

Я понимаю, что  мудрость сия принадлежит не ему, но я рада его преображению, в   котором  поучаствовала и я  сама.

Я, как громоотвод, приняла на себя первый удар грома, который предназначался тебе и  Серафиме.

Наверное, я поступила грешно, но я совершила свой поступок, желая добра тебе и  твоеё Пчёлке, которая об этом знает.

Теперь, о  самом главном.  О Пчёлке.

Она, всё также  жужжит,  перелетая  с цветка на цветок  и  собирая  целебный нектар   для своих пациентов.

У неё, по – прежнему,  ангельский вид -  робкий и совестливый.

Личико румяное. А  вот глаза у неё,  Ванька….

…Из – за твоего,  по -   свински,     неосторожного обращения  с дамой в красном,  случившегося  на  ленинградском  проспекте Майорова,   эти глаза стали  другими.

Глаза её, как два  серовато – голубых агата,  приобрели  шелковисто – мерцающий   блеск, которым они славились, лишь в минуты  отчаяния и грусти.

Не веришь, возвращайся  на своём  Т – 62  в домик  на  Волге, где мы с ней обитаем.

Ваня,  братик,  ты и только ты, виноват в том, произошло между вами. 

Не она, а ты!

Выбрось из головы  эту злополучную фотографию.

Кружков оказался перед твоей невестой совершенно случайно.

А вот Ленка Старикова, как  посторонний предмет, появилась там с фотоаппаратом отнюдь не случайно, а в нужный момент.

Ты,  же, такой сильный и умный, Ваня.

Ты всегда был для меня образцом аристократа голубых кровей и поэтом!

Верни Серафиму в свои объятия, но сделай это так, чтобы она, при этом,   осталась

сама собой; цельной и естественной, какой ты её принял из рук  матери Марии  

Ивановны.

Она ведь из хрусталя. Смотри,  не разбей её.

Кстати, напиши ей  письмо и успокой в том, что вы встретитесь и больше не   разбежитесь по своим углам -  ты на командирское место под броню, а она в  деревянный сруб у Волги.    Если бы не Мария Ивановна, ты  бы доступа к хрустальной  душе Серафимы не получил.

Тебя  туда,  к вратам души её, привела именно она, не взирая на наши эмигрантские  

корешки и советские вершки.

Именно она, выходя замуж за  вечного скитальца, кадрового военного  Афанасия     Северьяновича,  со словами – жизнь прекрасна только тогда, когда она опасна, предопределила и судьбу  своего мужа,  и  твою  судьбу.

Ты этого не знал? 

Так, знай, братик.

Мама  сама пишет тебе каждый день, поэтому всё о ней узнаешь из её посланий

« на     горку Гиндукуш сынишке  Ваньке Кольцову ».

Мы готовим тебе сразу несколько сюрпризов.

Один из них я тебе  открою.

Хорошо известная  тебе дама в красном, находящаяся, благодаря вашей милости, в  интересном положении, решила отправить своего  зампотеха  Бережкова, к вам на  

Афганские хребты Гиндукуш и Памир.

Словом, Агния  Сабировна, погнала пчёл из Одессы в  Афганистан.

Она такая!

Берегитесь несчастные майоры и подполковники и те, кто в окопах напротив.

К вам едет   трезвый  зампотех Бережков.

Он едет к вам, чтобы добыть для располневшей жены многокомнатную квартиру, а для   себя, лично, погоны с двумя просветами.

Встречайте  его там и восторгайтесь им.

Тайну другого  сюрприза  я не выдам, пока ты не встретишься с  Серафимой -  целительницей, со своей Пчёлкой.

Да!  Вчера, на трамвайной остановке, у кафе  Минутка, встретился мне твой  комроты 

Бажар, который всё, никак,  не выяснит – награждался ли наш Генсек  орденом   Ушакова?

Вся его вторая рота передаёт тебе низкий поклон за  твои политзанятия, на которых никогда и никто не спал.

Сам же, майор  Бажар взял твой адрес, пропахший порохом,  афганской пылью и  верблюжьей  колючкой.

Иногда,   к этим запахам  примешивается  и горьковатый запах полыни.

Твой новый друг, турист с парашютом, Алексей звонил мне уже несколько раз.

Не спрашивай, брат. Нравиться он мне, или нет?

Говорю откровенно. Да!  Нравиться.

Он, как и ты, не утратил,  за тысячелетия эволюции мужчин, твёрдости духа и мягкого взгляда на  наши женские слабости.

Ванька, полынью и верблюжьей  колючкой от него, как и от твоих писем,  тоже несёт,  когда он  говорит со мной по телефону.

Оставайся живым, брат мой старший!

Надеюсь на скорую встречу!

Мадам Кольцова – Кружкова.

 

Колонна шла на Герат.

Майор Кольцов, ведя наблюдение за окружающей местностью из своей башни, читал это письмо по памяти.

Вдруг громыхнул взрыв. 

Танковый экипаж майора Кольцова на своей боевой машине, идущей во главе колонны, наскочил на мину.

Сразу же, с нескольких  позиций  душманы  начали вести  огонь по  колонне.

В  результате этого  взрыва  все члены экипажа, включая самого командира, получили динамические контузии  от избыточного давления.

От кровоизлияния в мозг  в голове  у Кольцова творилось непонятно что.

Она гудела, раскалываясь на части.

Из ушей  и носа пошла кровь.

Сержант Васецкий  тоже получи  контузию. 

Он  то и помог Кольцову выбраться наружу, где стреляло всё, что только могло стрелять.

Вслед за ними покинули танк артиллерист – наводчик и пулемётчик.

Взрывом мины разорвало гусеницу.

На бетонке и сбоку неё валялись траки, от разорванной гусеницы.

Сержант, прикрывая собой майора, потащил его с дороги на обочину, к большому камню, чтобы укрыться за ним от огня.

Вскоре им это удалось сделать. 

Все четверо укрылись в небольшом, естественном углублении за камнем.

Васецкий, с трудом снял с себя шлемофон. 

Через некоторое время он стащил шлемофон и с майора.

Губы у Кольцова слегка шевелились, будто он, всё ещё, продолжал читать  письмо от сестры.  

Механик – водитель, подложив шлемофон  Кольцову под голову, выглянул,  из – за камня.

Оказывается, что следовавший за ними  БМП тоже подорвался на мине.

Механика – водителя выкинуло через люк наружу. 

Он, перевернувшись в воздухе,  упал на  бетонку и лежал теперь без сознания.

От  этого удара он получил перелом позвоночника и тазовой кости, но остался жить.

Все  же, остальные, из тех,  кто  находился в БМП,  погибли.

Перед глазами у Васецкого всё плыло. 

Он,  уставившись взглядом,  на одном  из  ГАЗ – 66, смутно различал, что там происходит.

Укрывшись за колёсами автомобиля,  кто – то вёл огонь  из ручного пулемёта.

Но слышал он эту стрельбу, словно через стенку.

 

Вертолётом майора Кольцова,   и других раненых и контуженных в этом бою,  вывезли в Кабульский госпиталь.

 

Вскоре, во время одного из утренних обходов в госпитале,  у   кровати  майора Кольцова остановился  лечащий врач  -

-         Ну, что майор. Собирайся в санаторий.  В Крым.   На реабилитацию.  Там тебя окончательно поставят на ноги. 

Контузия, спровоцировавшая кровоизлияние в мозг, дело нехорошее, но, слава Богу,  болезнь излечимая.

Да, кстати. Тут  тебя друг  повидать  пришёл.

Хоть и не положено к тебе, пока,  никого пускать, я разрешу ему тебя  навестить.

К радости Кольцова, в палату  вошёл Арсеньев.

Он присел на табурет возле койки и положил в ногах у Кольцова свёрток с гостинцами. - 

-         Привет,  Иван!  Рад тебя лицезреть живым.

Иван, ты ещё легко отделался, поверь мне. 

Ну, да ничего, ничего,  до свадьбы всё заживёт!  Поверь мне, старому вояке.

Глаза будут видеть, а  уши слышать, как в молодости.

Бывает и похуже.

Ну, здорово, что ли, дружище!  Арсеньев осторожно пожал руку Кольцову.

Иван, слегка приподнявшись, с трудом улыбнулся и спросил его. –

-    Алексей.  Скажи.  Как там   Серафима?  Письма от неё мне были?

-   Были, были. - 

Обрадовал друга  Арсеньев  и достал из офицерской   сумки несколько писем.

-         Я только  что  из  Шинданда. 

Забежал в штаб полка и  изъял твою почту.

Держи.  Два письма от матери.  Одно от Серафимы и одно от Марии  Ивановны.

Что нашёл, то и привёз тебе, дружище.

Кольцов,  взяв конверты, принялся их рассматривать. 

Потом, подняв на Арсеньева свои синие глаза, спросил его. –

-         Стало быть,  в Крым меня отправят? 

Алексей, прошу тебя.  Позвони  моей Пчёлке и сестре, чтобы они там навестили меня.

Только вот, куда  им ехать?  Крым то большой.  Санаториев  там много.

Арсеньев, внимательно поглядев на него, и сказал. –

-         Это не проблема для меня. 

Я уточню адрес и сообщу и твоей Пчёлке,   и твоей кареокой шатенке сестре,   тоже.

Это  для меня не проблема, Иван.

Скорее всего,  тебя отправят в симферопольский  военный госпиталь.

Кольцов, поглаживая свой лоб, поинтересовался. –

-    Они, что  нас на самолёте  в Крым отправят, Алексей?

-         На вертолёте! -  захохотал  Арсеньев.

На самолёте тебя  из Кабула довезут до Кисловодска. 

А там тебя будет ждать паром  Красная Туркмения и  Каспийское море.

На этом пароме доплывёшь до Баку, где волны плавают на боку.

Там  тебя пересадят в спецвагон  поезда  Баку – Симферополь  - и  вперёд до самого Крыма!

Всё   в нашем  босяцком, коммунистическом царстве  учтено до грамма и расписано вперёд на десятилетия.

Арсеньев, привстав,   собрался  уходить. –

-         Ну, ладно, Ваня. 

Мне пора нанести визит начальнику штаба. 

У  меня через пару часов назначено совещание  в штабе армии.

Я тебя ещё навещу, поэтому прощаться не будем.

Если доведётся выбраться в Кабул, будь осмотрителен. Враг не дремлет.

И учти, Иван, что в Кабуле, так  же,  как и повсюду,  в Афгане, присутствует запах крови и тления. 

Алексей пожал Кольцову руку и направился к выходу из палатки.  И, уже оттуда, остановившись, обронил несколько фраз –

-         Запомни, Ваня! 

И передай своим будущим потомкам, что в Кабуле нет общественных туалетов, потому что там  нет советской власти.

Вот  появится  здесь  наша родная,  советская власть –  появятся  и туалеты.

Кольцова это, неожиданное, сообщение немало удивило. –

-    Это, что, подполковник  Арсеньев, очередная сводка сообщений о боях на   кабульском

     фронте?

-         Именно так, мой друг и будущий близкий родственник. – Подтвердил Алексей.

-         И, что же прикажете делать, когда вас прижмёт, где - нибудь,  на  центральном

-         проспекте?   

Делать то, что делают  все  согласные и не согласные с советской властью.

-         А, именно? – Не выдержав, уточнил Кольцов.

Арсеньев,  ухмыльнувшись,  развёл руками. –

-         Да, майор!  Недооцениваешь ты нашу  советскую власть.  А она, по части борьбы с антисанитарией,  самая расторопная в мире!  Чем я и горжусь. 

Она грязи в своём обществе не терпела.

Да, да!  Повсюду строила туалеты и лагеря. 

-   В этом я с тобой,  Алексей, пожалуй,  соглашусь. О ворах и жулье,    тут  и речи нет!

     Жаль невинных, туда угодивших!

-         Так,   какой  переулок  искать в Кабуле, если приспичит?  Посоветуй,   контуженному майору.

-         Я же сказал. Делай, как все!  Справляй надобности, где придётся. Здесь у них, вместо советской власти, главный чистильщик и  главный санитарный врач -  солнце.

Оно, через час, всё уничтожит.

И следов не останется!

-         Просто и доходчиво!  Спасибо за инструкцию, мой будущий  родственник.

Я,  буду только,  рад, если ты перейдёшь из разряда друзей, в разряд родственников.

Но,  чтобы  Полину  переплавить в обручальное колечко, и надеть  на указательный палец, тебе придётся расстаться с парашютом, мой друг. 

И  кое с чем ещё!

               Арсеньев,  вернувшись от двери к  Кольцову, снова присел на  армейский табурет и, с грустью, промолвил. - 

-         Иван!  Считай, что я пошутил. 

Об обручальном кольце, мне, пока, говорить рано!

Он сразу преобразился.  Стал жёстким и непроницаемым. 

Язык, словно молот на наковальне, чеканил слова. –

-         Или она, или никто!  Но я на ромашке гадать не буду.  Пожалеет – не пожалеет!

Понравлюсь – не понравлюсь!  Обманет  – не  обманет!

Мне игра в любовь не нужна, Иван!  Со мной уже поиграли. Забрали  детей  и квартиру.    И  будь здоров майор Сурков!

А Полине,  для начала, хотя бы, понравиться надо. 

Была бы любовь!  В кольца нас сама  её переплавит.

Была бы любовь, Иван!

Арсеньев взял пакет, который принёс и начал его распаковывать. –

-         Я  тут тебе принёс солдатский сухой паёк.  В нём сухой спирт, подставка для консервов, вилка, ложка, тушёнка,  консервы завтрак туриста, галеты и так далее.

Ну, ты и сам знаешь.  Лопай и выздоравливай.

Да.  Вот тебе,  на десерт, три апельсина и бананы.  Всё!   Я помчался.

-         А ты ей, Лёшка, уже понравился. Открываю тебе секрет, в обмен на три апельсина.

-         Да, ну!  -  Не поверил Арсеньев.

Кольцов достал,  из  -  под подушки,  конверт и, вынув листки, подал их другу. –

-         Читай вот здесь!  Только не  очень то веселись.

Арсеньев вцепился глазами в строчки  письма Полины. Лицо его порозовело.

Прочитав их, он поднял голову и сказал. –

-         Спасибо, дружище!  Значит,  будем жить!

Мне, казалось, что Полина  оса, а она,  оказывается, такая же Пчёлка, как и твоя Серафима.

Всё, тогда полетим на мёд!

 

В Кабуле,  в штабе армии,  каждое    проводилось оперативное совещание.

Арсеньев имел давнюю привычку прибывать на все мероприятия  заранее.

За тридцать минут до начала совещания появился он в штабе и  на  этот раз.

Но, один из штабных  офицеров, знакомый ему по Ташкенту, встретил его вопросом. –

-         А тебе, что Алексей, не сообщили об изменениях?

Арсеньеву оставалось только пожать плечами. –

-    Впервые слышу об этом, майор. А в чём, собственно, дело?

Майор пояснил. - 

-         Дело в том, что, отныне,  все оперативные совещания, партийные собрания и  иные  

     важные мероприятия, будут проводиться на вилле советского посла  в Афганистане 

     товарища Табеева.

-         Я полагаю, что для этого есть веские причины? -  Поинтересовался  у майора Арсеньев.

-         Есть!  Американская разведка стала прослушивать наши линии связи со  своих спутников.

И – Хош  чаках!  -  Сказали в Москве и перенесли все секретные  совещания, на

     оборудованную  средствами защиты, от прослушивания, виллу советского посла.

Арсеньеву было известно, что   на    дари,   Хош  чаках  означает – до свидания.

Он, попрощался с майором и  двинулся на своём  БТРе к советскому посольству.

 

На  оперативном совещании присутствовало всё  командование сороковой армии, ответственные сотрудники разведотдела  ГРУ, отрядов  КГБ  Каскад и МВД  Кобальт и командиры родов войск.

Из генералов высшего звена  Министерства обороны,  здесь находились -  начальник оперативной группы  Министерства  Обороны  маршал Советского  Союза Соколов, генерал армии Ахромеев и генерал армии  Варенников.

Началось совещание с обсуждения  боевых сводок за  прошедшие сутки.

Картина была невесёлая. 

Повсеместно,   против наших войск, где бы они ни находились, за исключением крупных, хорошо укреплённых  гарнизонов,  проводились, тщательно спланированные, боевые операции.

Повсюду мы несли боевые потери в живой силе и технике.

Командиры родов войск докладывали о том же. 

Солдат одолевали болезни и вши.

Питание их желало много лучшего.

В подразделениях процветала дедовщина, спасаясь от которой,   некоторые солдаты  вынуждены  были перебегать  к афганцам.

Начальник особого отдела КГБ по сороковой армии полковник Румянов,  акцентировал своё выступление на геройских поступках  и правонарушениях советских солдат на территории Афганистана.

В частности, он привёл  несколько   таких примеров. –

-         Мы взяли вход в Панджерское ущелье, заплатив за это жизнями многих солдат, прапорщиков и офицеров.

Особо хотел бы отметить 154 и 177 отряды спецназначения  ГРУ  ГШ С С С Р и комбата  копчагайского батальона Керимбаева.

Чтобы взять под  свой  контроль вход  в ущелье,  в котором хозяйничал Ахмад  - шах  Масуд,   потребовалось  взять приступом несколько высот.

При этом, геройски погиб замполит первой роты капитан Балуев.

Высоту Зуб брала рота  спецназа, под командованием прапорщика Бубенцова.  

Эту  роту  специально  усилили сапёрами. 

Высота  Зуб – это  4500 метров! 

Прапорщик Бубенцов первый вошёл на эту высоту.  

Он  погиб при взятии горы Кирилы, высотой  около  шести километров,   десятого  июля, в день своего рождения.

Такой ценой  был взят вход в Панджерское ущелье.

Вечная память этим героям.

Затем полковник привёл пример, связанный с  правонарушениями солдат. –

-         В районе  Герата наши бойцы на БТРе остановили и ограбили автобус с афганцами, отобрав у них все ценные  вещи и денежные знаки.

Все причастные к грабежу, отправлены в  Советский  Союз и  там будут отданы под суд!

              

               Большое впечатление на присутствующих произвело выступление  первого заместителя начальника Генштаба,  генерала армии Варенникова. –

-         Товарищи генералы и офицеры.

В такой войне, которую мы сейчас с вами ведём, наш народ ни при царях, ни при 

     большевиках, ни при коммунистах, не участвовал.

Нам, как бы не дают возможности её выиграть, засадив в гарнизоны и,  лишив  оперативного простора, манёвра и инициативы навязав врагу свою волю,  бить его   в  хвост,  и в гриву,  в удобном для нас месте и в нужное  для нас время.

И проиграть  её не разрешают. Да, да!

Потому, что проиграть эту необъявленную войну – значит убежать отсюда!

А советские, русские воины с полей сражений не бегали никогда!

Не побежим и мы с вами!

Да, на ночь,  мы хоронимся в гарнизоны и запираем двери изнутри.

И сидим там до      утра, как оккупанты.

Ночью  к власти приходит афганский батька Махно  и, по радиосвязи, бросает клич. –

-    Бей  советских коммунистов, пока не  превратятся  в афганских демократов, а своих демократов, пока  они не станут советскими коммунистами.

Именно поэтому, новая власть в Д. Р А  существует только в тех провинциальных и уездных центрах, где  можно спрятаться на ночь за воротами наших гарнизонов.

Ну, ладно! Ночь проходит и надо, хочешь, не хочешь,  просыпаться.

Мы просыпаемся и открываем ворота.

Но за ворота  эти не выходим, потому что вокруг,  под покровом ночи, душманы повсюду понаставили   мин.

Первым у нас   за ворота  выходит танк, с установленным перед ним тралом.

Он  покидает гарнизон  и начинает утюжить,  вдоль и поперёк,  все подходы к нашим   

объектам.

Утюжит так, как хороший хозяин утюжит жинку, которая бегала ночью за ворота и  

попалась.

Танк с тралом  выходит и бродит по всем дорогам. 

Временами мы слышим взрывы.

А  афганского батьки  Махно  уже  нет! 

Он спрятался  в  своих горах, товарищи. 

А мы, с новой властью, снова занимаем центры провинций и  уездов и возвращаемся к власти.

Ну, ладно. Наверху виднее. 

Поэтому нас  и засадили    в гарнизоны.

Ну, ладно! Не дают нам засучить рукава и помахать кулаками.

Чтобы привить здесь демократию, нужно было вводить сюда не четыре 

общевойсковые  дивизии, с хвостиком, а тридцать четыре и без хвостика. 

Ввести  и, после чего,  закрыть на замок все границы и начать повальную чистку в стране

Но мы замахнулись,  а ударить нам не дают!    Мама не велит!

Если руководство страны   не пересмотрит своей концепции,  по решению  проблем, на 

афганском театре военных действий,  то  мы, по - прежнему, будем жить, как  в театре 

трагикомедии.  

Рано или поздно  моджахеды  заставят  нас сказать. –

-         Дайте занавес, господа. Мы уходим!

Товарищи генералы и офицеры.

Давайте не будем браться за то, чего не можем сделать.

Что мы, с вами можем, здесь, изменить, к  лучшему,  и для себя,  и для афганцев?

Во,  первых, давайте изменим отношение офицеров к  нашим солдатам.

Давайте уважать и беречь наших солдат.

Неужели это так сложно, а?  Нет, уверяю вас.

Давайте наведём порядок в подразделениях и калёным железом выжгем  дедовщину.

Если этот девиз станет нашим ежедневным правилом и задачей на второе и на третье,   то мы спасём своего солдата, а он спасёт нас вместе со всем  этим театром  трагикомедии!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                  СОДЕРЖАНИЕ

 

 

 

 

Глава  1            Генеральская   дочка…………………………………………………………  

 

Глава  2            Погоним пчёл в Одессу……………………………………………………...

 

Глава  3            Тридцать лет без войны………………………………………………………

 

Глава  4            Райское место…………………………………………………………………

 

Глава  5            Вальс   расставания…………………………………………………………. 

 

Глава  6            С добром  и  на  добро………………………………………………………..

 

Глава  7            Переход   через  «  Нитку  »…………………………………………………

 

Глава  8            Иван   и   Серафима………………………………………………………….

 

Глава  9            Вернитесь   живыми…………………………………………………………

 

Глава  10            Апчхи!   Спичку в нос……………………………………………………...

 

Глава  11            На  алмазных   копях    птицы   не   поют…………………………………