Победить нельзя замириться: Что следует из слов Пригожина о сроках окончания СВО

Свежее интервью основателя ЧВК «Вагнер» Евгения Пригожина анонсировалась как некая мега-сенсация, способная положить на лопатки иноагента Дудя, но по факту единственным новым мессиджем, который услышала аудитория стал прогноз насчет предполагаемых сроков завершения СВО. Пригожин официально расставил все точки над i: «Если нам надо идти до Днепра, то тогда года на три. Если нам надо закрыть «ДНР-ЛНР», ну надо еще хотя бы годика полтора-два поработать…».

Хотя, если быть до конца честными, для многих экспертов и просто думающих людей слова Пригожина никаким откровением не стали, все это было известно давно, и даже озвучивалось на разных площадках, не относящихся к ура-патриотическому лагерю. Просто голоса реалистов забивались белым шумом сводного хора оптимистов, обещающих скорое взятие Киева, на фоне очевидной неспособности взять хотя бы Славянск, о выходе на подступы к которому, напомню, впервые заговорили еще минувшим летом, после успешного локального наступления на светлодарском направлении и взятия впоследствии потерянного Красного Лимана.

Впрочем, реальная действительность за минувший год многое расставила по местам, избавив тех, кто привык думать, от множества прежних иллюзий. В самом деле: если отмотать ленту истории назад, могли ли мы еще тринадцать месяцев назад подумать, что итогом года активных военных действий и тяжелых боев станет продвижение российской армии на целых 85 километров (расстояние от Донецка до Артемовска)?

Неудивительно, что сегодня многие, включая и отдельных командиров донбасского ополчения образца 2014 года пишут об «эффекте завышенных ожиданий» в отношении российской армии со стороны российского общества. Мол, общество ждало совсем не тех весьма скромных успехов, которые есть сегодня.

Но все это лишь часть правды. Вторая ее половина в том, что российская власть, российский системный бизнес и российское общество НЕ ГОТОВЫ воевать всерьез. Потому что «воевать всерьез» означает готовность быть, а не казаться, готовность не только угрожать противнику на словах, но и воплощать эти угрозы в жизнь, без скидок на сантименты. Воевать всерьез – это готовность на добровольные жертвы, самоограничения и даже лишения – во имя будущей победы, вместо желания быть патриотом за чужой счет.

Иначе говоря, цитируя Пригожина из того же интервью, стране нужно мобилизоваться, забыть о мирной жизни, отпусках на морях, сменить привычную одежду на рабочий халат и «вкалывать как папа Карло» несколько лет.

Нужно мобилизовать экономику, перестроив ее на военные рельсы. Нужно ввести военное положение во внутренней политике, закрыв границы. Крупному бизнесу нужно много и щедро жертвовать на оборону. А простым людям приготовиться к нескольким волнам мобилизации.

В реальности же все строго наоборот. Вместо реального патриотического поворота – странная борьба с ахеджаковыми путем их заблюривания в кинофильмах сорокалетней давности и совершенно гомерическая идея объявлять перед выступлениями певцов-иноагентов о том, что они – иноагенты (примерно как надпись о вреде курения на сигаретах). Вместо национальной солидарности – большой бизнес, открыто демонстрирующий узкоклассовый эгоизм и отказывающий делиться со страной даже малым. Наконец, вместо всеобщего патриотического порыва – граждане, сотнями тысяч бегущие за границу от мобилизации. И это лишь краткий список.

Возвращаясь к эффекту завышенных ожиданий. В России много смеялись над словами Арестовича, не так давно заявившего (для украинской аудитории), что выход из этой войны может быть совсем не таким, как это казалось накрученным пропагандой украинцам три месяца назад:

«Что произойдет с обществом, которое замахивалось на завышенные ожидания, а получит условный Минск-3? Эта возвратная пружина нереализованных ожиданий так влупит по нам – по морали и всему остальному, – что мы просто обалдеем».

Проблема в том, что ровно то же самое можно сказать и в отношении российского общества, активная и радикальная часть которого ожидала чуть ли не ликвидации Украины, а в итоге получит тот же самый «Минск-3». Недаром отдельные охранители уже заголосили об угрозе «турбо-патриотического майдана». Впрочем, озвученный риск – самый меньший из всего остального перечня рисков.

На этом фоне совсем по другому смотрятся бесконечные ужасы мобилизации по-украински в российских СМИ с хорошо читающимся намеком: мол, уже скоро у хохлов исчерпается мобилизационный потенциал и тогда… А что, собственно, тогда?

Допустим, озвучивающиеся сейчас цифры украинских потерь верны. Допустим также, что верны заявления экспертов о том, что российские потери в три-четыре раза меньше, чем у противника. А дальше – нехитрая математика на уровне школьной программы за пятый класс.

Если Украина за год потеряла 150 тысяч человек, это означает совокупный уровень российских потерь (включая мобилизованных в ДНР, ЛНР, включая тот же «Вагнер» и другие структуры) в тридцать-сорок тысяч.

Что в свете этих цифр означает пригожинское экспертное мнение насчет сроков СВО? Фактически это озвученная, хотя и непрямо, цена победы на каждом из локальных этапов. Хотите взять Донбасс до его админграниц? Пожалуйста, полтора-два года тяжелых боев и примерно 50 тысяч людских потерь.

Дойти до Днепра? Опять же, три года боев и 100 тысяч (прописью СТО ТЫСЯЧ) потерь – при выходе на плановое обескровливание мобилизационного потенциала противника с задвухсотиванием минимум 400 тысяч человек при сохранении гипотетическрого соотношения потерь 1:4 в нашу пользу.

При этом, ни выход на админграницы ДНР, ни даже выход к Днепру сами по себе не будут означать победы в войне в целом. Максимум – в случае истощения мобилизационного потенциала Украины раньше российского – э то та самая «38-я параллель» или «корейский вариант», о котором говорят на Западе, а следом за Западом и у нас. На практике это означает сохранение ситуации как она есть (то есть, минус денацификация, демилитаризация и что еще там забыл?) с фиксацией текущей линии фронта, вдоль которой нужно будет годами держать крупные военные силы в полной боеготовности. Поскольку, получив передышку и восстановившись, Украина как пить дать, попробует отбить потерянное. Что значит – новая война в перспективе сколько-то лет.

В то же время и воевать как сейчас – с большими потерями, медленно уничтожая город за городом, можно до морковкиного заговения. На самом деле это позиционный тупик, превращающий СВО в вялотекущую мясорубку в стиле Первой мировой войны. Не самая хорошая аналогия, согласитесь.

Какие варианты? Давайте в порядке убывания реальной возможности.

1.Власть меняет формат СВО, заявляет о непризнании Украины, обьявляет ей войну и страна переходит в режим нового издания ВОВ, со всеми вытекающими, включая неизбежные репрессии против «ждунов», откровенных врагов и саботажников из чиновников и бизнеса.

2.Россия пытается найти способ замириться если не с Украиной, то с Западом. Замириться хотя бы на время. Для этого нужно найти такую формулу компромисса, которая бы устраивала всех, кроме Киева.

Ключевая проблема в том, что сегодня на Западе в российские угрозы не верят и их не боятся, раз за разом повышая ставки по принципу варки лягушки на медленном огне. Первоначальные опасения насчет российской ответки – после года наблюдений за тем, как Москва беспощадно бьет по центрам принятия решений, – сменились в западных столицах уверенностью в том, что Россия более слабый игрок, а потому стоит просто дожимать.

К тому же, стоит понимать, что Запад уже вложил в это предприятие такие ресурсы, отбить которые полумерами уже нельзя. Расходы покроет исключительно полная победа с разделом трофеев. И это – еще один риск данного варианта.

Так что, прежде чем замириться, России нужно будет продемонстрировать, что ее, все-таки, стоит бояться, пойти на демонстрацию реальной, а не словесной эскалации. Притом, эскалации результативной более, чем взятие какого-нибудь райцентра после пятимесячных боев.

Ключевая уязвимость тут в том, что заявляя, устами МИД, о готовности к переговорам на основе «существующей реальности», стоит иметь в виду, что ту сторону существующая сейчас реальность не устраивает от слова совсем. А значит – она не может быть основой для переговоров.

Иначе говоря, для грядущего замирения Россия должна предварительно продемонстрировать Западу достаточно убедительную силу, чтобы от нее отстали. Изменить «существующую реальность» так, чтобы перспектива ее дальнейшего изменения в том же направлении испугала Запад сильнее фиксации даже невыгодного ему статус-кво.