Она

   Когда я просил её оценить что-либо из мною написанного, она без видимого желания отрывалась от телевизора с любимым сериалом, или новостями, это было чем-то святым, сакральным для неё, вторгаться в такие минуты на её территорию в некоторой степени было даже «небезопасно», и отделывалась однозначными ответами типа нравится-не нравится, или бросала довольно меткие, порой беспощадные замечания, напоминающие расправу, относительно того или иного места. Реже, но не менее жёстко были её возражения по поводу формы и содержания в целом. Такая подача оценок мне поначалу казалась некой местью за посягательство на её «свободу», но это только казалось. Осознание справедливости такого «взгляда со стороны» ко мне приходило несколько позже…

   А пока моё внутренне сопротивление, выражающееся в хаотических попытках отстаивать своё «творение» с разных сторон, а точнее сказать глупое упрямство, всё ещё не было сломлено, я включал на полную своё последнее, но безотказное, как мне казалось, оружие - красноречие, приводя массу «убедительных» доводов в пользу своей «нетленки», которые в конечном счёте были лишь жалкими попытками прикрыть свои огрехи, не более. Она же твёрдо, как скала, стояла на своём, а мои вначале излишне эмоциональные попытки повлиять на её мнение, с каждым разом, словно морские волны, разбивались об эту непоколебимую «скалу» и бурное, по началу, словесное волнение с моей стороны, в конечном счёте завершалось полным штилем. И не говоря уже о «сохранении хорошей мины при плохой игре», мне только и оставалось, что признать свою окончательную и безоговорочную капитуляцию.

   Мне до сих пор не понятно, что это? Внутреннее чутьё, или редкая способность моментально улавливать саму суть предмета и давать довольно точные оценочные суждения, тем более в вопросах литературы, которая никогда, в отличие от математики и химии, не была её любимым предметом ещё со школьной скамьи.

Правда, чтением художественной литературы, в особенности исторической, она увлекалась. И всё-таки, всё это было не самым главным, не столь существенным для неё…

   При разговоре о даче, цветах, деревьях, овощных грядках и прочем, она оживлялась и могла часами обсуждать даже самые мелкие детали этой темы, обнаруживая широкие познания в области биологии, растениеводства, садоводства. Об удобрениях, подкормке растений, средствах борьбы с многочисленными вредителями и прочем, она знала не понаслышке. Многолетний опыт был за всеми этими познаниями. Я всегда поражался, откуда у городского, в четвёртом поколении жителя, четверть века проработавшем одним из руководителей производства далёкого от аграрной сферы, может взяться эта неистребимая тяга к земле. Возможно дело в более глубинных корнях её предков?

   Разговоры разговорами, но она, забыв порою обо всём на свете могла по пол дня возиться с цветами, деревьями, грядками, забывая часто поесть или выпить воды. Они для неё стали любимым творением, словно дети. Не понимая этого, я сначала с определённой долей скепсиса относился к её «героическим» усилиям, жалел и пытался урезонить такую одержимость похожую на фанатизм. Зачем, мол, так упираться, тратить столько времени, сил, денег, когда многое из того, что выращивалось на даче, можно гораздо дешевле купить на рынке. Но всё было напрасно, и меня, наконец, осенило…Её захватывал сам процесс выращивания и доведения до совершенства того или иного растения, пусть даже не всегда это получалось. И мне подумалось, а не в этом ли истинное искусство, не высосанное из пальца, не притянутое за уши, не оторванное от жизни, от самой природы, честное, искренне в своём проявлении, к которому в сущности должна стремится настоящая творческая личность? И я смирился. Она просто не может жить без этого, как та же рыба без воды.