Хасидский Ребе помог победить Наполеона

210 лет назад, 24 июня 1812 года, Наполеон вторгся в Российскую империю

Материал любезно предоставлен Tablet

Пологое старое еврейское кладбище в украинском городе Гадяч — одно из редких окон в прошлое. Когда, как я недавно, смотришь на него с вершины холма, кажется, что простирающийся внизу пейзаж за последние два века ни капли не изменился. Зимой взгляду открывается покрытая заиндевелой травой поляна с голыми березами, что спускается к берегу тихой реки Псел. Там‑то, справа внизу, в уцелевшей усыпальнице из красного кирпича, и находится могила рабби Шнеура‑Залмана из Ляд (1745–1812), Алтер Ребе.

Основоположник любавичского хасидизма рабби Шнеур‑Залман жил и учил в Белоруссии. Как он очутился в центральной Украине, в Полтавской области, в 600 километрах к югу от Ляд, — часть драматического повествования о последнем странствии хасидского мудреца. А еще это история о еврейском вожде, который в великом и страшном 1812 году выступил против Наполеона Бонапарта, императора Франции, вдохновителя революции, и в конце концов помог его победить, изменив траекторию еврейской истории, а с ней и всего мира.

Рабби Шнеур‑Залман родился в 1745 году в белорусском местечке Лиозно. В юности, уже после женитьбы, отправился в волынское местечко Межерич, где познакомился с преемником Бааль‑Шем‑Това, рабби Дов‑Бером, Великим Магидом из Межерича, и стал одним из лучших его учеников. После смерти Магида в 1772 году его ученики поделили восточную Европу на области, в которых распространяли учение Бааль‑Шем‑Това.

Рабби Шнеуру‑Залману достались Литва, Белоруссия и восточная Украина. Именно там на основе главных идей Бааль‑Шем‑Това и Магида он создал всеобъемлющую интеллектуальную систему для постижения единства Б‑га, являющего себя в мире и человеке. Именно среди евреев, проживавших на этой обширной территории, закрепилось его провидение о «господстве разума над сердцем», именно они и их потомки называли его просто Алтер Ребе, Старый Ребе.

Рабби Шнеур‑Залман из Ляд.Коллаж: Tablet Magazine

К 1812 году, накануне сыгравшего важную роль в мировой истории вторжения Наполеона в Россию, Алтер Ребе был уже известным мистиком и знатоком Галахи. Четырнадцатью годами ранее его по навету заключили в Петропавловскую крепость, и когда указом императора Павла I Алтер Ребе оправдали и 19 кислева освободили, этот день стал великим праздником для хасидов.

Несмотря на тяготы, перенесенные в царских казематах, когда летом 1812 года стало ясно, что французский император намерен двигаться на восток, Алтер Ребе стал безоговорочным противником Наполеона. Тот, по выражению биографа Эндрю Робертса, был само «Просвещение на коне». Он стал вершинной точкой французской революции, провозвестником зари современности и правления, по словам французского историка Франсуа Фюре, «посредством идеологии <…> и солдат, которые ее олицетворяли». Алтер Ребе двигала не только и не столько свойственная евреям Российской империи верность самодержавию: он усматривал в Наполеоне неслыханную угрозу самому миру Б‑жию.

Сын Алтер Ребе и его преемник (он, в свою очередь, стал Любавичским Ребе), рабби Дов‑Бер, оставил нам яркое описание лета, осени и зимы 1812 года и противостояния его отца Наполеону:

Едва наш враг, пресловутый тиран и закоренелый человекоубийца [Наполеон] вторгся в пределы Польши, в Ковно, Вильно и т. д. [отец мой] стал с нами советоваться, замыслив бежать в глубь России… — писал он. — Не будь Наполеон столь самонадеян, — замечал Алтер Ребе, — он остался и закрепился бы в Польше; упорство же в нелепом убеждении, будто бы он отличается особой воинской доблестью, станет причиной его неминуемого падения. Как бы то ни было, — заключал Алтер Ребе,  — это огромное горе для евреев, ибо ни один из них не останется тверд в вере, не сохранит имущества своего.

Столь резкое неприятие Наполеона, на первый взгляд, не самая очевидная и простая позиция. Другие великие современники, предводители польских и галицких хасидов, в частности кожницкий магид рабби Исроэль Хопштейн и рабби Мендл из Риманова, не разделяли мнения Алтер Ребе: они считали, что свобода, обещанная Наполеоном евреям, лучше гнета царизма. В конце концов, «именно идеология французской революции, воплощением которой и был Наполеон, освободила европейских евреев от заточения в гетто», — писал Ирвинг Кристол .

Наполеон же почитал себя не более и не менее как секулярным мессией. «Я призван изменить облик мира, по крайней мере, я в это верю», — писал он брату. «Если бы я правил евреями, я отстроил бы заново Храм Соломона!» — замечал он в другой раз. Но Наполеон верил только во власть и в себя самого. «Если бы мне пришлось выбирать религию, — заявил однажды французский император, — я поклонялся бы солнцу, источнику жизни, истинному богу земли».

С этим Алтер Ребе смириться не мог. Действительно, миллионы людей могли бы обрести свободу, и евреи в том числе (по крайней мере, на время), но какой ценой? Алтер Ребе искренне любил свой народ, но весомых причин поддержать человека, чья легитимность и политическое влияние зиждется на отрицании Б‑жественного, — а с ним поддержать и революцию — он не находил. Идеология, которая отрицает существование Творца, грозила уничтожением самой сути еврейства, а с ней не больше и не меньше как уничтожением еврейского народа.

С одной стороны, Алтер Ребе приводит своим оппонентам‑хасидам весьма простой аргумент. Действительно, благодаря обещанной Наполеоном свободе материальная сторона жизни евреев улучшится, но их духовная жизнь придет в упадок. Кожницкий магид и рабби Мендл из Риманова считали, что стоит пойти на этот риск, Алтер Ребе так не считал. С другой стороны, противоcтояние Наполеону виделось Алтер Ребе экзистенциальной битвой за спасение еврейского народа (как материальное, так и духовное).

24 июня 1812 года Наполеон бросил вызов истории: вторгся в Российскую империю (при том, что ни у кого из полководцев такой поход еще не увенчался успехом). Великая армия продвигалась через густо населенные евреями белорусские области — края, которые Алтер Ребе считал своим домом. Алтер Ребе поклялся, что ни минуты не пробудет под властью французского императора, и 7 августа, в пятницу, с семейством и последователями уехал из Ляд. Перед отъездом велел сжечь все свое имущество, дабы оно не досталось наполеоновским войскам.

Рабби Иеошуа Мондшайн в «Последнем путешествии» подробно рассказывает о том, что в 20 километрах к востоку, в Красном, Алтер Ребе со спутниками встретились с русской армией под командованием генерала Дмитрия Неверовского: здесь кипели ожесточенные арьергардные бои  с наступавшей армией Наполеона. Неверовский незамедлительно выписал путешественникам документы, разрешавшие проезд и обязывавшие власти и войска всячески им содействовать. Эти документы сохранились до наших дней и позволили Мондшайну в мельчайших подробностях воссоздать странствие Алтер Ребе. Из многих мест на пути Алтер Ребе сотоварищи уезжали за считанные часы до прихода авангарда наполеоновской армии.

Генерал Дмитрий Неверовский. Мастерская Джорджа Доу. 1820–1825.Военная галерея Зимнего дворца, Государственный Эрмитаж

В следующие пять месяцев скитаний и тягот — по кружному маршруту в 1,5 тыс. с лишним километров через Смоленск, Москву, Владимир, Тамбов, Орел до села Пены Курской губернии — Алтер Ребе сделал все, что в его силах, чтобы приблизить победу над Наполеоном. Он велел своим последователям, в том числе и влиятельному полиглоту Моше Майзельсу из Вильно, шпионить за французским высшим командованием в пользу Российской империи. Когда наполеоновская армия вошла в регион, Алтер Ребе посылал людей разведать позиции французов и донести русским. Предвидя, что Наполеон вынужден будет отступать и неминуемо разорит попадающиеся на пути еврейские местечки, Алтер Ребе помог подготовить в окрестностях Полтавы убежища для его окружения.

Документы, выписанные Алтер Ребе и его спутникам, разрешающие проезд и обязавшие власти содействовать путешественникам. 1812Из книги Иеошуа Мондшайна «Последнее путешествие»

Несмотря на то, что вокруг бушевала война, Алтер Ребе в свой, как оказалось, последний год писал и пересказывал хасидские трактаты: во многих из них оформились основные понятия его революционного учения. Как доказал исследователь рабби Довид Олидорт, фундаментальный трактат Алтер Ребе «Адам ки якрив» («Когда один из вас приносит жертву»), опубликованный в сборнике «Ликутей Тора» (Житомир, 1848), — в нем Ребе сформулировал уникальный подход Хабада, требующий от человека трудиться ради духовного развития и отрицающий религиозное вдохновение, которое возникает у близких к цадику или очевидцев чудес, — был написан весной 1812 года. А 20‑е послание «Таньи» («Игу вехайоги хад», или «Он и Его проявления — Одно»), в котором Алтер Ребе разъясняет фундаментальные принципы Хабада, например «точное выполнение мицвот выше бездеятельных размышлений», появилось за считанные дни до его кончины.

В другом трактате, тоже созданном в 1812 году, Алтер Ребе еще яснее выказывает яростное неприятие Наполеона. Алтер Ребе рассматривает самые низменные проявления зла: они явлены в ассирийском царе Синнахерибе, изгнавшем десять колен Израилевых. В отличие от других современных ему царей‑идолопоклонников, признававших существование Бога богов, Синнахериб отвергал саму идею Творца. Алтер Ребе упоминает, что Бааль‑Шем‑Тов, согласно традиции, отказался ехать с возницей‑неевреем, потому что тот, проезжая мимо церкви, не перекрестился: «Скорее, спасется верующий‑нееврей, чем еретик», — пояснил в трактате Алтер Ребе. Тем самым он обозначил свою позицию: на одной чаше весов — царь Александр I, веривший в существование единого Бога, который сотворил мир и управляет им, на другой — эгоцентрик и еретик Наполеон, считавший себя божеством.

В декабре 1812 года Алтер Ребе было 67 лет. Здоровье его ослабло: сказались месяцы странствий в холодную погоду. Незадолго до Рош а‑Шана Алтер Ребе узнал, что Наполеон вот‑вот возьмет Москву, и пал духом. Утром еврейского нового года состоялась кровавая битва при Бородино, единственное масштабное сражение двух армий за всю кампанию. К вечеру дорога на Москву была открыта для французов, однако утром того же дня Алтер Ребе неожиданно приободрился. «Мне явилось в моей молитве, что все переменится к нашему благу, и победа останется за нами, — сказал он, как вспоминал его сын. — Еще мне явилось, что французы возьмут Москву, но не задержатся там, и нас ждет спасение…»

В конце концов Наполеон действительно взял Москву, после чего вынужден был отступить. Вот как историк Эндрю Робертс оценивает потери императора: в Россию вторглась армия из 615 тыс. солдат, и 524 тыс. из них погибли. Российский император называл свою победу истинным чудом.

«Господь всемогущий даровал нам блестящую победу над прославленным Наполеоном», — сказал Александр I своему советнику князю Александру Голицыну после постыдного бегства императора за реку Березину. Впоследствии, в 1813‑м, вернувшись в Петербург, царь отказался от титула Благословенный. «Он приписывал эту победу исключительно Богу», — заметил Голицын.

И хотя Наполеон оставался у власти еще года полтора, российская кампания стала предвестием его конца. «Чары его рассеялись», — заключил Александр I.

К этому времени Алтер Ребе был серьезно болен. В конце декабря он и его близкие прибыли в русское сельцо Пены, где Алтер Ребе пять дней пролежал в простой крестьянской избе. На исходе шабата в канун 24 тевета (27 декабря 1812 года) он вернул душу Творцу.

Усыпальница Алтер Ребе до реставрации

Судя по воспоминаниям о последних месяцах Алтер Ребе, ясно, что далее он намеревался попасть в Гадяч, будь то живым или мертвым. Там, в двух сотнях километров к югу от села Пены, располагалось ближайшее еврейское кладбище. В опасное военное время на территории, занятой врагом, всего три или четыре человека сопровождали лежавшее в санях тело Ребе в Гадяч, к месту упокоения.

«Тамошнее еврейское кладбище находится на государственных землях, в рощице на берегу Псела, — писал рабби Дов‑Бер. — Мы возвели [над могилой] аккуратный деревянный свод и еще большой дом [поблизости], подготовили кирпичи для постоянного строения в его честь — как у наших праведных праотцов в земле Израильской, куда люди приходят молиться в минуту бедствия…»

Именно рабби Дов‑Бер ввел обычаи, которые следует соблюдать на могиле его отца: разуться и трижды постучаться, прежде чем войти в усыпальницу, прочесть текст из специальной книги под названием «Маане лашон», помимо прочих ритуалов: так с тех пор ведется в Гадяче и на могилах преемников Алтер Ребе. Примечательно, что он также ввел обычай поддерживать в усыпальнице «нер тамид», неугасимый свет (прежде в Гадяче такого не знали). По наказу рабби Дов‑Бера наливать в лампаду следует чистое оливковое масло (в XIX веке в России оно стоило дорого).

В письме от 1815 года рабби Дов‑Бер просит своих учеников ежегодно жертвовать небольшую сумму на покупку оливкового масла, чтобы менора всегда горела. Несмотря на то, что порой не удавалось должным образом ухаживать за могилой, менора не гасла даже в разгар кровавой Гражданской войны. «Мы вошли в усыпальницу, и меня охватил восторг и трепет… [я молился] за всех евреев, кто оказался в опасности», — писал Иеуда Хитрик, тогда учащийся ешивы, зимой 1920 года добравшийся в Гадяч на товарняке. Хитрик отмечал, что отец и сын, ухаживавшие за могилой, поддерживали неугасимый светильник.

Наполеона сослали на каменистый остров в южной части Атлантического океана, где изгнанник стремительно угасал, в сыром доме, лишенный власти и надежды. Наполеон умер 5 мая 1821 года. А в усыпальнице из красного кирпича, на Украине, за 9 тыс. километров от острова святой Елены, горела менора.

Среди зачарованных образом негаснущего светильника в безмолвной усыпальнице Алтер Ребе был и Цви Прейгерзон, который в Советском Союзе писал книги на иврите. А поскольку и религиозная, и светская литература на иврите в СССР была под запретом, при жизни Прейгерзона вышел один‑единственный роман — «Эш а‑тамид» («Вечный огонь»): в 1966‑м его удалось тайком вывезти из Союза и опубликовать в Израиле под псевдонимом «А. Цфони». «Зимой и летом, ночью и днем, более века с четвертью менора эта непрерывно горела, — вспоминал писатель. — Неяркий свет ее озарял лишь уголочек мира, но в этом крошечном уголке трепетала душа бесчисленных поколений евреев, со времен Наполеона до наших дней…»

Обложка романа Цви Прейгерзона «Когда погаснет лампада». М.: Книжники, 2014

Действие романа происходит накануне и во время Холокоста, унесшего жизни евреев Гадяча; в Израиле книга произвела фурор. «Особенно удивляло то, что в стране, где иврит десятилетиями подвергался гонениям, возникло грандиозное полотно, написанное на роскошном иврите, сотканное искусной рукой, содержащее пеструю галерею многогранных образов», — вспоминал историк Иеошуа Гильбоа.

Разумеется, роман Прейгерзона — художественное произведение, оно рассказывает историю персонажей, которых, возможно, и не существовало, и передает явно вымышленные легенды. А вот описание Гадяча конца 1930‑х годов, где Прейгерзон проводил летние каникулы, скорее всего, близко к истине. И хотя автор не рассуждает о том, следил ли НКВД за всеми, кто приходил на могилу Алтер Ребе, а о сталинском большом терроре не упоминает вовсе, он описывает мертвую тишину в штибле  советских лет: повсюду разбросаны молитвенники и священные книги, прежде принадлежавшие здешней еврейской общине, на длинной скамье свалены свитки Торы. Прейгерзон упоминает о служителе, некоем Гинзбурге: тот сидит за столом и изучает «Танью». «Я еще не вырвался из лап ситра ахра», — говорит Гинзбург в романе Прейгерзона, используя термин, которым в каббале обозначают нечистую силу. А потом Прейгерзон упоминает о меноре, той самой, из названия книги, символе того, что он называет «душой и сердцем народа».

До революции 1917 года молящиеся свободно съезжались в Гадяч. Но даже после того как к власти пришли большевики, служитель Йосеф Гансбург (прообраз Гинзбурга у Прейгерзона) по‑прежнему ухаживал за могилой, относил в усыпальницу записки с просьбами, которые ему присылали со всей сталинской России. Несмотря на то, что коммунисты уничтожили без следа еврейскую жизнь и учение, могила Алтер Ребе продолжала дарить надежду.

«Всего лишь несколько поколений назад наши предки выстроили [эту усыпальницу] и зажгли менору над священной могилой, — замечает герой романа Прейгерзона, глядя с холма на еврейское кладбище. — Возле этого далекого дома словно разлита великая тайна».

Усыпальница из красного кирпича (но не штибл, располагавшийся по соседству) каким‑то чудом пережила нашествие нацистов во время Холокоста и 70‑летнее злонамеренное небрежение эпохи советской власти. Впервые ее отреставрировали уже в 1980‑х годах и с тех пор не раз восстанавливали. Сегодня на вершине холма располагаются синагога и туристический центр; за усыпальницей и отстроенным заново штиблом у подножия холма неотступно ухаживают. Но кое‑что так и не изменилось. Спуститесь по длинной тропинке, пройдите мимо штибла в священную усыпальницу — и сами это увидите. На стене, прямо напротив выцветшего надгробия, на котором указано, что это место земного упокоения «великого и святого рава… нашего господина и учителя Шнеура‑Залмана, сына Баруха», висит стеклянная чаша с оливковым маслом.

И пламя ее не гаснет.